Правая, левая где сторона?

Лассаль заметил однажды, что нужно иметь мужество высказывать то, что есть. Этим му
жеством должны сейчас в сугубой степени обладать люди, занимающиеся искусством. После 4-х лет вся
ческих деклараций, резолюций, после беспримерного хаоса, внесенного в идеологическую работу нашего времени потрясениями войны и революции,—мы на поприще искусства очутились, употребляя француз
ское выражение, vis a vis du rien, — перед пустым местом. Все, чем оперировали до сих пор разнообразнее художественные группы и секты, приходит на на
ших глазах в аморфное состояние. Если бы подвести баланс всем статьям нашего художественного инвентаря, то результаты получились бы чрезвычайно не
утешительные. И для такого рода баланса вовсе нет надобности вдаваться в какие бы то ни было прин
ципиальные контроверзы. Их было слишком много за последние годы—и вся эта идеологическая распря была шумом, поднятым из-за бороды пророка. Теперь это очевидно даже для слепых. Если совлечь с нашего искусства пестрые ткани лозунгов и паролей, то обнаружится настолько малокровный организм, что Станет обоснованным самый пессимистический диагноз. До тех пор, пока государство держало художествен
ную жизнь в своих руках, деятели искусства поспешно облачались в оффициальные мундиры и стреми
лись использовать государственный аппарат в своих материальных интересах. Но едва государство освободило свой бюджет от соответствующих статей рас
хода, едва наступил период свободной рыночной конкуренции, как эти же самые деятели дружной ко
лонной ринулись на нового потребителя. И тут-то обнаружилось, что фактический багаж нашего искусства не только не расширялся за время революции, но, наоборот, сузился до чрезвычайности.
В области театра это обстоятельство бросается особенно в глаза. Здесь можно было бы поистине воскликнуть: „О, Лоле, поле, кто тебя усеял мерт
выми костями ! В равной степени направо и налево одна и та же безотрадная картина. В области репер
туара совершенное оскудение. Эти годы не дали нам ни одного драматурга, ни одного драматического произведения, созвучного,—как у нас теперь любят говорить, — эпохе. В смысле актерского искусства уровень нашей сцены катастрофически шел вниз. Одно или два молодых имени, никак еще не успев
ших оформиться, не в состоянии вознаградить нас за распыление российского актерства, растущее не по дням, а по часам. Среди наших режиссеров точно так же не видно никакого движения вперед. С Вахтанговым умерла, может быть, одна из самых радуж
ных надежд русской сцены. Но если нет великого Патрокла, то жив презрительный Терсит. Никогда еще в русской режиссуре не наблюдалось такого принижения всех художественных интересов, как в настоящее время. Режиссеры с именем и прошлым уходят в оперетту или воскрешают худшие традиции провинциализма, другие истощают себя бесплодно в новаторстве, движимом единственно жаждой как можно более „вящше изломиться . Декоративное ис
кусство на театре в свою-очередь застыло на мертвой точке: установились уже какие то каноны ремес
ленного конструктивизма, которые с чиновническим формализмом применяются на всех сценах и для всех
пьес, начиная от театров больших зрелищ и кончая какими-нибудь самыми разухабистыми миниатюрами на Трубе.
Конечно, это безрадостная картина. Но только сознательные обманщики или наивные слепцы будут отрицать справедливость этой картины. Здесь речь идет не о каких-нибудь принципиальных разногласиях, а о всеобщем, равном и гласном отмирании русского театрального искусства. Слишком много декларатив
ной воды накопилось за эти годы в его жилах,—и оно до сих пор не умеет излечиться от этой водян
ки. Но, говоря так, надо быть Последовательным и высказать все до конца. Не подлежит ни малейшему сомнению, что главная доля вины за создавшееся положение падает на деятелей той части нашего искусства, которая называет себя левой. Ей было боль
ше дано,—с нее больше и спросится. Она наполняла все перекрестки барабанным боем,—ее надлежит принимать в расчет прежде всего, когда кругом воца
ряется мертвая тишина. Тут надобно иметь мужество. Надобно отчетливо, громко и хладнокровно сказать, что это искусство и эти деятели, столь молниеносно махавшие красными флагами, в гораздо большей сте
пени дискредитировали то дело, которому пытались служить, чем мы это вначале предполагали даже в самые пессимистические минуты. Скажем прямо, что у нас нет доверия к этим теревсатчикам, которые при первой же благоприятной рыночной кон‘юнктуре, становятся проводниками самого низкопробного теа
трального башибузукства. Заявим громогласно, что только в России могут без хохота взирать на рево
люционные декларации режиссеров, снабжающих своими „номерами все ночные притоны. Признаемся, наконец, в том, что размашистость литеретурных жестов, сочиняющая красноречивые афиши, ни в какой пропорции не отвечает тому убогому „производству , которое еще путается в трех соснах технического неуменья, литературной беспомощности и непереваренной начитанности.
О, да, конечно: в гримасах нашей „левизны было во всяком случае больше жизнеспособности, чем в мертвенном оцепенении так называемого ака
демизма. Здесь бесплодная пустыня, по которой то там, то сям проносятся миражи прошлого, по ошибке принимаемые некоторыми за воздушные замки настоящего. Но и здесь любопытно отметить то же самое явление, которое так непривлекательно бро
сается в глаза, если взглянуть налево: пышность декларативных одежд и убожество фактического со
держания;—все эти важные разговоры о священных традициях, о высоком искусстве, о самодовлеющем мастерстве, о великих преданиях—один кимвал бряцающий. За ними скрываются робость мысли, опустошенность психики, полнейшая идеологическая глу
хота. Когда эта академическая старость пытается придать себе несколько более свежий вид, она создает своеобразный вид благопристойного канкана, в котором похотливая неврастения сочетается с лицемер
ной чопорностью. От ее улыбок и от ее кокетства идет еще больший запах разложения, чем от ее казенной оффициальности.
Но как бы ни был плох наш академизм, — а надо по совести сказать, что он весьма нехорош,—с него взять нечего, потому что он поистине свершил в пре