не переставали поступать требования из провинции. Приехала ко мне баронесса Икскуль и сообщила:
— Уж не знаю, к добру ли это для вашего приемного сына; заметки его лежат на столе у всех министров, И в каби
нетах ИХ ТОЛЬКО И говорят О КНИЖКв его.
Марксисты убеждали Струве, издать ее вновь. Струве отвечал:
— Нет, нн за что, она требует тщательной переработки, я писал спешно, она должна быть дополнена фактическим ма
териалом, п сам ценю в ней публици
стические страницы, но этим она уже свое дело сделала.
Струве начали называть лидером марксистов. Я горячо оспаривала это, говоря, что мысль его так интенсивно работает, что трудно предугадать, куда она ведет его, нечего, называть его лидером, чтобы потом .бросать упрек в ренегатстве.
Владимир Ильич пробыл в -ссылке до начала 1900 года. Тотчас по приезде в Пе
тербург он должен был прямо с вокзала явиться по начальству, которое об явило бы ему, какой город назначен ему для жительства, и тотчас под конвоем отпра
вило бы его туда. Владимир Ильич решил хоть один день повидать нужных ему лю
дей п на другой деньлвиться но начальству, как только что приехавший. Он знал, где он мог в безопасности переночевать, а день провести — самым удобным пред
ставлялась ему мйя квартира при складе. Надо было тщательно смотреть, чтобы за
навески на окнах во дворе были спущены, так как у окна в квартире дворника бес
сменно сидел шпион, а против ворот, на Литейном, стоял другой, а на углу Литейного н Невского—третий. Трудной зада
чей являлось вывести Ильича неузнанным из моей квартиры; опытные люди посове
товали мне следующее: «Пошлите верного служителя за извозчиком, который только что приехал и собирается опять уехать, Владимир Ильич пусть поднимет воротник и быстро садится на извозчика с поднятым верхом, велит ему ехать вдоль Попы до одной из дальних пристаней Финляндского пароходства; там пусть оста
новит извозчика и вскакивает на пароход, когда он начинает трогаться. Преследующие попасть не могут, а ждать следующе
го парохода для них не имеет смысла» Так добирался Владимир Ильич уже по берегу на безопасный ночлег.
Утром он явился по начальству, как бы прямо с вокзала. Местопребыванием ему был назначен Псков, без нрава выезда из него; там же после ссылки находился и Потресов. Мне необходимо было видеться с Ильичей, и вот я раз в неделю по субботам являлась в заседание Вольного Экономического Общества, здоровалась
с членами, участвовала в прениях, а затем незаметно уходила на Варшавский вокзал и в половине двенадцатого уезжала в Псков. С вокзала утром во Пскове уходи
ла на квартиру Ильича, там проводила весь день, ночыо возвращалась в Петер
бург и утром к открытию склада была на своем месте. Никто, даже служащие в ма
газине, не знал о моем отсутствии. С Владимиром Ильичей было о чем перего
ворить. Уже стоял на очереди вопрос о перезде за границу—по разрешению или
при помощи контрабандистов; на все это нужны были деньги. Я должна была ехать раньше повидаться с главарями социалдемократической партий—Бебелем и др., передать им деньги и опросить, куда направляться Владимиру Ильичу для жи
тельства, так как пребывание в Пруссии было невозможно. Ими указана была Баварии.
Во второй приезд мой по Псков обсуждался уже проектируемый орган. Вла
димир Ильич прочел нам статью, написанную им для первого номера. Говорил он от имени рабочей массы, пролетариата, и когда я высказала ему свое удивление, что он говорит от имени той массы, которой еще не существует, он отвечал:
— Она проникнется убеждением,что она уже есть, что это ее слова и требования.
В том же духе были и другие статьи и заметки. Я перестала спорить, а у Владимира Ильича уже слышались те воззваний, те положения, которые мы слы
шали до последних дней его. И что же, приходится сказать, что он был прав.
То пробуждение в рабочей среде солидарности, великое сознание той задачи переустройства жизни, которое будет иметь целью благосостояние всех.—разве ото не вызвано теми воззваниями, темн утверждениями, которые раздавались ежедневно в каждой речи, в каждой газетной статье Владимира Ильича.
Типография «Искры» была спервав Лейпциге, Владимир Ильич жил в Мюнхене,
в Швабинге,—части города, где селятся небогатые студенты и бедные люди. К Вла
димиру Ильичу для обсуждения статей нашего органа мы собирались каждый вечер. Наступало время ужина; состоял он неизменно из двух горячих сосисок и чая. Перед уходом за их покупкой Надежда Константиновна с матерью решала, сколько нужно будет купить лиш
них сосисок, так как Владимиру Ильичу и Потресову и еще кому-то надо было давать три сосиски. Ужинающие шли гулять в Английский сад. В кафе Влади
мир Ильич заходил редко, но находил это необходимым для того, чтобы знакомиться со свободомыслящей интеллигенцией. Уже после того, как типографию перенесли в Мюнхен, пришлось мне по указанию Бебеля приехать к В. И. с изве
стием, что готовится разгром типографии, что ее нужно спешно закрывать и переселяться из Баварии.
