Очеркъ состоянія Россіи въ эпоху дѣятельности
Ломоносова.
Миновала первая четверть XVIII вѣка, ознаменованная для русскихъ людей великимъ и страшнымъ переворотомъ. Преобразо
ватель былъ во гробѣ, и умеръ онъ, не воспользовавшись своимъ правомъ назначить себѣ преемника кого хотѣлъ; некого было ему выбрать иодобнаго себѣ. Дѣйствительно, преемники Петра не обла
дали его желѣзною волей, которая не остнавливалась ни передъ чѣмъ, которая все увлекала за собою, и теперь-то, слѣдовательно, наступило благопріятное время для реакціи, теперь явилась возмож
ность объявить преобразованіе личнымъ дѣломъ Петра, не народнымъ, раздѣлать его. Но этого объявленія, этой раздѣлки не послѣдовало. Россія неуклонно продолжала итти по новой дорогѣ, проложенной ІІетромъ, и тѣмъ засвидетельствовала, что дѣло Петра было дѣломъ народнымъ.
Время отъ кончины Петра Великаго до царствованія Екатерины II обыкновенно представляютъ временемъ печальнымъ, безуряднымъ, въ которое на первомъ планѣ были придворныя интриги дворцовой революціи, въ которое не было сдѣлано ничего замѣчательнаго. Но всмотримся внимательнѣе въ явленія, и, быть можетъ, приговоръ измѣнится.
Со второй четверти XVIII вѣка прекращается напряженное состояніе общества, усиленная его дѣятельность, которыя знамено
вали первую четверть вѣка, какъ время революціонное. Внѣшнія войны прекратились. Полтавскій побѣдитель завѣщалъ Россіи миръ, давъ ей силу и величіе,— завѣщалъ не вмѣшиваться въ западноевропейскія распри, какъ чуждыя Россіи по ея прежней замкнутой жизни. Русскимъ людямъ былъ теперь досугъ спокойно и внима
тельно осмотрѣться въ своемъ новомъ положеніи, разобраться въ томъ,
что было произведено переворотомъ. Разумѣется, главная задача преобразованной Россіи состояла, и даже теперь состоитъ, въ опредѣленіи отношеній своего къ чужому, и прежде всего, по непо
средственности столкновенія, въ опредѣленіи отношенія своихъ къ чужимъ. Сущность переворота заключалась въ томъ, что русскіе люди сознали необходимость учиться у иностранцевъ; толпами отправлялись •они для этого за границу; но время не терпѣло, и толпы иностран