ОБ АКТЕРСКОМ ТРУДЕ

ИЗ ЗАПИСЕЙ актрисы
заслуж. арт. республики С. ГИАЦИНТОВА
...Тяжелый и сладкий труд. Труд каждодневный и непрерывный. Это не только создание ролей. Это еще и создание театра. И воспитание себя. Я говорю о не
прерывности нашего труда. Если я готовлю роль, я не могу от нее отказываться на выходной день. Она про
должает жить во мне, что бы я ни делала. Живет и дома, и на лыжах и на прогулке. Трудная задача — незаметно подкрасться к этому врагу и сделать его другом. Ведь это совершается не только на репети
циях, не только в положенные часы. Победить страх перед новой ролью—это большой труд и большое уменье.
Передо мной лежит роль. Я еще ничего не знаю. Я не знаю, что скрывается за этими черными буквами. Ничто не вырастает за словами. Только логические фразы холодно складываются в голове. Я хорошо знаю пьесу, и все-таки я еще ничего не знаю. Гляжу на эти чужие буквы, сердце бьется перед чем-то не
известным. И всегда очень, очень тяжело. Роль может заслонить все, что в актерской жизни спокойного, ленивого, и все, что не имеет отношения к работе, потухнет, на время исчезнет. Я буду жить только частичкой своего существа.
Моя актерская частичка продолжает работу во всех случаях жизни, тайно собирая все, что нужно, и от
брасывая то, что ее не касается. Правда, этот период наступает не сразу. Вначале есть какой-то протест и страх. Хочется узнать еще то-то и то-то. На роль только косишься, но взять ее в руки боишься. Идя по улице, начинаешь думать: «Какая она? В какой комнате она сидит? В какие годы она живет? Что чув
ствовали люди и как они жили тогда? Какие были прически?» Я набираю все эти вопросы без логики. Я хочу видеть, а не думать. Думать я буду своим чередом, параллельно. Я хочу прежде всего прорыть канал к своей фантазии.
Но слова роли еще так далеки и я не знаю еще, какое слово нужнее, какое любить. Они все одинаково безразлично-логичны. Пока они выражают только мысль. А мне надо очень любить, очень сильно не любить, мне надо принимать и отвергать. Мне надо действовать. Воля, воля, воля! В самом безвольном образе — железная воля актера.
Надо прорыть три канала: к своей фантазии, к мысли, к воле.
Хорошо, если роль дана весной, а работать придется с осени. Это прекрасно. Не потому, что роль легче приготовить в одиночестве, а потому, что можно ее обмечтать. В конечном счете роль вырисовывается от всей атмосферы пьесы, от атмосферы репетиций, т. е. от товарищей во главе с режиссером.
Предположим даже худшее — мне никто ничего не подсказал словами, но мой партнер уже что-то очень хорошо понял и показал в своей роли. И от него ко мне протягивается ниточка. Я начинаю ощущать свое.
Обычно на наших разборах пьесы говорится так много ценного и говорится так горячо, с таким стремлением проникнуть в сущность дела, что я не могу себе представить, как можно приготовить роль оторван
ной от этой атмосферы. Не будет ли она суха без этой коллективной воли и мысли? Правда, роль обла
дает некоторым свойством жить в сердце актера, как только он коснулся ее, взял в руки или даже прочел свою фамилию при распределении ролей. Летом она живет в скрытом виде и иногда, только иногда, напоминает о себе.
Начинаешь думать. Вернее — мечтать. Эти мечты не обычайно подготовляют к восприятию образа. Он ста
новится ближе. Становится своим. Победить страх пе
ред неизвестностью образа — великая вещь. Это не страх самолюбия — выйдет или не выйдет. Нет, пока это — полная слепота. А надо стать зрячим. Для этого я задаю себе вопросы, читаю слова роли, читаю всю пьесу.
