ОЧЕРК
Л. Сосновского.ЗЕМНОЕ
О поэте Павле Радимове.
Безыменский написал стихотворение «О знамени и поросенке». Не странное ли сочетание? Знамя и поросенок. Возвы
шенное и низменное. Знамя, под которым умирают герои. Поросенок, который хлюпает в жидкой грязи. Какая связь?
Поэт раз/ясняет смену героического в боях и в мирных буднях:
Невероятную грязь наследили п углу поросята, Ибо прохладу и тень зной заставляет искать. В липкий навоз, где пода пузырями зелеными
смотрит, Морды уткнув до ушей, мирному сну предались.
Вот тут и выводи «первейшего поросенка на селе». По уши в липком навозе
о позеленевшей уже водой—какой тут первейший вырастет! Так себе, выродки какие-то, недалекие от прародителей, ди
ких кабанов. А кормят как? Радимов вам неторопливо расскажет:
Всякая дрянь напихалась за день в большую лоханку: Тут кожура огурцов, корни, заплесневший
хлеб; В желтых помоях, из щей образуемых с мыль
ной водою. Плавает корнем наверх вялый обмусленный
луге. Рядом летит скорлупа, и ошметки от старой
подошвы, Сильно намокнув в воде, медленно идут ко дну.
Вот вам и кормление по нормам. Ошметки подошвы, мыльная вода, скорлупа— словом, всякая дрянь. А старая бабка
Будет жизнь опять красноармейкой. А пока... Федот! Кричи земле
— Поросенок, вскормленный ячейкой Должен быть первейшим на селе.
Итти первым в бою и первым в хозяйственном строитель
стве—вот какая связь между знаменем и поросенком.
Читателю ясно, что поросенок здесь упоминается толь
ко как символ, как некая эмблема, но отнюдь не1 как
подлинное животное, предмет одной из отраслей крестьянского хозяйства.
До того, чтобы описывать настоящего, живого, а не символического поросенка, Безы
менский еще не дошел. Да и вряд ли дойдет. И символически й-то поросенок прозвучал в его стихотворении, как дерзкий вызов. Можно ли итти дальше и воспевать настоящих живых поросят?
У нас есть настоящий поэт деревни Павел Радимов, который давно живописует стиха
ми и красками на полотне не только поросят, но и всякую прочую живность деревни, буд
ничный труд деревни и ее
незамысловатые праздничные досуги и утехи. Радимов не кричит о себе с бахвальством, как Есенин:
Я последний поэт деревни.
Общеизвестно, что Есенин не был ни последним, ни первым поэтом деревни,—вообще, по
этом деревни не был. Деревня простая, деревня не подрумяненная, настоящая серая деревня почти никогда не интересовала Есенина.
Радимов, наоборот, имеет дело только с настоящей нынеш
ней деревней. И с поросенком
настоящим. Темна и отстала
наша деревня. Она и поросят-то разводить по-настоящему не умеет. Ни кормле
ния их по-настоящему, ни ухода, ни /чистоты—всего, что- вошло в обиход европейского крестьянина.
Аксинья, не изучившая всей литературы по свиноводству,
Взявши за ушки лохань и понатушась, несет. Вылила вкусное пойло она поросятам, в ко
рыто,— Чавкают, грузно сопят, к бабе хвосты обратив.
В сущности, бабка Аксинья агрономическую контр-револгоцию разводит. Но что вы с ней поделаете! Таковы все бабки Аксиньи в нашей деревне. Когда-то еще вырастет новое к\гльтурное поколение хозяев и хозяек! Радимов не хочет уно
ситься воображением в некую будущую, просветленную и преображенную деревню. Он весь на земле настоящего, нынешнего дня.
Когда-то еще трактор затарахтит в каждой деревне! А покуда Радимов рассказывает нам о четвероногом тракторе, называемом мерином:
Морин буланый Кузьме ко двору своей мастью
пришелся. Годы нс старят его, крепок на зуб и па кость. Волос из холки не лезет, мослы на коленях
не сбиты.
