КЪ РИСУНКАМЪ М. А. ВРУБЕЛЯ
Ник. Пунинъ
СЪ ТѢХЪ поръ, какъ для насъ стало очевиднымъ, какой глубокій упадокъ знаменовало собой академическое и передвижническое ис
кусство, намъ чуждое, нами отвергнутое и теперь столь далекое, что мы почти безъ ненависти созерцаемъ его вялое существованіе, тлѣющее, какъ пятна румянъ на высохшей кожѣ,—съ тѣхъ поръ мы научились цѣнить во всей полнотѣ красоту реальныхъ явленій, находя ихъ сосудомъ достаточно совершеннымъ, чтобы на
полнить его трепетомъ духа, для своего выраженія имѣющимъ на языкѣ искусства только одно слово:—стиль.
Впрочемъ, академическіе и передвижническіе каноны, для насъ теперь наивные и нехудожественные, насилуя искусство, вплели гнилыя нитки въ ткань, которую мы называемъ исторической преемственностью, такъ что мы уже должны, касаясь эволюціи русскаго художника нашего времени, считаться съ этими вплетеніями, со средой и школой, которыя, въ конечномъ итогѣ, не бываютъ безслѣдными ни для одного мастера. Поэтому-то, приступая къ обзору рисунковъ Врубеля, мы не хотимъ забыть его академическихъ работъ и не можемъ: на эклектической почвѣ Академіи взошли первые ростки генія Врубеля, выросло его творчество—махровое и мятежное растеніе, какая-то орхидея или Colladium, мохнатыми и вспухшими стеблями поддерживающее бремя своихъ огромныхъ листьевъ, подобныхъ сердцамъ... И, можетъ быть, именно академическими этюдами открывается хроника, повѣству
ющая объ исканіяхъ столь упорныхъ и дерзостныхъ, что мы, въ концѣ концовъ, перестаемъ удивляться ея послѣднимъ главамъ, написаннымъ то въ огнѣ, то въ сумеркахъ безумія.
Впрочемъ, по раннимъ работамъ Врубеля, изъ которыхъ сохранились очень немногія и по преимуществу акварели, мы можемъ судить только объ исключительной увѣренности художника и о его чувствѣ стиля, однако совершенно еще заглушен
номъ, таящимся подъ непріятнымъ налетомъ типично-академическихъ схемъ. Нѣтъ еще этой удивительной способности воспринять форму, планы ея плоскостей и ихъ
,...la ténèbre sacrée оù Ruysbroeck étend ses ailes d’aigle, est son océan, sa proie, sa gloire, et les quatre ho
rizons sont pour lui un vêtement trop étroit .
Hello.
Ник. Пунинъ
СЪ ТѢХЪ поръ, какъ для насъ стало очевиднымъ, какой глубокій упадокъ знаменовало собой академическое и передвижническое ис
кусство, намъ чуждое, нами отвергнутое и теперь столь далекое, что мы почти безъ ненависти созерцаемъ его вялое существованіе, тлѣющее, какъ пятна румянъ на высохшей кожѣ,—съ тѣхъ поръ мы научились цѣнить во всей полнотѣ красоту реальныхъ явленій, находя ихъ сосудомъ достаточно совершеннымъ, чтобы на
полнить его трепетомъ духа, для своего выраженія имѣющимъ на языкѣ искусства только одно слово:—стиль.
Впрочемъ, академическіе и передвижническіе каноны, для насъ теперь наивные и нехудожественные, насилуя искусство, вплели гнилыя нитки въ ткань, которую мы называемъ исторической преемственностью, такъ что мы уже должны, касаясь эволюціи русскаго художника нашего времени, считаться съ этими вплетеніями, со средой и школой, которыя, въ конечномъ итогѣ, не бываютъ безслѣдными ни для одного мастера. Поэтому-то, приступая къ обзору рисунковъ Врубеля, мы не хотимъ забыть его академическихъ работъ и не можемъ: на эклектической почвѣ Академіи взошли первые ростки генія Врубеля, выросло его творчество—махровое и мятежное растеніе, какая-то орхидея или Colladium, мохнатыми и вспухшими стеблями поддерживающее бремя своихъ огромныхъ листьевъ, подобныхъ сердцамъ... И, можетъ быть, именно академическими этюдами открывается хроника, повѣству
ющая объ исканіяхъ столь упорныхъ и дерзостныхъ, что мы, въ концѣ концовъ, перестаемъ удивляться ея послѣднимъ главамъ, написаннымъ то въ огнѣ, то въ сумеркахъ безумія.
Впрочемъ, по раннимъ работамъ Врубеля, изъ которыхъ сохранились очень немногія и по преимуществу акварели, мы можемъ судить только объ исключительной увѣренности художника и о его чувствѣ стиля, однако совершенно еще заглушен
номъ, таящимся подъ непріятнымъ налетомъ типично-академическихъ схемъ. Нѣтъ еще этой удивительной способности воспринять форму, планы ея плоскостей и ихъ
,...la ténèbre sacrée оù Ruysbroeck étend ses ailes d’aigle, est son océan, sa proie, sa gloire, et les quatre ho
rizons sont pour lui un vêtement trop étroit .
Hello.