КОРОЛЬ ЛИР-ПЕЧАТНИК

Рассказ Висенте Блоско Ибанъеса. Перевод Ал. Дейча.
Каждый вечер, в один и тот же. час, у входий двери раздавался звонок, в пе
реднюю входил мужчина и говорил комулибо из слуг—либо лакею „грипго *) в жилете с рукавами или во фраке, если день был приемный, либо горничной — францу
женке иди немке,—с трудом объяснявшимся на испанском языке:
— Доложите доп Мартину, что пришел Пене Торпейро.
Он никогда не решался пройти дальше передней, со стенами, покрытыми разноцветными арабесками и с фаянсовым фри
зом — посредственной местной имитацией Алгамбре и ее искусству. Его бывший
хозяин часто просил его зайти за ним па квартиру; но он боялся -липших встреч в атом обширном одноэтажном доме, где лабиринт коридоров и громадных зал заполнял постройку на целый квартал. Строители дома, видимо, не заботились об эко
номии места; они были щедры, как и все в те времена, когда земля стоила безделицу.
Ему вовсе не хотелось видегь дочерей •’ доп Мартина, этих нарядных дам, о приемах которых газеты печатали восторжен
ные отзывы, и знакомых ему с детства.
Его раздражал их покровительственный и немного презрительный тон. Для них он был чем-то и роде старой мебели, случайно забытой и совершенно неуместной теперь.
Он являлся па порог этого дома лишь для того, чтобы повидать своего бывшего хозяина. Остальные члены семьи для него не существовали. И он оставался в передней, .занимаясь созерцанием изразцов, на
поминавших ему его родину—единственное, что осталось нетронутым с тех времен, когда дон Мартин был настоящим хозяином дома.
Сквозь полуоткрытую дверь доносился шум шагов по мрамору, потом кашель и старческий гнусавый голос, то повелитель
ный, привыкший отдавать приказания, то насмешливый и детски-веселый. Наконец, появлялся доп Мартин, знаменитый доп
Мартин Кортес, имя которого пользовалось известностью во всей стране.
— Хозяин,—говорил Торпейро,—вы застыли на своих шестидесяти пяти годах, и я не знаю, что Могло бы вас с них сдвинуть.
Дон Мартин, действительно, был нечувствителен к силе времени. Он стал ниже ростом, его спина сгорбилась, все его тело высохло, точно мумия, по походка его оставалась твердой, и он инстинктивно старался держать голову высоко. В его гла
зах еще виднелась юношеская живость. Старость после первого натиска отступила от пего. Дон Мартин жестоко страдал от болезни печени, которая от времени до времени принуждала его подвергаться опе
рации, но он умел скрывать свою .немощь и ц разговоре всегда проявлял веселую жизнерадостность, рассказывая всякий раз о новых проделках своей молодости, ко
торые даже для постоянных слушателей часто являлись новинками.
Белая кудрявая борода спускалась .ему на грудь и придавала лицу некоторую свежесть, скрывая значительную часть морщин. Он никогда не носил пальто, даже в холодную зимнюю пору. Он любил вы
ходить в одной куртке, н шагал, размахивая руками и раскачиваясь с чисто юношеской небрежностью.
Торпейро знал, что его годы ближе к восьмидесяти, чем к шестидесяти, и удивлялся необычайной бодрости хозяина:
— Мне, хозяин, около шестидесяти лет, а приходится надевать овечыо шкуру, как только начинает дуть „памперо .
И он показывал шубу, в которую ку*) „Г^иш-о1*—иностранец.
тался, как только холодный ветер с пампасов начинал гулять по улицам.
Когда дон Мартин выходил в переднюю в сопровождении Гертруды, старой служанки из Испании, помнящей те счастли
вые времена, когда ее муж был еще жив и управлял огромным домом по своему,— трое стариков-соотечеетвенникон сбменивались воспоминаниями и новыми сведе
ниями о далекой родине, а затем хозяин восклицал веселым топом:
— Молодые люди отправляются па свою еж едве.в ну ю в ро г у л к у.
И, улыбаясь и лукаво подмигивая старухе, добавлял:
— Мы еще наделаем немало глупостей. Смотри, никому .об этом не говори.
Их прогулка продолжалась до вечера. Онй редко изменяли свой маршрут, и зна
комые улицы всегда наводили их на одни и те лее мысли, вызывавшие одни и те лее замечания, всегда казавшиеся им новыми.
Оба они были свидетелями больших пе
ремен в городе. Жизнь Буэнос-Айреса была их собственной жизнью. Они помнили его огромной деревней, с кирпичными троту
арами, с.глубокими, как канава, улицами, то покрытыми густым слоем ныли, то ис
чезающими под зеленой плесенью луж.
Верховых в те времена .попадалось гораздо больше, чем пешеходов. Они пробирались между повозками, с медленно вертящимися скрипучими колесами, запряженными волами. Теперь же старики могли прогули
ваться вдоль зеркальных витрин магазинов, в которых были нагромождены нее пред
меты роскоши Европы и Соединенных Штатов. Ходить по улицам приходилось с осторожностью, так как они стали узки для шумной жизни этого неутомимого в своем росте города. Трамвай следовали друг за другом через промежутки в не
сколько секунд, почти задевая тротуары. Автомобили теснились на перекрестках, ожидая указаний белой палочки полисмена.
