ЧТО БУДЕТЪ, ЕСЛИ ДРОВА ВЗДОРОЖАЮТЪ ЕЩЕ БОЛЬШЕ.

Рис. А. Радакова.

Ласковое слово.
— О, гдѣ-то сейчасъ мой возлюбленный — мое милое стоеросовое дерево...
— Почему это толпа идетъ за этимъ человѣкомъ?
— Замѣтили, что онъ вынулъ папиросу: ждутъ — не выброситъ ли онъ обгорѣлую спичку. Все-таки, дрова.
Пожарный: — Господинъ! Огонь уже пробрался въ вашу комнату! Чего же вы не спасаетесь?!
Квартирантъ: — О, добрый господинъ! я такъ давно не грѣлся око
ло огонька ... Дайте мнѣ посидѣть еще минутку!.
Нужно торопиться, потому что Богъ знаетъ, что можетъ произойти отъ ея промедленія на Дворянской, второй домъ отъ угла.

А на Дворянской происходитъ вотъ что:

—* Марья! — кричитъ Мушуаровъ, поднимаясь съ кресла. — Приготовь самоваръ, купи конфектъ, тѣхъ, знаешь, что я давеча говорилъ, да грушъ купи, что ли ... яблокъ. А сама потомъ проваливай, куда хочешь.
— «Проваливай», — ворчитъ, на кухнѣ обиженная Марья. — Самъ бы ты лучше провалился. И вѣдь поди жъ ты, — мозглякъ, кажется, такой, что и глядѣть не на что. А баба къ нему прямо стѣной идетъ. Слово онъ такое знаетъ, что ли, али что? ..
У Мушуарова впереди еще часъ. Дѣлать нечего, а настроеніе хорошее. Надо дать исходъ живымъ силамъ, буйно бродящимъ внутри. — Марья-а-а!
—< Чего кричите? Тута я. — Дай мнѣ рубашку. — Уходить думаете?
— Не твое дѣло. Постой ... Какую же ты мнѣ рубашку даешь... ночную? Дура! мнѣ нужно съ твердыми манжетами.
— Вотъ извольте. Чистенькая.
— Безтолочь! Ты мнѣ грязную дай. Которую я давеча надѣвалъ.

— Эва! Да вѣдь она грязная.

.—і Ой! Что это за женщина! Она меня въ могилу сведетъ. Если ты такъ глупа, то исполняй мои приказанія буквально! Возьми изъ грязнаго бѣлья ту сорочку, которую я снялъ вчера, и принеси мнѣ. Поняла? На одну минуту! Потомъ унеси. Поняла?

Со вздохомъ бредетъ Марья на кухню. Приноситъ сорочку.

— Гдѣ лѣвая манжета? Вотъ эта? Хорошо, что ты еще въ стирку ее не вздумала отдать. Гдѣ тутъ карандашомъ записано? А, вотъ! 237—542. А теперь забирай свою дурац
кую рубашку и проваливай. Центральная? Алло! Дайте, барышня, 237—542. Отъ всего сердца спасибо. Это кто у телефона?.. Горничная? Позови, голубушка, барыню. Скажи, Мушуаровъ проситъ. Постой, постой ... Ты такъ и скажи: «проситъ, дескать, къ телефону господинъ Мушуа
ровъ, и что они, молъ, будто не въ себѣ. Будто, молъ, что-то случилось». Поняла?
Ждетъ Мушуаровъ. Беретъ изъ вазочки остро-отточенный карандашъ, начинаетъ рисовать человѣка съ неувѣреннымъ профилемъ и глазомъ, похожимъ на французскую булку.
— Алло! — слышитъ онъ. — Что такое случилось, Мушуаровъ? Чѣмъ вы такъ взволнованы?
— Ничего особеннаго, — говоритъ Мушуаровъ, часто и тяжело дыша. — Ничего, ничего ... Только я хотѣлъ спросить: нѣтъ ли у васъ случайно револьвера?
Револьвера? Нѣтъ, не имѣется. А вамъ на что?

— Да такъ, знаете. Воры, можетъ быть, залѣзутъ, такъ я ... въ нихъ ... Впрочемъ, лучше не разспрашивайте, нѣтъ! Не нужно ничего у меня спрашивать. ..

— Успокойтесь, я не любопытна. Это все, что вы хотѣли у меня спросить? Ну, всякихъ вамъ благъ.
— Постойте, Вѣра Петровна... Я у васъ еще что-то хотѣлъ спросить... — Ну?
— У васъ случайно нѣтъ опіума? Или кусочка ціанистаго кали?
— Тоже для воровъ? Послушайте, Мушуаровъ... Вѣдь это же не крысы, которыхъ можно травить мышьякомъ. Подумайте, вамъ нужно сначала поймать вора, потомъ свя
зать его, потомъ всунуть ему въ ротъ ціанистый кали —- сколько возни!..
Изъ трубки вылетаетъ цѣлый снопъ серебристаго смѣха. Мушуаровъ болѣзненно морщится.
—< Къ чему вы . . . такъ? Не хорошо смѣяться надъ человѣкомъ, который . ..
Онъ дѣлаетъ паузу, отпивая изъ стакана чай и снова взглянувъ на часы.
Издалека спрашиваютъ: — Который ... что?
— Котораго вы, можетъ быть, больше не увидите. — Въ Австралію уѣзжаете?
— Нѣтъ, — глухимъ голосомъ отвѣчаетъ Мушуаровъ. — Но вы мнѣ вчера сказали, что вы любите другого, и что я для васъ нуль. Остальное — поймите.
— Голубчикъ, Мушуаровъ... Но что же дѣлать, если это такъ?!
—• Пожалуйста! Пожалуйста! Я вѣдь ничего и не говорю. Но только... я самъ не знаю, почему я къ вамъ позвонилъ. Мнѣ такъ хотѣлось въ послѣдній разъ услышать вашъ голосъ ...

— Въ пос-лѣд-ній разъ? Эй, эй, вы! Дядя! Да вы не думаете ли изъ-за меня стрѣляться?

— Вѣра Петровна! И вы говорите объ этомъ — такимъ гономъ?

— Извините, если я васъ обидѣла. Ну, давайте поговоримъ, какъ слѣдуетъ. Вы хотите изъ-за меня стрѣляться?

— Да ... Вѣра .. . Петровна ... Къ чему эта глупая скучная волынка, называемая жизнью, если вы не хотите быть моей?
—і Такъ если же я васъ не люблю. Ну, что же мнѣ дѣлать? Посудите сами!
— Что жъ ... Склоняюсь передъ судьбой. Значитъ,