Старшій офицеръ вышелъ,
•—Интересно, скажетъ онъ или нѣтъ? Онъ вернулся скоро. — Ну, что, сказали?
Сказалъ . . . То-есть, вы про что? Нѣтъ, я сказалъ нашему полковнику, чтобъ тотъ ему сѣсть разрѣшилъ.
т— Эхъ вы! Славянская размазня. Они на нашихъ офицеровъ амуницію грузятъ, а вы съ нимъ нѣжничаете.
— Ну, извините. Вовсе не нѣжничаю. Я нарочно подошелъ къ нему и сказалъ: «Русскій полковникъ разрѣшилъ вамъ сѣсть». Понимаете? Подчеркнулъ «русскій
— Ну, что же онъ?
— Сказалъ «данке» и сѣлъ.
— Ужасно, подумаешь, важно, что вы «подчеркнули — русскій». Вѣдь не французскій же, въ самомъ дѣлѣ. Само собою разумѣется, что русскій.
— Ну, все-таки, навѣрное, ему непріятно. Старшаго офицера опять вызвали. Ушелъ, вернулся. — Ну, что вашъ нѣмецъ?
— Разсѣлся. Морда нахальная.
— А вы бы ему сказали насчетъ револьвера, что, молъ, не представляете себѣ, какъ это онъ такъ живымъ сдался, когда могъ застрѣлиться.
— Ну, это что! Я ему почище сказалъ.
— Ага! Небось, и въ васъ проснулся звѣрь.
Да я и не скрываю. Во мнѣ очень много чисто животной ненависти къ этимъ варварамъ.
—- Ну, разсказывайте скорѣе, что вы ему сказали.
—- А я, понимаете, попросилъ полковника, чтобы тотъ разрѣшилъ ему закурить. Потомъ подошелъ къ нему въ упоръ и самымъ наглымъ тономъ говорю: «Нашъ русскій полковникъ разрѣшаетъ вамъ закурить». Понимаете? Подчеркнулъ: «рррусскій».
—- Ну, что же онъ?
Сказалъ «данке» и закурилъ. — Гм . . .
— Чего вы улыбаетесь? Навѣрное, въ душѣ ему было не особенно пріятно.
Мы помолчали, подумали.
—• А все-таки, ужасно у него противная морда, — заговорилъ снова старшій офицеръ.
— Отвратительная! — подтвердилъ подошедшій къ намъ его помощникъ. — Именно такая физіономія, которая самой судьбой предназначена для хорошей плюхи.
Помолчалъ и прибавилъ равнодушнымъ тономъ, будто вскользь:
—- Я тамъ распорядился, чтобы ему дали обѣдать.
— Ну, знаете, это вы напрасно, — замѣтилъ старшій. — Наши еще не всѣ накормлены, могъ бы и обождать.
Онъ нахмурилъ брови и вышелъ. —- Куда это онъ пошелъ?
— Да вѣрно опять надъ нѣмцемъ куражиться. — Ужъ очень этотъ нѣмецъ противный.
—- Да, если вспомнишь, какъ они съ нашими офицерами обращаются . ..
— А все-таки, по человѣчеству, какъ-то жалко ...
— Вѣчно вы съ вашимъ человѣчествомъ! Сидитъ нахалъ, развалился, куритъ, обѣдать ему дали. Все вамъ мало.
— Нельзя такъ разсуждать. Можетъ быть, въ дѵшѣ-то у него ... Озвѣрѣли вы здѣсь всѣ. Вернулся старшій офицеръ.
— Представьте себѣ, слопалъ весь обѣдъ и еще попросилъ!
— Вотъ нахалъ! Ну, вы, конечно. . . — Что же вы ему на это? ..
Старшій офицеръ молчалъ. Его очень интересовало какое-то пятнышко на клеенкѣ, покрывающей столъ.
— Ну, что же, сказали вы ему, что онъ нахалъ и обжора? - — Да... въ общемъ .. . онъ, конечно, понялъ мое отно
шеніе къ нему. Я приказалъ дать ему еще полную порцію, потомъ, вотъ такъ, демонстративно, повернулся спиной и вышелъ.
—- Ну, а онъ что же?
— Сказалъ «данке». Теперь сидитъ, лопаетъ. Пришелъ одинъ изъ врачей.
