Герой Советского Союза генерал-майор П. ВЕРШИГОРА ШУТЬ ША БЕРЛИН В эти лни победы, когда над Берлином реют наши победные знамена, мне вспоми- наются некоторые эпизоды из партизанской жизни. Первые дни пребывания моего в отряде совпали с подготовкой к рейду. Наш слав- ный командир — Ковпак, за которым уже в начале немецкой оккупации родной Ук- раяны закрепилась репутация смелого рей- дового командира, получил от товарища Сталина новое боевое ‘задание. Такого рей- да по тылам врага еще не было в историн.` Ковнак, прилетевший из Москвы, каж- дый день рассказывал нам о своей знаме- нательной встрече с товарищем Сталиным. Вот этот его рассказ, повторявшийся во многих вариантах и интонациях, но всегда верный к точный, когда он передавал слова Сталина, воодушевлял и поднимал партизан. Цепкая память старика схватила каждое слово, каждый жест товарища Сталина. И как бы раздвигался лес и переносил нас в невидимый кабинет в Кремле, где в то время, в дни Сталинградской битвы, реша- лись судьбы войны. Во время подготовки к рейду все стара- тельно несли свои обязанности. Это были. замечательные дни осени 1942 года. Лес осыпал палатки партизан багрово-красны- мити яркожелтыми листьями. Прошли пер- вые осенние дожди. Вечёра были теплые, а утром подмораживало. Долгие вечера про снживали мы у костров, отдыхая после трудового дня. В разведке был парень с феноменальной памятью — политрук Ковалев, Каждый вечер, с 7—8 часов, начинал он тихим, ров- ным голосом на память рассказывать почти слово в слово прочитанные им книги, н эти рассказы продолжались иногда до рас- свёта. Вначале это были фельетоны Шей- нина с четвертой страницы «Известий», рассказы Чехова, пьесы неизвестных мне авторов. А однажды вечером он начал рассказывать «Анну Каренину». Автомат- чик Бережной н разведчик Горкунов, за- таив ‘дыхание, слушали равномерно жур- чавший голос. Ветер шумел в верхушках елей и ясеней, осыпались листья, От’явленные смельчаки Илья Краснокутский, Князь, Намалеван- ный, Мудрый и Семенистый, затаив дыха- ние, переживали некогда пережитое героя: ми Льва Николаевича Толстого, Мне, работнику искусств, работавше- му до войны на театре и в кинема- тографии, было особенно радостно наблю- дать среди суровых будней войны эту тягу к родной литературе, к родному искусству». которая` всегда так сильна была в нашем народе: Первая ночь рейда и несколько после- дующнх были временем сплошных откры- тий к удивлений. Нам нужно было проходить’ мимо г. Кро- левца, имя которого носил один из наших отрядов. Ковпак вдруг вызвал к себе командира батареи Анисимова и сказал ему: р : — Ну, вот, слухай, Теперь за тобый сло- во. Все жалуешься, что повозок у , тебя богато, снаряды лишние возишь. Сегодня всей батареей станешь заслоном на шляху слева от Кролевца И как колонна до сере- днны дойдет, как будет проходить моя по- возка, я свистну, а ты 60 снарядов по Кро- левцу ударишь, и, хитро пощипывая бородку, добавил: — Только имей в виду — мои разведчики будут по местечку ша- стать, шухер немцам робить будут, н куда попадут. твои снаряды, я знать точно буду. Поняв? ae Майор Анисимов козырнул и побежал к батарее подготовлять данные для стрельбы. В ночном марше, не доходя километров десять ло Кролевца, колонна заблудилась. Кто-то из кролевецких партизан, претендо- вавших на знание местности; вызвался ве- сти нас, сбился ночью на перекрестке, вы- вел колонну на несколько километров в сторону и совсем сбился с пути. Горкунов, который вел в ту ночь колонну, здорово рассердился, и от этого проводник оконча- тельно запутался и сказал: — Хоть стреляйте, братцы, а ‘где