разучиваешь роли., — оба мы будемъ другъ другу мѣшать ... Понимаешь, иногда хочется быть совершенно одному со своими мыслями.
Она притихла. Отвернулась и молчала — только плечи ея тихо вздрагивали.
— Катя Ты плачешь? Глупая . .. Изъ-за чего, право? ... Это такой пустякъ!
— М ... нѣ т-такъ хо-тѣ-лось ...
— Ну, хорошо, ну, будетъ по-твоему... Переѣзжай.
— Милый! Ты такой хорошій, добрый ...
И сквозь слезы, какъ солнце сквозь капли дождя, проглянула счастливая улыбка.
Глава VIII.
Сидѣли въ ресторанѣ: Бронзова, Ошмянскій и его пріятель, Тутыкинъ.
— Володя! Ну, что, получилъ уже документы?
— Понимаешь, написалъ я все честь-честью — идо сихъ поръ никакого отвѣта. Работы у нихъ много, что ли? ... У насъ теперь что? 14-е февраля? Ну, думаю, къ концу мѣсяца вышлютъ.
— Напиши имъ еще. — Конечно, напишу.
Она посмотрѣла на него ласковымъ, любящимъ взоромъ и сказала:
— А знаешь, что тебѣ очень пошло бы: бархатная черная куртка. У тебя блѣдное матовое лицо, и куртка будетъ очень эффектна. Закажи. Хорошо?
—- Да когда же я еіе буду носить?
— Когда угодно! Ты вѣдь писатель -—- и имѣешь право. Въ гости, въ театръ, въ ресторанъ...
— Не слишкомъ ли это будетъ бить на дешевый эффектъ? ...
— Нѣтъ, нѣтъ! Володя ... Я хочу!
— Ну, если ты хочешь, .не можетъ быть никакого разговора. Закажу.
Въ ту же ночь пріятель Тутыкинъ, сидя въ дружеской компаніи, говорилъ, усмѣхаясь:
— Совсѣмъ погибла эта размазня Ошмянскій! Попалъ въ лапы такой бабы, что она его въ бараній рогъ скрутила.
— Красивая?
— Красивая. И острая, какъ бритва.
Глава IX.
Когда Бронзова и Ошмянскій вышли изъ ресторана, онъ сказалъ ей очень нѣжно:
— Катя.,.. Я тебя завезу къ намъ домой, а самъ поѣду...
— Куда же? Вѣдь клубъ уже закрытъ.
— А ... видишь ... Мнѣ пописать хочется. Настроеніе нашло.
— Ну-у-у?
— Ахъ, да! Я тебѣ не говорилъ! Понимаешь, я снялъ двѣ маленькихъ комнатки и иногда утромъ, иногда днемъ удаляюсь туда поработать. Тихо, хорошо.
— Володя! — всплеснула руками Бронзова. — Да вѣдь это выходитъ, что я выгнала тебя изъ твоей квартиры?!
— Ну, что ты ... Какой вздоръ! Просто я иногда долженъ оставаться одинъ. Знаешь, мы вѣдь, писатели, преоригинальный народъ! Я заѣду сейчасъ съ тобой къ намъ и заберу кое-что: письменный приборъ, лампу и одѣяло. Подушки тамъ есть.
Г л а в а X.
— Володя! Заказалъ куртку?
__ Да, былъ я у портного... Такъ мы ни до чего и нс договорились. Онъ, видишь ли, не знаетъ, какой фасонѣ.. и вообще.
— Ну, ѣдемъ вмѣстѣ! Сейчасъ мы это все и ^строимъ! Эхъ, ты, .кисель мой ненаглядный ... Документы уже получилъ?
— Написалъ снова. Боюсь, не затерялись ли они гдѣ-нибудь. На почтѣ, что ли.
— Дома сегодня будешь?
— То-естъ гдѣ? У тебя? Да. Заѣду чайку напиться. А потомъ къ себѣ по
качу: повѣсть нужно заканчивать... У себя же и заночую ...
Глава XI.
— Смотри, Володя, какъ кстати: мы собираемся къ I у- гыкинымъ, и тебѣ принесли бархатную куртку. Воображаю, какъ она тебѣ къ лицу. Надѣнь-ка ее. И я пойду переодѣться.
