что буква Ѣ не нужна, подорвать въ корнѣ возможность преемства въ языкѣ, разрушить потребность преемства и вѣру въ единственный филологическій критерій— въ обычай, въ bel usage (выраженіе самаго воздѣланнаго изъ языковъ чело
вѣческихъ)! Убійство символа, убійство сути. И вмѣсто языка, на коемъ говорилъ Пушкинъ, раздастся дикій говоръ футуристовъ.
Нельзя требовать признанія по частямъ, уваженія въ розницу. Вѣра вся умираетъ, коль скоро началось сомнѣніе. Изученіе письма, правописанія, есть первое формальное усиліе человѣка къ овладѣнію высочайшимъ сокровищемъ своимъ — язы
комъ: первый урокъ формы. Наше нелѣпое правописаніе, наше Ѣ даетъ ребенку первое представленіе о чемъ то формально устроенномъ, но большомъ, еще не
понятномъ, очень сложномъ, ибо это создали большіе, взрослые, у коихъ на все есть свои важныя причины (Честное слово, вѣдь были же важныя причины на каждую нелѣпицу правописанія!).
Языкъ — религія: правописаніе — святой обрядъ ея. Какъ небо надъ землей, должно быть въ воспитаніи дано дѣтямъ ощущеніе не нами созданныхъ просторовъ духа.
Нѣтъ, не нелѣпо наше старое правописаніе, но торжественно и огромно. Въ немъ окристалилась работа вѣковъ, въ немъ — мертвомъ? — такъ жива, такъ несо
мнительна наша связь съ вѣками. Въ буквѣ Ѣ насъ причащали величію: затѣмъ наступалъ второй священный часъ, когда мы достигали вершины всего земного— жизни божественной — въ творчествѣ Пушкина. Но нѣтъ пути къ Пушкину внѣ Ѣ, ибо живетъ онъ на Олимпѣ того накопленія въ вѣкахъ, той непрерывности преданія, коимъ символъ и ключъ — буква Ѣ.
А люди, у коихъ отняли Ѣ, не дойдутъ до Пушкина. Они застрянутъ на площадныхъ брошюркахъ. Не станутъ искать тѢ, у кого отнято чувство сокровеннаго.
Да эта ,реформа‘ просто — дурная политика. Она не можетъ стать принудительной; и когда подчиниться ей откажется сразу все, что есть духовно лучшаго во всей странѣ, — она станетъ клеймомъ низшей цивилизаціи на дѣлѣ создавшихъ ее. Дурная политика — вызвать законное сопротивленіе лучшихъ; объединять противъ себя въ правотѣ. Могутъ законно отнять сословныя, вотчинныя, образо
вательныя преимущества — мы подчинимся законной волѣ страны; но букву Ѣ у насъ отнять не могутъ. И станетъ она геральдичнымъ знакомъ на нашихъ рыцарскихъ щитахъ — за древній обычай языка, за bel usage.
Поставили нѣкогда сыны Эфраимовы крѣпкія заставы у переправъ рѣчныхъ и всѣхъ приходившихъ заставляли сказать — ,сибболетъ‘, что значитъ: хлѣбъ. И тѣхъ кто не могъ сказать, какъ говорили они, кто выговаривалъ иначе, предавали смерти. Изъ буквы Ҍ хотятъ теперь сдѣлать такой же условный знакъ избранія, допущенія. Куда? И для кого? Они ли насъ, пишущихъ Ѣ, не пустятъ въ свою обновленную жизнь? Мы ли не пустимъ ихъ въ наше царство древней, не подлежащей подновленію Красоты?
Валеріанъ Чудовскій.
вѣческихъ)! Убійство символа, убійство сути. И вмѣсто языка, на коемъ говорилъ Пушкинъ, раздастся дикій говоръ футуристовъ.
Нельзя требовать признанія по частямъ, уваженія въ розницу. Вѣра вся умираетъ, коль скоро началось сомнѣніе. Изученіе письма, правописанія, есть первое формальное усиліе человѣка къ овладѣнію высочайшимъ сокровищемъ своимъ — язы
комъ: первый урокъ формы. Наше нелѣпое правописаніе, наше Ѣ даетъ ребенку первое представленіе о чемъ то формально устроенномъ, но большомъ, еще не
понятномъ, очень сложномъ, ибо это создали большіе, взрослые, у коихъ на все есть свои важныя причины (Честное слово, вѣдь были же важныя причины на каждую нелѣпицу правописанія!).
Языкъ — религія: правописаніе — святой обрядъ ея. Какъ небо надъ землей, должно быть въ воспитаніи дано дѣтямъ ощущеніе не нами созданныхъ просторовъ духа.
Нѣтъ, не нелѣпо наше старое правописаніе, но торжественно и огромно. Въ немъ окристалилась работа вѣковъ, въ немъ — мертвомъ? — такъ жива, такъ несо
мнительна наша связь съ вѣками. Въ буквѣ Ѣ насъ причащали величію: затѣмъ наступалъ второй священный часъ, когда мы достигали вершины всего земного— жизни божественной — въ творчествѣ Пушкина. Но нѣтъ пути къ Пушкину внѣ Ѣ, ибо живетъ онъ на Олимпѣ того накопленія въ вѣкахъ, той непрерывности преданія, коимъ символъ и ключъ — буква Ѣ.
А люди, у коихъ отняли Ѣ, не дойдутъ до Пушкина. Они застрянутъ на площадныхъ брошюркахъ. Не станутъ искать тѢ, у кого отнято чувство сокровеннаго.
Да эта ,реформа‘ просто — дурная политика. Она не можетъ стать принудительной; и когда подчиниться ей откажется сразу все, что есть духовно лучшаго во всей странѣ, — она станетъ клеймомъ низшей цивилизаціи на дѣлѣ создавшихъ ее. Дурная политика — вызвать законное сопротивленіе лучшихъ; объединять противъ себя въ правотѣ. Могутъ законно отнять сословныя, вотчинныя, образо
вательныя преимущества — мы подчинимся законной волѣ страны; но букву Ѣ у насъ отнять не могутъ. И станетъ она геральдичнымъ знакомъ на нашихъ рыцарскихъ щитахъ — за древній обычай языка, за bel usage.
Поставили нѣкогда сыны Эфраимовы крѣпкія заставы у переправъ рѣчныхъ и всѣхъ приходившихъ заставляли сказать — ,сибболетъ‘, что значитъ: хлѣбъ. И тѣхъ кто не могъ сказать, какъ говорили они, кто выговаривалъ иначе, предавали смерти. Изъ буквы Ҍ хотятъ теперь сдѣлать такой же условный знакъ избранія, допущенія. Куда? И для кого? Они ли насъ, пишущихъ Ѣ, не пустятъ въ свою обновленную жизнь? Мы ли не пустимъ ихъ въ наше царство древней, не подлежащей подновленію Красоты?
Валеріанъ Чудовскій.