на Съѣздѣ, да еще международномъ—это, согласитесь, хоть кого взорветъ. Началось обычное стремленіе къ игнорированію доклада, даже къ неназначенію его и другія препятствія. Докладчикъ, однако, твердо настоялъ и докладъ состоялся. Потомъ пошло все, какъ по маслу, и дружескія отношенія возстановились. Имѣя сами твердую руку, нѣмцы таковую же любятъ и въ другихъ.
И въ данномъ случаѣ не всѣ нѣмецкіе ученые отнеслись сочувственно къ такому пріему. Виновато направленіе, а за него отвѣчать отдѣльной личности невозможно.
А вотъ и другой не менѣе характерный эпизодъ на томъ же съѣздѣ. Отъ довольно извѣстной фирмы Люмьеръ пріѣхалъ на съѣздъ извѣстный фотохимикъ и сотрудникъ бр. Люмьеръ—Зейеветцъ. Пріѣхалъ дѣлать докладъ о пластинахъ автохромъ, которыми нѣмцы, пожалуй, увлекаются больше всѣхъ и понаписали объ нихъ тьму различныхъ сообщеній, рефератовъ, изслѣдованій и т. п.
Казалось-бы, что интересъ къ докладу, дѣлаемому лицомъ, очень близко стоящимъ къ дѣлу изготовленія пластинъ, долженъ былъ быть исключительный и соотвѣтственно тому и обстановка доклада. Во время доклада у помѣщенія, гдѣ дѣлается докладъ, пускаютъ огромный фейерверкъ, шумъ и трескъ котораго отвлекаетъ слушателей и, понятно, сильно мѣ
шаетъ докладчику. Если-бы докладчикъ былъ англичанинъ, то, я увѣренъ, онъ тотчасъ оставилъ-бы каѳедру, но, не желая вѣроятно дѣлать скандалъ въ чужой странѣ, г. Зейеветцъ кончилъ, скрѣпя сердце, свой докладъ подъ громъ фейерверка. Одинъ изъ выдающихся до
кладовъ такимъ образомъ былъ смазанъ. Такой случай могъ-бы еще найти оправданіе, если-бы фотографія была пристегнута къ какому-либо съѣзду, какъ прикладной предметъ пятистепенной важности, и то никто не счелъ-бы это достаточно деликатнымъ, но вѣдь въ дан
номъ случаѣ съѣздъ и выставка были спеціально по фотографіи. Въ заключеніе одно изъ
нѣмецкихъ изданій при описаніи на другой день дѣланныхъ докладовъ, говоря о докладѣ Зейеветца, заканчиваетъ словами «и какъ онъ плохо говоритъ по нѣмецки». Человѣкъ изъ вниманія къ главной массѣ слушателей дѣлаетъ докладъ на языкѣ страны и за эту-то огромную
любезность получаетъ подобный отзывъ. Ну скажите-же мнѣ пожалуйста не есть-ли это величайшая безтактность, не говоря хуже. Что это, какъ нененависть къ талантливому французу. Я лично знакомъ съ г. Зейеветцомъ, знаю, что онъ вполнѣ ясно и понятно говоритъ по нѣмецки и полагаю, что этихъ двухъ качествъ болѣе, чѣмъ достаточно для докладчика. Затѣмъ г. Зейеветцъ отлично зналъ насколько нѣмцы мало знакомы съ фран
цузскимъ языкомъ и особенно когда на немъ будетъ говорить французъ, то ровно ничего не поймутъ—вотъ понятная причина доклада на языкѣ страны, въ которой былъ съѣздъ. Намъ русскимъ волей-неволей приходится ломать языкъ и говорить на съѣздахъ на любомъ языкѣ, кромѣ родного, ибо права гражданства въ Европѣ нашъ языкъ не имѣетъ, а вѣдь г. Зейеветцъ вполнѣ покойно могъ докладывать по французски и потому то я и назвалъ сдѣланную имъ любезность—«огромной». Были и еще нѣкоторые характерные инциденты, какъ напр. нарушеніе постановленій въ томъ случаѣ, когда вопросъ шелъ о нѣмецкихъ интересахъ. Перечислять не буду—очень противно и доказываетъ только, что, пожалуй, предположеніе мое и правильно. Это—измельчаніе.