Сама почва, па которой выросла вся эта масса прекрасных зданий, вызывала воспоминания стариков.
На широком тротуаре, па который выходили фасады модных ресторанов и нескольких ювелирных магазинов, они еже
дневно останавливались; каков бы пи был их маршрут, они всегда приходили на эту улицу.
— А знаешь ли ты, Пене,—говорил Кортес, — как здесь все изменилось... Так же, как и мы сами.
Торпейро испытывал всегда одно и то же волнение. На этом месте когда-то стояла первая типография доп Мартина—домишко колониальных времен, готовый ежеминутно развалиться от старости. Каменное „ис
панское крыльцо рельефно выступало, на белой штукатурке стены. За домом было несколько обширных дцоров, в которых НОД дощатыми навесами помещались наборные. Туда он явился только что прибывшим эмигрантом и предложил свои услуги в качестве чернорабочего. Благодаря ворчливой доброте своего земляка-хозянпа он в конце концов до тонкости постиг типографское искусство. Тут он, став почти членом семьи, жил у дон Мартина и, как бедный родственник, из чувства благодарности охотно принимал участие во всех хозяйственных заботах.
Пятьдесят лет спустя он был уже ведущим праздную жизнь капиталистом; по
лучаемое им от наследников его благодетеля жалование было чрезмерно для одинокого холостяка. Теперь волею судеб бывший питомец дон Мартина мог в свою очередь, покровительствовать другим. Он но мог больше жить в доме своего бывшего хозяина? и устроился в одной бедной испанской еомье, которая относилась к нему
очень внимательно, так как видела в нем почти богача.
Это было спокойное существование без забот и неожиданностей, и, 1ем не менее,
он не переставал вспоминать с тоской те времена, когда состояние дон Мартина еще только зарождалось, и он работал изо всех сил, успевая еще в минуты досуга принимать участие в делах политических...
Иногда, чтобы избегнуть шумных улиц, где благодаря большому движению двоим нельзя было итти рядом, и Торпейро при
ходилось иттн за своим хозяином, — они брали экипаж и ехали в Палермский парк, но широким аллеям которого можно было спокойно гулять, не опасаясь никаких препятствий.
Когда вечером они возвращались в город, яркие витрины магазинов ослепляли их. Над городом уже рассыпался звездный дождь электрических фонарей; световые рекламы сверкали, потухали и вновь заго
рались, и казалось, что чья-то невидимая рука выводит слова по темному ночному небу. Но обоюдному молчаливому согласию они доходили до Майской авеню, главной улицы Буэнос-Айреса. Там стояли новы» , огромные многоэтажные дома, резко выде
ляясь среди низеньких- старых домиков, выстроенных в колониальном стиле.
Старики машинально останавливались неподалеку от многоэтажного дома с кра
сивыми окнами и долго смотрели на пего;
перед витринами толпились любопытные, а на фасаде красовалось имя, начертанное огромными буквами, составленными из электрических лампочек.
Весь Буэнос-Айрес знал этот магазин. Это был книжный магазин, родной брат са
мой известной в стране типографии. Там
светские дамы закупали почтовую бумагу, крупные торговые фирмы .заказывали свои бланки, многочисленные „доктора печатали свои университетские тезисы, а политические деятели—свои трактаты по политической экономии и свои стихи. Из кабине
та директора, помещавшегося в глубине здания, исходили ордера на печатание миллионов и миллионов книг с цветными кар
тинками, предназначенных для всех школ республики.
Этот огромный магазин, разделенный на множество отделов, битком набитый книгами на разных языках, с витринами, по
добными витринам музеев, содержащий бронзовые ета.туэткн, изделия из граненого хрусталя, прессы, золотые ручки для перьев, разрезные ножи слоновой кости, был неким диктатором всей нации, монополи
зируя торговлю всем, что требуется для чтения и письма.
Бывший хозяин горько улыбался, глядя на огненную надпись на фасаде:
„МАРТИН КОРТЕС .
Это ого собственное имя побеждало тьму в начале, ночи, бросая огромное зарево на Майской авеню, а утром, под молодыми солнечными лучами, ослепительно блестело золотыми буквами. По уже много лет чш не переступал порога, над которым красовалось его собственное имя, столь популярное во всей стране.
Он приходил сюда под покровом ночи, чтобы издали, вместе с верным Торпейро, взглянуть па свой дом, и его раздражало возрастающее величие этого дома, а вме
сте с тем он в глубине сердца не мог им ие гордиться.
Но иногда эти чувства исчезали и уступали место все возрастающему негодова
нию. В эти-то минуты его верный спутник слыхал, как старик исступленно бормотал:
— Ах мошенники! Вы еще услышите
обо мне, я еще сыграю вам штуку!
(Продолжение в след- гюжре).