jühb“ ассигнуетъ іюлмиллГойа долларовъ на съемку, и столько же на устраненіе конкурента „Фильма-Мустангъ“. Вой длится восемь часовъ кряду Грохочутъ пушки, и стоитъ такой адскій шумъ, словно самъ сатана выскочилъ изъ своего подземнаго погреба... Пѣхота бросается въ
атаку, кавалерія прикрываетъ фланги,—каждый солдатъ получаетъ отъ общества „Фильма-Бизонъ“ пять франковъ въ день... Наконецъ, къ вечеру надъ цитаделью столицы
взвивается бѣлый флагъ. И притомъ, обратите вниманіе— выстрѣлы производятся только холостыми патронами! Въ понедѣльникъ войска Дріаца вступаютъ въ городъ, занимаютъ цитадель, иДріацъ становится президентомъ. Классно?
— Не плохо... — Шикъ?
— Ударно.
— Въ понедѣльникъ вечеромъ начинаются пышныя празднества; вино, —и какое вино!—женщины,— и какія женщины!—сигары и какія сигары!..
— Виноватъ, товарищъ, вы же говорили о женщинахъ и сигарахъ...
— Каррамба! Но вѣдь то были женщины и г и тары Ріаца, а теперь я говорю о женщинахъ и сигарахъ Дріаца... Словомъ, вторникъ и среда проходятъ °-ъ бѣшеныхъ пиршествахъ, а въ четвергъ въ одномъ изъ сосѣднихъ горо
довъ вождь инсургентовъ Адріацъ объявляетъ пронунці
аменто...
— Опять сначала?
— Другъ мой,—-философски отвѣтилъ мексиканецъ,— ничто не ново подъ луной, и, какъ сказалъ Гераклитъ, „все течетъ“.,. Да, мой блѣднолицый братъ, у насъ въ Мексикѣ умѣютъ дѣлать революцію.
— Видите ли, товарищъ,—отвѣтилъ русскій,—оно, конечно, у васъ больше системы въ этомъ, такъ сказать, планомѣрности, но и мы въ этомъ отношеніи не отстали...
— Каррамба. Посмотримъ-ка, чѣмъ вы можете похвастаться.
— Товарищъ-мексиканецъ, у насъ есть большевики, у насъ есть анархисты, у насъ есть дурновисты, у насъ есть кшесинисты. У насъ устраиваются манифестаціи: просто мирныя, мирно-вооруженныя и просто вооружен
ныя. Если намъ не нравится какой нибудь министръ, мы просто являемся къ министерству съ оружіемъ въ рукахъ, съ плакатами надъ головами...
— Стрѣльба идетъ? Кинематографъ работаетъ?
— Ну, собственно говоря, кинематографъ, какъ орудіе буржуазныхъ развлеченій...
— Но дыму, дыму много? — Много.
— А вино?
— Нѣтъ, но у насъ есть центральный комитетъ... — А женщины?
— Нѣтъ, но у насъ есть дача Дурново... — А сигары?
— Нѣтъ, но у насъ есть районныя...
— Нѣтъ, внукъ леопарда и племянникъ аллигатора, у васъ нѣтъ настоящей революціи!
— Но позвольте, товарищъ, у насъ такъ-же, какъ у васъ, перманентная революція...
— Какая тамъ перманентная революція! Ни вина, ни женщинъ, ни сигаръ. Кусокъ ерунды, какъ говорятъ испанцы.!
Русскій билъ себя въ грудь, курилъ папиросы и клялся, что русская революція ничуть не уступаетъ мексиканской перманентности. Къ вечеру онъ запилъ. Глоталъ коньякъ „Четырехъ Альбатросовъ“, стучалъ по столу кулакомъ и плакалъ.
— Чѣмъ мы хуже Мексики?.. А?.. У нихъ каждую недѣлю, а у насъ... Ну, пронунціаменто... Плевать я хочу на пронунціаменто, я, можетъ быть, самъ себѣ пронунціаменто... Тоже сигарами гордится. У васъ сигары, а у насъ анархія. Накось выкуси!
Онъ подошелъ къ каютѣ мексиканца и снисходительно
Puс. М. Осиповой.