Если пьеса историческая, иностранная, если она требует специальных знаний, — очень спокойно и как бы безответственно читать нужные книги (так играешь перед самой собой). Это и непосредственно интересно. Впитывается нужная атмосфера и круг безболезненно суживается. Сначала вырисовывается общая идея роли, потом ее надо дробить, дробить и, наконец, остаться с ее кусочком. А в процессе работы все снова складываешь, складываешь и опять приходишь к целому.
Труд актера состоит в том, что внешне-правдопо
добный образ надо сделать внутренне-полным, надо сделаться кем-то, надо им или ею быть, не подделы
вая ни себя, ни ее. Я не могу играть образ, давая ему свои личные привычки, чувства — этим я подделаю образ и принижу задачу художника. Правда, такая игра бывает заразительна, она многим нравится, но такая игра больше всего физиологическая. Слезы те
кут— их очень много, зритель жалеет актрису, она треплет ему нервы, но ни мысли, ни фантазии его она не будит.
Обычно на это возражают: «Да, но рисовать от головы, холодно рассчитывать—это плохо». Конечно, плохо. Не то. А что же «то»?
«Слова лились, как будто их рождала не память робкая, но сердце» (Пушкин). Здесь чудесно сочетает
ся «как будто» и «сердце». Именно так хотелось бы играть.
В нашем театральном детстве мы старались «нажить» чувство и потом испуганно выдавливали слова, боясь нафальшивить и, главное, спугнуть свое настоящее чувство. Конечно, чувство должно быть настоя
щим, да я-то сама не должна быть настоящая. А в те времена я изо всех сил старалась расстроить себя мыслями о смерти какого-нибудь близкого человека. Но я еще не встречалась со смертью и оставалась же
стокой и равнодушной ко всем покойникам. А над
смертью княза Андрея в «Войне и мире» я тогда же сладко рыдала. И только потом, наконец, поняла — при чем тут я?
Это похоже на путешествие. Когда попадешь в чужой город, мимо идут люди по своим делам, никто тебя не знает и ты не знаешь никого, о себе не думаешь, себя не показываешь. Но с каким-то внутрен
ним интересом впитываешь этот мир чужих людей, чужих городов. Они нужны мне. Я собираю свои впе
чатления, запираю их в своем сердце, а когда нужно, загляну в них и буду действовать. В эти минуты я только художник, наблюдатель-путешественник. И чу
жое влетает в сердце свободной струей. Я же сама с таким-то именем, фамилией и возрастом — на самом последнем плане.
Конечно, не хочу сказать, что в это время я воспринимаю мир без своей точки зрения, без оценки того, что вижу. Но свои привычки, быт, беспокойство о са
мой себе — тогда почти не мешают. Они не должны мешать и при изображении образа.
Кстати, какое нестрашное слово — изображать. Изобразить— значит видеть образ, иметь собственное ми
роощущение и миропонимание, точку зрения, иметь вкус и все делать просто. И еще — знать, чувствовать существо дела. Гоголь так просто говорит о существе дела: «Краски на роль положить нетрудно, дать цвет роли можно и потом. Но трудно почувствовать существо дела, для которого призвано действующее лицо».
Я употребила слова — вкус и простота. В каком презрении, в каком загоне были эти два неоценимые ак
терские качества! Критика только недавно полюбила простоту (зритель всегда к ней стремился), но вкус подчас и теперь остается без всякой награды. Критика принимает актера со вкусом, но тут же одобряет не
что очень грубое и примитивное, и мы слишком часто встречаем в печати слова «яоко, остро», точно эти хорошие вещи совместимы с безвкусием.
Но вернусь к самой роли. Занимаясь ею, рождаешь детали. Скажем, в какой-то сцене, задумываясь, я умолкаю на полуслове. Это мне очень помогает. И возни
кает большое искушение — задумываться как можно чаще. Но зрители? Мне это приятно, а им? Как оградить себя от безвкусия, как оставить «грацию-ме
ру»? Только ощущением целого. Для чего я здесь? Что я играю? Что главное? «Надо не терять из виду горизонта и в то же время смотреть себе под ноги». Лишь если не будешь думать, что ты единственное, главное, самодовлеющее — тогда родится вкус-мера.