— А знаете, — сказалъ онъ, — вашъ нѣмецъ-то совсѣмъ расхорохорился. Требуетъ, чтобы ему дали отдѣльное помѣ
щеніе, что для него унизительно быть вмѣстѣ съ плѣнными солдатами. Я доложилъ полковнику.
—- Ну, что же, полковникъ турнулъ его хорошенько?
Да, полковникъ страшно ругался. Этого нахала, говоритъ, слѣдовало бы хорошенько проучить. Хочетъ съ вами
посовѣтоваться: можно ли его, пока что, куда-нибудь помѣстить?
— Какъ? Куда помѣстить? — Ну, да отдѣльно, разъ онъ не хочетъ съ солдатами. Мы всѣ переглянулись.
— Это прямо возмутительно! — сказалъ старшій офицеръ.
— Меня самого возмущаетъ! — добродушно отвѣтилъ врачъ. — Такой противный субъектъ попался, а мы тутъ передъ нимъ на заднихъ лапкахъ.
— Покажите мнѣ его! — вскочила я съ мѣста. —- Не бойтесь, я ему ничего не сдѣлаю. Я только хочу сказать, что я не вѣрю его разсказу, не вѣрю, что онъ сдался въ плѣнъ, когда у него былъ револьверъ. Только и всего. Я имѣю на это право. Они мучатъ нашихъ плѣнныхъ ... они ...
— Бросьте! Перестаньте! — неслось мнѣ вслѣдъ.
Но я уже озвѣрѣла и шла за докторомъ. — Вотъ онъ.
«Онъ» сидѣлъ въ сторонкѣ. Ростъ у него былъ мален ь- кій, лицо потное, распаренное, самодовольное.
Онъ презрительно смѣрилъ насъ выпученными, посоловелыми глазками и, пододвинувъ къ себѣ поданную солдатомъ миску щей, сталъ сосредоточенно хлебать.
— Это второй обѣдъ? — спросила я шопотомъ, чтобы онъ не услышалъ и не обидѣлся.
т— Нѣтъ, третій, — также шопотомъ отвѣтилъ врачъ. — Онъ, видите ли, еще попросилъ, такъ я распорядился.
—• Докторъ! —воскликнула я. — Вы позволили дать ему сразу три большія миски щей?
— Да, пусть себѣ, у насъ много ... — смущенно отвѣчалъ врачъ.
— Не притворяйтесь, пожалуйста, что вы не понимаете меня! — возмущалась я. — Человѣку, который отощалъ, который, можетъ быть, нѣсколько дней ничего не ѣлъ, вы по
зволяете сразу дать три миски щей! И это. вы, врачъ! Вамъ все равно, что онъ объѣстся и захвораетъ! Звѣри вы всѣ, а не люди.
Онъ молча опустилъ голову.
Нѣмецъ покосился на насъ съ неудовольствіемъ. Мы ему, очевидно, мѣшали обѣдать. Мы поняли это, застѣнчиво улыбнулись и на цыпочкахъ вышли изъ комнаты.
Тэффи.
ГВОЗДЬ.
Какъ-то, гдѣ-то снобъ безликій фототипію Дегаза Насадилъ на острый гвоздь.
Чуть касаясь складокъ газа зачарованныхъ Мимозъ, Онъ торчалъ, какъ странный гость, какъ жестокая проказа, Какъ пятно въ игрѣ алмаза, —• въ бѣломъ царствѣ лунныхъ
позъ.
Въ жуткомъ блескѣ преступленья былъ зловѣщій сумракъ
морга,
Былъ холодный ужасъ тлѣнья. Но отвлечь не могъ онъ глазъ
Отъ воздушно-нѣжной темы, отъ ритмической поэмы, Гдѣ на оттискъ снѣжной геммы Падалъ высшаго восторга Неизвѣданный экстазъ...
Пей, художникъ, нектаръ Креза, Не щади высокихъ чаръ,
Если въ царствѣ ненюфаръ,
Въ царствѣ линій, жестовъ, позъ — Ждетъ твой подвигъ месть желѣза, Месть жестоко-грубыхъ прозъ!
Чуть коснувшись складокъ газа,
Гвоздь, какъ мечъ, торчалъ въ дырѣ, — И, казалось, кровь Дёгаза
Запеклась на остріѣ. Владиміръ Винкертъ.
Рис. Миссъ.