БУДУЩІЕ ДАЧНИКИ.
— Доримедо-нтъ Петровичъ Соковъ, Мое почтенье, сколько лѣтъ! .. Дѣтишки какъ?
— Отправилъ въ Краковъ; А съ тещей вышелъ камуфлетъ.
—• Какой?
— Да ужъ не говорите, Старухѣ только и рѣчей:
Особнячекъ сняла въ Тильзитѣ,
А особнякъ-то — безъ печей ...
— Да, скверно ... Ну, а Топорковы? —і Во Львовѣ думаютъ пожить. Синицыны и Дерунковы
Хотятъ къ нимъ въ гости прикатить. — А Желтоцвѣтовъ?
—- Онъ въ Галатѣ, Снялъ за гроши тамъ ателье; Вотъ, пишетъ мнѣ о Талаатъ,
Что слабъ старикъ, молъ, не тае .. . — А Буркина?
-— Та въ Трапезундѣ, Живетъ нахлѣбниками ужъ
И хочетъ въ трапезундскомъ грунтѣ, Развесть питомникъ сладкихъ грушъ.
— А Стопкины?
— Ну, эти что же!? Кажись, застряли въ Дибунахъ:
Поближе къ службѣ; не похоже, Что Стоіпкинъ въ этакихъ чинахъ .. . Прощайте! ..
— Будьте здоровеньки, Да вы куда?
—• Я-съ — къ очагу ...
Снялъ въ Киркилйссе, въ деревенькѣ, Даченку я, на берегу ... А вы?
— Да стыдно и признаться, — Все въ Озеркахъ до этихъ поръ;
Какъ будутъ фонды поправляться, — Чирикну прямо на Босфоръ!
А. С. Гринъ.
ПЕРЬЯ ИЗЪ ХВОСТА.
Таинственный незнакомецъ Петръ Юркинъ выпустилъ книжку своихъ стиховъ.
Читателю, вѣроятно, очень интересно: какъ это Петръ Юркинъ сочиняетъ стихи? Большой ли талантъ отъ Бога данъ Петру Юркину?
Вотъ какой талантъ у Петра Юркина и вотъ какіе стихи сочиняетъ Петръ Юркинъ:
Сюрпризъ татап.
Утромъ весеннимъ за чашечкой чая. Къ зятю татап измѣнила свой тонъ, И дочка, открыто его выручая, Матап отвѣчала: рагйоп,
Матап, бросимъ ссоры, бросимъ мы распри: Знаю я все, почему этотъ тонъ.
Вспомни ты Ниццу и съ ней островъ Капри, Боря былъ скрыто въ тебя тамъ влюбленъ.
Но ночи безмолвья, волнъ морскихъ ропотъ Дали понять мнѣ — обманута я.
Грусть я скрываю, храня въ сердцѣ ропотъ, Вотъ переноситъ что дочка твоя!
Даже въ тривіальномъ образѣ взаимоотношеній зятя и тещи — Петръ Юркинъ сумѣлъ остаться совершенно оригинальнымъ, болѣе того — ошеломляющимъ.
Въ другихъ случаяхъ Петръ Юркинъ — просто — изящно игривъ. Напримѣръ:
Розѣ на груди дѣвушки.
За игру опьянительныхъ глазъ, И улыбочку душки минутную,
Огонечекъ любви въ немъ не гасъ,
Сердце рвалось къ ней въ душу уютную.
Капризанка, увлекшись на мигъ, Съ него жертву просила цвѣточную. Онъ украдочкой къ клумбѣ приникъ, И похитилъ тебя, безупречную.
Правда, „цвѣточная” и „безупречная — риѳма не созсѣмъ безупречная, но этотъ пустякъ искупается ласковостью и нѣжностью авторской душн: улыбочка, огонечекъ, даже „украдочка”.
Войны Петръ Юркинъ касается довольно мило:
Поодаль курится овинъ,
Дымокъ ползетъ лужкомъ къ домишкамъ. Не зналъ я раньше грусти минъ,
Ихъ въ сердцѣ много, даже слишкомъ!
Но не могу понять вины,
За что минированъ я высью. Иль грусть мнѣ брошена съ войны? Тогда съ какой-нибудь корыстью.
Ясно, что разъ поэтъ Петръ Юркинъ минированъ высью, то иныхъ стиховъ, кромѣ вышеприведенныхъ, онъ писать не можетъ...
Однако, и на солнцѣ есть пятна... Полное недоумѣніе вызываютъ у скромнаго читателя пылкія строки, обращенныя къ:
Федору Ивановичу Шаляпину:
Пока ты моя! (?!) Я дышу лишь тобою, Смогу ль замѣнить чѣмъ твою красоту...
Готовъ итти въ бой съ непокорной судьбою Спасая, какъ жемчугъ, твою чистоту.
Нѣкоторыя мѣста въ этомъ странномъ стихотвореніи съ полной ясностью свидѣтельствуютъ о томъ, что авторъ находится въ за
блужденіа оіносительно пола знаменитаго пѣвца (какъ извѣстно Шаляпинъ — мужчина, и авторъ, называя его „своей”, ставитъ г. Шаляпина въ очень неловкое, двусмысленное положеніе передъ его семьей, родными и друзьями).
Но если не считать этого страннаго стихотворенія, то всѣ произведенія Петра Юркина должны быть признаны достойными вни
манія, заучиванія наизусть и постановки Петру Юркину памятника на одной изъ бойкихъ улицъ Петрограда...
„3РҌЛИЩЪ...
Нѣмцы тощіе однажды —- Много странностей въ ихъ расѣ! — Безконечною толпою
Запрудили Фридрихштрассе,
И, — разгнѣваны, суровы, Преисполнены печали, —
Всей толпою: —-< «Зрѣлищъ! .. Зрѣлищъ!» Нѣмцы тощіе кричали ...
Я подумалъ: — Что ты, нѣмецъ?! Хлѣба чернаго тебѣ бы! ..
Нѣмцы жъ, слышу, просятъ зрѣлищъ И совсѣмъ не просятъ хлѣба!..
Неужели, неужели
Наши врутъ газеты паки,
И, нужды ни въ чемъ не зная, Благоденствуютъ пруссаки?!
Если зрѣлищъ просятъ нѣмцы, — Значитъ, хлѣба есть довольно! .. Лишь подумалъ я объ этомъ,
Стало грустно мнѣ и больно...
А вокругъ —* шумѣли нѣмцы, И, затерянный въ ихъ массѣ,
Какъ волна — въ пучинѣ моря,
Я шагалъ -по Фридрихштрассе ...
Вдругъ толпа остановилась
Предъ какою-то витриной — И, мгновенно, стала тихой
И примѣрно стала чинной!.. Но утѣшила пруссаковъ
Въ этотъ мигъ какая сила? Неужели предъ толпою — То, чего толпа просила?
ВсѢ стоятъ благоговѣйно ...
Но — предъ чѣмъ, о силы неба? Вижу! .. Понялъ: въ той витринѣ — Цѣлый фунтъ ржаного хлѣба!!!
И дивится тощій нѣмецъ, И часами, изможденный,
Все стоитъ онъ предъ витриной,
Рѣдкимъ зрѣлищемъ плѣненный! ..
Михаилъ Пустынинъ.