За последние годы мне было предложено театром им. Вахтангова, Ху
дожественным театром, II МХАТ — и рядом других написать для них пьесу. С театром им. Вахтангова я да
же связался, потому что меня очень интересует этот театр. Начал писать пьесу, но потом меня захватила дру
гая большая работа и я пьесу бросил. Вахтангсквцы и до сих пор упрекают меня за это.
Моя очередная творческая работа будет над пьесой. Я начну ее после того, как я закончу роман, примерно, года через два. Свою будущую пьесу я думаю отдать театру им. Вахтан
гова. И моя долгая, упорная работа над пьесой, даже в периоде ее создания, будет протекать в полном сотрудничестве с театром,
В. Г. ЛИДИН
Мной сделано для театра очень немного. Две пьесы для Детского и Ху
дожественного театра: «Том Сойер», «Хижина дяди Тома» и оригинальная пьеса «Океан», которая шла в Ленинграде и в провинции.
Театр является наиболее волнующей меня областью, и я ощущаю глу
бокий пробел в своем творчестве и неудовлетворенность от того, что не создал ничего значительного для театра.
Надо сказать, что театр очень мало сделал для того, чтобы привлечь ту категорию писателей, специальностью которых не является драматургия. Беллетрист приходит в театр как но
вичок, и, естественно:, требует к себе повышенного внимания.
Работая над беллетристическим материалом мы всегда, знаем, что этот материал не явится холостым заря
дом. К сожалению, такой уверенности нет, когда работаешь для театра. И в этом смысле только внимание теат
ра может явиться побудительным для беллетриста стимулом.
Меня лично общение с режиссерами всегда наводило на мысль о том, что нужно написать пьесу. Я думаю, что настоящая хорошая пьеса может возникнуть в итоге взаимного творческого оплодотворения режиссера и драматурга.
Я думаю, что пьеса должна быть создана не в результате инсцениров
ки, а как совершенно самостоятельное произведение. Мне случалось переде
лывать свои вещи для кино; даже и в этом случае я их заново перерабаты
вал, заново строил. У пьесы другая природа, другие законы развертывания действия, и, следовательно, ее персонажи и взаимоотношения долж
ны быть не похожими на персонажи и их взаимоотношения в беллетристике. Но экономия, простота и вырази
тельность одинаково необходимы и в беллетристике, и в драматургии. Пьеса должна быть хорошо композиционно построена. Искусство—вещь мстительная. Когда зритель видит, что автор нагромоздил массу картин и со
бытий, он, в большинстве случаев не верит, что это драматургический при
ем, а понимает, что за этим кроется беспомощность автора и его неумение строить пьесу.
В Спектакле должна заключаться значительная идея. В большинстве пьес
наших драматургов идея оказывается чрезвычайно куцой. Страсти неглубоки, поводы для создания пьесы не
значительны. Творится величайшая эпоха. Растет, изменяется жизнь. Ра
стут, меняются люди. А чувства, страсти, ведущие идеи, громадные социальные сдвиги, новые взаимоотно
шения между людьми до сих пор не находят достаточно глубокого отра
жения на сцене. Классики-драматурги поднимали большие и острые для своей эпохи вопросы. В частности, Островский отражал в своих произведениях ;не только быт русского купече
ства, а огромную эпоху начального промышленного капитализма, и это одна из причин, почему его пьесы до сих пор не потеряли социального звучания.
Спектакль—результат огромной работы большого творческого коллекти
ва театра. Если к этому добавить массу зрителей, то станет ясной нео
бычайно высокая ответственность за спектакль. Зачастую мы видим, что торжественно поданный спектакль, по
требовавший чрезвычайного напряжения со стороны актеров, художников, музыкантов, является по существу рассказом о голом авторе, которому нечего сказать. Схема остается схе
мой, которая вопреки всем стараниям, выпирает своим костяком.
Пьесы Шекспира, Мольера, Ибсена, Островского, Сухово-Кобылина можно читать также, как беллетристические произведения. Пьесы, современ
ных драматургов почти невозможно читать: они написаны серо, бледно, вялым, стандартным языком. В этом отношении прозаики, которые1 <может быть, не вполне владеют драматургической техникой, но зато хорошо .вла
деют языком, много могли бы сделать для театра.
