Нам хотелось устроить любительский спектакль При случае, это желание удалось осуществить и пригласить на представление наших родственников и знакомых. В одном из актов пьесы «Бедность не порок» на мою долю выпала роль девицы, и бывшему на спектакле генерал-губернатору Назимову я был представлен в модном тогда кринолине.
Половина воспитанников были католики, и с ними мы жили вполне миролюбиво. В общем, содержали нас хорошо, — кормили
с избытком, хотя нередко «легкий, но сытный завтрак» состоял из куска черного хлеба, который в громадных корзинах приносили нам в камеры.
При такой спертанскои пище неудивительно, что многие из нас были настоящими лакомками, гонявшимися за лучшими кусками,— в особенности те, которые свой хлеб отдавали голодным товарищам в обмен на предстоявшую раздачу конфект.
Поэтому возникало всегда беспокойство, когда в известные праздничные дни полагавшиеся пакетики со сладостями запазды
вали или вовсе не появлялись. В один из таких праздников мы тщетно ожидали за столом эти полагавшиеся пакетики. И когда, тем не менее, подан был сигнал «вставать на молитву», никто из нас не поднялся, молитва пропета не была, и ни один из кадет столовую не покинул.
Когда озадаченный дежурный офицер попытался проявить энергию, его забросали хлебными корками. Все ревели: «конфект!»
Вызванный в столовую командир батальона Ольдероге не мог восстановить порядка; его постигла та же участь, как и дежурного. Лишь с появлением директора Баумгартена, который пользовался у нас большим уважением, все успокоилось.
Дело эго не имело никаких дальнейших последствий; такой благожелательный человек, как наш директор, отнес его к глупой юношеской проделке, а не воинскому преступлению. . . Мы вышли на этот раз сухими из воды.
Хуже для нас разрешилось дело в другом случае. Понять его можно, приняв только во внимание нервное состояние, господство
вавшее не только в Вильне в 1863 году. В Польше вспыхнуло восстание, а в Литве — лишь беспорядки. Для их подавления в Вильно были присланы гвардейские части. Несколько рот л.-гв. Финляндского полка были помещены в наших корпусных зданиях.
Однажды, в свободное от занятий время, когда кадеты играли и гуляли на воздухе, появился командир полка генерал Ганецкий,—маленький человек на необычайно большом коне. Несколько кадет, увлеченных игрою, не заметили его и не приветствовали генерала.
Вообразив, что это был умышленный афронт со стороны кадет, генерал потерял самообладание и разразился руганью, к которой мы не привыкли и которая возбудила в нас смех, — да и сама
Половина воспитанников были католики, и с ними мы жили вполне миролюбиво. В общем, содержали нас хорошо, — кормили
с избытком, хотя нередко «легкий, но сытный завтрак» состоял из куска черного хлеба, который в громадных корзинах приносили нам в камеры.
При такой спертанскои пище неудивительно, что многие из нас были настоящими лакомками, гонявшимися за лучшими кусками,— в особенности те, которые свой хлеб отдавали голодным товарищам в обмен на предстоявшую раздачу конфект.
Поэтому возникало всегда беспокойство, когда в известные праздничные дни полагавшиеся пакетики со сладостями запазды
вали или вовсе не появлялись. В один из таких праздников мы тщетно ожидали за столом эти полагавшиеся пакетики. И когда, тем не менее, подан был сигнал «вставать на молитву», никто из нас не поднялся, молитва пропета не была, и ни один из кадет столовую не покинул.
Когда озадаченный дежурный офицер попытался проявить энергию, его забросали хлебными корками. Все ревели: «конфект!»
Вызванный в столовую командир батальона Ольдероге не мог восстановить порядка; его постигла та же участь, как и дежурного. Лишь с появлением директора Баумгартена, который пользовался у нас большим уважением, все успокоилось.
Дело эго не имело никаких дальнейших последствий; такой благожелательный человек, как наш директор, отнес его к глупой юношеской проделке, а не воинскому преступлению. . . Мы вышли на этот раз сухими из воды.
Хуже для нас разрешилось дело в другом случае. Понять его можно, приняв только во внимание нервное состояние, господство
вавшее не только в Вильне в 1863 году. В Польше вспыхнуло восстание, а в Литве — лишь беспорядки. Для их подавления в Вильно были присланы гвардейские части. Несколько рот л.-гв. Финляндского полка были помещены в наших корпусных зданиях.
Однажды, в свободное от занятий время, когда кадеты играли и гуляли на воздухе, появился командир полка генерал Ганецкий,—маленький человек на необычайно большом коне. Несколько кадет, увлеченных игрою, не заметили его и не приветствовали генерала.
Вообразив, что это был умышленный афронт со стороны кадет, генерал потерял самообладание и разразился руганью, к которой мы не привыкли и которая возбудила в нас смех, — да и сама