зительное разнообразіе сѢровскихъ пріемовъ, его техническія исканія, его всегда неожиданный ,подходъ‘ къ природѣ.
Какъ истый мастеръ, онъ вкладывалъ въ каждую работу maximum энергіи, вдумчивости, терпѢливой выдержки, а иногда и самоистязующаго терпѣнія. Сѣровъ не былъ виртуозомъ. Il n’avait pas la main facile. Медленно, подчасъ мучительно достигалъ онъ нужнаго обобщенія, писалъ этюдъ за этюдомъ, и браковалъ напи
санное, чтобы ,начать съ начала‘, упорно возвращался къ темѣ, добиваясь рѣшенія композиціонной задачи, и рѣдко былъ удовлетворенъ своей работой. Онъ любилъ искусство. Кто любитъ, страдаетъ.
Я живо помню одну бесѣду съ Сѣровымъ. Онъ жаловался мнѣ на современный упадокъ професіональнаго уваженія къ живописи. Онъ говорилъ: — Бѣда въ томъ, что наша молодежь, боясь академичности, пренебрегаетъ своимъ ремесломъ, а вѣдь это главное; надо знать ремесло, рукомесло, тогда съ пути не собьешься. — И повторилъ раздѣльно: ру-ко-месло... У меня до сихъ поръ въ ушахъ звукъ голоса, какимъ это было сказано. Ясно почувствовалъ я тогда, что ,рукомесло‘ значило для Сѣрова гораздо больше, чѣмъ обыкновенно понимаютъ подъ ремесленнымъ навыкомъ: нѣкое священнодѣйствіе, преемственное опытное знаніе, неотдѣлимое отъ самой сущности художническаго призванія. Отдать свою душу изобразительнымъ средствамъ — рисунку, композиціи, сочетаніямъ красокъ и ихъ накла
дыванію на холстъ; проникнуться отвѣтственностью за каждую черту карандашемъ и за каждый мазокъ кистью; всматриваться въ то, что пишешь, съ такой углуб
ленной зоркостью, чтобы ,натура‘ стала какъ бы воплощеніемъ творческой мысли, и внутреннимъ образомъ — внѣшняя правда, — вотъ что было ,руко
месломъ‘ для Сѣрова, вотъ какое ,професіональное уваженіе къ искусству‘ онъ разумѣлъ, сѣтуя на молодежь.
Дѣйствительно, ничего ,ремесленнаго‘ въ томъ грубомъ значеніи, въ какомъ это слово часто употребляется, при всемъ стараніи — не найти въ, работахъ Сѣрова. Его никакъ нельзя упрекнуть въ ловкачествѣ, въ ,бойкости руки‘, въ злоупотребле
ніи техникой. Наоборотъ, именно на примѣрѣ Сѣрова видна вся разница между мастерствомъ въ высшемъ смыслѣ и маэстріей, переходящей у столькихъ художниковъ въ бездушную виртуозность (особенно на Западѣ, — мы, русскіе, чаще стра
даемъ отъ безпомощной техники). Повторяю, виртуозомъ онъ не былъ, какъ напр., изъ современниковъ — хотя бы Цорнъ или Сарджентъ. Европеецъ по культурѣ и трудоспособности, онъ оставался глубоко русскимъ по складу характера; ему недоставало европейской самонадѣянности, не доставало, въ концѣ концовъ, и евро
пейской школы... Я думаю, съ моей стороны не будетъ дерзостью утверждать, что часто послѣднее и было причиной неудачъ Сѣрова. Особенно въ его портре
тахъ масломъ сплошь да рядомъ замѣчаешь несоотвѣтствіе между намѣреніемъ, замысломъ, и техническимъ выполненіемъ, обнаруживающимъ колебанія, передѣлки, неровности письма... И какъ характерны для Сѣрова именно эти недочеты и
Какъ истый мастеръ, онъ вкладывалъ въ каждую работу maximum энергіи, вдумчивости, терпѢливой выдержки, а иногда и самоистязующаго терпѣнія. Сѣровъ не былъ виртуозомъ. Il n’avait pas la main facile. Медленно, подчасъ мучительно достигалъ онъ нужнаго обобщенія, писалъ этюдъ за этюдомъ, и браковалъ напи
санное, чтобы ,начать съ начала‘, упорно возвращался къ темѣ, добиваясь рѣшенія композиціонной задачи, и рѣдко былъ удовлетворенъ своей работой. Онъ любилъ искусство. Кто любитъ, страдаетъ.
Я живо помню одну бесѣду съ Сѣровымъ. Онъ жаловался мнѣ на современный упадокъ професіональнаго уваженія къ живописи. Онъ говорилъ: — Бѣда въ томъ, что наша молодежь, боясь академичности, пренебрегаетъ своимъ ремесломъ, а вѣдь это главное; надо знать ремесло, рукомесло, тогда съ пути не собьешься. — И повторилъ раздѣльно: ру-ко-месло... У меня до сихъ поръ въ ушахъ звукъ голоса, какимъ это было сказано. Ясно почувствовалъ я тогда, что ,рукомесло‘ значило для Сѣрова гораздо больше, чѣмъ обыкновенно понимаютъ подъ ремесленнымъ навыкомъ: нѣкое священнодѣйствіе, преемственное опытное знаніе, неотдѣлимое отъ самой сущности художническаго призванія. Отдать свою душу изобразительнымъ средствамъ — рисунку, композиціи, сочетаніямъ красокъ и ихъ накла
дыванію на холстъ; проникнуться отвѣтственностью за каждую черту карандашемъ и за каждый мазокъ кистью; всматриваться въ то, что пишешь, съ такой углуб
ленной зоркостью, чтобы ,натура‘ стала какъ бы воплощеніемъ творческой мысли, и внутреннимъ образомъ — внѣшняя правда, — вотъ что было ,руко
месломъ‘ для Сѣрова, вотъ какое ,професіональное уваженіе къ искусству‘ онъ разумѣлъ, сѣтуя на молодежь.
Дѣйствительно, ничего ,ремесленнаго‘ въ томъ грубомъ значеніи, въ какомъ это слово часто употребляется, при всемъ стараніи — не найти въ, работахъ Сѣрова. Его никакъ нельзя упрекнуть въ ловкачествѣ, въ ,бойкости руки‘, въ злоупотребле
ніи техникой. Наоборотъ, именно на примѣрѣ Сѣрова видна вся разница между мастерствомъ въ высшемъ смыслѣ и маэстріей, переходящей у столькихъ художниковъ въ бездушную виртуозность (особенно на Западѣ, — мы, русскіе, чаще стра
даемъ отъ безпомощной техники). Повторяю, виртуозомъ онъ не былъ, какъ напр., изъ современниковъ — хотя бы Цорнъ или Сарджентъ. Европеецъ по культурѣ и трудоспособности, онъ оставался глубоко русскимъ по складу характера; ему недоставало европейской самонадѣянности, не доставало, въ концѣ концовъ, и евро
пейской школы... Я думаю, съ моей стороны не будетъ дерзостью утверждать, что часто послѣднее и было причиной неудачъ Сѣрова. Особенно въ его портре
тахъ масломъ сплошь да рядомъ замѣчаешь несоотвѣтствіе между намѣреніемъ, замысломъ, и техническимъ выполненіемъ, обнаруживающимъ колебанія, передѣлки, неровности письма... И какъ характерны для Сѣрова именно эти недочеты и