Александр ФАДЕЕВ 

A

Б

Л

10

Отрывок из романа ,,Молодая гвардия* в палисад- ла различить мужскую фигуру нике у самого окна. ＿ Чего надо? - громко спросила она в окно.  Мужчина прильнул лицом к стеклу. И жизни!… Она не помнила, как она пробежала через комнаты, ее снесло с крыльца, точ- но ветром, и от всего благодарного не- счастного сердца она охватила шею юно- ши своими ловкими сильными руками и, заплаканная, полуголая, горячая после материнских обятий, прижалась к нему всем телом. 4.

1.

Очень смешно и странно было, что из краснодонских комсомольцев вместе с ней попал на курсы радистов тот самый Сере- жа Левашов, которому она оказала в дет- стве медицинскую помощь и который от- был парень дельный. Ухаживатb он со- всем не умел, он сидел перед ней со своими широкими плечами, молчал и смот- рел на нее с покорным выражением, и она могла смеяться над ним и терзать его, как хотела. Пока она училает на курсал не раз бывало, что то один, то другой из курсан- тов больше не появлялся на занятиях, И все знали, что это значит: его выпустили доерочно и заброфили в тыл к немцам. Был душный, майский вечер торокой сад поник от духоты, облитый светом сяца, цвели акации, голова кружилась от их запаха. Любка, которая любила, чтобы вокруг всегда было много людей, все та- щила Сергея в кино или «прошвырнуться» по Ленинской, А он говорил: - Посмотри, как хорошо кругом. Неуж- то тебе не хорошо? И глаза его с непонят- ной силой светились в полутьме аллеи. Они делали еще и еше круги по саду, и Сергей очень надоел Любке своей мол- чаливостью и тем, что не слушался ее. А в это время в городской сад со смехом и визгом ворвалась компания ребят и дев- чат. Среди них оказался один с курсов, во- рошиловградец, Борька Дубинский, кото- рый тоже был неравнодушен к Любке и всегда смешил ее своей трепатней «с точки зрения трамвайного движения». Она закричала: Борька! Он сразу узнал ее по голосу и подбежал к ней и к Сергею и мгновенно стал тре- паться. кем это ты?- спросила Любка. Это наши девчата и ребята с типо- графии. Познакомить? - Конечно! - сказала Любка. Они тут же познакомились, и Любка всех потащила на Ленинскую. А Сергей сказал, что он не может. Любка подумала, что он обиделся, и нарочно, чтобы он неа заносился, подхватила под руку Борьку Дубинского, и они вместе, выделывая в четыре ноги невозможные вензеля, выбежа- ли из парка, только платье ее мелькнуло деревьев. Утром она не встретила Сергея за завтра- ком в общежитии, его не было и на заня- тиях, и за обедом, и за ужином, и беспо- лезно было бы спрашивать, куда он делся. Конечно, она совсем не думала о том, что произошло вчера в городском саду, - «подумаешь, новости!» Но к вечеру она и вдруг заскучала по дому, вспомнила отца мать, и ей показалось, что она никогда их не увидит. Она тихо лежала на койке в комнате общежития, где вместе с ней жи- ло еще пять подруг. Все уже спали, затем- нение сокон былоснято светмесяца буйно врывался в ближнее распахнутое окно. А на другой день Сергей Левашов на- всегда ушел из ее памяти, как если бы его и не было. Шестого июля Любку вызвали в парти- занский штаб и сказали, что дела на фрон- те идут неважно, курсы эвакуируются, а ее, Любку, оставляют в распоряжении шта- ба: пусть возвращается домой, в Красно- дон, и ждет, пока ее не вызовут. Если при- дут немцы, она должна вести себя так, чтобы не вызвать подозрения с их сторо- ны. И ей дали адрес на Каменном броде, куда она должна была зайти еще перед отездом, чтобы познакомиться с хозяйкой. Любка побывала на Каменном броде и познакомилась с хозяйкой. Потом она уло- жила свой чемоданчик, «проголосовала» на ближайшем перекрестке, и первая же гру- зовая машина, рейсом через Краснодон, по- добрала дерэкую белокурую девчонку. 3.

