вышли, и пути, какими шли эти теченія въ византійскомъ искусствѣ — важно лишь то, что къ концу XIV вѣка въ Византіи возникаетъ новая эпоха росписей, которымъ храмы Мистры предоставили свои стѣны, апсиды и купола и которыя, сочетавъ, какъ уже сказано, нѣжную красоту эллинистическихъ формъ, развив
шихся на почвѣ Ромейской Имперіи, съ натурализмомъ, не чуждымъ итальянскому искусству эпохи ранняго возрожденія, тѣмъ самымъ раздвинули стилистическій канонъ предшествующей эпохи. Это послѣднее обстоятельство тѣмъ замѣчательнѣе, что приблизительно въ тотъ же періодъ художественной жизни большая часть народовъ Европы, искусство которыхъ находилось въ той или иной зависимости отъ Византіи, также путемъ возрожденія эллинизма и обращенія къ натурализму, въ частности же путемъ тѣсныхъ и все болѣе развивавшихся сношеній съ сосѣдями, раздвигаетъ, а въ иныхъ случаяхъ и совершенно скидываетъ господствую
щую схему ромейской красоты. Европа словно ощутила нѣкоторый толчокъ, волна прокатилась, омывая, очищая молодыя силы отъ дряхлѣющихъ формъ; можетъ быть, впрочемъ, не столько отъ дряхлѣющихъ, сколько отъ чужихъ, ибо духъ наихристіаннѢйшаго народа — ромеевъ — никогда въ сущности не былъ ни слишкомъ старъ, ни слишкомъ молодъ, но онъ всегда былъ чуждъ языческой и, пожалуй, немного варварской природѣ германо-романскаго міра.
Самая ранняя предвѣстница этой европейской весны, или, говоря иначе, осени ромейскаго искусства, была, повидимому, Италія. Еще Косматы въ началѣ XIII вѣка въ довольно своеобразныхъ формахъ выражали свое стремленіе къ независимости и свою любовь къ націоналистическимъ, мѣстнымъ особенностямъ жизни и рели
гіозной догматики.[1] Конечно, Косматы не могутъ итти въ счетъ, такъ какъ ихъ мятежныя сердца все же были обращены на Востокъ, но присутствіе новыхъ формъ въ итальянскомъ искусствѣ уже въ началѣ XIII вѣка (напомнимъ о фрескахъ Сакро-Спеко, въ Субіако, 1228 года, и въ частности о портретномъ, безъ нимба, изображеніи св. Франциска) [2] указываетъ на то, что Италія — и никто другой — должна принять на себя честь и отвѣтственность за тотъ новый путь, по кото
рому она посхала человѣчество. Какъ бы то ни было, къ серединѣ XIV вѣка синее небо Апеннинскаго полуострова сіяло надъ торжествующимъ расцвѣтомъ ранняго итальянскаго Возрожденія, и волны Адріатическаго и Средиземнаго морей омывали новые берега, съ которыхъ вѣтеръ разносилъ во всѣ концы просыпающейся Европы ,благую вѣсть‘ освобожденія.
Это вліяніе итальянской живописи на живопись европейскихъ народовъ было значительнымъ уже въ началѣ XIV вѣка. Авиньонъ, и вообще весь Провансъ, монастыри Савойи и церкви Тулузы, гдѣ итальянскіе художники расписали церковь Якобинцевъ, ,Нарбоннская пелена‘, хранящая слѣды сіенскихъ вліяній — вотъ свидѣтели
[1] К. Верманъ. Исторія искусствъ всѣхъ временъ и народовъ, т. II. [2] Изданъ, между прочимъ, у Бермана, о. с.
шихся на почвѣ Ромейской Имперіи, съ натурализмомъ, не чуждымъ итальянскому искусству эпохи ранняго возрожденія, тѣмъ самымъ раздвинули стилистическій канонъ предшествующей эпохи. Это послѣднее обстоятельство тѣмъ замѣчательнѣе, что приблизительно въ тотъ же періодъ художественной жизни большая часть народовъ Европы, искусство которыхъ находилось въ той или иной зависимости отъ Византіи, также путемъ возрожденія эллинизма и обращенія къ натурализму, въ частности же путемъ тѣсныхъ и все болѣе развивавшихся сношеній съ сосѣдями, раздвигаетъ, а въ иныхъ случаяхъ и совершенно скидываетъ господствую
щую схему ромейской красоты. Европа словно ощутила нѣкоторый толчокъ, волна прокатилась, омывая, очищая молодыя силы отъ дряхлѣющихъ формъ; можетъ быть, впрочемъ, не столько отъ дряхлѣющихъ, сколько отъ чужихъ, ибо духъ наихристіаннѢйшаго народа — ромеевъ — никогда въ сущности не былъ ни слишкомъ старъ, ни слишкомъ молодъ, но онъ всегда былъ чуждъ языческой и, пожалуй, немного варварской природѣ германо-романскаго міра.
Самая ранняя предвѣстница этой европейской весны, или, говоря иначе, осени ромейскаго искусства, была, повидимому, Италія. Еще Косматы въ началѣ XIII вѣка въ довольно своеобразныхъ формахъ выражали свое стремленіе къ независимости и свою любовь къ націоналистическимъ, мѣстнымъ особенностямъ жизни и рели
гіозной догматики.[1] Конечно, Косматы не могутъ итти въ счетъ, такъ какъ ихъ мятежныя сердца все же были обращены на Востокъ, но присутствіе новыхъ формъ въ итальянскомъ искусствѣ уже въ началѣ XIII вѣка (напомнимъ о фрескахъ Сакро-Спеко, въ Субіако, 1228 года, и въ частности о портретномъ, безъ нимба, изображеніи св. Франциска) [2] указываетъ на то, что Италія — и никто другой — должна принять на себя честь и отвѣтственность за тотъ новый путь, по кото
рому она посхала человѣчество. Какъ бы то ни было, къ серединѣ XIV вѣка синее небо Апеннинскаго полуострова сіяло надъ торжествующимъ расцвѣтомъ ранняго итальянскаго Возрожденія, и волны Адріатическаго и Средиземнаго морей омывали новые берега, съ которыхъ вѣтеръ разносилъ во всѣ концы просыпающейся Европы ,благую вѣсть‘ освобожденія.
Это вліяніе итальянской живописи на живопись европейскихъ народовъ было значительнымъ уже въ началѣ XIV вѣка. Авиньонъ, и вообще весь Провансъ, монастыри Савойи и церкви Тулузы, гдѣ итальянскіе художники расписали церковь Якобинцевъ, ,Нарбоннская пелена‘, хранящая слѣды сіенскихъ вліяній — вотъ свидѣтели
[1] К. Верманъ. Исторія искусствъ всѣхъ временъ и народовъ, т. II. [2] Изданъ, между прочимъ, у Бермана, о. с.