С. Прокудинъ-Горскій.
И въ данномъ случаѣ не всѣ нѣмецкіе ученые отнеслись сочувственно къ такому пріему. Виновато направленіе, а за него отвѣчать отдѣльной личности невозможно.
А вотъ и другой не менѣе характерный эпизодъ на томъ же съѣздѣ. Отъ довольно извѣстной фирмы Люмьеръ пріѣхалъ на съѣздъ извѣстный фотохимикъ и сотрудникъ бр. Люмьеръ—Зейеветцъ. Пріѣхалъ дѣлать докладъ о пластинахъ автохромъ, которыми нѣмцы, пожалуй, увлекаются больше всѣхъ и понаписали объ нихъ тьму различныхъ сообщеній, рефератовъ, изслѣдованій и т. п.
Казалось-бы, что интересъ къ докладу, дѣлаемому лицомъ, очень близко стоящимъ къ дѣлу изготовленія пластинъ, долженъ былъ быть исключительный и соотвѣтственно тому и обстановка доклада. Во время доклада у помѣщенія, гдѣ дѣлается докладъ, пускаютъ огромный фейерверкъ, шумъ и трескъ котораго отвлекаетъ слушателей и, понятно, сильно мѣ
шаетъ докладчику. Если-бы докладчикъ былъ англичанинъ, то, я увѣренъ, онъ тотчасъ оставилъ-бы каѳедру, но, не желая вѣроятно дѣлать скандалъ въ чужой странѣ, г. Зейеветцъ кончилъ, скрѣпя сердце, свой докладъ подъ громъ фейерверка. Одинъ изъ выдающихся до
кладовъ такимъ образомъ былъ смазанъ. Такой случай могъ-бы еще найти оправданіе, если-бы фотографія была пристегнута къ какому-либо съѣзду, какъ прикладной предметъ пятистепенной важности, и то никто не счелъ-бы это достаточно деликатнымъ, но вѣдь въ дан
номъ случаѣ съѣздъ и выставка были спеціально по фотографіи. Въ заключеніе одно изъ
нѣмецкихъ изданій при описаніи на другой день дѣланныхъ докладовъ, говоря о докладѣ Зейеветца, заканчиваетъ словами «и какъ онъ плохо говоритъ по нѣмецки». Человѣкъ изъ вниманія къ главной массѣ слушателей дѣлаетъ докладъ на языкѣ страны и за эту-то огромную
любезность получаетъ подобный отзывъ. Ну скажите-же мнѣ пожалуйста не есть-ли это величайшая безтактность, не говоря хуже. Что это, какъ нененависть къ талантливому французу. Я лично знакомъ съ г. Зейеветцомъ, знаю, что онъ вполнѣ ясно и понятно говоритъ по нѣмецки и полагаю, что этихъ двухъ качествъ болѣе, чѣмъ достаточно для докладчика. Затѣмъ г. Зейеветцъ отлично зналъ насколько нѣмцы мало знакомы съ фран
цузскимъ языкомъ и особенно когда на немъ будетъ говорить французъ, то ровно ничего не поймутъ—вотъ понятная причина доклада на языкѣ страны, въ которой былъ съѣздъ. Намъ русскимъ волей-неволей приходится ломать языкъ и говорить на съѣздахъ на любомъ языкѣ, кромѣ родного, ибо права гражданства въ Европѣ нашъ языкъ не имѣетъ, а вѣдь г. Зейеветцъ вполнѣ покойно могъ докладывать по французски и потому то я и назвалъ сдѣланную имъ любезность—«огромной». Были и еще нѣкоторые характерные инциденты, какъ напр. нарушеніе постановленій въ томъ случаѣ, когда вопросъ шелъ о нѣмецкихъ интересахъ. Перечислять не буду—очень противно и доказываетъ только, что, пожалуй, предположеніе мое и правильно. Это—измельчаніе.
С. Прокудинъ-Горскій.