лав А Они вышли в соседнюю горницу. … Ты здесь оставлена нашими для ра- боты, - то сразу видно, - сказал он, сде- вид, что не заметил, как Любка от- прянула от него и как сразу изменилась в вергать не обязана. Прошу помочь мне… я тебе тоже сгожусь. И он попросил ее, чтобы она где-нибудь укрыла его на сутки и свела с Кондрато- вичем- тем самым, вместе с которым они взорвали шахту № 1-бис. что у любка с удивлением смотрела в смуглое лицо Балько, Она всегда знала, что это большой и умный человек. Несмотря на то, он дружил с ее отцом, как с равным, нее всегда было такое ощущение, что этот человек высоко, а она, Любка,- внизу И теперь она была сражена его про- ницательностью. Она устроила Валько на сеновале, на а коз поели немцы. И Валько крепко держанно сосели рова А мать и дочь, оставшись одни, пропла- кали на материнской кровати почти до рассвета. с а Мать плакала о том, что вся ее жизнь, жизнь женщины, с молодых лет связанной содним Григорнем Ильичем уже была кончена. И она всломинала всю эту жизнь той самой поры, как она служила при- слугой в Царицыне, а Григорий Ильич мо- лодой матрос, плавал по Волге на парохо- де, и они встречались на облитой солнцем пристани или в городском саду, пока па- роход грузился, и как им тяжело было первое время, когда они поженились, а Григобий Ильич еще не нашел себе про- фессии. А потом они перебрались сюда, в Донбасс, и тоже поначалу было нелегко, потом Григорий Ильич пошел, пошел в гору, и о нем стали писать в газетах и дали эту квартиру из трех комнат, и в дом пришел зажиток, и они радовалисьто- му, что Любка их растет, как царевна. И всему этому пришел конец, Григория Ильича больше не было, а они, две беспо- мощные женщины, старая и молодая, оста- лись в руках у немцев. И слезы сями собой лились, лились из глаз Евфросиньи Миро- НОРНЫ. А Любка все говорила ей таинственным ласковым шопотом: Не плачь мама, голубонька, теперь у меня есть квалификация, Немцев прогонят,  ты у рою там кая, сею меня нок, водя И стук и, война кончится, пойду работать на радио- станцию, стану знаменитой радисткой и на- значат меня начальником станции. Я знаю, меня шуму не любишь, и я тебя уст- у себя на квартирке при станции,- всегда тихо, тихо, кругом мягким об- шито, ни один звук не проникает, да и народу немного Квартирка будет чистень- уютная, и будем мы жить с тобой вдвоем. На дворчке возле станции я вы- газон, а когда немного разбогатеем, устрою вольерчик для курочек, будешь У разводить леггорнок да кохинхи- таннственно шептала она, прижу- рившись, обняв мать за шею и невидно по- в темноте маленькой белой рукою c тонкими ноготками. в это время раздался тихий, тихий в окно пальцем. И мать и дочь од- новременно услышали его и разняли руки перестав плакать, обе прислушались. Не немцы? - шопотом, покорно, спро- мать. - сила Но Любка знала, что не так бы стучали немцы, Шлепая босыми ногами, она подбе- жала к окну и чуть приподняла край одея- ла, которым окно было завешено, Месяц- уже зашел, но из темной комнаты она мог-есть

