Такой былъ хорошій, пріятный, вѣрный, простой способъ.. Ну, да за него еще возьмутся, господинъ студентъ! Вотъ вы увидите: къ нему еще вернутся!
Эга присказка о старыхъ простыхъ способахъ, къ которымъ пріятно вернуться послѣ того, какъ рядъ новыхъ сложныхъ способовъ оказался болѣе остроуменъ и изо
щренно тонокъ, чѣмъ пользителенъ, вспомнился мнѣ, когда сегодня, въ газетахъ, я прочиталъ о призваніи А. Ф. Керенскимъ генераловъ Алексѣева, Рузскаго, Драгомирова.
H. В. Рузскій,—въ особенности, несомнѣнно,—старый способъ. Очень простой и очень надежный. При старомъ режимѣ находили:
— Слишкомъ надежный.
Поэтому, какъ скоро дворъ Григорія Распутина рѣшалъ, что Василій Федоровичъ, онъ же Вильгельмъ Гогенцоллернъ, соскучился безъ побѣдъ и можетъ впасть въ тоску и неврастенію, въ всепослушнѣйшую ставку высочайшаго повиновенія летѣли изъ Царскаго Села телеграммы:
— Уберите Рузскаго. Чего онъ, т езвый, промежъ васъ, пьяницъ, болтается? И—вотъ:
— Генералъ! вѣдь, у васъ—почки? — Почки.
— А вы оперетку „Боккаччіо“ слыхали? — Случалось.
— „Такъ холить надо почку“,—помните? — Помню.
— Такъ что же вы не холите, генералъ? Хольте, хольте, непремѣнно хольте! Кавказскія минеральныя воды вамъ— какъ? улыбаются? Ну, такъ вотъ, сдѣлайте ваше одолженіе, пожалуйте...
И было такъ, что одинъ изъ даровигѣйшихъ, если не даровитѣйшій, генералъ русской службы доорую половину войны-съ Германіей отбылъ на кавказскомъ фронтѣ, ограждая Большой Кавказскій хребетъ отъ вражескаго наступ
ленія съ сѣвера. Напримѣръ, если бы германская интрига проникла ьъ степныя орды, и намъ объявили бы войну калмыки.
Человѣкъ, рожденный брать города, отправлялся въ Кисловодскъ брать билетики на полученіе Нарзана, въ Ессентуки—на „17-й номеръ“!
Съ приходомъ революціи, главою военнаго вѣдомства оказался А. И. Гучковъ. Человѣкъ бурской формаціи. Андресъ изъ „Лѣсного бродяги“. Когда я вижу почтен
нѣйшаго Александра Ивановича, то все ожидаю, что вотъвотъ онъ вытащитъ изъ портфеля или письменнаго стола свѣже убитаго леопарда, тряхнетъ имъ. держа за хвостъ, и скажетъ басомъ:
— Я привыкъ цѣлито въ лобъ и м-м-между глазъ!
Гдѣ же съ такимъ буро-чили-манджѵро московскимъ Аникою воиномъ было ужиться генералу Рузскому, который, въ отвѣтъ, даже и котенка при себѣ не держивалъ!
Время стояло республиканское, но разговоръ генерала съ другой стороны съ генераломъ просто былъ монархическій: — Генералъ, у васъ почка?
— Почка.
— „Боккаччіо“ слыхали?! И такъ далѣе.
Опять генералъ Рузскій поѣхалъ на кавказскій фронтъ охранять Пятигорскъ отъ нашествія калмыковъ.
Положеніе и дѣла русской арміи отъ того и съ тѣхъ поръ, конечно, не процвѣли нисколько. Если считать по
правдѣ, то едва ли не единственною безусловною побѣдсю
русскаго оружія, въ то время, была—одержанная Сурамскимъ полкомъ надъ Н. Д. Соколовымъ, авторомъ „При каза № 1.“
Мы воевали такъ хорошо, что, съ горя, А. И. Гучковъ совершилъ свой важнѣйшій и почтеннѣйшій военно-административный поступскь:
— Разжаловалъ самъ себя изъ военныхъ министровъ въ солдаты дикой дивизіи.
Керенскій занялъ его постъ,
Когда спартанцы просили у аѳинянъ вождя, аѳиняне прислали имъ Тиртея, человѣка слабаго сложенія, но одарен
наго чуднымъ геніемъ патріотически вдохновенной пѣсни. И, предводимые Тиртеемъ, спартанцы побили враговъ.
