ЗА ЧТО?!
(Монологъ).
Рис. А. Ч.
— И, извините, понимаю... Вы думаете, налычп іі .я человѣкъ... (бывшій человѣкъ) и плачетъ, и ухмы
ляться, извините, тутъ нечего. Тутъ трагедія господина товарища Шекспира, примѣрно „Король Лиръ въ пяти
дѣйствіяхъ, а у васъ усмѣшка и пренебреженіе. А ежели почувствовать, сами бы зарыдали и головой объ столъ ударились въ полномъ забвеніи приличія и фешемебел ыюсти...
— Плачу... Да... И буду плакать всю жизнь, и умирая подъ заборомъ но примѣру старой собаки, спившейся отъ оскорбленнаго самолюбія, спрошу небеса:
— За что?!
— И небеса промолчатъ. Ибо и у небесъ есть угрызенія совѣсти. Да! Пускай мучаются, видя мою безпричинную кончину въ разгарѣ лѣтъ, но... непоправимо!..
Мечтамъ и годамъ нѣтъ возврата. Выпьемъ, гражданинъ!.. Ваше здоровье.
Вотъ! Было время... Говорили:
— Иванъ Петровъ, осади стакашокъ коньяку фирмы Мартеля одинъ просвѣтъ, три звѣздочки/ подъ сардинку преимущественно. А я ломался и требовалъ, словно генералъ или Ротшильдъ:
Ниччего подобнаго, гони сюда, объ это самое мѣсто, мадеры и апельсинъ-королекъ. И то не всегда. А теперь—никто не проситъ, и вотъ злонравія достойные овощи: пью коньякъ фирмы „тутошній“ двѣ косточки... Крестъ на крестъ!..
— И не беретъ. Трезвъ, трезвъ, какъ философъ Карлъ Марксъ и прибавочная стоимость. Но... одна, одна видимость. Душа улсѳ- безъ заднихъ ногъ, до по
ложенія ризъ, и желаетъ спѣть въ остатный разъ прощальный реквіемъ: „Могилу“ хотя-бы.
— „Пускай могила меня накажетъ .
— Отъ великаго оскорбленія. Ибо вы сами понимаете: меня-же оскорбили, унизили, лишили человѣ
ческаго достоинства и всѣхъ прерогативъ свободнаго гражданина-товарища, и о пять-же меня самого вле
кутъ на судъ могилы. „Пускай могила меня накажетъ ... За что?!
— Выпьемъ...
Кхх... Ядовитая влага, извините за комплиментъ. Бьетъ въ спинной хребетъ и словно наждакомъ очищаетъ душу.
— Плачу и но стѣсняюсь. Душа очищенная плачетъ,—За что?
— Почему Ерофѣовъ, декораторъ, сталъ вдругъ въ милиціи особой и дежуритъ, словно господинъ околоточный надзиратель? Почему адвокатъ Тихоміровъ, лич
ность гнусная, вида богомерзкаго и качествъ души наинодлѣйшихъ,....почему сой народный инструментъ, балалайка, сирѣчь, почему онъ нолпціймейсторомъ-съ?
—- Асъ?.. Эге! Я все понимаю, все,—и отсюда питейное, какъ говорилось у Ѳедора Михайловича Достоевскаго...
— Униженъ и оскорбленъ! За что?!
— Разскажу вамъ въ краткихъ, но безпристрастныхъ чертахъ, что красной нитью проходятъ черезъ мою недолгую трагическую жизнь, о великомъ человѣческомъ униженіи и паденіи.
— Какъ была ярка и феерична жизнь!.. Какъ ярки и заманчивы были небеса, какъ широки были горизонты и голубыя дали!..
— Мѣсто въ контрольной палатѣ... ІІо наслѣдству-съ! Папаша изволили помереть на своемъ посту, доканчивая исходящую за 22.179 но дѣлу о реализаціи займа города Буинска, Отъ 26 февраля 1902 года...
— Взоры жителей были обращены на меня. Какая карьера открывалась моему взору, какой головокружи
тельный успѣхъ видѣлся въ лазоревой дали перваго стола второго отдѣленія,
-— И дѣйствительно! Должность младшаго писца была предоставлена мнѣ. Въ карманѣ былъ ученый дипломъ за Симбирское уѣздное училище, новенькая мет
рика, свидѣтельство о благонадежности и свидѣтельство объ оспопрививаніи.
— Пять лѣтъ мелькнули, какъ пять секундъ. И счастье пришло!..
— 17 марта 1907 года л получилъ чинъ коллежскаго регистратора, съ окладомъ жалованья въ 30 рублей...
— Взоры свѣтскихъ дамъ и дѣвицъ ласкали меня таинственными обѣщаніями. Я былъ задавленъ заманчи
выми предложеніями Анфисы Степановны, свахи... По я пренебрегалъ, ибо былъ гордъ.
— Выпьемъ... За свѣтлое, невозвратное прошлое... Мечтамъ и годамъ нѣтъ возврата... Да!.. Кхх... Тьфу, чертъ, и чего они туда пичкаютъ? Не иначе, какъ толченое стекло и нюхательный табакъ...
— Помню весенній тихій вечеръ... Сидѣли на берегу Свіяги и въ сладкой истомѣ грезили:
— Черезъ пять лѣтъ я получаю коллежскаго ассесора. окладъ въ 40 рублей и уваженіе со стороны плебса, именитаго кунечестна и высшаго бомонда свѣта.
— Можете-ли вы, милостивый государь мой, описать душевный восторгъ жениха и человѣка съ головокружительной карьерой?..
— Повѣнчались!.. Сто рублей, лисій салопъ, мясорубка съ выставки, бѣлье, серебряный портсигаръ и прочее...
— Выпьемъ!.. Эхъ! За что!? За что?
— - Жизнь покатилась въ эмпиреяхъ... Рыбная ловля, уходъ за собственной телкой, свой огородецъ, семейн ю счастіе безъ единаго облачка-барашка...
За что?! Но небо молчитъ, и земля не скажетъ ни словѳчушка въ свое оправданіе за невинное униженіе и угнетеніе человѣка.
— Взоры всей губерніи были обращены на меня, ибо 1917 года въ январѣ мѣсяцѣ я получилъ троп;і чинъ,—и окладъ жалованья въ 52 р. 50 коп...