- Офицер, что спал на этой кровати, - это ее кровать, а мы с ней спали вдвоем в той горнице, - стал разбираться в своем чемодане, белье ему нужно было чтоли, продолжала Евфросинья Мироновна, - до- Гитлер над моей кроватью висел», Я дума- ла, он тут ее убьет, а он схватил ее за ру- ку, вывернул, портретик отнял, и снова на стенку И другой офицер тут. Хохочут аж стекла звенят: «Ай, - - говорят, - русский девушка шлехт!»… Смотрю, она в самом деле злая стала, красная вся. Как рвану- лась в нашу комнату, аж подол завился, И что ж вы подумаете? Вылетает пулей и --портрет Сталина у нее в руках! Вбежа- ла, и кнопками его, портрет Сталина, на другую стенку. Приколола, стала у порт- рета, кулачки посжимала, - я со страху чуть не умерла, И правда, то ли она уж очень им нравилась, то ли они самые рас- последние дураки, только они стоят, рого- чут и кричат: «Сталин плехо!» А она хороший человек!… То ваш Гитлер уродина, утопить! лись, уснул. кровопийца, его только в сортире И еще такое говорила, что я, право слово, думала, вот вытащит он револьвер, да застрелит… так и не дала им снять. Уж я сама сняла, да спрятала подальше. А Гитлера, когда они уехали, она не велела сымать: «Пускай, говорит, повисит, так нужно…». а Мать Любки была еще не так стара, но, как многие простые пожилые женщины, смолоду неудачно рожавшие, она расплы- лась в бедрах и в поясе, и ноги у нее опухли в щиколотках. Она тихим голосом рассказывала Валько всю эту историю, и в о же время поглядывала на него вопроси- тельным, робким, даже молящим взглядом, он избегал встретиться с ней глазами. Она все говорила и говорила, будто ста- ралась отсрочить момент, когда он скажет ей то, что она боялась услышать, Но те- перь она рассказала все и с ожиданием, волнуясь и робея, посмотрела на Валько. - Может, осталась у вас, Евфросинья Мироновна, какая ни на есть мужняя оде- жа, попроще, - хрипло сказал Валько,- то мне вроде в таком пиджаке и шарова- рах при тапочках не дюже удобно, -- сра- зу видать, что ответственный,усмехнулся он. Что-то такое было в его голосе, что Ев- фросинья Мироновна опять побледнела и Любка опустила руки с шитьем. Что же с ним? - спросила мать чуть слышно. Евфросинья Мироновна, и ты, Любка! тихим, но твердым голосом сказал Валько. - Не думал я, что судьба приве- дет меня к вам с недоброй вестью, но об- манывать я вас не хочу, а утешить вас мне нечем. Ваш муж и твой отец, Люба, и друг мой, лучше какого не было, Григо- рий Ильич, погиб, погиб от бомбы, что сбросили на мирных людей проклятые ка- ты… Да будет ему вечная память и слава в сердцах наших людей!… Мать, не вскрикнув, приложила к глазам угол платка, которым была повязана, и ти- хо заплакала. А у Любки лицо стало сов- сем белым, точно застыло. Она постояла так некоторое время и вдруг, точно из те- ла ее вынули стержень, на котором оно держалось, вся изломившись, она без чувств опустилась на пол. Валько поднял ее на руки и положил на кровать. По характеру Любки он ждал от нее взрыва горя, с плачем, слезами, и, может быть, ей было бы легче. Но Любка лежа- ла на кровати неподвижно, молча, с лицом застывшим и белым, и в опущенных угол- ках ее большого рта обозначилась горькая складка, как у матери. А мать выражала свое горе так естест- венно, тихо, просто и сердечно, как свойст- венно бывает простым русским женщинам. Слезы сами лились из глаз ее, она утира- ла их уголком платка или смахивала рукой, или обтирала ладонью, когда они затекали ей на губы, на подбородок. Но именно по- тому, что горе ее было так естественно, она, как обычно, выполняла все, что долж- на делать хозяйка, когда у нее гость. Она подала Валько умыться, засветила ему второй ночник и достала в сундуке ста- рую гимнастерку, пиджак и брюки мужа, какие он носил обычно дома. много тесновато ему, но он почувствовал Валько взял ночник, вышел в другую комнату и переоделся. Все это было не- себе свободнее, когда влез в эту одеж- ду: теперь он выглядел мастеровым, од- ним из многих. Он стал рассказывать подробности гибели Григория Ильича, зная, что, как ни тяже- лы эти подробности, только они могут дать сейчас близким жестокое, сладкое в горечи своей утешение слалкое в сам взволнован и озабочен, он долго и много ел и выпил графин водки. Он целый день провел без пищи и очень устал, но вес-таки поднял Любку с постели, что- бы поговорить о деле. B. СМИРНОВА ПОЛКОВОДЕН Действующие лица пьесы К. Тренева напечатаны в два столбца: две шеренги почти сплошь исторических лац, весь блестящий генералитет русской и француз- ской армий 1812 года -- друг против дру га, как в жизни, как в истории, как в зна- менательном историческом единоборстве гения великого народа с гением завоева-  тенной в исторические события личной ин- триги (если не считать коротенького лю- бовного эпизода Маши с Ваней), ни чьей… то отдельной судьбы - только судьба ро- дины и два основных и главных героя- народ и полководец. Казалось бы, что драматург по рукам, по ногам связал себя историей. Там, где теля. Места действия тоже почти все истори- ческие, определены лаконично и точно: «На Бородинском поле накануне сраже… ния», «Ставка Наполеона», «Бородинский бой», «Багратионовы флеши», «В Горках», «Фили», «Кабинет Наполеона в Кремлев- ском дворце», «Ставка Кутузова» и пр. В пьесе нет вымышленного героя - ни глав- ного, ни второстепенного, ни хитро впле… события взвешены на весах времени, где суд истории уже сказал свое слово, труд… но построить драму с какими-то новыми де-взаимоотношениями, со своей оценкой, найти новый, исгорией не установленный конфликт. Недаром большинство историче- ских пьес обычно сбиваются на хронику. Но в хронике Тренева сугубая историч- доб-ность персонажей и событий - одно из условий литературной задачи, которую по- ставил перед собой автор Эту свою зада- чу драматург решает, как нам кажется, даже с некоторым задором, как бы с вы… зовом. Читатель знает и из истории, и по романам события и людей 1812 года, ви- дел на разных сценах ставший уже кано- ническим образ Кутузова, Тренев как бы говорит читателю: вот тебе и Бородин- ское поле, и бой и совет в Филях, и став- ка Наполеона, и Мюрат в перьях, и мужик с рогатиной - все, что ты уже знаешь с детских лет… Блестящая галлерея истори- ческих портретов оживает, монументы, около которых мы играли в детстве, схо… дят с пьедесталов и ведут войну, Мы уз- наем знакомые лица вот горячий, от- крытый Давыдов, отважный Багратион, хитрый казак Платов, острый на язык Ер. молов, вот «непонятая душа» - Барклай де Толли. И мы радуемся, что они именно такие, как мы о них думали, какими мы