Мы имѣли своего Тиртея въ А. Ф. Керенскомъ.
Не фельдмаршалъ, не военный министръ, но—„Пѣвецъ во станѣ русскихъ воиновъ“.
Всюду, гдѣ Керенскій былъ съ войсками, рядомъ съ нимъ оживали надежды на свободу и бытіе Россіи.
Это прекрасно... и—о, если-бы Керенскій былъ подобенъ не только Тиртею, но и Бріарѳю, съ тысячей рукъ, съ тысячей ногъ, съ сотнею головъ! Если-бы онъ могъ быть — всюду—всегда!
Но, увы! онъ—одинъ, а кинематографъ и граммофонъ Гиртеевъ могуть воспроизводить, но не замѣняютъ. Не помогаютъ! Не выводятъ! Хрипнутъ!
Помню изъ младости моей такой случай. Умеръ фельетонистъ одной большой газеты. Редакція начала пробовать новыхъ. Одинъ дебютантъ подписался „Гамлетъ“, другой „Фаустъ, третій „Манфредъ“ и такъ далѣе... А фельетона то настоящаго все нѣть. Вотъ Дорошевичъ встрѣтилъ издателя и говс р ітъ ему:
— Что вы все такихъ знатныхъ особъ заставляете фельетоны писать? Ну, ихъ, ли это дѣло? Они не умѣютъ. — А кого же взять, по вашему?
— Да пригласите, просто, порядочнаго фельетониста. Это—тоже „простой, тарый способъ, вѣрный и хорошій“. Ибо сказано есть въ Писаніи;
— Ежели ты фельетоі истъ, фельетонствуй; ежели іерей, іерействуй; ежели монахъ, монашествуй; ежели полководецъ, води полки и устраивай сные ьъ побѣдѣ и одолѣнію надъ врагомъ.
По этому старому простому способу, временное правительство взялось нынѣ за генерала Рузскаго. Въ добрый часъ! И будемъ надѣяться, что ужъ теперь то Рузскій ду
этовъ о почкѣ изъ „Боккаччіо“ ни слышать, ни пѣть не будетъ.
Александръ Амфитеатровъ.
Рис. Н. А6олина.
Эга присказка о старыхъ простыхъ способахъ, къ которымъ пріятно вернуться послѣ того, какъ рядъ новыхъ сложныхъ способовъ оказался болѣе остроуменъ и изо
щренно тонокъ, чѣмъ пользителенъ, вспомнился мнѣ, когда сегодня, въ газетахъ, я прочиталъ о призваніи А. Ф. Керенскимъ генераловъ Алексѣева, Рузскаго, Драгомирова.
H. В. Рузскій,—въ особенности, несомнѣнно,—старый способъ. Очень простой и очень надежный. При старомъ режимѣ находили:
— Слишкомъ надежный.
Поэтому, какъ скоро дворъ Григорія Распутина рѣшалъ, что Василій Федоровичъ, онъ же Вильгельмъ Гогенцоллернъ, соскучился безъ побѣдъ и можетъ впасть въ тоску и неврастенію, въ всепослушнѣйшую ставку высочайшаго повиновенія летѣли изъ Царскаго Села телеграммы:
— Уберите Рузскаго. Чего онъ, т езвый, промежъ васъ, пьяницъ, болтается? И—вотъ:
— Генералъ! вѣдь, у васъ—почки? — Почки.
— А вы оперетку „Боккаччіо“ слыхали? — Случалось.
— „Такъ холить надо почку“,—помните? — Помню.
— Такъ что же вы не холите, генералъ? Хольте, хольте, непремѣнно хольте! Кавказскія минеральныя воды вамъ— какъ? улыбаются? Ну, такъ вотъ, сдѣлайте ваше одолженіе, пожалуйте...
И было такъ, что одинъ изъ даровигѣйшихъ, если не даровитѣйшій, генералъ русской службы доорую половину войны-съ Германіей отбылъ на кавказскомъ фронтѣ, ограждая Большой Кавказскій хребетъ отъ вражескаго наступ
ленія съ сѣвера. Напримѣръ, если бы германская интрига проникла ьъ степныя орды, и намъ объявили бы войну калмыки.
