КЛАУЗЕН (подчеркнуто). Ты не был представлен фрейлен Петерс. В таком случае я тебя представлю. Эго — мой сын Вольфганг, фрейлен Инкен.
Д-р ШТЕИНИЦ U БЕТТИНА входят.
ШТЕЙНИЦ. Вот привожу вам исцеленную от всех недугов.
БЕТТИНА. Извини, отец, я очень охотно пришла, «о я только подумала, что теперь я больше не нужна.
КЛАУЗЕН. В связи с чем ты могла подумать так? БЕТТИНА. Мне это трудно сказать.
КЛАУЗЕН. Сядем, поговорим об этом после.
ВСЕ садятся, ИНКЕН остается без места. КЛАУ­ ЗЕН замечает это, вскакивает.
КЛАУЗЕН. Что это значит? Пожалуйста, сядьте на мое место, Инкен.
ВИНТЕР. Простите, я сначала поставил девятый прибор.
КЛАУЗЕН. Ну, куда же девался этот девятый прибор? .
ВИНТЕР. Мне приказал г-н профессор Вольфганг...
Тяжелая пауза.
КЛАУЗЕН (так ударяет кулаком по столу, что падают стаканы). Чорт возьми, сию же минуту подать сюда этот прибор!
ИНКЕН убегает.
ШТЕЙНИЦ. Ради бога, успокойтесь.
КЛАУЗЕН (приходит в себя, замечает отсутствие Инкен). Куда ушла фрейлен Инкен?
ЭГЕРТ. Неудивительно, что она убежала из такого гостеприимного дома.
КЛАУЗЕН (с глубокой спокойной решимостью). Скорее вы все, один за другим, оставите мой дом, чем я позволю оттолкнуть от моей двери эту девушку (уходит, чтобы догнать Инкен).
Всеобщее волнение.
ШТЕЙНИЦ. Ну, что, господа? Вот чего вы этим достигли.
ВОЛЬФГАНГ. Никто не посмеет требовать, чтобы здесь, рядом с портретом покойной матери, я скрывал свои чувства, свое возмущение, свое отвращение ко всему этому.
КЛАМРОТ. Нет худа без добра. Мы по крайней мере ясно услышали, какая судьба нас ожидает.
ШТЕЙНИЦ. Да, это было ясно услышано, и тот, кто усомнится в серьезности слов, сказанных таким человеком, как Маттиас Клаузен, будет очень разочарован.
БЕТТИНА (закрывает лицо руками). Я ничего не понимаю, я просто теряю рассудок.
ВОЛЬФГАНГ. Невозможно здесь понять что бы то ни было, или, быть может, вы объясните мне, доктор, как могла с языка такого человека, как наш отец, который всегда ставил свою семью выше всего на свете,-— как могла сорваться такая угроза?
БЕТТИНА. Я ничего не понимаю. Я сошла с ума. ШТЕЙНИЦ. Ой (глубоко раздражен и оскорблен.
ЭГЕРТ. Однако это не пустяки, он хочет выгнать всех своих детей из родного дома.
ШТЕЙНИЦ (прислушивается). Петерс ушла, он возвращается один.
ВОЛЬФГАНГ. Я собрался с мыслями, я ему отвечу.
ВСЕ ждут какой-нибудь вспышки, но КЛАУЗЕН входит совершенно иной, спокойно и непринужденно, как будто ничего не произошло.
КЛАУЗЕН. Уже поздно, давайте завтракать.
ВСЕ садятся вокруг стола. ВИНТЕР и другой ЛА­ КЕЙ прислуживают. Некоторое время едят молча, наконец КЛАУЗЕН прерывает молчание.
КЛАУЗЕН. Что же, господин Кламрот, в Женеве попрежнему застой?
КЛАМРОТ. В Женеве? Право, я Не знаю.
КЛАУЗЕН. Оттилия, у твоего сынишки был коклюш, надеюсь, он поправился?
ОТТИЛИЯ. Уже давно. Вот уже 8 дней, как он снова играет в саду. .
КЛАУЗЕН (Вольфгангу). Ты читал прекрасный доклад д-ра Августа Вайсман? Ведь он был профессором у вас в Фрайбурге?
ВОЛЬФГАНГ. Я хотел бы узнать, какую тему он трактует в этом докладе?
КЛАУЗЕН. Тема — жизнь и смерть.
ВОЛЬФГАНГ. Это тема всех книг вообще...
КЛАУЗЕН. Однако, Вайсман утверждает, что существует только жизнь.