мы, я Зараз не знаю. Я с разведчиками нащупал невдалеке одинокую хату-хуторок. Обрадовавшись, мы подняли < печки мужака. Му- жик мялся. мычал что-то непонятное. В это время из-за печи вышла бойкая баба, вни- мательно слушавшая наши разговоры, Мы пробовали сориентироваться по карте, но, как бывает ночью, не могли найти отправ- ной точки, Баба иронически улыбнулась и сказала: — Мужик може дома сидии, а я, хлопщ, понимаю, куда вам треба, и вас выведу. — Откуда же вы поннмаете, тетенька? — спросил я. -: Ну, ефльки я вашего брата когда из окружений выходили. — Нам не в ту сторону, мамаша. Она удивленно посмотрела на. меня и вдруг, улыбнувшись, спросила: — Не в ту сторону, а в какую же? . — На запад, — ответил кто-то из развед- 4HKOB, ‘ — Це ж куда? Мабуть до Кролевца?— спросила она. — Так я туда тоже дорогу вывела, ночи осени 1942 года дорог — 3-9, не знаешь, тетка, — засмеялся разведчик. — Нам подальше. — Да куда ж вам? Я кругом все дороги знаю, — не унималась бойкая тетка. — Нам дорогу до Берлина надо; — ска- зал Митя Черемушкин, вологодский охот- ник, лучший разведчик Ковпака. Е Женщина, ничуть не смутившись, затара- торила: — Таяжи кажу, дойдете до Климовщ, а потом звернете праворуч, а там будет м!ст через Десну, а як выйдете на м1ст, возьме- те л1воруч на шлях, а тим шляхом-шляхом, аж до Берлина. Это было в октябре 1942 года. Мы взяли ее проводником, и она действи- тельно мастерски воднла нас по дорогам. Она шла впереди колонны и не видела, сколько народа движется за ней, но когда ‘проходила мимо заставы на кролезецком перекрестке повозка Ковпака и послышал- ся его разбойничий свист, и беглым огнем ударила наша батарея по Кролевцу, жен- щина вдруг остановилась и посмотрела на- зад. Пушки били беглым, снаряды рвались в центре города. Она оглянулась и’ в свете начинавщихся пожаров увидела длинный ‘хвост колонны, на километры растянувшей- ся по пересеченной местности, и вдруг опу- стилась на колени. — Невже правда? — спросила она меня почему-то шопотом. — Невже фронт прый- шов? И зыдки ж вы тут взялись, соко- лики? . : : К нам прискакал связной от Ковпака и сказал мне и Горкунову;: — Старик ругается, чего колонна стала. — Шагом марш! — скомандовал Горку- нов. — Веди, тетка, веди, поскорей! Она поднялась и быстро пошла вперед, затем села верхом и все торопилась и рас- спрашивала нас. Я не отвечал на ее вопро- сы и, сидя на Буланом, думал. В эту ночь я многое понял. Я понял смысл нашего по- хода. Я понял, что он не только в том, что мы убьем ну-две сотни фрицев, взор- вем мосты, пустим под откос эшелоны, но он еще и в том ‚что мы вселяем надежду в сердца сотен тысяч советских людей, ко- торые дни и ночи ждут и верят, что придет Красная Армия. Поднять дух наших людей, убить страх неред фрицами в душах тех, кто заколебалея,—это не менее важно, чем убить самого фрица. А какая уж тут сила, если по завоеванной ‘ими земле движется тысячная колонна вооруженных людей и громит их гнезда из пушек. . Эти 60 снарядов, выпущенных по местеч- ку Кролевец, сыграли свою роль. Ковпак действительно был мастером партизанской борьбы, потому что он учитывал не только конкретные факты войны — бой, диверсию, но также и тот резонанс, который даст. этот бой в народе. С этой ночи наш рейд ло Днепра и за Днепр был похож на снежный ком, лавину, катящуюся с гор. Паника, которую подняли в Кролевце рвавшиеся там снаряды, по про- водам телефонов и телеграфов покатилась дальше и дальше... Народная молва гнала обожравшихся трусливых тыловых немцев. Они взывали о помощи. Народная молва превратила нас в победоносную армию. Нас оказалось