— Я ли ушелъ, меня ли уицш, но промышленность русску», во всякомъ случаѣ, уходили такъ, что теперь е*
никакой уходъ не поможегьі
атаку, кавалерія прикрываетъ фланги,—каждый солдатъ получаетъ отъ общества „Фильма-Бизонъ“ пять франковъ въ день... Наконецъ, къ вечеру надъ цитаделью столицы
взвивается бѣлый флагъ. И притомъ, обратите вниманіе— выстрѣлы производятся только холостыми патронами! Въ понедѣльникъ войска Дріаца вступаютъ въ городъ, занимаютъ цитадель, иДріацъ становится президентомъ. Классно?
— Не плохо... — Шикъ?
— Ударно.
— Въ понедѣльникъ вечеромъ начинаются пышныя празднества; вино, —и какое вино!—женщины,— и какія женщины!—сигары и какія сигары!..
— Виноватъ, товарищъ, вы же говорили о женщинахъ и сигарахъ...
— Каррамба! Но вѣдь то были женщины и г и тары Ріаца, а теперь я говорю о женщинахъ и сигарахъ Дріаца... Словомъ, вторникъ и среда проходятъ °-ъ бѣшеныхъ пиршествахъ, а въ четвергъ въ одномъ изъ сосѣднихъ горо
довъ вождь инсургентовъ Адріацъ объявляетъ пронунці
аменто...
— Опять сначала?
— Другъ мой,—-философски отвѣтилъ мексиканецъ,— ничто не ново подъ луной, и, какъ сказалъ Гераклитъ, „все течетъ“.,. Да, мой блѣднолицый братъ, у насъ въ Мексикѣ умѣютъ дѣлать революцію.
— Видите ли, товарищъ,—отвѣтилъ русскій,—оно, конечно, у васъ больше системы въ этомъ, такъ сказать, планомѣрности, но и мы въ этомъ отношеніи не отстали...
— Каррамба. Посмотримъ-ка, чѣмъ вы можете похвастаться.
— Товарищъ-мексиканецъ, у насъ есть большевики, у насъ есть анархисты, у насъ есть дурновисты, у насъ есть кшесинисты. У насъ устраиваются манифестаціи: просто мирныя, мирно-вооруженныя и просто вооружен
ныя. Если намъ не нравится какой нибудь министръ, мы просто являемся къ министерству съ оружіемъ въ рукахъ, съ плакатами надъ головами...
— Стрѣльба идетъ? Кинематографъ работаетъ?
— Ну, собственно говоря, кинематографъ, какъ орудіе буржуазныхъ развлеченій...
— Но дыму, дыму много? — Много.
— А вино?
— Нѣтъ, но у насъ есть центральный комитетъ... — А женщины?
— Нѣтъ, но у насъ есть дача Дурново... — А сигары?
— Нѣтъ, но у насъ есть районныя...
— Нѣтъ, внукъ леопарда и племянникъ аллигатора, у васъ нѣтъ настоящей революціи!
— Но позвольте, товарищъ, у насъ такъ-же, какъ у васъ, перманентная революція...
— Какая тамъ перманентная революція! Ни вина, ни женщинъ, ни сигаръ. Кусокъ ерунды, какъ говорятъ испанцы.!
Русскій билъ себя въ грудь, курилъ папиросы и клялся, что русская революція ничуть не уступаетъ мексиканской перманентности. Къ вечеру онъ запилъ. Глоталъ коньякъ „Четырехъ Альбатросовъ“, стучалъ по столу кулакомъ и плакалъ.
— Чѣмъ мы хуже Мексики?.. А?.. У нихъ каждую недѣлю, а у насъ... Ну, пронунціаменто... Плевать я хочу на пронунціаменто, я, можетъ быть, самъ себѣ пронунціаменто... Тоже сигарами гордится. У васъ сигары, а у насъ анархія. Накось выкуси!
Онъ подошелъ къ каютѣ мексиканца и снисходительно
плюнулъ въ замочную скважину. Бер. Мирскій. А. И. Коноваловъ.
Puс. М. Осиповой.
— Я ли ушелъ, меня ли уицш, но промышленность русску», во всякомъ случаѣ, уходили такъ, что теперь е*
никакой уходъ не поможегьі