Подобнаго рода отвѣты приходится отчасти ставить въ связь Съ нѣкоторыми пріемами нараждавшагося абсолютизма, устроившаго въ Москвѣ цѣлое охранное отдѣленіе, которое не брезгало ничѣмъ, чтобы выслу
житься передъ властью. Недаромъ русскіе люди того времени, когда хотѣли обсудить какой-нибудь вопросъ, старательно осматривали помѣщеніе
извнѣ и внутри, чтобы убѣдиться въ томъ, что ихъ никто не подслушиваетъ и никто не притянетъ къ отвѣту за мнимое оскорбленіе верховной власти...
Московское законодательство теоретически охраняло личность и неприкосновенность частной собственности, но на практикѣ бывали весьма частые случаи нарушенія ихъ правъ, и тамъ, гдѣ шла рѣчь о мнимой или реальной пользѣ государя, законъ отступалъ на задній планъ. Все это пре
красно подмѣтили иностранцы, сообщившіе въ своихъ запискахъ, что фактическимъ собственникомъ всякаго имущества является государь, хотя теоретически частная собственность охранялась законодательствомъ. Безправное положеніе населенія особенно ярко сказывалось въ челобитныхъ, подаваемыхъ государю, когда всѣ челобитчики, не исключая и бояръ,
должны были подписываться уменьшительными, вѣрнѣе, унизительными именами.
Это неуваженіе къ человѣческой личности стало самымъ обыкновеннымъ пріемомъ въ административной практикѣ московскаго правитель
ства, но особенно оно чувствовалось въ узкой сферѣ придворныхъ отношеній. Царю Алексѣю Михайловичу приходилось часто собственноручно расправляться со своими приближенными, боярами и ближними людьми. Обыкновенно такіе эксцессы склонны объяснять добродушіемъ и вспыль
чивостью царя; на самомъ дѣлѣ подобное неуваженіе къ человѣческой личности — результатъ роста царской власти, ставшей внѣ общества и надъ нимъ. Мейербергъ разсказываетъ слѣдующій случай. Однажды госу
дарь чувствовалъ себя дурно и пустилъ кровь. Почувствовавъ себя лучше, онъ, не долго думая, потребовалъ, чтобы и бояре послѣдовали его примѣру. Бояре не имѣли мужества отказать царю въ его желаніи, и только родственникъ царя—Стрѣшневъ—отказался пустить кровь. Тогда царь бро
сился на него съ кулаками, крича: «Ахъ ты, негодный рабъ, да развѣ твоя кровь дороже моей?» и затѣмъ надавалъ ему пинковъ. Извѣстны случаи, когда царь собственноручно таскалъ за бороды бояръ и выгонялъ ихъ изъ палаты, сопровождая кулачную расправу цѣлымъ лексикономъ самыхъ отборныхъ ругательствъ. Правда, царь Алексѣй дальше брани и пинковъ пока не шелъ. Но его сынъ Ѳедоръ поджегъ бороду одного придворнаго служителя. При Петрѣ власть перейдетъ отъ поджиганій къ систематическимъ казнямъ и другимъ насиліямъ... Да и усиленныя заботы правитель
ства, «чтобы на государевѣ дворѣ ни отъ кого никакого безчинства и брани не было»—не только естественная забота о личной безопасности царя, но также довольно отчетливое отраженіе приниженности и безправія даже высшихъ разрядовъ населенія. Никто не имѣлъ права подъѣхать близко не только къ царскому крыльцу, но и ко дворцу. Одни только бояре, окольничьи, думные и ближніе люди пользовались правомъ входа
Москва. Т. V.
129
житься передъ властью. Недаромъ русскіе люди того времени, когда хотѣли обсудить какой-нибудь вопросъ, старательно осматривали помѣщеніе
извнѣ и внутри, чтобы убѣдиться въ томъ, что ихъ никто не подслушиваетъ и никто не притянетъ къ отвѣту за мнимое оскорбленіе верховной власти...
Московское законодательство теоретически охраняло личность и неприкосновенность частной собственности, но на практикѣ бывали весьма частые случаи нарушенія ихъ правъ, и тамъ, гдѣ шла рѣчь о мнимой или реальной пользѣ государя, законъ отступалъ на задній планъ. Все это пре
красно подмѣтили иностранцы, сообщившіе въ своихъ запискахъ, что фактическимъ собственникомъ всякаго имущества является государь, хотя теоретически частная собственность охранялась законодательствомъ. Безправное положеніе населенія особенно ярко сказывалось въ челобитныхъ, подаваемыхъ государю, когда всѣ челобитчики, не исключая и бояръ,
должны были подписываться уменьшительными, вѣрнѣе, унизительными именами.
Это неуваженіе къ человѣческой личности стало самымъ обыкновеннымъ пріемомъ въ административной практикѣ московскаго правитель
ства, но особенно оно чувствовалось въ узкой сферѣ придворныхъ отношеній. Царю Алексѣю Михайловичу приходилось часто собственноручно расправляться со своими приближенными, боярами и ближними людьми. Обыкновенно такіе эксцессы склонны объяснять добродушіемъ и вспыль
чивостью царя; на самомъ дѣлѣ подобное неуваженіе къ человѣческой личности — результатъ роста царской власти, ставшей внѣ общества и надъ нимъ. Мейербергъ разсказываетъ слѣдующій случай. Однажды госу
дарь чувствовалъ себя дурно и пустилъ кровь. Почувствовавъ себя лучше, онъ, не долго думая, потребовалъ, чтобы и бояре послѣдовали его примѣру. Бояре не имѣли мужества отказать царю въ его желаніи, и только родственникъ царя—Стрѣшневъ—отказался пустить кровь. Тогда царь бро
сился на него съ кулаками, крича: «Ахъ ты, негодный рабъ, да развѣ твоя кровь дороже моей?» и затѣмъ надавалъ ему пинковъ. Извѣстны случаи, когда царь собственноручно таскалъ за бороды бояръ и выгонялъ ихъ изъ палаты, сопровождая кулачную расправу цѣлымъ лексикономъ самыхъ отборныхъ ругательствъ. Правда, царь Алексѣй дальше брани и пинковъ пока не шелъ. Но его сынъ Ѳедоръ поджегъ бороду одного придворнаго служителя. При Петрѣ власть перейдетъ отъ поджиганій къ систематическимъ казнямъ и другимъ насиліямъ... Да и усиленныя заботы правитель
ства, «чтобы на государевѣ дворѣ ни отъ кого никакого безчинства и брани не было»—не только естественная забота о личной безопасности царя, но также довольно отчетливое отраженіе приниженности и безправія даже высшихъ разрядовъ населенія. Никто не имѣлъ права подъѣхать близко не только къ царскому крыльцу, но и ко дворцу. Одни только бояре, окольничьи, думные и ближніе люди пользовались правомъ входа
Москва. Т. V.
129