уже 30 или 40 тысяч. С нами шли танки, нас сопровождали самолеты, И толстым гаулейтерам не спалось по ночам, их трясла лихорадка, они срывались Ha машинах в Чернигов, в Киев. А Ковпак, ко- торый до этого шел «с шелестом» по 15— 20 километров в ночь, сейчас ‘составлял маршруты по 60 километров, набирал темн рейда. Своим движением мы’ окрыляли` народ, пробуждалн его к борьбе. Где-то по бокам от нашего пути, по нашим следам, не ус- певая подняться одновременно с нами, вспыхивали, стихийно возникали партизан- ские группы: некоторые, догнав, приставали к нам, другие так и оставались не известны- ми нам, но уже действовали там, где прохо- дил Ковпак. Они подымали народ, потому что Ковпак осуществлял сталинское зада- ние, делал то, чо народ хоче». Когда наша разведка донесла нам рико- шетом отраженные сведения о том, что где- то движется 40-тысячная армия с пушками, танками, самолетами и я, по’ неопытности не уловив смысла этого сообщения, доло- жил Ковпаку, он вдруг весело, по-ребячьи засмеялся и сказал: — Та це ж мы! Щоб я вмер, це мы! Я, смутившись, ответил; 4 : — А где же у нас танки, самолеты? Старик хитро посмотрел на меня, ‘торые кое-где Лом (ТВОРООВСКИЙ Светит месяц, мочь ясна, Чарка выпита до дна... Теркин, Теркин, в самом деле, ‚ Час настал, войне отбой, И как будто устарели Тотчас. оба мы с тобой. И как будто оглушенный, В наступившей тишине, ›_ Смолкнул я, певец смущенный, Петь привыкший на войне. ° В том беды особой нету: Песня, стало быть, допета, Песня новая ‘нужна, Дайте срок, придет она. —(- Я сказать. хотел иное, Мой читатель, други брат, . Как всегда, перед тобою Я, должно быть, виноват. Больше б мог, да было к спеху, Тем, однако, дорожи, ; Что, случалось, врал для смеху, Никогда не лгал для лжи. И, по совести, порою Сам вздохнул не раз, не два, Повторив слова героя, То-есть Теркина слова: «Я не то еще сказал бы, Про себя поберегу, , Я не так еще сыграл бы, ` Жаль, что лучше не могу». И хотя иные вещи В годы мира у певца Выйдут, может быть, похлеще Этой книги про бойца, Мне она всех прочих боле Дорога, родна до слез, : Как тот сын, что рос не в холе, А в годину бед и гроз... С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Теркнн, Подружились мы с тобой. Заключетельная глава поэмы. Серг Я видел только на экране развалины Дюнкерка и остов рейхстага, разрушенный Сталинград и сожженный Павловск, У меня глаз не опален масштабами, и, вероятно, именно потому так заметны и значительны для меня детали и кажущиеся мелочи. Путь Москва—Ленинград, который мне пришлось недавно совершить, сегодня _ле- жит в стороне от трассы героического ре- портажа. Солнце садится, и «красная стрела» в’езжает в зону, где когда-то были немцы. Пейзаж, как пейзаж. Как будто ничего с ‘ним не. случалось. Немцев давно прогнали; Возделаны поля. Прополоты огороды. ; И все-таки в закатных лучах есть некий ‘ неуловимый след. чего-то на ‚этом пейзаже: ‘какая-то особенная тишина, какая-то стран- ная оцепенелость. Как ни странно — это ощущение получаетбя не от развалин, ко- высятся среди деревьев. вокруг них убран, и они, как бы. умытые, рисуются пустыми отверстиями окон ‘на тихом вечернем небе. Иначе зы- глядят избушки кругом. Они почему-то чер- вые, встревоженные и кажутся сбившимися в кучу. Мх выбитые окна, ‘лишь кое-где прикрытые пластырем фанеры; кажутся. ши- роко, в испуге, раскрытыми глазами. Чем ближе к Ленинграду, тем больше следов разрушения, И тем ощутимее воз- рождение. Полоса обгорелых лесов. Влоль полотна железной дороги густо посажены незысо- кие ели. Их цвет — черный, рыжий, зеле- ный. Цвет сгоревшего, опаленного