Иллюстрировалъ для журнала «Огонекъ
худ. С. В. ЖИВОТОВСКІЙ.
— „...Ужъ такъ-то солонъ. Задушилъ-бы паразъ.
— Куда! И не подступайся. Гляди, каковъ богатырь. Такому только съ медвѣдемъ впору... Мизинчикомъ тебя пнетъ:..“
Изъ окна крайней избы Емельяновы, притаившись за занавѣской, слѣдили, какъ по улицѣ выселка шелъ егерь, Власъ Бѣлозеровъ.
— Пошатывается, чортъ.
— Гляди, пива нахлебался.
— Угостила, должно, Варварка, песья душа.
— И съ чего это льнутъ онѣ въ ему г Скажи на милость? Мужикъ, какъ му живъ.
У старшаго, Петра, отъ этихъ словъ брата все лицо перекосилось.
— Ты у своей Фроськи спроси съ чего,— прошипѣлъ онъ, сжимая кулаки.
— Ну, моя-то Фроська такъ-ли, сякъли, дѣвка, а ты бы свою супругу Алену Макаровну лучше попыталъ,—насмѣшкой отвѣтилъ Ѳеодоръ.
Петръ, хромой, сутулый—точно вдругъ выросъ, подскочилъ къ брату, схватилъ его за шиворотъ.
— Гляди, Федька, убью.
— Ну-ну! не больно страшно.
Ѳеодоръ легко стряхнулъ его руку и, нагнувшись, прошепталъ:
— Я тебѣ давно одно словечко сказать хотѣлъ, да необстоятельный ты че
ловѣкъ. Боюсь, бѣды не вышло бы.
— Говори! На счетъ Власа? Говори
братъ! — взмолился Петръ.
— Вишь, глаза-то у тебя, ровно уголья.
Знать, здорово онъ тебѣ сол-онъ?
— Ужъ такъ-то солонъ. Задушилъ-бы па-разъ.
— Куда! И не подступайся. Гляди, каковъ богатырь. Такому только съ медвѣдемъ впору... Ми
зинчикомъ тебя пнетъ.
— Ну, ужъ и врешь, и врешь! —
глазами, вглядываясь въ удаляющуюся до дорогѣ фигуру Власа.
— Вотъ и врешь. Пѣть, братъ, я какъ давеча съ генераломъ на счетъ охоты обусловился, такое надумалъ... Ты слушай.
И Ѳеодоръ, близко склонившись къ Петру, сталъ оживленно шептать. Землистое лицо Петра свѣтлѣло и свѣт
лѣло отъ сладостно прикасавшихся и его слуху словъ, ясныхъ, неприкры
тыхъ и грозпыхъ. И торжествующій огонекъ былъ въ глазахъ его, когда глядѣлъ онъ вслѣдъ В.тасу, мелькав
шему вдали среди зеленой ржи, по вѣтру ходившей серебристо-сѣрой волной зацвѣтающаго колоса.
Вся ненависть, на которую способенъ былъ Петръ, сосредоточилась въ томъ душномъ и тяжкомъ волненіи, охватывавшемъ его, когда онъ видѣлъ Власа или слышалъ его голосъ.
Коренастая широкая фигура егеря, его лукавые, веселые глаза, свѣтлая шапка волосъ и пышная свѣтлая борода—все это казалось Петру невыразимо противнымъ.
Онъ не могъ забыть, какъ засталъ Власа на сѣновалѣ съ Аленкой, второй женой Петра, молодой и смѣшливой бабой. Столкновеніе съ Власомъ окончилось тѣмъ, что тоть из
билъ оскорбленнаго мужа, и, хотя Петръ никому ничего не сказалъ, это какъ-то вдругъ стало извѣстно въ деревнѣ.
Постоянно Петръ чувствовалъ въ груди клубокъ горячей мучительной ненависти $ъ врагу, ненависти, смѣшанной со стыдомъ за свою слабость, невозможность посчитаться съ егеремъ.
И чѣмъ дальше, тѣмъ острѣе становилась обида, тѣмъ жарче разгоралась ненависть. Вотъ почему такъ жадно, съ разгорающимися злобнымъ торжествомъ глаза
ми, слушалъ Петръ ясныя, неприкрытыя слова брата. А Ѳеодоръ все шепталъ и шеп
талъ, звено за звеномъ разматывая цѣпь давно надуманной мести.
У него тоже были причины ненавидѣть
По фотографіи корреспондента «Огонька» съ театра войны.