ВОЛЬФГАНГ. Ну это уж он хватил через край.
КЛАУЗЕН. Он отрицает смерть, он не признает, что смерть —необходимый перерыв для продолжения и обновления жизни.
ВОЛЬФГАНГ. Могут умереть и молодые, а старики умирают неизбежно.
КЛАУЗЕН. Ну, мне ясно, что ты по-обывательски смотришь на вопрос. Вайсман ставит его как ученый и философ. Я вижу, что ты в этом ничего не понимаешь. Надеюсь, ты снова хорошо себя чувствуешь, Беттина?
БЕТТИНА. Ты ведь знаешь, у меня бывают приступы слабости.
КЛАУЗЕН (с сдержанным раздражением). Головная боль, сердцебиение, тошнота. Я рад, что ты снова в порядке.
Послушай, Эгерт, ты должен сделать экспедицию по следам Филшнера или Свен Гедина. Существует блуждаю
щее озеро где-то в пустыне Гоби, оно называется Лоб- Нор. В течение десятилетия оно перекочевало с крайнего север на крайний юг, и снова теми же загадочными путями — обратно на север.
ШТЕЙНИЦ. Свен Гедин писал об этом.
КЛАУЗЕН (Кламроту). Почему в журналах нашей фирмы не появилось статей об этом?
КЛАМРОТ. Я не могу один уследить за всем.
КЛАУЗЕН. Это и не требуется. Ведь {утководство принадлежит в конце концов мне, пусть каждый выполняет только сваи обязанности, в своем ограниченном кругу.
КЛАМРОТ. Кажется я-то свои выполняю. И если вы уж хотите знать, то топор лежит у корня дерева. Я не один. Со мной приходит новый порядок, и никто меня не запугает.
КЛАУЗЕН. Ну, как? Все продолжается, Беттина? БЕТТИНА (хмуро). Что продолжается?
КЛАУЗЕН. Твое хорошее самочувствие?
БЕТТИНА (ломает руки). Ты воображаешь, что я притворяюсь, но я ведь только человек. Судьба посылает иногда нелегкие задачи, ты сам должен понимать это.
КЛАУЗЕН. Конечно, я это понимаю. Кстати, ответь мне на один вопрос, Беттина, считаешь ли ты приличие, самое обыкновенное приличие легкой или тяжелой задачей?
БЕТТИНА. Для образованных людей сзЗлюдение приличий вообще не является задачей — это нечто само собой разумеющееся.
КЛАУЗЕН. Слишком по-немецки. Хорошие няньки в детстве. Хотя попадаются люди, которые привыкли раскачиваться на стульях и класть локти на стол.
КЛАМРОТ, который именно так сидел, медленно снимает локти со стола и ставит стул на место.
КЛАУЗЕН. Нет, в образованности я вам не отказываю, но в вашем образовании есть пробелы — это те же самые пробелы, что и в вашем чувстве приличия.
Ну, поговорим о чем-нибудь другом. Я было думал уйти на покой, по всем правилам. Как отнеслись бы вы к такому шагу, уважаемый зять?
КЛАМРОТ. Вряд ли вы станете считаться со мной. В крайном случае — это касается Оттилии.
КЛАУЗЕН. Если бы я раздал свое имущество, как- тот старый сумасшедший король, кто из вас будет моей Корделией?
ЭГЕРТ. У тебя решительная склонность к юмору, отец.
КЛАУЗЕН. Предположим, я ушел в отставку.
ВОЛЬФГАНГ. Ты не можешь отказываться от дела, отец.
КЛАУЗЕН. По твоему мнению, я не должен отказываться? ;
ВОЛЬФГАНГ. Я ничего не понимаю в делах, никого нет, кто бы мог заменить тебя теперь.
КЛАУЗЕН. С этим, увы, нельзя не согласиться.
БЕТТИНА (нервно). Я бы хотела, чтобы ты мог заглянуть в наши души, папочка, тогда ты понял бы, что мы не можем жить без тебя. Ты не знаешь, как мое сердце дрожит за тебя. Ты — наше лучшее сокровище, мы не хотим терять этого сокровища.
ВОЛЬФГАНГ. Мы хотим только спокойствия. Рассей волнение, которое нас смущает. Ты можешь это одним ласковым словом сделать. Я женат, у меня дети, у Отти
лии дети, мы боимся за наше существование, так как нам кажется, что между тобой и нами произошло отчуждение.
КЛАУЗЕН. Разрешите спросить вас всех, кто избавит
меня от забот о моем существовании?