и воз- рождающегося. Зелень поглошает опален- ные рыжие деревца, перекидывается через сгоревшие черные стволы, тянется к жизни, Вдоль рельс — воронки, воронки. воронки... Я помню воронки около Вердена и изрытые войною поля Франции. На многие годы они сохранили ‘обнаженные, ° оголенные края голой земли... Воронки под Ленинградом кажутся затя- — Шо ж с того, что их нема, раз народ хочет, шоб они булы, значит, они есть. Эти эпизоды вспомнились мне сейчас, в дни победы. Я, как живую, вижу украин- скую простую женщину, нашего проводни- ка по дорогам Украины в те пасмурные осенние ночи 1942 года. А у нас от Брянских лесов до Карпат и до Варшавы! И все они верили, что наступит этот светлый день, день Победы. Вспоми- наю тех, кто вынес на своих плечах тяже- сти войны, — трудовой народ нашей родины. ` Вспоминаю того; © чьим именем и вы- полняя чьи предначертания, мы шли с Ков- паком и Рудневым, подымая народ Украи- ны на борьбу. против фашистов. И тех которые; не колеблясь и не сом- : ные сь указывали нам еще в те пасмур ты у на Берлин! lao ВАССВЕТ Нам, старшим, ие так уж много оста“ лось жить; но и Молодые до конца дней будут помнить 22 июня. Самая короткая НОЧЬ принесла самую длинную. Цвели 3 садах петуньи и левкой, анютины глазки, похожие на лилипутов, и полная скрытой страсти резеда. Цвели на лугах ромаш- ки, колокольчики, ‘одуванчики, льзчный ses. А на западе уже громыхали, рычали, выли вражеские танки; цветам того HIOHA нё суждено было доцвести. В эеленом Кашине школьница, перешед- шая в десятый класс, Ина Константинова, говорила: «Миша, ты знаешь стихи: «Так в WeOecax померкшая звезда чрез много лёт по смерти блещет миру...» Они не думали о смерти, они думали © первой любви. Миша погиб, защищая Кашин. Ина стала партизанкой, узнала пытки в геста“ по и умерла, прикрывая отход отряда, Писатель Василий Горбатенков вел дневник, он записал 22 wiowa: «После завтрака гу- ляем с Галюсей. Я показываю дочурке го- род, и я чувствую, как мне дорог каждый холмик, каждый куст. Вышли на Красно- знаменную, в двухстах шагах от нашэго лома. Что случилось? У под’езда соседи. Выступал Молотов...» Василий Горбатенков огиб на поле 608. ы Зачем з пишу об этом? Почему в дни торжества так часто думаю © чежых днях? Там — истоки победы; Да не за- сохнет кровь героев! место сожженных городов вырастут новые, но в сердце каждого останется горстка пепла. Ключ к познанию победы, родник вдохновения-—те голы горя! Человек жив и сладостью мела, и едкостью соли, и горечью полыни. Четыре года сражался наш нарол; KA- желся, Bee мы пропахли пороховым Ды- мом, пылью ‘переходов. гарью пожарищ. Есть у войны свои, законы; в бою трудно наблюдать или раздумывать. Четыре го- да мы, Пасатели, Kak A BE советские граждаме, жили, повинуясь этим зако нам. И когда говорят о достижениях CO- ветской литературы за годы войны, когда взвешивают на весах, если не вечности, то столетий, толстые и тонкие книги, мине хочется. напомнить © другом: © Берлине. Вместе с пехотинцами и < артиллерзста- ми. с авизконструкторами и летчиками, с танкистами и сталеварами в` Берлин при- или писатели, даже если они и не были никогда на фронте. О, разумеется, че на- писана «Война и мир»; но, говоря о дости- жениях. советской литературы, нельзя За- быть, что такое душевные. боеприпасы, что такое книга в сумке, статья, напи- санная кровью. Писатели ‘не похожи друг на друга.. В этом оправдание их бытия; по-разному мы работали в годы войны; но все мы можем сказать, что когда тишина казалась сча- стьем, когда матери отдавали Родине пер- венцев. когда дым ‘`Майданека застилал