Недавно я был на собрании, созванном крупным московским театром, на которое были приглашены драматурги и писатели. Это был театр большой культуры, театр больших достижений и больших ошибок. Некоторые драматурги, заложив руки в карманы, представляли счет театру, от
праздновавшему двадцатипятилетие своего существования, не имея пьес, которые могли бы предъявить, как встречный счет театру. Я думаю, что многие драматурги, пьесы которых держатся на сцене полтора-два ме
сяца, а потом исчезают, должны ис
пытывать ту горечь, которую ощутил бы прозаик, если бы выпущенная им книга осталась лежать непроданной на полках магазинов, или продавалась за бесценок у Ильинских ворот. Кому что нравится! Иные выбирают себе судьбу современных Потапенко, Рышковых, Крыловых и Гнедичей. Судьба, во всяком случае не завидная.
Постановлением от 23 апреля был предъявлен очень большой счет наше
му искусству. Прозаики и поэты ответили крупными вещами. Слово за драматургами!
АРТЕМ ВЕСЕЛЫЙ
Я люблю театр, но мало его знаю, хоть и начал свою литературную карьеру с театра. Первую пьесу я на
писал в 1919 г. и ТЕО Наркомпроса, где тогда работал Балтрушайтис,
приняло пьесу к напечатанию. В это время наши части перегоняли с се
верного фронта на южный. Я зашел в Наркомпрос, получил большой ме шок ассигнаций, пьесу же там зате.
ряли, оригинал у меня не сохра! нился.
Вторую пьесу, драму «Мы» я написал на южном фронте, в горячей боевой обстановке; помню, мне очень
хотелось ее написать и работал над ней я с большим подъемом. Пьеса отражала гражданскую войну, фронтовую обстановку, деревню. Она была напечатана в третьем номере журна
ла /«Красная новь» за 192! г., когда он только начинал выходить, Об ее драматургической беспомощности я мог судить позднее потому, что из восьми актов три были сокращены полностью.
Еще с детства я люблю французскую литературу, люблю Мольера; думаю, что под этим влиянием я и начал писать пьесы. По-моему, интересной можно считать ту пьесу, которую хочется смотреть раз десять. Iакой пьесой для меня является «Блоха» (во II МХАТ. А многие со
временные пьесы и один раз смотреть трудно из-за их крайней схематично
сти, арифметичности. Я сам бывший матрос, и хорошо чувствую насколь
ко фальшивы все эти «братишки» в растерзанном виде и пулеметный огонь в публику.
Наша драматургия построена на четырех простейших арифметических правилах, которые мы проходили в приходской школе. А существует математика высшая, математика наи
высшая. Такой, например, для меня кажется поэзия Хлебникова. Еще в 1921 г., на фронте, я встретил близ
кого друга Хлебникова. Это было счастливое время, когда я был юн, когда были открыты мои уши и глаза, и я сразу как-то понял Хлебникова и люблю его и до сих пор. Меня восхищает в нем редкое соединение мудреца с поэтом.
И вот десять лет спустя, после ломовых трудов над романами «Гуляй,
Волга» и «Россия, кровью умытая», я - снова хочу возвратиться к драматур
гии. Я написал одну историческую
пьесу по роману «Гуляй Волга» и вторую, которая еще не закончена, из эпохи гражданской войны, рисующую революционное подполье <в тылу у Деникина. Пьеса «Гуляй, Волга» мне не совсем удалась. По отзывам работ
ников театра, ее основные ошибки в отсутствии спирального, единого сквозного действия, в раздробленности характеров действующих лиц. Театр упрекает меня и за то, что в пьесе нет женских ролей, и половина коллектива театра обречена на бездействие.
Когда я работаю над беллетристическим произведением, я уверен, что при настойчивости и упорстве и труд
ную главу сделаю хорошо, потому что знаю материал. При всем желании честно, хорошо работать для те
атра, это мне, очевидно не удается, потому что я плохо знаю природу, законы театра. Накупил массу книг по драматургии, пробовал читать, но большую пользу из них для себя не извлек.
