Не больше и не меньше, а столько, сколько надо. В любом преувеличении, карикатуре, гротеске — во всем должен быть вкус. Надо приучиться слышать роль. Фальшивое в ней скрипит удивительно громко. Но уметь самому услышать этот скрип — великий труд. Простота — это то же, что глубина. Чем глубже, чем
сердечнее смотришь на что-нибудь, тем предмет этот кажется интереснее, сложнее и проще.
Но сложность—не манерность. Нужна большая сила, чтобы выразить ее. Сила может быть только проста. Яркость изображения тоже идет от глубины. Чтобы
быть простым и глубоким, надо видеть, чувствовать и понимать.
Все, что видит художник, он должен не только записать в книжку (можно* этого и не делать), но он должен записать в сердце. Он не смеет быть слепым и очень довольным собой. Самодовольство убивает все и глупит актера настолько, что он смешон даже внешне, на улице. Идет актер. Квадратные плечи, шиоокооолай шляпа (из рода в род пристрастие к ши
роким шляпам). Идет медленно. В его фигуре особое выражение. Ему кажется, что все на него смотрят и все его знают (между прочим, очень немногих акте
ров знают в лицо). Кланяется он небрежно: «Я даже кланяюсь. Видите, я очень простой». Он глуп невьмазимо. Невольно начнешь зло считать—что же он сы
грал? Сколько хороших ролей? Чем он так доволен? И какой получается убогий список, какая скромная биография!
Недавно в пылу битвы я предложила одному драматургу сравнивать себя с Шекспиром, потому что у него слишком хорошее настроение и он сравнивает себя со всем средним, даже предпочтительно с пло
хим. И чувствует себя превосходно. А ведь если бы он сравнил себя с Шекспиром, настроение у него бы
ло бы очень мрачным, но писать он стал бы гораздо лучше.
Хочется, чтобы и актеры и актрисы почаще портили себе настроение, сравнивая себя со Щепкиным, Ду
зе, Ермоловой, Федотовой. Если они честны, им будет грустно, но работать они будут куда лучше.
Конечно, все дело тут не в хороших характерах. Они у нас ничуть не лучше, чем у других това
рищей. Дело в серьезности отношения к своему делу. Если ты серьезно задался какой-нибудь целью, и целью большой, то откуда появиться довольству? Сделал шаг, и уже доволен. Плохой боец!
Страна ставит себе огромные задачи, а актер (самодовольный) поставил себе малюсенькую. Скажем даже, разрешил ее. И он страшно доволен. Но дело в том, что он не смеет решать только свои задачи — он
должен разрешать задачи всего театра. Ведь труд актера заключается не только в создании роли, но и в создании всего театра— Театрального организма.
Именно в этом труде—-леченье от самодовольства, легкомыслия, лени и актерского цинизма — «шикарно
го» актерского цинизма, который переходит, как и широкополые шляпы, из рода в род. Это — «Скучно играть», «Что такое театр? Ерунда». Это — полное без
различие к другим театрам: «И так надоело». Это — выражение: «Налил кому-то кто-то». Это — убежденность, что во всех театрах все заняты личными делами. Это — манера ругать все, — и свое и чужое.
Давно уже пора утверждать, любить и творить. Такой цинизм, если к нему внимательно
прислушаться, — отзвук давно прошедших времен. Он враг всякого общения между театрами, всякого ува
жения друг к другу, а актеры достойны уважения за свой ответственный труд.
Леченье от цинизма — трудиться для создания атмосферы и повышения жизни театра. Тут нужно твор
чество каждого. Откуда же может возникнуть эта потребность в творчестве и силы для создания театра? Только от ясного мироощущения, от понимания своего долга перед страной, от слуха художника, когда, слыша шаг своего времени, я вступаю в ряды бойцов
и иду в ногу. Но времени мало, время уходит, а мне надо вместить в него прочный фундамент своего театра. Мне надо выразить все в своем деле и отра
зить это. Для этого я должна воспитать себя, все свое верное и найденное влить в наше дело и вос
питать молодежь. Не только заниматься отрывками и подготовлять ее сценически. Этого мало. Ведь может вырасти хороший, способный характер, но если у него нет нового качества — строителя нашего дела, то он не советский актер.
Надо научить чувству ответственности и любви к делу. С первого шага в передней, в корридоре начинается незаметное и заметное обучение. Так надо — в театрах утрачены (я не ошибусь, если скажу — почти во всех) творческая атмосфера, уважение к коллективу, чистота, тишина и, главное, уваже
ние к товарищу. А атмосфера на репитиции? Это не зевки, не лень, не раскачиванье. Это рождение спек
такля с первой же репетиции. Это ощущение опасности и ответственности.
Атмосфера театра зависит и от подготовки актера дома. Он приходит домой полный новой мыслью, и ему надо высказаться. И надо, чтоб слушали. Слушали творчески.
Надо учить. Но и самим учиться. Учиться творить вместе — трудная наука. Трудно, но надо понять, что человек со всеми своими недостатками, раздражающими меня, бок-о-бок со мной строит театр и мне надо строить с ним вместе. Надо понять, что в минуты творчества он отдает все лучшее, что в нем есть. Я должна уважать его хорошее, его мужество. Это трудно, но, повторяю, необходимо. Свое самолюбие, себялюбие, честолюбие я должна использовать, влить, слить с общим делом.
И еще понять, и это тоже трудно, что нет крепче дружбы, чем дружба в работе. Не жизненная, приятненькая, которая просачивается в дело. А наоборот — деловая дружба, актерское общение, строительство об
щего дела создают теплоту и заботу друг о друге. И главное — интерес.
Когда я общаюсь с художником, я никогда не знаю его «творческого потолка». Новое достижение в его искусстве делает и его самого новым. Учиться нужно многому и -всегда. И у жизни, и у книг. Если б мы, актеры, только знали, как мы мелки, когда думаем, что нами уже все постигнуто. Микельанджело был в преклонном возрасте, когда однажды в дождливую погоду шел по улицам Рима в свою мастерскую. Его спросили, зачем и куда он идет в такую непогодь. Он ответцр«Хочу попытаться чему-нибудь научиться».
Хочется, чтобы мы, актеры разных театров, попытались снова создавать свои театры, даже те, кото
рые давно созданы. Если есть трещины, опять строй сначала. Но наша глубокая разобщенность не позволяет даже делиться опытом. Все актеры с квадратны
ми плечами поднимут презрительный крик. Не захотят поверить, что где-то идет работа. Трудная и замечательная. Прежде всего скажут — это хвастовство, это реклама.
И еще есть подозрение в актерской душе: что создание дружной атмосферы — это удел средних акте
ров. Задача же «талантов» — как будто атмосферу эту портить. И еще думается, что актерский труд есть новое выражение нашей замечательной эпохи, когда рас
цветает индивидуальность, но отмирает индивидуализм, когда индивидуальность объединяет людй, а не разъединяет их.
Наше искусство коллективно по своему существу. Я не в силах одна создать спектакль, я актриса драматического театра, я часть своего теат
ра, а у театра только тогда есть будущее, когда его актеры знают, что они части целого.
Театр должен жить и в следующих поколениях. Его надо создавать—трудиться повседневно, пока живешь.