Въ послѣдніе дни, чуть я возьмусь за чтеніе газетъ, саркастическая тѣнь Генички Карганова выходитъ изъ гроба и садится рядомъ со мною. Я слышу ея насмѣшли
вое пыхтѣніе, покуда изучаю новыя мѣропріятія и силюсь постичь логику людей, оныя предлагающихъ. А, когда, время отъ времени, обрѣтаю:
— Ну, вотъ, наконецъ, этотъ гражданинъ или сей проектъ какъ будто не такъ глупъ, какъ кажется...
Зловредная тѣнь ехидно шипитъ: — Онъ гораздо глупѣе!.. И исчезаетъ.
И, что всего хуже, сатирическая тѣнь, съ своимъ загробнымъ примѣчаніемъ, дѣлается день ото дня все наглѣе, посягаетъ все на высшіе и высшіе авторитеты. Единствен
ный знакъ уваженія, которымъ она ихъ удостаиваетъ, это—что не бросаетъ въ нихъ лаконическими отмѣтками, но сопровождаетъ свои сужденія довольно подробными комментаріями.
Не такъ давно тѣнь Генички чуть было не умерла вторично со смѣха, когда я хотѣлъ растрогать ее московскимъ обѣщаніемъ А. Ф. Керенскаго превратить свое сердце въ камень, позабывъ „цвѣты и мечты“...
— Да, вѣдь, это же онъ изъ Григоровича хватилъ!— шептала тѣнь—„Помолвка въ Галерной гавани,“ что ли, или „Лотерейный балъ... не помню!.. Это тамъ влюблен
ный чиновникъ клянется предмету страсти, что жизнь его завянетъ въ разлукѣ — „и радужныхъ цвѣтовъ будетъ очень малоі“
Теперь у злой тѣни новый любимецъ: — Генералъ Верховскій.
Самоупразднитель. Кандидатъ на харакири. Потому что далъ себѣ Аннибалову клятву:
— Вытравить изъ арміи злокачественный генеральскій чинъ и замѣнить его въ командѣ чиномъ не выше штабсъкапитанскаго.
А. И. Верховскій приступилъ къ процессу вытравленія, пославъ не весьма почтительныя напутствія ушедшимъ ге
нераламъ Алексѣеву, Рузскому и Драгомирову. А затѣмъ разлютовался до того, что самое слово „генералъ“ сдѣлалось ему ненавистнымъ. И не сегодня-завтра будетъ данъ
по министерству и арміи, а, въ особенности, по военной цензурѣ, грозный приказъ:
— Вычеркивать „генерала“ всюду, гдѣ бы онъѵни встрѣтился!
Щедринскую „Сказку о томъ, какъ мужикъ двухъ генераловъ прокормилъ , переименовать въ „Сказку о томъ, какъ мужикъ былъ прокормленъ двумя штабсъ-капитанами.“
„Двухъ генераловъ“ Григоровича перечислить въ „Двухъ Подпоручиковъ.“
Обязать: Г, Шаляпина: при исполненіи извѣстнаго романса—
Онъ былъ титулярный совѣтникъ, Она жъ генеральская дочь,—
пѣть въ послѣднемъ стихѣ съ болѣе демократическимъ оттѣнкомъ:
Она жъ унтеръ-офицерская дочь...
А, въ роли генерала Гремина въ „Евгеніи Онѣгинѣ,“ появляться на сцену не иначе, какъ въ курткѣ защитнаго цвѣта съ погонами прапорщика, гримируясь отнюдь не старше 25-лѣтняго возраста, что и для Татьяны много пріятнѣе.
Да и вообще опытъ успѣлъ показать, что отъ подобныхъ замѣнъ поэзія только выигрываетъ. Такъ, напримѣръ, въ извѣстномъ стихотвореніи Лермонтова „Споръ*:
Ихъ ведетъ, грозя очами, Генералъ сѣдой,—
сомнительный хорей второго стиха превращается въ несомнѣнный и звучнѣйшій, какъ скоро мы прочтемъ по А. И. Верховскому:
Ихъ ведетъ, грозя очами, Прапорщикъ сѣдой...
Но—главное: съ принятіемъ сихъ необходимыхъ мѣръ, дисциплина въ арміи, а, слѣдовательно, и спасеніе Россіи обезпечены! Безъ всякихъ Алексѣевыхъ и Рузскихъ, изъ
коихъ—тьфу, тьфу, тьфу, сухо дерево, завтра пятница!— еще, того гляди, вылупятся Корниловы или Каледины!
Такъ говоритъ Зарат... то бишь, А. И. Вербовскій.
И, если зловредная тѣнь Генички Карганова хохочетъ, то—совершенно напрасно. Я ей не вѣрю. Не вѣрьте и вы.
Александръ Амфитеатровъ.