как он огрубел за время своих скитаний, но не эта грубость оскорбляла ее, а его недоверие к ней. -Закурить у вас, конечно, не найдет… - Найдется-Она прошла на кухню и в году, сушил и, по мере надобности, мелко крошил бритвой на трубку. Они молча сидели за столом,-Сергей, весь окутанный дымом, и Любка. В ком- нате где Любка оставила мать, попреж- нему было тихо, но Любка знала, что мать не спит, плачет. - Я вижу, у зас горе в доме. По лицу вижу, Никогда ты такой не была, - мед- ленно сказал Сергей. Взгляд его был по- лон теплоты и нежности, неожиданной в его грубоватом красивом лице. - У всех сейчас горе,--сказала Любка. … Коли б ты знала, сколько я насмот… релся за это время крови! сказал Сергей с великой тоскою и весь окутался клу- ведикой тоскою и весь окут на парашютах,ткнулись мы ту- да, сюда, все явки завалены. Завалены не потому, что кто-нибудь предал, а по- тому, что он, немец, таким частым бред- нем загребал-тысячами, и правых и ви- новатых, ясно, кто мало-мальски на по- дозрении, в тот бреденъ попадался… В шахтах трупами стволы забиты! с вол- нением говорил Сергей--Работали мы по- рознь, но связь держали, а потом уж и концов нельзя было найти. Напарнику моему шеребили руки и отрезали язык, была б и мне трубa. Да тут стало изве- стно, что немцы уже на Дону, к на мои позывные уже никто не отвечал. Пере- датчик я сдал в подпольный обком, их- нему радисту, и решили мы уходить до- мой, и вот шли… Как я за тебя-то вол- новался!- вдруг вырвалось у него из са- мого сердца,-А что, думаю, если забро- сили тебя вот так же, как нас, в тыл к врагу и осталась ты одна? А не то зава- лилась, и где-нибудь в застенке немцы твою душу терзают,- говорил он глухо, сдерживая себя, и его взгляд уже не с выражением теплоты и нежности, а со страстью так и пронзал ее. - Сережа!---сказала она.--Сережа!---И опустила свою золотистую голову на руки. Большой, с набухшими жилами, рукою он осторожно провел один раз по ее го- лове и руке. … Оставили меня здесь, сам понима… ешь зачем… Велели ждать приказа, и вот скоро месяц, а никого и ничего, тихо говорила Любка, не подымая головы. Немецкие юфицеры лезут, как мухи на мед, первый раз в жизни выдавала себл не за того, кто есть, чорт знает что вы- творяла, изворачивалась, - противно, и сердце болит за самое себя, А вчера лю- ди, что с эвакуации вернулись, сказали отца убили немцы на Донце во время ,бомбежки,--говорила Любка, покусывая свои яркокрасные губы. Солнце всходило над степью, слепч- щие лучи его отразились от этернитных крыш, тронутых росою. Любка вскинула голову, тряхнула кудрями. Надо уходить тебе. Как думаешь жить? Как и ты. Сама же сказала, мы с одного дерева листочки, сказал Сергей с улыбкой. Проводя Сергея через двор, задами, Любка быстро привела себя в сорядок, одевшись, впрочем, как можно проще: ее путь был на Голубятники, к старику Кон- дратовичу.