Это переселение было крайне неприятно Владимиру Ильичу, но приходилось оста
влять Баварию во что бы то ни стало. Деньги я привезла, а сама снова вернулась в Берлин.
В ЛондонеВладимир Ильич имел то удовлетворение, что к нему могли приезжать русские рабочие из-за Невской заставы; по пути Бабушкин, наиболее любимый и раз
витой из моих учеников, заезжал и ко мне в Целле близ Ганновера. Бабушкин был потом в Сибири и, вероятно, погиб жерт
вой какого-нибудь карательного отряда, пропал бесследно; ни мать, ни жена его
ничего не могли узнать о нем и не перставали приходить спрашивать, нет ли ве
стей о нем у меня. Уж как было жаль,что погиб этот сильный убежденный человек!
Па втором с езде РСДРП, на которой произошло разделение на большевиков и меньшевиков, я, к сожалению, быть из могла п узнала о происшедшем от Наде
жды Константиновны. Мне это разделение было очень тягостно.
Это было уже в 1905 г. Не помню, кто посоветовал мне поехать в Вольное Экономическое Общество, чтобы присут
ствовать в Совете Рабочих Депутатов,
сказав, что, вероятно, это заседание их— последнее, заседания запретят, а их аре
стуют. В зале было накурено, пол был грязен от брошенных окурков,—таков был вид торжественного зала с портретами царствующих особ. Присутствующие о чем-то горячо друг с другом разговари
вали, в числе их оказалось несколько моих учеников из-за Невской заставы, далеко не из самых развитых. «Что, Але
ксандра Михайловна», обратился один из них ко мне с торжествующим видом, «ведь такого Совета нет ни в одной, стране!».
В виду напряженной жизни, которую вел Ильич в Петрограде с 25 октября 1917 г., я но считала возможным искать с ним свидания. Однако, когда после перезда правительства в Москву один из
работавших у Надежды Константиновны сообщил мне, что она заявила: «А. М. Калмыкова с нами работать не будет», я на
писала Крупской, что это сообщение меня
очень огорчило, она могла бы это сказать только после долгого разговора со мной, а его-то и не было, что я по болезни приехать в Москву но могу, но прошу ее убе
дительно повидаться со мной, если она приедет в Петроград.
В ответном письме Крупской, была приписка Ильича: «Благодарю очень за привет, и очень, очень рад началу друже
ственной переписки. Лучший привет от Ленина».
А. Калмыкова.


ДВА ДРУГА


Рассказ Луиджи Пиранделло
Пре дметом удивления и даже зависти во всей округе была дружба Джилионе и Буттиче, арендовавших вместе в продолжение одиннадцати лет старую фер
му Газену. Никогда не случалось, чтобы отец и сын или два брата долго остава
лись компаньонами при аренде земли. А тут подумайте: двое чужих! И между ними за все одиннадцать лет общей ра
боты никогда не выходило ни малейшего спора ни из-за денежных интересов, ни из-за каких-либо других.
Семьи их выросли рядом, во дворз фермы в двух просторных комнатах, стоявших прямо на земле, где во времена ста
ринных фермеров были склады богатых урожаев с этих земель.
Н обоих комнатах не было окон на фасаде; свет они получали только через дверь, выходившую на двор; а двор обширный, мощеный, с цистерной посреди
не, обнесен был высокой стеной, верхушка которой с торчавшими часто на
саженными гвоздями усеяна была кус
ками стекла, сверкавшими на солнце. От ослепительной белизны штукатурки про
странство небесной лазури, стоявшее над двором, жгучее и яркое, казалось почти черным. А от множества кур, населяв
ших этот двор, с индейками, каплунами и поросятами, в нем жил еще дух ста
ринной богатой фермы, хотя загон для овец давно уже пустовал, а под навесом, за печкой, вместо коров, стояли только два мула и ослик.
Кругом от земли, нагреваемой солнцем, неслись старые запахи всего, за столько лет разбросанного и сохнувшего под открытым небом, и смешивались здесь с жирным испарением навоза, с сухим запа
хом зерна и с едким запахом моченой и жженой соломы. Как пьяные, в этой
стоячей волне смешанных запахов жужжали мухи; а с дальних ферм доносилось в безмолвии равнины пение какого-нибудь петуха, на которое отвечал во дворе сперва один петух, потом другой, а иногда оба вместе разцыми голосами. И ото жужжание, и это пение петухов, и
шелест деревьев не нарушали, а скорее утверждали оцепенение природы, которая знает одни только привычиыз мед
ленные и уверенные движения в ходе и людских дел, и быков.
Постоянно в течение 11 лет земля вознаграждала тяжелый труд обоих компаньо
нов. А жены их, казалось, соперничали с землей в плодовитости. Желанием мужчин было иметь детей и, главное, сыновей для сельских работ. И пятерых сыновей дала одна, и пятерых другая, в рс