ФЛОТ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

Последняя ночь бешеной эвакуации деникинских войск из Новороссийска.
В порту остались один русский транспорт и несколько английских военных судов.
Вся пристань ярко освещалась пылающими пакгаузами. Воздух дрожал от тревожных голосов людей, лошадиного ржа
ния и грохота ползущих в море танков. Пятьсот только что присланных итальян
ских паровозов, за которые в свое время вымолачивалась харьковская и воронеж
ская пшеница, были погружены в жадный зев обрывистой бухты.
— Дружок, подывись, як пошеницу нашу ховают, а? Сучьи лапы!
На улицах, ведущих к пристани, громоздились кучи брошенных оптом галстухов, чулок и дамского белья (все в грязи, затоптано), а на железно-дорожных путях оставались неразграбленными (ибо не до того было) десятки вагонов шоколада и консервов.
Дары цивилизации.
С крутых откосов, чернеющих за огородом, звякала красная шрапнель, пристреливаясь на-ощупь; по неизменно попадала на спины лошадей, бродящих табунами по улицам и переулкам.
Живые отблески из сияющей бухты то и дело перерезывались снующими катерами.
Английский крейсер „Калипсо в результате шестичасовых переговоров выра
зил согласие на перевозку 800 человек без багажа.
А поэтому:— „Рэсседлыве-э-эй . Расоеднали— „Бросэ-эй седла в море . Бросили. Грузимся на „Калипсо . Когда подошла моя очередь, я, зажмурив глаза, прыгнул с высоты полуторасаженного мола в катер и через 10—15 минут в число других взобрался на крейсерскую палубу, уже кишащую безразличными, отупевшими, почесывающимися „белыми .—„Флот ого величества—друг вашего народа, но мы, к сожалению, имеем директивы в подаче помощи только восьмистам... о... ваших под
данных .—Да, эти восемьсот—если их какнибудь называть, то только, „о... вашими подда иными .
Английская фраза: сор, гиф ми плис .сигарет !)—произносилась с одинаковым- до
стоинством как господином штаб-офицером, так и воронежским хохлом Малоико из Богучар. „Сэр, гхыф ми плыс сигарэт, бо грэц его знао, у горли евэрбыт ...
„Сэр останавливался за два шага, лез двумя пальцами в специальный карман (в виде часового) и, вытянув.руку, навею возможную длину подавал зажимкой безымянного и мизинца коротенькую сига
ретку. И чуть только Маленко или даже
господин штаб-офицер притрагивался к ней, сэр быстро отдергивал руку и, по
вернувшись на патентованных каблуках, спешил прочь. Чаще в таких случаях сигарета падала на-земь.
Накурившись подобным образом, я заснул измученным сном и просыпался лишь при орудийных выстрелах с верхней палубы.
Великобританская дружба но постояла за том, чтобы согласно с результатами тех же шестичасовых переговоров выпустить несколько залпов: — Д-бум...у... у...м. Д—бум...у...у...м.
В горах неслось перекатистое эхо.
Проснувшись утром, я увидел, что крейсер уже значительно отошел от города и, постепенно развивая скорость, раскачивался на собственных волнах.
*) Милостивый государь, да и то мне, пожалуйста, папиросу.
Погода солнечная. Сухопутному человеку чудно первый раз в море. Выпуклая громада воды, чуть что не одного цвета с ясным небом, кажется выше должного. Уютное однообразие. Приятно, облоко
тившись о поручни борта, полоскать зубы мягким ветром. Приятно швырять взгляды по кружевным верхушкам волн, не
прерывно бегущих... куда? — туда, назад, к берегу, как бы впитываясь в торчащие скалы. А расстояния?—одна с ним путаница. Привык к степи, к лесу, по синеве
которых почти безошибочно прикидываешь версты; здесь же, па море, спрашиваю проходящего мимо матроса: „Сэр, сколько от‘ехали от Новороссийска? верст 10?—„35“
„Что вы говорите, сэр? Неужели? А так ясно виден город...
Но „сэр оглядывается на офицерский мостик и торопливо спускается в свои каюты.
В 8 часов утра под‘ем флага. За несколько минут до склянок верхняя палуба замирает в торжественной, застегнутой па все пуговицы тишине. На лицо определен
ный по штату комплект офицеров и чинов королевского флота, руки „под козырек и еще плотное сжаты перекошенные рты.
Оркестр играет гимн, потом марш. Мы слушаем.
Вдруг, в самый напряженный момент, когда внимание всех было поднято к
взвившемуся флагу, раздается шум возни. Оглядываюсь и вижу: в четырех—пяти шагах позади на боковом шканце бьется в солнечном припадке бородатый осетин. Все тупо смотрят. В этих случаях моряки прибегают к единственному, как я узнал позже, сродству—немедленно накрыть при
падочного чем-нибудь совершенно не про
пускающим солнечных лучей. И один английский матрос кинулся было к осе
тину, натащив на него валяющуюся подло бурку; но шитый золотом лейтенант, но отнимая руки „от козырька , отрывисто вынул изо рта трубку и, скосив белесый взгляд, выплюнул один из многочисленных „уайтов и снова сжал зубами янтарный мундштук. Матрос послушно отпрянул, приняв надлежащий вид.