„Не угодно ль, господа?—посмотрите на звѣря“
Рис. Оранга.
вое пыхтѣніе, покуда изучаю новыя мѣропріятія и силюсь постичь логику людей, оныя предлагающихъ. А, когда, время отъ времени, обрѣтаю:
— Ну, вотъ, наконецъ, этотъ гражданинъ или сей проектъ какъ будто не такъ глупъ, какъ кажется...
Зловредная тѣнь ехидно шипитъ: — Онъ гораздо глупѣе!.. И исчезаетъ.
И, что всего хуже, сатирическая тѣнь, съ своимъ загробнымъ примѣчаніемъ, дѣлается день ото дня все наглѣе, посягаетъ все на высшіе и высшіе авторитеты. Единствен
ный знакъ уваженія, которымъ она ихъ удостаиваетъ, это—что не бросаетъ въ нихъ лаконическими отмѣтками, но сопровождаетъ свои сужденія довольно подробными комментаріями.
Не такъ давно тѣнь Генички чуть было не умерла вторично со смѣха, когда я хотѣлъ растрогать ее московскимъ обѣщаніемъ А. Ф. Керенскаго превратить свое сердце въ камень, позабывъ „цвѣты и мечты“...
— Да, вѣдь, это же онъ изъ Григоровича хватилъ!— шептала тѣнь—„Помолвка въ Галерной гавани,“ что ли, или „Лотерейный балъ... не помню!.. Это тамъ влюблен
ный чиновникъ клянется предмету страсти, что жизнь его завянетъ въ разлукѣ — „и радужныхъ цвѣтовъ будетъ очень малоі“
Теперь у злой тѣни новый любимецъ: — Генералъ Верховскій.
Самоупразднитель. Кандидатъ на харакири. Потому что далъ себѣ Аннибалову клятву:
— Вытравить изъ арміи злокачественный генеральскій чинъ и замѣнить его въ командѣ чиномъ не выше штабсъкапитанскаго.
А. И. Верховскій приступилъ къ процессу вытравленія, пославъ не весьма почтительныя напутствія ушедшимъ ге
нераламъ Алексѣеву, Рузскому и Драгомирову. А затѣмъ разлютовался до того, что самое слово „генералъ“ сдѣлалось ему ненавистнымъ. И не сегодня-завтра будетъ данъ
по министерству и арміи, а, въ особенности, по военной цензурѣ, грозный приказъ:
— Вычеркивать „генерала“ всюду, гдѣ бы онъѵни встрѣтился!
Щедринскую „Сказку о томъ, какъ мужикъ двухъ генераловъ прокормилъ , переименовать въ „Сказку о томъ, какъ мужикъ былъ прокормленъ двумя штабсъ-капитанами.“
„Двухъ генераловъ“ Григоровича перечислить въ „Двухъ Подпоручиковъ.“
Обязать: Г, Шаляпина: при исполненіи извѣстнаго романса—
Онъ былъ титулярный совѣтникъ, Она жъ генеральская дочь,—
пѣть въ послѣднемъ стихѣ съ болѣе демократическимъ оттѣнкомъ:
Она жъ унтеръ-офицерская дочь...
А, въ роли генерала Гремина въ „Евгеніи Онѣгинѣ,“ появляться на сцену не иначе, какъ въ курткѣ защитнаго цвѣта съ погонами прапорщика, гримируясь отнюдь не старше 25-лѣтняго возраста, что и для Татьяны много пріятнѣе.
Да и вообще опытъ успѣлъ показать, что отъ подобныхъ замѣнъ поэзія только выигрываетъ. Такъ, напримѣръ, въ извѣстномъ стихотвореніи Лермонтова „Споръ*:
Ихъ ведетъ, грозя очами, Генералъ сѣдой,—
сомнительный хорей второго стиха превращается въ несомнѣнный и звучнѣйшій, какъ скоро мы прочтемъ по А. И. Верховскому:
Ихъ ведетъ, грозя очами, Прапорщикъ сѣдой...
Но—главное: съ принятіемъ сихъ необходимыхъ мѣръ, дисциплина въ арміи, а, слѣдовательно, и спасеніе Россіи обезпечены! Безъ всякихъ Алексѣевыхъ и Рузскихъ, изъ
коихъ—тьфу, тьфу, тьфу, сухо дерево, завтра пятница!— еще, того гляди, вылупятся Корниловы или Каледины!
Такъ говоритъ Зарат... то бишь, А. И. Вербовскій.
И, если зловредная тѣнь Генички Карганова хохочетъ, то—совершенно напрасно. Я ей не вѣрю. Не вѣрьте и вы.
Александръ Амфитеатровъ.
Въ Зоологическомъ саду.
Единственный веселый хвостъ въ Петроградѣ.
„Не угодно ль, господа?—посмотрите на звѣря“
Рис. Оранга.