Человѣкъ, рожденный брать города, отправлялся въ Кисловодскъ брать билетики на полученіе Нарзана, въ Ессентуки—на „17-й номеръ“!
Съ приходомъ революціи, главою военнаго вѣдомства оказался А. И. Гучковъ. Человѣкъ бурской формаціи. Андресъ изъ „Лѣсного бродяги“. Когда я вижу почтен
нѣйшаго Александра Ивановича, то все ожидаю, что вотъвотъ онъ вытащитъ изъ портфеля или письменнаго стола свѣже убитаго леопарда, тряхнетъ имъ. держа за хвостъ, и скажетъ басомъ:
— Я привыкъ цѣлито въ лобъ и м-м-между глазъ!
Гдѣ же съ такимъ буро-чили-манджѵро московскимъ Аникою воиномъ было ужиться генералу Рузскому, который, въ отвѣтъ, даже и котенка при себѣ не держивалъ!
Время стояло республиканское, но разговоръ генерала съ другой стороны съ генераломъ просто былъ монархическій: — Генералъ, у васъ почка?
— Почка.
— „Боккаччіо“ слыхали?! И такъ далѣе.
Опять генералъ Рузскій поѣхалъ на кавказскій фронтъ охранять Пятигорскъ отъ нашествія калмыковъ.
Положеніе и дѣла русской арміи отъ того и съ тѣхъ поръ, конечно, не процвѣли нисколько. Если считать по
правдѣ, то едва ли не единственною безусловною побѣдсю
русскаго оружія, въ то время, была—одержанная Сурамскимъ полкомъ надъ Н. Д. Соколовымъ, авторомъ „При каза № 1.“
Мы воевали такъ хорошо, что, съ горя, А. И. Гучковъ совершилъ свой важнѣйшій и почтеннѣйшій военно-административный поступскь:
— Разжаловалъ самъ себя изъ военныхъ министровъ въ солдаты дикой дивизіи.
Керенскій занялъ его постъ,
Когда спартанцы просили у аѳинянъ вождя, аѳиняне прислали имъ Тиртея, человѣка слабаго сложенія, но одарен
наго чуднымъ геніемъ патріотически вдохновенной пѣсни. И, предводимые Тиртеемъ, спартанцы побили враговъ.
Мы имѣли своего Тиртея въ А. Ф. Керенскомъ.
Не фельдмаршалъ, не военный министръ, но—„Пѣвецъ во станѣ русскихъ воиновъ“.
Всюду, гдѣ Керенскій былъ съ войсками, рядомъ съ нимъ оживали надежды на свободу и бытіе Россіи.
Это прекрасно... и—о, если-бы Керенскій былъ подобенъ не только Тиртею, но и Бріарѳю, съ тысячей рукъ, съ тысячей ногъ, съ сотнею головъ! Если-бы онъ могъ быть — всюду—всегда!
Но, увы! онъ—одинъ, а кинематографъ и граммофонъ Гиртеевъ могуть воспроизводить, но не замѣняютъ. Не помогаютъ! Не выводятъ! Хрипнутъ!
Помню изъ младости моей такой случай. Умеръ фельетонистъ одной большой газеты. Редакція начала пробовать новыхъ. Одинъ дебютантъ подписался „Гамлетъ“, другой „Фаустъ, третій „Манфредъ“ и такъ далѣе... А фельетона то настоящаго все нѣть. Вотъ Дорошевичъ встрѣтилъ издателя и говс р ітъ ему:
— Что вы все такихъ знатныхъ особъ заставляете фельетоны писать? Ну, ихъ, ли это дѣло? Они не умѣютъ. — А кого же взять, по вашему?
— Да пригласите, просто, порядочнаго фельетониста. Это—тоже „простой, тарый способъ, вѣрный и хорошій“. Ибо сказано есть въ Писаніи;
— Ежели ты фельетоі истъ, фельетонствуй; ежели іерей, іерействуй; ежели монахъ, монашествуй; ежели полководецъ, води полки и устраивай сные ьъ побѣдѣ и одолѣнію надъ врагомъ.
По этому старому простому способу, временное правительство взялось нынѣ за генерала Рузскаго. Въ добрый часъ! И будемъ надѣяться, что ужъ теперь то Рузскій ду
этовъ о почкѣ изъ „Боккаччіо“ ни слышать, ни пѣть не будетъ.
Александръ Амфитеатровъ.
Рис. Н. А6олина.