Девичий звонкий голос громко, на ве а весь двор спросил: Послушаолег Коше- вой не в этом доме живет? отвечал часовой у крыльца. пропусти нас или позови какого-нибудь на- стоящего русского человека, говорил звонкий девичий голос. Дядя Коля и Олег, переглянувшись, вы- сунули из сарая головы. Перед немецким часовым, немного даже растерявшимся, у самого крыльца стояли две девушки. Та из них, что разговаривала с часовым, была такой яркой внешности, что и Олег и Николай Николаевич обратили внимание прежде всего на нее. Это впечат- ление яркости шло от ее необыкновенно броского, пестрого платья: по небесно-голу- бому крепдешину запущены были какие-то красные вишенки, зеленые горошки и еще блестки чего-то желтого и лилового, Утреннее солнце блестело в ее волосах, уложенных спереди золотистым валом и ниспадавших на шею и плечи тонкими и, должно быть, тщательно продуманными между двух зеркал кудрями. А яркое пла- тье ее так ловко обхватывало ее талию и так легко, воздушно облегало ее стройные полные ноги в прекрасных телесного цвета чулках и в кремовых изящных туфельках на высоких каблуках, что от всей девушки исходило ощущение чего-то необыкновенно естественного, подвижного, легкого, возду- шного. В тот момент, когда Олег и дядя Коля выглянули из сарайчика, девушка сделала попытку взойти на крыльцо, а часовой, стоявший сбоку крыльца с автоматом на одной руке, другой рукой преградил ей путь. Девушка, нисколько не смутившись, не- брежно хлопнула своей маленькой белой ручкой по грязной руке часового, быстро взошла на крыльцо и, обернувшись к под- руге, сказала: … Ниночка, иди, иди… Подруга заколебалась. Часовой вскочил на крыльцо и, расставив обе руки, загоро- дил девушке дверь. Автомат на ремне сви- сал с его толстой шеи. На небритом лице немца застыла улыбка самодовольно-глу- пая, оттого что он выполнял свой долг, и в то же время занскивающая, оттого что он понимал, что только девушка, имеющая на это право, может так обращаться с ним. - Я - Кошевой, идите сюда, - сказал Олег и вышел из сарайчика. Девушка резко обернула голову в его сторону, одно мгновение смотрела на него прищуренными голубыми глазами и почти в то же мгновение, стуча своими кремовы- ми каблучками, сбежала с крыльца. Олег поджидал ее, большой, со своими широкими плечами и опущенными руками, глядя ей навстречу с наивно-вопроситель- ным добрым выражением, будто говорил: «Вот я и есть Олег Кошевой… Только об- ясните мне, зачем я вам нужен: если для доброго, то пожалуйста, а если для зло- го то зачем же вы меня выбрали?…» Де- вушка подошла к нему и некоторое время смотрела на него так, будто сличала с фо- тографией. -Правильно: Олег… - точно для са- мой себя, с удовлетворением подтвердила первая девушка. - Нам бы поговорить на- едине, - и она чуть подмигнула Олегу голубым глазом. Олег, заволновавшись и смутившись, про- пустил обеих девушек в сарай, Девушка в ярком платье внимательно посмотрела на дядю Колю прищуренными глазами и с удивленно-вопросительным выражением пе- е- ревела их на Олега. Можете говорить при нем все, так же, как и при мне, -- сказал Олег. Нет, у нас дело любовное- правла, Ниночка? - обернувшись к подруге, с лег- кой усмешкой сказала она. Выждав, когда шаги дяди Коли отдали- лись по двору, девушка с голубыми глаза- ми приблизила лицо свое к Олегу и ска- зала: - Я -- от дяди Андрея… - Смело вы… -- К-как вы немца-то! - помолчав, сказал Олег с улыбкой. Ничего, немец любит, когда его бьют!… - Она засмеялась. - А к-кто вы будете? Любка, - сказала девушка в ярком душистом крепдешине. 2. Люба Шевцова принадлежала к той груп- пе комсомолок и комсомольцев, которые еще в начале года были выдвинуты в рас- поряжение партизанского штаба для ис- пользования в тылу врага. Она заканчивала военно-фельдшерские не курты и собиралась уже отправиться на фронт. Но ее перебросили на курсы ради- стов, там же, в Ворошиловграде, о указанию штаба она скрыла это от и от товарищей и всем говорила и курсах военных фельдшеров. То, что ее тайной очень нравилось Любке. Она была «Любка-артист- ка, хитрая, как лиска», она всю жизнь иг- рала. Когда она была совсем маленькой девоч.синьи   кой, она была доктором. Она выбрасывала за окно все игрушки, а всюду ходила с сумкой с красным крестом, наполненной бинтами, марлей, ватой, … беленькая, тол- стенькая девочка с голубыми глазами и ямочками на щечках. Она перевязывала своего отца и мать и всех знакомых, взрос- лых и детей, и всех собак и кошек. Мальчик старше ее, босой, спрыгнул с забора и распорол ступню стеклом от вин- ной бутылки. Мальчик был из дальнего двора, незнакомый, и никого из взрослых не было в доме, чтобы помочь ему, а ше- стилетняя Любка промыла ему ногу и за- лила иодом и забинтовала. Мальчика зва- ли Сережа, фамилия его была Левашов. Но  он не проявил к Любке ни интереса, ни благодарности. Он больше никогда не по- являлся в их дворе, потому что он вооб- ще презирал девчонок. А когда она начала учиться в школе, она училась так легко, весело, будто она не на самом деле училась, а играла в уче- ницу. Но ей уже не хотелось быть докто- ром или учителем, или инженером, а хо- телось быть домашней хозяйкой и, за что бы она ни бралась по дому, - мыла полы или делала клецки, - все получалось у нее как-то ловчее, веселее, чем у мамы. Впрочем, она хотела быть и Чапаевым, именно Чапаевым, а не Анкой-пулеметчи- цей, потому что, как выяснилось, она тоже презирала девчонок. Она наводила себе ча- паевские усы жженой пробкой и дралась с мальчишками до победного конца. Но когда она немножко выросла, она полю- била танцы: бальные русские и загра- ничные, и народные - украинские и кав- казские. К тому же у нее обнаружился хороший голос, и теперь уже было ясно, что она будет артисткой. Она выступала в клубах и под открытым небом в парке, а когда началась война, она с особенным удовольствием выступала перед военными, Но она совсем не была артисткой, она олько играля в артистку она просто не могла найти себя, В душе ее все время точно переливалось что-то многоцветное, играло, пело, а то вдруг бушевало, как огонь. Какой-то живчик не давал ей по- коя, ее терзала жажда славы и страшная сила самопожертвования, и безумная отва- га и чувство детского, озорного, пронзи- тельного счастья. Что-то все звало и звало ее вперед, все выше, чтобы всегда было что-то новое и чтобы всегда нужно было к чему-то стремиться. Теперь она бредила подвигами на фронте, - она будет летчи- ком или военным фельдшером, на худой конец, но выяснилось, что она будет раз- ведчицей-радисткой в тылу врага, и это, конечно, было лучше всего.