солнце. мы. писатели. не столько созда- вали литературу, сколько защищали ее; защищали культуру от фашизма, защища- ли от захватчиков родиую речь, родную землю, те места, по которым бродили ге- рои‘и героини классических романов; за- шищали героев и героинь еще не написан- ных книг. Одни писали романы, другие в землян- ках при свете коптилки составляли для армейских газет заметки о полвиге 153’ ведчика. Каждый делал, что мог. Пред- смертные письма Крымова прекрасно мож- но показать маловеру, который спраши- вает, чем обогатили в военные годы писа- тели. отечественную литературу. Крымв не написал романа’ о войне; но если бу- дут написаны хорошие романы, то это по- тому, что Крымов в 1941 году не думал о мирной работе, а, как миллионы его со- отечественников, жил одной волей, одной страстью: отстоять Россию. Не было в эти годы пчел, собиравших мед на цветочном Поле. Война брала все: и жизни н жар сердца. Однако не разо- ренным. а душевно обогащенным выходит писатель из боя: может быть, ему было He ло наблюдений и уж наверно не до от- бора: но он жил одной жизнью с надо сколько их было УСЫНОВ гивающимися ранами. Края обросли мохом; густой травяной покров спускается в их углубления, залитые темной, задумчивой водой, > Воронка втянута в пейзаж. Мох и травы или ее. Березы приняли ее в свою среду, болота и топи — в свою семью. Вре- мя залечивает раны. Другие «воронки» еще не залечены: это громадные золотые воронки пустых рам в пустынных залах Эрмитажа. Вчера еще Аничков мост тоже стоял ого- ленный — по четырем углам его высились четыре пустых пьедестала. Сегодня на них снова в бешеном порыве — четыре клод- товских коня. Еще не вынырнул на поверхность памят- ник Петру перед Инженерным замком. А дом, с ним страдал, с ним надеялся, с ним победил. Ящики его письменного стола мо- гут быть пустыми, — не пусто его серд- це. Теперь он начинает осмысливать пе-. режитое; он вправе задуматься над пере. житым. Толстой или Стендаль хорошо понимали военное искусство; понимали они также структуру общества, которое описывали; однако всего сильнее их привлекал ду-” шевный мир человека. О нашей победе бу- дут написаны тысячи книг; военные зай- мутся анализом операций. Экономисты сес- ветят роль планового хозяйства, резуль- таты индустриализации некогда отсталой России, значение колхозов. Кто, если He писатель, обследует душевный мир совет“ ского человека, его упорство, его мужест- во? В годы войны мы могли довольство- ваться регистрацией подвигов, описанием геройства; теперь подходит’ время не ге- ройства, а героев; нужно ‘показать не под- виг, а, человека, совершающего подвиг. Тем самым писатель возвращается к сво- ей стихии: к комплексу мыслей и чувст- вований, который мы называем дупюй, В легкие времена поступки порой могут об’ясняться привычкой, сетью условностей, случайностью. Не то в годы испытаний: как ни сильна организация общества, ко- гда дело доходит до смерти, человек 2е- шает наедине со своей совестью самые простые и самые большие вопросы. Поче- му не сдавались наши солдаты, попавшие в окружение? Что поддерживало крестьян Белоруссии или Ленимградской области, которые боролись в тылу У врага? Какая сила влохновляла защитников Сталингра- да? Здесь нельзя отделаться общими рас- суждениями, нельзя заменить портрет ико- ной и представить рядовую партизанку экзальтированной героиней, а сибиряка, стоявшего на смерть у Волги, романти- ком. Здесь нужен реализм, проникновение в толщь человека. ибо разговору со сво- ей совестью предшествовали десять, или двадцать, или триднать лет сознательной жизни. Мы победили фашистов, потому