дить своими доводами, что именно это-то искусство и есть „будущее пролетарское искусство , которое если сейчас непонятно наличному пролетариату, то только по его фактической музыкальной темноте, а оно станет понятно пролетариям будущего i).
Оставляя в стороне вопрос о том, удалось ли этим „новаторам убедить тех, кого они пытались убедить, а также вопрос о том, что настоящей визитной карточкой г- Сабанеев зачислил их, вместе с собою, в категорию мало-мало не шантажистов, мы предлагаем читателю решить самому вопрос: где же настоящее „логи
ческое (а по нашему идеологическое) противоречие: между музыкой и идеологией, как утверждает г. Сабанеев, или где-то еще?
4.
В сущности говоря, когда мы отрицаем „современную музыку, как музыку предусмотрительно заготовленную для будущего пролетариата, мы подходим к этому вопросу не только с точки зрения данной „современной музыки и ее безпред
метности. Вопрос стоит принципиально: может ли вообще признаваться такое искусство, которое ориентируется только на будущее, не желая считаться с настоящим и игнорируя его. Нам уже приходилось выяснять, что музыка является великим орудием идеологии, призванным совершать эмоциональное воздействие на пси
хику, на сознание человека. Воздействуя, музыка создает такое настроение, которое закрепляет, завязывает, упрочивает определенное мировоззрение, носящее неминуемо классовый характер. В этом величайшее агитационное значение музыки, агитацион
ное в тем большей мере, что она необычайно глубоко и полно овладевает психикой человека, производит на нее неотразимое впечатление, влияющее в силу свое
сугубой эмоциональности на самые сокровенные, интимные уголки сознания- Может л быть эмоциональной музыка, недоступная даже „высоко развитой в музыкально
отношении интеллигенции , выполняет ли она свою общественно - идеологическую функцию?. Ясно, что такая музыка музыкой не является.
Л. Сабанеев полагает, что революционное искусство, революционная музыка (а, очевидно, что именно она, в первую голову, нам нужна: мы не отбрасываем музыки предыдущих культурных эпох, но для новой музыки, призванной эмоцио
нально оплодотворять революцию, нужны революционные пути) состоит в бесконечном
усложнении, в развитии технических ухищрений, в культе деталей, в отмежевании от идеологии. А те попытки, которые имеют место в области создания новой
революционно-музыкальной продукции, он считает не революционной музыкой, а лишь музыкой на революционные темы.
Не отнести ли это утверждение к области простых тавтологий? Так сказать, не вмер Данило, но болячка задавила? Нет, видимо дело не в этом. Из-за простой тавтологии г. Сабанеев не стал бы огород городить. Все дело в этом „на револю
ционные темы . Т.-е. оказывается, что искусство, преследующее своей целью
художественно отобразить революцию, взять у этой революции темы, оказывается нереволюционным, ибо оно не может не быть связанным с революционной идеологией.
Грубая ошибка, вытекающая из уже разоблаченной нами „точки зрения .
Теперь следует вернуться к вопросу о музыкально-привычном. Суть этого вопроса сводится к тому, что процесс технической музыкальной революции идет путем постепенного закрепления в человеческом сознании, через элементы музы
кально - привычные, элементов нового, непривычного. Во избежание недоразумений, надо оговориться, что, разумеется, никому не приходит в голову отрицать революционно - поступательный характер этого прогресса. Вопрос в том, чтобы ясно
i) Л. Сабанеев. Музыка после Октября. Стр. 25.