„...Ясно улыбаясь, онъ шепнулъ совсѣмъ тихо: „Пришла?1- — И, поколебавшись мгновеніе, опа приблизилась, позволила ему обнять себя и крѣпко прильнула къ ею груди...“
Власа. Послѣ того, какъ Фроська забеременѣла и богатый женихъ изъ села Рашутина отказался отъ нея, Ѳеодоръ ходилъ самъ ие свой. На этотъ бракъ онъ возлагалъ много надеждъ. Только богатый зять могъ выручить Ѳеодора, помочь ему выпутаться изъ долговъ. А тутъ еще и дѣвка осталась на шеѣ. Какая изъ нея теперь работница!
Ночи на - сплошь реветъ - ревмя, вся изжелтѣла, ноги пухнутъ, лѣнная стала, — бѣда. И это теперь, когда у Ѳеодора взяли на войну двухъ старшихъ сыновей.
Пока шло совѣщаніе о гибели Власа, онъ успѣлъ уже уйти далеко, свернулъ въ сто
рону отъ ржаныхъ полей и скоро очутился въ заповѣдномъ казенномъ лѣсу. Власъ пгешъ мѣрнымъ шагомъ, насвистывая какую-то веселую пѣсенку и зорко погляды
вая по сторонамъ. Тьма окружила его какъ только вошелъ онъ подъ вѣковыя сосны лѣса. Перескакивая черезъ упавшіе старые стволы, Власъ забирался все дальше въ чащу. Его свѣтлые широко-разрѣзанные и наивно-лукавые глаза сверкали въ полѵ
бормоталъ Петръ полными ненависти
Ген.-адьют. Куропаткинъ со своимъ штабомъ на позиціи.
тьмѣ, онъ ч у т ь- слышно смѣялся, полный радостнаго ожиданія.
Темнота въ лѣсу все сгущалась. Зак а т ъ погасалъ, а блѣдный свѣтъ лѣт
ней ночи ие могъ проникнуть въ чащу. Но Власъ безошибоч
но зналъ дорогу и, ни разу не сбившись
прямо подошелъ къ темному большому камню, притаивше
муся подъ огромными вѣтвями.
Здѣсь, у камня, на травѣ, уже давно ле
жала темноглазая, гибкая, какъ прутъ, низенькая дѣвушка изъ ворелъской де
ревни. Завидѣвъ Власа, она всвочила
худ. С. В. ЖИВОТОВСКІЙ.
— „...Ужъ такъ-то солонъ. Задушилъ-бы паразъ.
— Куда! И не подступайся. Гляди, каковъ богатырь. Такому только съ медвѣдемъ впору... Мизинчикомъ тебя пнетъ:..“
Изъ окна крайней избы Емельяновы, притаившись за занавѣской, слѣдили, какъ по улицѣ выселка шелъ егерь, Власъ Бѣлозеровъ.
— Пошатывается, чортъ.
— Гляди, пива нахлебался.
— Угостила, должно, Варварка, песья душа.
— И съ чего это льнутъ онѣ въ ему г Скажи на милость? Мужикъ, какъ му живъ.
У старшаго, Петра, отъ этихъ словъ брата все лицо перекосилось.
— Ты у своей Фроськи спроси съ чего,— прошипѣлъ онъ, сжимая кулаки.
— Ну, моя-то Фроська такъ-ли, сякъли, дѣвка, а ты бы свою супругу Алену Макаровну лучше попыталъ,—насмѣшкой отвѣтилъ Ѳеодоръ.
Петръ, хромой, сутулый—точно вдругъ выросъ, подскочилъ къ брату, схватилъ его за шиворотъ.
— Гляди, Федька, убью.
— Ну-ну! не больно страшно.
Ѳеодоръ легко стряхнулъ его руку и, нагнувшись, прошепталъ:
— Я тебѣ давно одно словечко сказать хотѣлъ, да необстоятельный ты че
ловѣкъ. Боюсь, бѣды не вышло бы.
— Говори! На счетъ Власа? Говори
братъ! — взмолился Петръ.
— Вишь, глаза-то у тебя, ровно уголья.
Знать, здорово онъ тебѣ сол-онъ?
— Ужъ такъ-то солонъ. Задушилъ-бы па-разъ.
— Куда! И не подступайся. Гляди, каковъ богатырь. Такому только съ медвѣдемъ впору... Ми
зинчикомъ тебя пнетъ.
— Ну, ужъ и врешь, и врешь! —
глазами, вглядываясь въ удаляющуюся до дорогѣ фигуру Власа.
— Вотъ и врешь. Пѣть, братъ, я какъ давеча съ генераломъ на счетъ охоты обусловился, такое надумалъ... Ты слушай.