что были выше их сознанием. Мы победили Германию потому, что культура—не. рента, а творческий процесс. Мы победили гит- лерэвцев потому, чк, чегзерть века поры- ОТ АВТОРА Я забыть того не вправе, Чем твоей обязан славе, Чем и где помог ты мне, Повстречавшись на войне. От Москвы, от Сталинграда Неизменно ты со мной — Боль моя, моя отрада, Отдых мой и подвиг мой! Эти строки и страницы — Дней и верст особый счет, С ним от западной границы До своей родной столицы, И ог той родной. столицы -Всиять до западной границы, .A от западной ‘границы. Вплоть до вражеской столицы Мы свой делали поход! `Смыли весны горький пепел ‚Очагов; что грели нас. ; ‚С кем я не был, с кем я не пил В первый раз, в последний раз... `С кем я только не был дружен C первой встречи близ. огня. `Скольким душам был я нужен, Без которых нет меня. : ‚ ‘Скольких их на свете нету, `Что прочли тебя, поэт. . Словно бедной книге этой Много, много, много лет. ‚-И сказать, помыслив здраво: ` Что ей будущая. слава! `Что ей критик, умник тот, : Что читает без улыбки, Ищет, нет ли где ошибки, „Горе, если не найдет. ‚Не о том с надеждой сладкой Я мечтал, когда украдкой ‚На войне, под кровлей шаткой, По дорогам, где пришлось, Без отлучки от колес, `В дождь укрывшись плащ-палаткой, °`Иль зубами сняв перчатку На ветру, в лютой мороз, Заносил в свою тетрадку Строки, жившие вразброс. TUTTLE iAH острая игла’ самого замка уже пробила тря- пичный чехол, которым она была заботливо окутана в дни блокады. Она торчит золо- тым концом в Небо, как перевернутый зон- тик, прорвавший слиш i Л ея и ae и мирных интересов. И я вдруг вспоминаю, что вот на этой самой набережной восем- как золотая шпага, прорвавшаяся ножны. Золотому шпилю Инженерного замка за- видуют золотые рамы Эрмитажа. Картины. еще не подняты из подвалов; частью — еще в пути, частью — еще не распакова- ны. Фантастично это зрелище зал с зияющей пустотой золотых рам. Одни из них глядят со стен, другие составлены вдоль стен. И осторожная нога случайного посетителя проходит сквозь золотое обрам- ление, когда-то охватывавшее полотна ба- талий, конные фигуры полководцев, пыш- ную театральносжь исторических компози- ций. Еще какой-нибуль месяц, и этот неожиданный образ пустых галлерей наве- ки уйдет в прошлое — снова засверкают и заискрятся красками стены богатейшего на- шего собрачия памятников культуры и`жи- BORO H. ЛАунинград сегодня -= это безудержная кипучая деятельность. Скоро не останется ни одной царапины, ни одного следа пули на стенах домов Ленинграда. Ни одной зияющей пасти разбитого окна, ни одного обвалившегося угла, ни одного _ разрушен- ного цеха, ни одной обрушившейся крыши, И недаром кто-то вздумал поставить во- прос о том, чтобы сохранить какую-то часть фазрушений, как музейную древ- ность времен блокады. aA На набережной против Эрмитажа сидят дети. Отгадайте, о чем они разговаривают, глядя на необ’ятную ширину Невы. О вой- не? О военных кораблях. которые виднеют- ся на воде? О Гитлере? Или. о Берлине? Ничего подобного. Дети говорят о... ки- тах. $ Девочек интересует вопрос, можно ли в Неве увидеть кита. И с чувством гордого необ’ятных` 1 oo 9° Я мечтал о сушем чуде, Чтоб от выдумки моей На войне живущим людям Было, может быть, теплей. Чтобы радостью нежданной бойца согрелась грудь, Как от той гармошки драной, Что случится где-нибудь. Толку нет, что может статься У гармошки за душой Весь запас, что на два танца, — Разворот зато большой. И теперь, как ‘смолкли пушки, Предположим наугад, Пусть нас где-нибудь в пивнушке _ Вспомнит после третьей кружки С рукавом пустым солдат. Пусть в