цевъ вызывались въ Россію помогать въ новомъ дѣлѣ, котораго было такъ много. Они являлись необходимо въ качествѣ учителей,
съ сознаніемъ своего превосходства; русскіе должны были учиться у нихъ, работать подъ ихъ руководствомъ, слушаться ихъ: все это вело неизбѣжно къ сознанію своей слабости, своей зависимости. По
ложение крайне опасное, ведшее къ нравственному покоренію, да и не къ одному нравственному, потому что иностранцы надобились и
въ правительственномъ дѣлѣ. «Русскіе ничего не смыслятъ въ заграничныхъ дѣлахъ, толковали иностранцы Петру; надобно, для интересовъ Россіи, на всѣхъ дипломатическихъ постахъ замѣнить русскихъ — невѣждъ — знающими иностранцами». Петру, по праву генія, легко было избѣжать опасности и опредѣлить, какъ слѣдовало, отношенія между своими и чужими. Многосторонне и ясна смотрѣлъ онъ на свое дѣло, и ничто не могло смутить его, ни ропотъ своихъ ни притязанія чужихъ. Постоянно имѣя въ виду только свое и своихъ, Петръ и на военномъ, и на дипломатическомъ, и
на всѣхъ другихъ поприщахъ хотѣлъ, чтобы свои учились и какъ можно скорѣе сравнялись съ искусными иностранцами; его нельзя было смутить указаніемъ, что свои ошибаются, и потому надобно замѣнять ихъ иностранцами: онъ зналъ, что ошибки неизбѣжны въ началѣ, что ошибками человѣкъ учится, и потому не смѣнялъ своихъ, т.-е. не бралъ ихъ изъ школы. На бранномъ полѣ и у себя въ токарнѣ Петръ безцеремонно раздѣлывался съ иностранцами, имѣвшими неосторожность столкнуться съ его русскими даровитыми вождями, съ его русскими искусными, выученными мастерами. Отъ иностранца-наемника отличался иностранецъ, усыновлявшійся Россіи, безвозвратно отдававшій ей на служеніе свое дарованіе и искусство:
такихъ людей высоко цѣнилъ Петръ и называлъ ихъ своими, наравнѣ съ русскими, которые, въ свою очередь, были далеки отъ того,
чтобъ отказывать имъ въ братствѣ. Но въ царствованіе Петра ни одинъ и изъ этихъ усыновившихся Россіи иностранцевъ не занималъ высшаго правительственнаго мѣста. Петру легко было такъ распо
рядиться, легко было щадить народное чувство, опять по праву генія: онъ умѣлъ изъ русскихъ людей выбрать достойныхъ стоять на первомъ планѣ, при чемъ всѣ недостатки восполнялъ своими личными великими средствами.
Такимъ образомъ по кончинѣ Петра судьба Россіи была въ рукахъ русскихъ людей: ни одного иностранца не видимъ мы при рѣшеніи вопроса — кому занять мѣсто великаго императора? Но отсутствіе силы, соединявшей всѣ другія силы второстепенный и направлявшей ихъ къ общей цѣли, не замедлило обнаружиться. Изъ за вопроса о престолонаслѣдіи встала рознь между лучшими
русскими людьми, оставленными Петромъ Россіи. Меншиковъ сгубилъ Толстого съ товарищами; подъ Меншикова подкопались другіе и свалили какъ новаго Голіаѳа, по ■ ихъ * выраженію. Голицыны и Долгорукіе своею попыткой ограничить императорскую власть въ пользу
съ сознаніемъ своего превосходства; русскіе должны были учиться у нихъ, работать подъ ихъ руководствомъ, слушаться ихъ: все это вело неизбѣжно къ сознанію своей слабости, своей зависимости. По
ложение крайне опасное, ведшее къ нравственному покоренію, да и не къ одному нравственному, потому что иностранцы надобились и
въ правительственномъ дѣлѣ. «Русскіе ничего не смыслятъ въ заграничныхъ дѣлахъ, толковали иностранцы Петру; надобно, для интересовъ Россіи, на всѣхъ дипломатическихъ постахъ замѣнить русскихъ — невѣждъ — знающими иностранцами». Петру, по праву генія, легко было избѣжать опасности и опредѣлить, какъ слѣдовало, отношенія между своими и чужими. Многосторонне и ясна смотрѣлъ онъ на свое дѣло, и ничто не могло смутить его, ни ропотъ своихъ ни притязанія чужихъ. Постоянно имѣя въ виду только свое и своихъ, Петръ и на военномъ, и на дипломатическомъ, и
на всѣхъ другихъ поприщахъ хотѣлъ, чтобы свои учились и какъ можно скорѣе сравнялись съ искусными иностранцами; его нельзя было смутить указаніемъ, что свои ошибаются, и потому надобно замѣнять ихъ иностранцами: онъ зналъ, что ошибки неизбѣжны въ началѣ, что ошибками человѣкъ учится, и потому не смѣнялъ своихъ, т.-е. не бралъ ихъ изъ школы. На бранномъ полѣ и у себя въ токарнѣ Петръ безцеремонно раздѣлывался съ иностранцами, имѣвшими неосторожность столкнуться съ его русскими даровитыми вождями, съ его русскими искусными, выученными мастерами. Отъ иностранца-наемника отличался иностранецъ, усыновлявшійся Россіи, безвозвратно отдававшій ей на служеніе свое дарованіе и искусство:
такихъ людей высоко цѣнилъ Петръ и называлъ ихъ своими, наравнѣ съ русскими, которые, въ свою очередь, были далеки отъ того,
чтобъ отказывать имъ въ братствѣ. Но въ царствованіе Петра ни одинъ и изъ этихъ усыновившихся Россіи иностранцевъ не занималъ высшаго правительственнаго мѣста. Петру легко было такъ распо
рядиться, легко было щадить народное чувство, опять по праву генія: онъ умѣлъ изъ русскихъ людей выбрать достойныхъ стоять на первомъ планѣ, при чемъ всѣ недостатки восполнялъ своими личными великими средствами.
Такимъ образомъ по кончинѣ Петра судьба Россіи была въ рукахъ русскихъ людей: ни одного иностранца не видимъ мы при рѣшеніи вопроса — кому занять мѣсто великаго императора? Но отсутствіе силы, соединявшей всѣ другія силы второстепенный и направлявшей ихъ къ общей цѣли, не замедлило обнаружиться. Изъ за вопроса о престолонаслѣдіи встала рознь между лучшими
русскими людьми, оставленными Петромъ Россіи. Меншиковъ сгубилъ Толстого съ товарищами; подъ Меншикова подкопались другіе и свалили какъ новаго Голіаѳа, по ■ ихъ * выраженію. Голицыны и Долгорукіе своею попыткой ограничить императорскую власть въ пользу