Бронзова ушла, а Ошмянскій взялъ куртку, положилъ ее на диванъ и потомъ, взявъ перочинный ножъ, распоролъ подъ мышкой прорѣку вершка въ два.
Сдѣлалъ печальное лицо, пошелъ къ Бронзовой.
— Чтобъ его черти съѣли, этого портного! Сдѣлалъ такой узкій рукавъ, что онъ подъ мышкой лопнулъ!
— Ну, давай, я зашью.
— Стоитъ ли? Опять лопнетъ. Тѣмъ болѣе, что воротнички безъ отворотовъ, у. меня дома, а на этотъ воротничокъ — надѣть трудно ...
Г лава XII.
Ошмянскій только что приготовилъ бумагу для разсказа и вывелъ заглавіе, какъ въ комнату постучались.
— Кто тамъ?
Дверь скрипнула — вошла Бронзова. Она была очень блѣдна, только запавшіе глаза горѣли мрачнымъ, нехорошимъ огнемъ.
— Прости, что я врываюсь къ тебѣ. Вѣдь эти комнаты, я знаю, ты снялъ спеціально для того; чтобы быть одному . .
Но — не бойся. Я пришла сюда въ первый и послѣдній разъ...
— Катя! Что случилось?
— Что? (Она упала головой на спинку кресла и горько зарыдала.) Что? (улыбнулась печально сквозь слезы и пошутила): Ты побѣдилъ меня, Галилеянинъ.
— Катя! Чѣмъ?! ... Что ты говоришь?
— Ну, полно... Все равно, я ухожу уже навсегда й поэтому, довольно всякихъ разговоровъ и вопросовъ.... По
мнишь, при первомъ знакомствѣ я назвала тебя киселемъ, а ты меня бритвой. Пожалуй, такъ оно и есть. Я — бритва, я хотѣла, чтобы все было по-моему, я мечтала о счастьѣ, я знала, что ты безвольный кисель, и поэтому мое было пра
во — руководить тобой, быть энергичнымъ началомъ въ со
вмѣстной жизни... Но что же получилось? Бритва входила въ кисель, легко рэзрѣзывала его, какъ и всякій кисель, и кисель снова сливался за ея спиной въ одну тягучую, аморф
ную массу. Бритва можетъ рѣзать бумагу, дерево, тѣло, все твердое, все опредѣленное — но киселя разрѣзать бритва не можетъ. Я чувствую, что я тону въ тебѣ, и поэтому ухожу!
— Катя, голубка! Что ты! Опомнись. Ну, побрани меня. Но зачѣмъ же уходить? Развѣ я не любилъ тебя? Не поступалъ, какъ ты хотѣла?
— Молчи!! Знаешь, какъ ты поступалъ? Я хотѣла, чтобы мы поженились — прошло 11 мѣсяцевъ — гдѣ -это?
Я хотѣла, чтобы мы жили вмѣстѣ — ты согласился — гдѣ это? Пустякъ: мнѣ хотѣлось видѣть тебя въ бархатной курткѣ, — носишь ты ее? Что вышло?! О, ты со всѣмъ со
глашался, все съ готовностью обѣщалъ. Но что вышло? Я, женщина съ сильнымъ характеромъ, энергичная, самостоятельная, была жалкой игрушкой въ твоихъ рукахъ! Прочь! Не подхода ко мнѣ!!! Ну?
Онъ протянулъ къ ней руки, но она взглянула на него испепеляющимъ взглядомъ, повернулась и — ушла. Навсегда.
Одну минуту онъ стоялъ ошеломленный. Потомъ потеръ голову, подошелъ къ письм енноіму столу и склонился надъ чистой бумагой.
Долго сидѣлъ такъ. Потомъ пробормоталъ что-то. Неясное, нечленораздѣльное бормотаніе скоро стало принимать форму опредѣленныхъ словъ. И даже риѳ
мованныхъ ...
Въ одинъ чудесный день, Когла ложилась тѣнь,
Ко мнѣ пробрался кирасиръ.
А потомъ это бормотаніе перешло въ мелодичный свистъ, и Ошмянскій съ головой погрузился въ работу ...
Аркадій Аверченко.