-Сергей Левашов стоял у порога, не ре- шаясь войти в комнату, такой он был пряз- ный и запыленный, небритый, в одежде не то шофера, не то монтера.с комдтобласти рым - и окна, и мебель, и лица. - Умыться хочешь? … У наших немцы стоят, не знаешь? … спрашивал Сергей, пока она, быстро снуя из комнаты в сени и обратно, принесла ведро воды, таз, кружку, мыло. - Не знаю, Одни уходят, другие при- ходят. Да ты скидай свою форму, не стесняйся! Он был так грязен, что вода с его рук и лица стекала в таз совсем черная, Но юбке было приятно смотреть на его широкие сильные руки и на то, как он энергичными мужскими движениями намы лизал их и смывал, подставляя горсть, У него была загорелая шея, уши большие и красивые, и складка губ мужественная и красивая, и брови у него были не спло- шные, они гуще сбирались у переносицы, даже на самом переносье росли. Он фыркал, плескал на лицо себе и ничего не рассказывал ей. Ты же пришел ко мне, значит, по- верил. Чего ж теперь мнешься? Мы с то… бой с одного дерева листочки, говорила она тихо и вкрадчиво. … Дай полотенце, спасибо тебе, … сказал он. Любка замолчала и больше ни о чем не спрашивала его. Голубые глаза ее при- няли холодное выражение Но она попреж- нему ухаживала за Сергеем, зажгла ке- росинку, поставила найник, накрыла гостю поесть и налила водки в графинчик. - Вот этого уже несколько месяцев не пробова., сказал он, улыбнузшись ей. Он выпил и принялся жадно есть. Уже развидняло. За слабой серой дым- кой на востоке все ярче розовело и уже чуть золотилось. - Не думал застать тебя здесь. Зашел наугад, а оно - вон оно как…- медленно размышлял он вслух. В словах его был как бы заключенво- прос, каким образом Любка, учившаяся вместе с ним на курсах радистов, оказа- лась у себя дома. Но Любка не ответила ему на этот вопрос. Ей было обидно, что Сергей, зная ее прежней, мог думать, что она, взбалмошная девчонка, капризничает, а она страдала, ей было больно. где? -- расспрашивал он. Ты ж не одна здесь? Отец, мать - Тебе разве не все разно, холодно отвечала она. Случилось что? - Кушай, кушай,--сказала она. Некоторое время он смотрел на нее, потом снова налил себе стаканчик, выпил и продолжал есть уже молча. Спасибо тебе,-сказал он, окончив и утеревшись рукавом. Она видела, 

Она ушла во-время. В дверь их дома страшно застучали, Дом стоял поблизос- ти от Ворошиловградского шоссе, это стучались на постой немцы.

