КАМЕРНЫЙ ТЕАТР


Старинная латинская поговорка «когда гремят орудия, молчат музы» нашла живое опровержение в первых шагах Камерного театра. Он открыл свои двери 12 декабря 1914 года, в «медовый месяц» империалистической войны, когда весь воздух кругом был отравлен угаром шовинизма, патриотизма и человеконена
вистничества. Репертуар Камерного театра свидетельствовал о стремлении найти тихий уединенный островок, «красивую жизнь» в разбушевавшемся море социальных стихий и великих классовых конфликтов. Еще не успели отзвучать яро
стные споры о кризисе театра, как Камерный театр начал осуществлять на деле формалистскую программу выхода из кризиса. Выход этот театр искал в проти
вопоставлении своей творческой системы натурализму Художественного театра и бытовому реализму Малого театра.
Как и все буржуазные идеологи формализма, Камерный театр видел причины упадка русского театра в кризисе форм, в кризисе сценических стилей. Камер
ный театр не понимал, что распад форм, сумбурный хаос из обломков всех Ci илей и направлений, характеризовавшие лицо русского театра к 1914 году, являлись прямым следствием глубочайшего мировоззренческого кризиса, которыми была охвачена вся буржуазная интеллигенция.
Как и все буржуазные теоретики искусства, Камерный театр не в состоянии был понять, что кризис театра был обусловлен не формальными причинами, а тем, что от театра отлетела живая мысль, та передовая общественная струя, которая в свое время давала жизнь реализму Малого и Художественного театров.
Исходя из своих установок, кратко, но выразительно сформулированных Камерным театром в начале своей деятельности в пушкинском стихе («Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»), театр сознательно отгородил себя от жизни, от реального бытия, от действительности с ее страдаю
щими и борющимися людьми и отправился в длительное путешествие в красивые леса фантастики, в джунгли седой древности, в бескрайние и мистические просторы человеческого «духа», все более и более удаляясь от ненавистных ему «серых будней». На зыбком фундаменте колеблющейся под ногами социальной почвы театр пытался воздвигнуть пышный храм служения самодовлеющей
абстрактной красоте, создать причудливые, математически рассчитанные ритмы вольной театральной игры, расцвеченной необыкновенной фантазией. И репертуар и актер нового театра были принесены в жертву эстетскому божеству.
Камерный театр, фор мируя свой спектакль, втискивал в затейливую изысканность своего рисунка и мысль пьесы и индивидуальность актера. В интересах гармонической и единой структуры задуманной общей картины отметалось все, что только могло нарушить эту гармонию. Каждое актерское движение на сцене, каждый прыжок были точно рассчитаны и вложены в общую ритмическую линию спектакля. Неизбежно подчиненную роль стали играть речь и слово, по
скольку своей трехмерной плотностью они могли безжалостно разрушить тонкий и причудливый о,рнамент сценической композиции. Реалистические осмыслен
ные слова были вытеснены напевной интонацией, в гораздо большей сте
пени .считавшейся с фонетическим звучаньем речи, чем со юмы!СЛ01м. Напевная речь, бравшая слово в его музыкальном звучании, не нуждалась в иллюстрации реалистическим жестом. Условными стали не только речь, не только режиссер
ская композиция спектакля, но и актерская пластика. Движение превращалось в танец, иллюстрирующее же его слово в конечном счете застывало в пантомиме. Верный эстетским канонам, Камерный театр доводил тогда условность театрального зрелища до такого предела, когда пропадала необходимость в слове и в живом, чувствующем актере.
Начав с бунта против натуралистического и реалистически-бытового театра, Камерный театр вошел в трагический конфликт е реалистической жизненной природой театра. Эстетская система Камерного театра находилась в непримиримом противоречии с реальной жизнью во всем ее многообразии, сложности и красоч
ности, с жизнью, отражать и предвидеть которую в художественных образах и составляет основную задачу театра.
Спектакли Камерного театра могли быть и были в то время зрелищами
только для небольшой группы рафинированных интеллигентов, «посвященных» в
О. ЛИТОВСКИЙ