Картины послѣдняго періода творчества Сарто отличаются тѣми же чертами: единственнымъ по совершенству мастерствомъ и пустотой,-—и, пожалуй,
эти черты теперь достигаютъ своего предѣльнаго выраженія. Вазари очень настаиваетъ на пластичности всѣхъ этихъ картинъ, онъ не устаетъ указы
вать на то, что фигуры и архитектура лѣпятся, выступаютъ, производятъ полное впечатлѣніе иллюзорности. Если бы это было такъ, то Сарто хотя бы въ этой области проявилъ подлинную мощь. Но на самомъ дѣлѣ и это спе
что въ смыслѣ свѣтотѣни, мягкости переходовъ, окутанности предметовъ атмосферой — картины Сарто означаютъ шагъ дальше даже но отношенію къ великому изслѣдователю свѣтотѣни — Леонардо. При всемъ своемъ совершенствѣ, ни одна картина Сарто не говоритъ громко, ни одна не производитъ впечатлѣнія увѣренности, убѣжденія, силы. Всюду вкрадчивый шопотъ и какая - то увертливо - лукавая ласка.
На сравненіе съ Леонардо наводитъ знаменитый шедевръ Сарто — фреска «Тайная вечеря» въ монастырѣ Санъ-Сальви близъ Флоренціи (1525 года). Внѣ всякаго сомнѣнія, Сарто пожелалъ здѣсь тягаться съ миланскимъ «Сепасоіо» — картину Винчи онъ могъ видѣть на своемъ пути во Францію. Но какъ въ этой картинѣ характерно для «упадочника» хотя бы одно то, что онъ отступаетъ отъ новой формулы Леонардо и возвращается къ болѣе архаи
ческимъ пріемамъ Андреа дель Касганьо и Гирландайо, прижавшихъ группу дѣйствующихъ лицъ къ стѣнѣ покоя, въ которомъ происходитъ трапеза. И Сарто дѣлаетъ это вовсе не для того, чтобы яснѣе передать дѣйствіе, и не для того, чтобы сосредоточить вниманіе. Его актеры и недостаточно внуши
тельны для этого. Для него весь смыслъ картины въ ея декоративномъ эффектѣ. Онъ открываетъ въ стѣнѣ надъ головами Христа и апостоловъ три окна, притягивающихъ своей изумительной иллюзорностью глазъ зрителя, а святость настроенія онъ окончательно нарушаетъ выглядывающими изъ нихъ фигурами прислужниковъ, прелестные силуэты которыхъ выдѣляются на фонѣ вечерѣющаго неба. Видно, его лично увлекало только это совершенно второстепенное мѣсто въ картинѣ, и надо отдать справедливость Сарто, что никому еще до него не удавалось такъ прекрасно выдержать чисто - оптическій эффектъ. Даже Веронезе, Веласкезъ и Тіеноло нашли бы чему поучиться на этомъ произведеніи ихъ предшественника.
эти черты теперь достигаютъ своего предѣльнаго выраженія. Вазари очень настаиваетъ на пластичности всѣхъ этихъ картинъ, онъ не устаетъ указы
вать на то, что фигуры и архитектура лѣпятся, выступаютъ, производятъ полное впечатлѣніе иллюзорности. Если бы это было такъ, то Сарто хотя бы въ этой области проявилъ подлинную мощь. Но на самомъ дѣлѣ и это спе
ціальное выраженіе мощи отсутствуетъ въ твореніи Сарто, хотя несомнѣнно,
что въ смыслѣ свѣтотѣни, мягкости переходовъ, окутанности предметовъ атмосферой — картины Сарто означаютъ шагъ дальше даже но отношенію къ великому изслѣдователю свѣтотѣни — Леонардо. При всемъ своемъ совершенствѣ, ни одна картина Сарто не говоритъ громко, ни одна не производитъ впечатлѣнія увѣренности, убѣжденія, силы. Всюду вкрадчивый шопотъ и какая - то увертливо - лукавая ласка.
На сравненіе съ Леонардо наводитъ знаменитый шедевръ Сарто — фреска «Тайная вечеря» въ монастырѣ Санъ-Сальви близъ Флоренціи (1525 года). Внѣ всякаго сомнѣнія, Сарто пожелалъ здѣсь тягаться съ миланскимъ «Сепасоіо» — картину Винчи онъ могъ видѣть на своемъ пути во Францію. Но какъ въ этой картинѣ характерно для «упадочника» хотя бы одно то, что онъ отступаетъ отъ новой формулы Леонардо и возвращается къ болѣе архаи
ческимъ пріемамъ Андреа дель Касганьо и Гирландайо, прижавшихъ группу дѣйствующихъ лицъ къ стѣнѣ покоя, въ которомъ происходитъ трапеза. И Сарто дѣлаетъ это вовсе не для того, чтобы яснѣе передать дѣйствіе, и не для того, чтобы сосредоточить вниманіе. Его актеры и недостаточно внуши
тельны для этого. Для него весь смыслъ картины въ ея декоративномъ эффектѣ. Онъ открываетъ въ стѣнѣ надъ головами Христа и апостоловъ три окна, притягивающихъ своей изумительной иллюзорностью глазъ зрителя, а святость настроенія онъ окончательно нарушаетъ выглядывающими изъ нихъ фигурами прислужниковъ, прелестные силуэты которыхъ выдѣляются на фонѣ вечерѣющаго неба. Видно, его лично увлекало только это совершенно второстепенное мѣсто въ картинѣ, и надо отдать справедливость Сарто, что никому еще до него не удавалось такъ прекрасно выдержать чисто - оптическій эффектъ. Даже Веронезе, Веласкезъ и Тіеноло нашли бы чему поучиться на этомъ произведеніи ихъ предшественника.