Валько, расставшись со своими спутника- ми, весь день пролежал в степи и, только когда стемнело, вышел балкой на дальнюю окраину Шанхая и кривыми улочками и за- коулками пробрался в район шахты № 1-бис. Он хорошо знал город, в котором вырос. Он опасался того, что у Шевцовых сто- ят немцы, и, крадучись, с тыла через забор- чик проник во двор и притаился возле до- машних пристроек в надежде, что кто-ни- будь да выйдет на двор. Так просидел он довольно долго и начал уже терять терпение. Наконец, хлопнула наружная дверь, и женщина с ведром ти- хо прошла мимо Валько. Он узнал жену Шевцова, Евфросинью Мироновну, и вышел ей навстречу: - Кто такой, боже мой милостливый! -  сказала она Валько приблизил к ней она ун обросшее уже щетиной лицо, и - То ж вы?… А где ж… - начала было она, Если бы не ночная полутьма, в кото- вона серой лымки, затянувшей небо, жно было бы видеть, как все лицо Евфро- Мироновны покрылось бледностью. Обожди трохи. И фамилию мою за- будь. Зови меня дядько Андрий. У вас немцы стоят? Ни?… Пройдем в хату, хрипло сказал Валько, подавленный тем, что он должен был сказать ей. Любка - не та нарядная Любка в ярком платье и в туфельках на высоких каблуках, которую Валько привык видеть на сцене клуба, а простая, домашняя, в дешевой кофточке и короткой юбке, босая, встала ему навстречу с кровати, на которой она сидела и шила. Золотистые волосы сво- бодно падали на шею и плечи, Прищурен- ные глаза ее, при свете ночника казавшие- ся темными, без удивления уставились на Валько. Валькю не выдержал ее взгляда и рассе- янно оглядел комнату, еще хранившую следы достатка хозяев. Глаза его задержа- лись на открытке, висевшей на стене у из- головья кровати. Это была открытка с пор- третом Гитлера. -Не подумайте чего плохого, товарищ Валько, - сказала мать Любки. - Дядько Андрий, - поправил ее Валь- ко. Чи то - дядя Андрей, - без улыбки с поправилась она. Любка спокойно обернулась на открытку Гитлером и презрительно повела плечом. - То офицер немецкий повесил, - по- яснила Евфросинья Мироновна. - У нас тут все дни два офицера немецких стояли, только вчера уехали на Новочеркасск. Как только вошли, так до нее «русский вушка, красив, красив, блонд», смеются, все ей шоколад, печенье. Смотрю, берет чертовка, а сама нос дерет, грубит, то за- смеется, а потом опять грубит,- вот ка- кую игру затеяла!- сказала мать, с рым осуждением по адресу дочери и полным доверием к Валько, что он все поймет, как нужно. Я ей говорю: «Не шути с огнем». А она мне: «Так нужно». Нужно ей так,- вот какую игру затея- ла! - повторила Евфросинья Мироновна. с - И можете представить, оварищ Валь- ко… - Дядько Андрий, - снова поправил Валько. ее … Дядя Андрей… Не велела мне им го- ворить, что я ее мать, выдала меня за свою экономку, а себя - за артистку. А родители мои, - говорит, - промышленни- ки, владели рудниками и их советская власть в Сибирь сослала. Видали, чего придумала? Да, уж придумала, - спокойно ска зал Валько, внимательно глядя на Любку, которая стояла против него с шитьем в руках и с неопределенной усмешкой смот- рела на дядю Андрея.

