„Нигде, конечно, новый послевоенный буржуазный мир не открывает себя так, как в нынешних dancing-room *) Мне приходилось со стороны наблюдать то, что там происходит. Эти мертвые, деревянные ритмы джаз-банда и в то же время какое-то тоскливое гудение саксофонов, это дрыганье и дерганье, какая-то непристойная судорога огромной толпы людей, из которых ни один не улыбается, прямо ужасны....
Можно подумать, что и те и другие наняты по часам, чтобы месить ногами какое-то тесто. Они как будто работают, незаметно увлечения друг другом и ни малейшего следа радости.... И всем делом дирижирует по истине какой обезьяноподобный негр. По его знаку все это танцующее и прыгающее стадо останавли
вается или вновь, как заведенный механизм, пускается дрыгать ногами и двигаться по паркету. И, когда вы, присмотрясь к этому последнему балу капиталистического сатаны, выходите потом на улицу, то вы повсюду видите куски этой же сущности нынешнего времени. Душа вырвана из этих людей. В них нет уверенности в зав
трашнем дне. Колоссально увеличилось количество просто прозябающих и при этом прозябающих чувственно. Фокстрот сидит у них в нервах и мускулах ......
С другой стороны, целый ряд заграничных критиков с фотографической точностью фиксирует множество фактов, характеризующих разброд музыкальной интел
лигенции, с особенной силой выявившийся на Фестивале современной музыки в Венеции Вульгарная сторона городской культуры и ее порождение—джаз-банд с „обязательным негром врывается уже, как общественно значимая величина, как равноправная ценность на выставку высших достижений музыкального творчества. Оторванность от действительности, стремление подняться над условностями жизни в самоутверждении своего „я“ приводит к такой изоляции этого „я“, что его про
дукция перестает быть понятной кому бы то ни было, кроме самого автора,
и производит впечатление „какой-то звучащей химии . Наконец, нерассуждающее
бегство от разнуздавшегося воображения к строгим формам классиков только еще более подчеркивает сумятицу неустойчивой мысли.
Вот атмосфера, в которой развивается музыкальное творчество Запада, задыхающееся в окружении разлагающегося социального строя и судорожно мечущееся в поисках выхода.
Совершенно другая картина предстанет пред нами, если мы взглянем, даже глазами иностранца (а их свидетельств насчитывается немало), на жизнь нашего молодого Союза Советских республик.
Мы присутствуем при быстром возрождении страны, которым мы обязаны, в первую голову, той широкой общественности, которую создала у нас пролетар
ская революция, заинтересованности рабоче-крестьянского населения в деле нового социалистического строительства. Незаметно, но упорно просачивается эта обще
ственность во все щели старого быта, и не закупориться от нее никаким войлоком потусторонних исканий.
Нам даже не нужно никаких иностранных глаз, чтобы увидеть то, что стоит сейчас в центре всей нашей жизни. Загляните в помещение фабзавкома, в рабочий клуб, в казарму красноармейца, в школу на уроки, в избу-читальню, в волсовет, в тысячи наших учреждений, комиссий, обществ, съездов, конференций, всяких
собраний—в центре всеобщего внимания находятся общественно значимые факты, все проникнуты, единым созидательным настроением.
Наш общественный подъем не может не отразиться на идеологической надстройке, в частности на музыке. Победа призванного к жизни и самоутверждению класса, который создает вокруг себя атмосферу великих начинаний, благотворных умствен
ных и эмоциональных напряжений,—не может не привлекать к себе всякое здоровое начало и не будить самодеятельности и пытливости в разрешении новых задач. К нему
*) Танцовальный зал.
**) См. „Музыка и Революция № 2, М. Иванов-Борецкий „Фестиваль современной музыки
в Венеции.