Большинство инсценировок беллетристических произведений неудачны вследствие слабого знания театра. Вообще, пьесу лучше писать сразу, а
дожественным театром, II МХАТ — и рядом других написать для них пьесу. С театром им. Вахтангова я да
же связался, потому что меня очень интересует этот театр. Начал писать пьесу, но потом меня захватила дру
гая большая работа и я пьесу бросил. Вахтангсквцы и до сих пор упрекают меня за это.
Моя очередная творческая работа будет над пьесой. Я начну ее после того, как я закончу роман, примерно, года через два. Свою будущую пьесу я думаю отдать театру им. Вахтан
гова. И моя долгая, упорная работа над пьесой, даже в периоде ее создания, будет протекать в полном сотрудничестве с театром,
В. Г. ЛИДИН
Мной сделано для театра очень немного. Две пьесы для Детского и Ху
дожественного театра: «Том Сойер», «Хижина дяди Тома» и оригинальная пьеса «Океан», которая шла в Ленинграде и в провинции.
Театр является наиболее волнующей меня областью, и я ощущаю глу
бокий пробел в своем творчестве и неудовлетворенность от того, что не создал ничего значительного для театра.
Надо сказать, что театр очень мало сделал для того, чтобы привлечь ту категорию писателей, специальностью которых не является драматургия. Беллетрист приходит в театр как но
вичок, и, естественно:, требует к себе повышенного внимания.
Работая над беллетристическим материалом мы всегда, знаем, что этот материал не явится холостым заря
дом. К сожалению, такой уверенности нет, когда работаешь для театра. И в этом смысле только внимание теат
ра может явиться побудительным для беллетриста стимулом.
Меня лично общение с режиссерами всегда наводило на мысль о том, что нужно написать пьесу. Я думаю, что настоящая хорошая пьеса может возникнуть в итоге взаимного творческого оплодотворения режиссера и драматурга.
Я думаю, что пьеса должна быть создана не в результате инсцениров
ки, а как совершенно самостоятельное произведение. Мне случалось переде
лывать свои вещи для кино; даже и в этом случае я их заново перерабаты
вал, заново строил. У пьесы другая природа, другие законы развертывания действия, и, следовательно, ее персонажи и взаимоотношения долж
ны быть не похожими на персонажи и их взаимоотношения в беллетристике. Но экономия, простота и вырази
тельность одинаково необходимы и в беллетристике, и в драматургии. Пьеса должна быть хорошо композиционно построена. Искусство—вещь мстительная. Когда зритель видит, что автор нагромоздил массу картин и со
бытий, он, в большинстве случаев не верит, что это драматургический при
ем, а понимает, что за этим кроется беспомощность автора и его неумение строить пьесу.
В Спектакле должна заключаться значительная идея. В большинстве пьес
наших драматургов идея оказывается чрезвычайно куцой. Страсти неглубоки, поводы для создания пьесы не
значительны. Творится величайшая эпоха. Растет, изменяется жизнь. Ра
стут, меняются люди. А чувства, страсти, ведущие идеи, громадные социальные сдвиги, новые взаимоотно
шения между людьми до сих пор не находят достаточно глубокого отра
жения на сцене. Классики-драматурги поднимали большие и острые для своей эпохи вопросы. В частности, Островский отражал в своих произведениях ;не только быт русского купече
ства, а огромную эпоху начального промышленного капитализма, и это одна из причин, почему его пьесы до сих пор не потеряли социального звучания.
Спектакль—результат огромной работы большого творческого коллекти
ва театра. Если к этому добавить массу зрителей, то станет ясной нео
бычайно высокая ответственность за спектакль. Зачастую мы видим, что торжественно поданный спектакль, по
требовавший чрезвычайного напряжения со стороны актеров, художников, музыкантов, является по существу рассказом о голом авторе, которому нечего сказать. Схема остается схе
мой, которая вопреки всем стараниям, выпирает своим костяком.
Пьесы Шекспира, Мольера, Ибсена, Островского, Сухово-Кобылина можно читать также, как беллетристические произведения. Пьесы, современ
ных драматургов почти невозможно читать: они написаны серо, бледно, вялым, стандартным языком. В этом отношении прозаики, которые1 <может быть, не вполне владеют драматургической техникой, но зато хорошо .вла
деют языком, много могли бы сделать для театра.
