гакъ ужъ у меня на роду написано. Ну ... Не поминайте ЛИХО МЪ . . .
— До свиданія, милый ...
— Послушайте! Вѣра Петровна... И неужели вамъ меня ни капельки не жалко?
— Ну, какъ не жалко. Жалко. Только я думаю, что вы этого не сдѣлаете.
— Вѣра Петровна ... Ровно въ 12 часовъ ночи однимъ глупцомъ съ пробитымъ пулей вискомъ станетъ на нашей нелѣпой планетѣ меньше.

— Вы это рѣшили категорически? — Да!

— И ничто уже не измѣнитъ вашего рѣшенія? — Да!

—• Печально. Въ такомъ случаѣ, прощайте. Все-таки — желаю вамъ одуматься.

— Нѣтъ! Одуматься? Ха-ха! Что Мушуаровъ рѣшилъ — это свято! Завтра меня не будетъ въ живыхъ.
Онъ молчитъ, судорожно дыша. Послѣ нѣкоторой паузы говоритъ тихо, раздѣляя слоги:
—- Про-щайте. Не поминайте лихомъ ... Склонивъ голову, ждетъ отвѣта.
— Алло! Я говорю — про-щай-те! .. Не поминайте лих... Вѣра Петровна! Вы у телефона? Алло! Барышня!
Почему вы разъединили? Что? Тамъ трубку уже повѣсили? Не можетъ быть!! Дайте туда звонокъ. Алло0 Вѣра Петровна? . .
*— Да, это я, Мушуаровъ? Что вы еще хотѣли сказать?.. — Насъ разъединили.
— Нѣтъ, это я сама повѣсила трубку. Вы что же, еще что-нибудь хотите сказать?
— Да. У меня одна -къ вамъ просьба ... —- Пожалуйста. Если смогу ...
•— Одна къ вамъ просьба: не приходите ко мнѣ на панихиду, и не провожайте на кладбище . . . Это такая -пошлятина — эти- всѣ разговоры, пересуды ... Обѣщаете?

— Обѣщаю.

— Ну ... -пр ... прощайте. Благослови васъ Госпо-дь. — Мерси. Всѣхъ бла-гь.
Слышенъ стукъ повѣшенной трубки. Мушуаровъ долго сидитъ, ошеломленный. Проводитъ рукой по лбу.
— Вотъ дрянь-то! Кто бы могъ ожидать? Шелъ почти навѣрное и — на тебѣ! Ну, и чортъ съ ней. Однако, это плохо, что такъ вышло. Завтра смѣяться еще будетъ, другимъ разскажетъ ... Гм! ..
Долго ходитъ по -своему кабинету Мушуаровъ, потирая лобъ и бормоча невнятныя слова ...
Наконецъ, рѣшительно подходитъ къ столу, придвигаетъ листъ толстой почтовой бумаги. Пишетъ:
«Вѣра Петровна. Какъ странно: былъ я боленъ и вдругъ сразу будто выздоровѣлъ, будто прозрѣлъ... Я васъ лю
билъ ... Боже ты мой, какъ я васъ любилъ! Жизнь безъ васъ казалась мнѣ пучиной мрака... Вы мнѣ казались иде

альной женщиной, свѣтлымъ лучомъ, ангеломъ доброты и ла

ски- ... И, не получивъ вашей любви, я рѣшилъ умереть. Мое рѣшеніе было безповоротно, и о немъ я сказалъ вамъ, думая, что такъ для насъ обоихъ будетъ легче. Я сказалъ вамъ... И на что же я наткнулся — я, уже приговорившій себя къ смерти?!! На издѣвательство, смѣхъ, холодное, ледяное равнодушіе влюбленной въ себя эгоистки... И поду
малъ я: изъ-за такой женщины — умирать? Изъ-за такого -черстваго -сухаря, не способнаго на высокій подъемъ души — лишать себя жизни? Нѣтъ! Она не достойна это-го! И я рѣшилъ жить, убивъ свою любовь и взрастивъ на ея мѣстѣ холодное полупрезрительное равнодушіе ... Нѣтъ! Не ради васъ Мушуаровъ разстанется со своей безумной жизнью. Вотъ о чемъ я нынче -продумалъ всю ночь, и о чемъ сейчасъ, измученный этой безсонной ночью — пишу. Прощайте. Когда-то вашъ —

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ТРУПЫ. (О людяхъ, которыхъ читаютъ.)