И Ѳеодоръ, близко склонившись къ Петру, сталъ оживленно шептать. Землистое лицо Петра свѣтлѣло и свѣт
лѣло отъ сладостно прикасавшихся и его слуху словъ, ясныхъ, неприкры
тыхъ и грозпыхъ. И торжествующій огонекъ былъ въ глазахъ его, когда глядѣлъ онъ вслѣдъ В.тасу, мелькав
шему вдали среди зеленой ржи, по вѣтру ходившей серебристо-сѣрой волной зацвѣтающаго колоса.
Вся ненависть, на которую способенъ былъ Петръ, сосредоточилась въ томъ душномъ и тяжкомъ волненіи, охватывавшемъ его, когда онъ видѣлъ Власа или слышалъ его голосъ.
Коренастая широкая фигура егеря, его лукавые, веселые глаза, свѣтлая шапка волосъ и пышная свѣтлая борода—все это казалось Петру невыразимо противнымъ.
Онъ не могъ забыть, какъ засталъ Власа на сѣновалѣ съ Аленкой, второй женой Петра, молодой и смѣшливой бабой. Столкновеніе съ Власомъ окончилось тѣмъ, что тоть из
билъ оскорбленнаго мужа, и, хотя Петръ никому ничего не сказалъ, это какъ-то вдругъ стало извѣстно въ деревнѣ.
Постоянно Петръ чувствовалъ въ груди клубокъ горячей мучительной ненависти $ъ врагу, ненависти, смѣшанной со стыдомъ за свою слабость, невозможность посчитаться съ егеремъ.
И чѣмъ дальше, тѣмъ острѣе становилась обида, тѣмъ жарче разгоралась ненависть. Вотъ почему такъ жадно, съ разгорающимися злобнымъ торжествомъ глаза
ми, слушалъ Петръ ясныя, неприкрытыя слова брата. А Ѳеодоръ все шепталъ и шеп
талъ, звено за звеномъ разматывая цѣпь давно надуманной мести.
У него тоже были причины ненавидѣть
Изъ дѣйствующей арміи.
По фотографіи корреспондента «Огонька» съ театра войны.
„...Ясно улыбаясь, онъ шепнулъ совсѣмъ тихо: „Пришла?1- — И, поколебавшись мгновеніе, опа приблизилась, позволила ему обнять себя и крѣпко прильнула къ ею груди...“
Власа. Послѣ того, какъ Фроська забеременѣла и богатый женихъ изъ села Рашутина отказался отъ нея, Ѳеодоръ ходилъ самъ ие свой. На этотъ бракъ онъ возлагалъ много надеждъ. Только богатый зять могъ выручить Ѳеодора, помочь ему выпутаться изъ долговъ. А тутъ еще и дѣвка осталась на шеѣ. Какая изъ нея теперь работница!
Ночи на - сплошь реветъ - ревмя, вся изжелтѣла, ноги пухнутъ, лѣнная стала, — бѣда. И это теперь, когда у Ѳеодора взяли на войну двухъ старшихъ сыновей.
Пока шло совѣщаніе о гибели Власа, онъ успѣлъ уже уйти далеко, свернулъ въ сто
рону отъ ржаныхъ полей и скоро очутился въ заповѣдномъ казенномъ лѣсу. Власъ пгешъ мѣрнымъ шагомъ, насвистывая какую-то веселую пѣсенку и зорко погляды
вая по сторонамъ. Тьма окружила его какъ только вошелъ онъ подъ вѣковыя сосны лѣса. Перескакивая черезъ упавшіе старые стволы, Власъ забирался все дальше въ чащу. Его свѣтлые широко-разрѣзанные и наивно-лукавые глаза сверкали въ полѵ
бормоталъ Петръ полными ненависти
Ген.-адьют. Куропаткинъ со своимъ штабомъ на позиціи.
тьмѣ, онъ ч у т ь- слышно смѣялся, полный радостнаго ожиданія.
Темнота въ лѣсу все сгущалась. Зак а т ъ погасалъ, а блѣдный свѣтъ лѣт
ней ночи ие могъ проникнуть въ чащу. Но Власъ безошибоч
но зналъ дорогу и, ни разу не сбившись
прямо подошелъ къ темному большому камню, притаивше
муся подъ огромными вѣтвями.
Здѣсь, у камня, на травѣ, уже давно ле
жала темноглазая, гибкая, какъ прутъ, низенькая дѣвушка изъ ворелъской де
ревни. Завидѣвъ Власа, она всвочила