Недавно я был на собрании, созванном крупным московским театром, на которое были приглашены драматурги и писатели. Это был театр большой культуры, театр больших достижений и больших ошибок. Некоторые драматурги, заложив руки в карманы, представляли счет театру, от
праздновавшему двадцатипятилетие своего существования, не имея пьес, которые могли бы предъявить, как встречный счет театру. Я думаю, что многие драматурги, пьесы которых держатся на сцене полтора-два ме
сяца, а потом исчезают, должны ис
пытывать ту горечь, которую ощутил бы прозаик, если бы выпущенная им книга осталась лежать непроданной на полках магазинов, или продавалась за бесценок у Ильинских ворот. Кому что нравится! Иные выбирают себе судьбу современных Потапенко, Рышковых, Крыловых и Гнедичей. Судьба, во всяком случае не завидная.
Постановлением от 23 апреля был предъявлен очень большой счет наше
му искусству. Прозаики и поэты ответили крупными вещами. Слово за драматургами!
АРТЕМ ВЕСЕЛЫЙ
Я люблю театр, но мало его знаю, хоть и начал свою литературную карьеру с театра. Первую пьесу я на
писал в 1919 г. и ТЕО Наркомпроса, где тогда работал Балтрушайтис,
приняло пьесу к напечатанию. В это время наши части перегоняли с се
верного фронта на южный. Я зашел в Наркомпрос, получил большой ме шок ассигнаций, пьесу же там зате.
ряли, оригинал у меня не сохра! нился.
Вторую пьесу, драму «Мы» я написал на южном фронте, в горячей боевой обстановке; помню, мне очень
хотелось ее написать и работал над ней я с большим подъемом. Пьеса отражала гражданскую войну, фронтовую обстановку, деревню. Она была напечатана в третьем номере журна
ла /«Красная новь» за 192! г., когда он только начинал выходить, Об ее драматургической беспомощности я мог судить позднее потому, что из восьми актов три были сокращены полностью.
Еще с детства я люблю французскую литературу, люблю Мольера; думаю, что под этим влиянием я и начал писать пьесы. По-моему, интересной можно считать ту пьесу, которую хочется смотреть раз десять. Iакой пьесой для меня является «Блоха» (во II МХАТ. А многие со
временные пьесы и один раз смотреть трудно из-за их крайней схематично
сти, арифметичности. Я сам бывший матрос, и хорошо чувствую насколь
ко фальшивы все эти «братишки» в растерзанном виде и пулеметный огонь в публику.
Наша драматургия построена на четырех простейших арифметических правилах, которые мы проходили в приходской школе. А существует математика высшая, математика наи
высшая. Такой, например, для меня кажется поэзия Хлебникова. Еще в 1921 г., на фронте, я встретил близ
кого друга Хлебникова. Это было счастливое время, когда я был юн, когда были открыты мои уши и глаза, и я сразу как-то понял Хлебникова и люблю его и до сих пор. Меня восхищает в нем редкое соединение мудреца с поэтом.
И вот десять лет спустя, после ломовых трудов над романами «Гуляй,
Волга» и «Россия, кровью умытая», я - снова хочу возвратиться к драматур
гии. Я написал одну историческую
пьесу по роману «Гуляй Волга» и вторую, которая еще не закончена, из эпохи гражданской войны, рисующую революционное подполье <в тылу у Деникина. Пьеса «Гуляй, Волга» мне не совсем удалась. По отзывам работ
ников театра, ее основные ошибки в отсутствии спирального, единого сквозного действия, в раздробленности характеров действующих лиц. Театр упрекает меня и за то, что в пьесе нет женских ролей, и половина коллектива театра обречена на бездействие.
Когда я работаю над беллетристическим произведением, я уверен, что при настойчивости и упорстве и труд
ную главу сделаю хорошо, потому что знаю материал. При всем желании честно, хорошо работать для те
атра, это мне, очевидно не удается, потому что я плохо знаю природу, законы театра. Накупил массу книг по драматургии, пробовал читать, но большую пользу из них для себя не извлек.
Большинство инсценировок беллетристических произведений неудачны вследствие слабого знания театра. Вообще, пьесу лучше писать сразу, а