Ровен крестец, и живот с ребер мешком не висит.
А на работе поденной буланому ровни не сыщешь:
И в пахоту, и в извоз конь надорвать себя рад.
Дай бог советским приемщиком американских тракторов так деловито осмо
треть каждую деталь купленного за советское золото трактора, как поэт Ради
мов описывает каждую статью буланого мерина. Ибо мерим—не шутка:
Он—не батрак, а Кузьмы друг закадычный в труде.
Радимов неторопливо поспевает за крестьянином по всем этапам его труда и быта.
Знаете ли вы, что такое телега и как эту принадлежность транспорта снаря
Поэт Павел Радимов.
Фот. С. Фридлянда
Тележный скрип нашему брату горожанину—мука. Мужик же доволен музыкбй. Ко
нечно, со временем у каждого мужика не то, что автомобиль, а даже аэроплан будет. Слышно, Форд принялся за фабри
кацию аэропланов и скоро будет их штамповать, как пу
говицы «Радость холостяка». Но до тех пор русский крестьянин еще вдосталь поездит в деревянной телеге. И смена те
лежной оси будет для него событием немаловажным. А Ра
димов неотступно следует за мужиком Но всем его следам и тропинкам.
Беру оглавление книжечки стихов Радимова «Деревня». Чего тут только нет?
Роды. Смерть. Похороны. Гости. Посиделки. МаслегКща. Сход. Карусель. Из гостей. Игра в бабки. Солка огурцов
Стрижка овец. Баня. Брань. Пашня. Покос. Молотьба гречи. Печка. Куры. Свиное ста
до. Корова. Сруб. Стойло. Воробей.
Густой, устойчивый, крепкий быт в неторопливо мерном
стихе Радимова развертывается сплошной панорамой. Вот с этим самым хозяйственным, семейным и культурным бытом должна сочетать свой бег революция. Нужно перевести деревню на новые рельсы. Но без самого трезвого учета дей
ствительности, без подготовки
каждого сдвига—ничего серьезного не получится. А потому пристальнее приглядываться к подлинной, не вымыш
ленной, нс подсахаренной деревне нынешнего дня.
Из современных поэтов найдется много охотников называть себя крестьянскими поэтами, ио никто не знает и не описывает деревни с такой точностью и простотой, как Радимов. Радцмову можно сделать упрек, что он еще не уловил новых явлений деревенской действительности. Ведь вторгается уже это новое,
хоть и тонкими слоями. Как ответит Радимов на этот упрек—не знаю. Не ска
жет ли он, что он умеет рисовать только устоявшиеся, закрепившиеся, кристал
лизовавшиеся черты, деревенского быта? Тысячами лет отстаивались навыки, при
вычки, приемы хозяйствования, обиход крестьянина. Повое насчитывает только недели, месяцы, едпа-едвз годы. Трудно
художнику угнаться за зыбкими, еще не ясными признаками сдвигов.
Да и то в конце книжки поэт не удержался от искушения схватить кусочек современности новой. Крестьянин Григорий возвращается на подводе из города, куда ездил навестить свою жену, ушедшую от него на фабрику. Он находит ее
жают? Наверное, нет. Вы можете прочесть у Гесиода, жившего около 3.000 лет тому назад. Вы можете прочесть у Виргилия, жившего 2.000 лет тому назад,
как делали землеробы телегу. Потом прочтите у Радимова, здравствующего и ныне,—одно и то же. Вот Пантелеймон неспешно сторговался с кузнецом, обновил телегу и едет из города. Телега
Долгие скрипы поет, пылыо пылит по бокам. Только прнтронет коня Пантелеймон, телега же
пуще. «С музыкой, баба, везу!» молвил
довольный мужик. Вдруг подстегнул, засвистел, да как тронет буланого впапрыг! Все—и поля, и бугры—в треске
пошло колесом.