Иллюстрации художника Д. Митрохина к книге Ги де Мопассана «Жизнь» (Гослитиздат).  таким образом и настоящую позицию рус- ского человека и подлинный русский стиль поведения. Образ Кутузова - несомненная удача Тренева- Портретная галлерея сподвижников На- полеона оживлена Треневым с большим мастерством. Уменье коротко и метко оха рактеризовать каждый, даже незначитель- ный персонаж, найти выразительные чер- точки, живые слова для каждого - одно из наиболее сильных качеств Тренева, как драматургического писателя. Все эти Бос- се, Бесьер, Бертье, Брусье отличаются друг от друга разным отношением к про- исходящему, у каждого из них своя по- зиция, своя мысль, свой лейтмотив - от приторной, все замазывающей, беззаботной придворной лести Боссе до горького сознания непоправимой ошибки у Коленку- ра. Из их разноголосого хора как бы вы- растают смущение и растерянность Напо- леона перед «загадочной» страной, вынуж- дающей великого императора впервые от- ступить - «отступить перед отступающей армией». Все его военное искусство ока- залось бессильным против «чужого разгне ванного народа», и Наполеон у Тренева бездейственен и почти безличен. Великолепной иронией совершенно во французском духе звучит конец третьей картины. Боссе: Надеюсь, это еще не отступление великой армии? Коленкур: О, нет, это только бегство великой армии. В пьесе очень мало солдат, и француз- ских и русских; с этим, пожалуй, можно примириться, принимая во внимание исто- рическую портретность «Полководца». Но все же замысел пьесы, основная ее установка требовали показа воюющего «разгневанного народа». И тут одной «пар- тизанской» картины (девятой) да разго- вора Кутузова с Хролом-медвежатнк- ком кажется недостаточно, Тем более, что драматург в этих «народных» сценах из- меняет вдруг тому благородному русскому стилю, который он утверждает в образе Кутузова, и крестьяне в пьесе словно со- шли с ростопчинских лубочных картин 1812 года и говорят они «скоморошьим» языком ростопчинских афишек. Это тем более досадно, что в других своих пьесах именно для персонажей народных - сол… дат, матросов, крестьян - Тренев умел найти и выразительность, и юмор, и прав… дивые жизненные черты, и чудесную рус- скую речь. 3 Литературная газета № кусство диалога, искусство словесного поединка, где каждая реплика - выпад, удар, парирование, нападение или за- щита. Очень выразительна в этом смысле (и нова в смысле исторической трактовки) сцена прощания Кутузова с Барклаем, ко- торый вынужден покинуть армию. Раз- говор идет на ходу, быстро, очень лако- нично. Барклай говорит с горечью, Куту- зов суховато, осторожно: Барклай: Смерть была бы легче. Кутузов: Знаю, вы этого облегчения на Бородинском поле так искали. Барклай: Не нашел. Кутузов: Видно, бог нас бережет для чего-то. Барклай: Ни богу, ни людям я не уго- дил. га. Кутузов: Видно, плохо узнали друг дру… И только, когда Барклай говорит, что понял тайну Кутузова, ибо командующий скрыл от французов настоящую дорогу отступления, сделав вид, что приказал ар- мии отступить на Рязань (тоже новое в пьесе), только тогда Кутузов оживляется, смягчается. Кутузов (улыбнувшись): Ну, ну, наде… юсь, ваша подушка нема, как могила- Барклай: Да, но есть еще одна особа, которая все расскажет. Кутузов (в тревоге): Кто? Барклай: История. Кутузов: Ну, это уж после могилы. Два полководца поняли друг друга и заговорили уже, как товарищи: перед ли цом одного общего дела спасения России утихает недавняя вражда, и они расста- ются примиренными, Один не сумел вы- полнить задачи, другой нашел ей реше- инс Кутузов у Тренева - человек, хоро… шо сознавший свою задачу и выполняю- щий ее со всей страстью, со всем напря- жением воли и сил …Сам народ всем ответит. Всем сестрам по серьгам: Видишь, как мы обрастаем на- родом, говорит он Коновницыну - и приказывает: - Отступать всю ночь Время на нас будет работать, если… мы будем на него работать. Оно хитрей всех. Кутузов: Трудно им угодить. Барклай: Божья справедливость и люд- ская несправедливость невыносимы. Я про… езжал через дород, и толпа, узнав меня, камнями разбила стекла в моей карете. За что? Кутузов русский человек, и драма. тург показывает это, многозначительно поставив его между двух огней- между «истинно-русским» немцем Беннигсеном, и «скоморохом» Ростопчиным, определив

 я С первого выхода Кутузова до заклю- чительного монолога - это командир, че… ловек военного ума, военных знаний и большого военного темперамента. В нем нет привычной нам по Толстому дряхло- сти, грузности, слезливости, а сонливость «старческая забывчивость», в которой упрекает его Беннигсен,-только уловка, чтобы отвязаться от тех, кому он не до- веряет. Он мягок, нежен с теми, кому ве… рит, но он может быть резким, даже же- стким с теми, кто мешает, кто стоит на дороге, как с Беннигсеном, которого он приканчивает буквально одной фразой. Он резко обрывает Вильсона, когда тот пы- тается ему советовать. Вильсон: Когда речь не об отдельных солдатах, а о судьбе всего отечества, то бы советовал… Кутузов: О судьбе моего отечества я хотели их видеть. Ведь в искусстве нас может радовать не только новизна, неожи- данность, открытие, но и искусный показ того, что нам известно. Из суммы всех этих исторических известностей, показан- ных остроумно и лаконически, Тренев со- здает обстановку, которая помогает ему открыть нам и то новое, главное, ради че- го написаны все эти сцены: своего Куту- зова. и с посоветуюсь с моими соотечественниками и тем, кто мне вверил эту судьбу. Вильсон (резко): Здесь речь о судьбе вверял, сэр. В сцене с Лористоном, привезшим ему письмо Наполеона с предложением о ми- ре, Кутузов вежлив с послом императора французов; но в нем нет и следа светской любезности, он разговаривает с врагом, «забравшимся в его дом» он еле сдержи- вается, чтобы не быть резким, он уже чув- ствует себя победителем, он почти вы- провяживает растерянного Лористона. В пьесе есть другая сцена встречи с врагом, - очень любопытная параллель сцене с Лористоном, как бы вариация те- мы, данная раньше и в другой тонально- сти. Мюрат приезжает к Платову жало- ваться на казаков, которые «воюют не по- рыцарски», а Платов грубо разыгрывая возмущение, подобострастие, ралушие, ловко водит короля неаполитанского за нос и вышучивает. Нет, Кутузову не до вселенной, князь. Кутузов: Судьбу вселенной мне никто не шуток с Лористоном! В этих сценах Тренев показал нам ис-



16