За кормой, ндогопку бурлящему пинту, плыли дельфины.
Если спустя пять или больше лет вспоминать миновавшие события,, зкизии, то много мелочей, переплетаясь мезкду собой, теряют свою, так сказать, едиполичность, и в результате ощущается только общий привкус. Чаще всего досадливый.
То, что описывается здесь (а ото подлинная быль), оставило у авт.ора навсегда маленькую вопросительную иронию.
Да и как зке иначе? Память моя уцелела. Помню и не забуду той картины, что представляла пз себя палуба великобританского крейсера. Привкус „единой неделимой России остался в лице:—чисто
кровных „мар-рьюнольцев с оборванными в клочья кабардинцами, скуластых калмы
ков под командой князя „Долгорукое , чоркосов-корниловцев, воронежских хохлов с константиновскими юнкерами, терцев, кубанцев, донцов.—Восемьсот душ, сто национальностей, загнанных езкесуточиыми отводами „на новые позиции , от Орла до Новороссийска и дальше.
„Господа офицеры (а их большинство), согнувшись гоголем, перематывают английскими обмотками сопревшие ноги.
Маленку но нравится запах. Он лезет куда-то вниз по .лестнице, но тотчас зке выпрыгивает обратно, ошпаренный оби
лием золотых галунов на поднимающемся навстречу мундире.
— Вышлите приемщиков за нищей.
Выслали, и получили по фунту хлеба н но полбанки химически чистых мясных консервов. Немного погодя, на палубу вынесли с десяток продолговатых, похозких на лохани кадушек с готовым уже какао. Розлили кому во что; но на боль
шей скорости, которая постепенно дошла до 27 узлов!), половина коричневой жид
кости расплескалась. Позже качка имела все дурные последствия, сказавшиеся на сверкающих медным блеском поручнях борта.
Я долго поддерживал стонущего Маленко: „Гхэп-п- э эп ..фр...р... Шоб им ноги повыкрутало, як суваот .
Из бледно-голубого горизонта постепенно выходили туманные очертания Крымских гор.
— Та-ж то, бачишь, Крым? ик... Хвеодосия?
— Должно быть, так.
— Х-х-а... глотан уть бы чего.
С северо-восточной стороны все настойчивее вырывался верхушечный силуэт Крыма. На корме у сложенных канатов приту
лилась кучка разнокалиберных офицеров Добрармии. Я подошел ближе и увидел среди них крейсерского юнгу, розовеиького, с женственно-жестоким ртом. Изме
нялись пальцами. Мне было интересно узнать, когда мы придем в Феодосию. Я спросил. — В Феодосию? Не знаю. Но крейсер в вашем распоряжении до 4-х часов дня. Это сказал капитан.
— Гм. Ваш капитан, видимо, очень обязательный человек?!
Юнга, не поняв точно, что я хотел сказать, скользнул стальным взглядом но моему английскому френчу.
— Капитан командует крейсером „Калипсо четвертый год, и уже не раз высазкивал туземные дессанты.
Ф Маленко, выглядывая из-за моего плеча, улыбался на каждое слово юнги, предполагая в них, по всей вероятности, дру
жескую подкладку. И готов был попросить сигаретку. Я поторопился утащить , его к румяным терцам, которые где-то раздобыли табаку.
Часа в 3 дня крейсер бросил якорь, но дойдя до пристани. Для перегрузки к нам подошел миноносец. Пестрой толпой, сосредоточенно глядя на узкие мостки, пе
реползали „периоподанпые отечества , и первые две партии были уже доставлены па берег.
Нам с Маленкой довелось быть в последней партии в то время, как мы дожи
дались миноносца, английские матросы под командой своего боцмана вытащили про
долговатые, похожие на лохани, кадушки, до верху наполненные мыльной пеной, и принялись специальными щетками растирать уже очистившуюся палубу.
— От-тож, сучьи лапы...
Я подхватил ругающегося Маленко и стал пробираться к мосткам, готовым перекинуться иа подошедший миноносец.
— А, погоди, грэц тебя знае. У горли сухо — и, обратившись к наблюдавшему лейтенанту, начал обгонять:—Сор, гхыф ми, от здесь, у горли глотаиуть, бо терпко слипло... Х-ха. — Лейтенант понял, но взглянув на расстегнутый, засаленный во
рот Малснкиного френча, молча пыхнул дымом.
А когда я пояснил просьбу Маленка на английском языке, то лейтенант резким жестом вынул изо рта трубку и, показав
янтарным мундштуком на палубные часы, выплюнул сквозь зубы:—„Финиш .
Действительно, часовые стрелки стояли на двух минутах пятого.
К. Гилубев.
Узел — 3/4 персты.
(1920 г.).