I.

Въ немъ рокъ бездарность съ хамствомъ сплавилъ; Пришелъ -онъ -громокъ и нечистъ И въ оправданіе представилъ:

—. Я, извините, футуристъ ...
Два раза плюнулъ въ грудь культуры, Оказалъ три фразы- наобумъ, И дураки литературы

Благословили этотъ шумъ.

Теперь онъ властвуетъ сердцами, Своей побѣдой упоенъ,

Литературными скопцами
Превознесенъ и восхваленъ.
И -самъ смѣясь: «Вотъ это вкусы!», Ре-четъ толпѣ минутный царь: «Кругомъ талантливые трусы И обнаглѣвшая бездарь».

II.

Былъ когда-то самородкомъ, Полнымъ юношескихъ силъ,
И съ небритымъ подбородкомъ По редакціямъ ходилъ.
И прощали самородку
Скуку темъ и букву ять, За одну косоворотку И умѣнье голодать.
И редакторъ, и издатель — Кто его не выдвигалъ! ..

Лишь обиженный читатель Унизительно зѣвалъ.

Не люблю я самородковъ, Что умѣютъ пролѣзать,

За небритость подбородковъ, И умѣнье голодать.

III.
. Онъ похожъ на зародыша въ крѣпкомъ спирту. При его приближеньи несетъ панихидой.
Онъ доносы лелѣетъ въ душѣ, какъ мечту, Вѣчно полонъ какою-то злобной обидой.
На однихъ онъ сердитъ за большой гонораръ, На другихъ —- за умѣнье писать веселѣе.
Онъ пыхтитъ и свиститъ, какъ плохой самоваръ; Этотъ маленькій прыщъ всѣмъ садится на шею. Здѣсь редактора въ уголъ тайкомъ отведетъ

И шепнетъ, озираясь: «За этимъ —- смотрите...» Тутъ о близкомъ пріятелѣ гадость совретъ, И плетутся кругомъ ядовитыя нити.

И за этой позорной и глупой игрой Онъ «и разу разсудкомъ еще -не увидѣлъ, Что не люди его обижаютъ -порой,
А за-разъ его Богъ при- рожденьи обидѣлъ.
IV.
Онъ врагъ приличій и стыда, Считая ихъ за донкихотство; Ему богема, и -нужда
Вселила ужасъ къ благородству. Перепечатавъ девять разъ
Разсказъ пустой и безтолковый,
Онъ тотъ же пакостный разсказъ Вамъ норовитъ отдать, какъ новый. Еще поэтова жена
Разсказъ то-тъ самый къ вамъ носила, — На немъ -печать временъ видна, И борода Маѳусаила ...

И сознавая, что обманъ

Не можетъ долго продолжаться, Онъ все же будетъ, какъ цыганъ, О гонорарѣ торговаться. И жадно алчная рука
Авансомъ трешницу хватаетъ... А тамъ, внизу, у кабака
. Пріятель хмуро ожидаетъ.
Хотѣлъ смотрѣть бы равнодушнѣй (/ ,нашъ литературный бытъ,
^0- слишкомъ тяжело въ конюшнѣ, Лишеннымъ шкуры и копытъ...

Арк. Буховъ.

Спиридонъ Мушуаровъ.»

о ■ • • ■ • •
Въ передней раздался звонокъ.
-—- Пришла?—-подумалъ Мушуаровъ, заклеивая -письмо. — То-то же. В-се-таки, какъ-ни
какъ, а процентовъ шестьдесятъ на этомъ дѣлѣ очищается ...

Аркадій Аверченко.