какой-нибудь коптерке У кухонного крыльца Скажут в шутку: «Эй, ты, Теркин!» Про какого-то бойца. Пусть о Теркине почтенный Скажет важно генерал, — Он-го скажет непременно, — Что медаль ему вручал. Пусть читатель вероятный Скажет с книжкою в руке: — Вот стихи, а все понятно, Все на русском языке... Я доволен был бы, право, И — негордый человек — Ни на чью иную славу Не сменил того вовек. Повесть памятной годины, Эту книгу про бойца, Я и начал с середины И кончаю без конца. С мыслью, может, дерзновенной Посвятить любимый труд Павших памяти священной, Всем друзьям поры военной, Всем сердцам, чей дорог суд. * и В О я: P O HARA WE превосходства мальчик O6 ACHAeT, HM, 4TO китам в Неве водиться не положено, Эти дети, только что вышедшие из BOH- ны, уже целиком дети мирного времени надцать лет тому назад я‹видел совершен- но таких Же детей. Их носы были выма- заны закопченными стеклами, и-они с лю- бопытством глядели в небо: дети наблю- дали’ солнечное затмение 1927: тода, Сперва смяет солнце. Потом. оно темнеет, По городу пробегает пронизывающий хо-. лод тени. Но тень проходит. И сно ва — ослепительный свет. tees Те самые детн, что пачкали свои HOCH” стекла, тень, 18 лет тому назад о закоптедые своими. руками прогнали зловещую грозно нависшую над’ Ленинградом.. Их руками освобожден этот великолеп- ный город. Их рукамн он возвращается к‘ великоленяю жизни, Их руками дана воз- можность новому поколению, ребят на чуд- ных вабережных.оего божественной реки об- суждать, почему в Неве не. водятся киты. И так: по всей. России, по всей. необ’ятной нашей стране. От края ло края с непреодо- лимым энтузиазмом, с безудержным напо- ром идет это возвращение к великой, пол- ноценной творческой жизни. Уже не робкий первый пушок возрож- дающейся жизни лежит на необ‘ятных про- сторах нашей родины. Уже колышутся пло- дозодные нивы, тучнеют стада, вырастают заводы, и в стуке топоров возрождается мирная жизнь. ; Великим вдохновением полна наша земля. Уловить это великое лыхание, этот вели- кий гимн возрождения, воплотить его в об- разы, в создания человеческого таланта и творчества — вот то, что надлежит сделать художникам Советской Страны. Страны юной, прекрасной, страны вечной молодос- ти и творческой радости. Страны великого и славного возрождения к марной жизни ив созидательному труду. a Иллюстрация художника В. Лодягина к книге В. Каверива «Два капитана» (Дет- Гиз). : о ipsa renner inte rare erm cart rt вов, горения, жертв, труда были посвяше- ны олному: формировке нового человека. Мне пришлось за годы войны разгова- ривать с тысячами пленных, через мои ру- ки прошли сотни немецких дневников, кз- исчислимое множество писем. Были сре- ди немцев интеллигенты и малообразован- ные люди, были убежденные злодеи и люди, в личной жизни способные на доб- рые поступки, были храбрецы и трусы. Что отличало всех солдат. и офицеров гитлеровской армий? Попрание любых, моральных норм, пренебрежение совестью, несоответствие между уровнем познаний специалиста и его чекультурностью, даже дикостью, автоматизм поступков, культ грубой силы и культ смерти, нелюбовь к познанию; переходящая в подлинную светобоязнь. Даже в годы немецких по- бед каждый, знакомый < внутренним MH- ром. гитлеровца, видел, что фашистская Германия обречена. Однако, обреченняя, она была необычайно сильна, одерживала одну победу за другой, поглощала гогу- дарства, задавила землю танками, занол- нила небо бомбарлировниками и, прослав- ляя смерть. думала не о своей смерти, а о смерти других. Были в те годы писа- тели Запада, которые отчаялись, позезили в торжество небытия. Нужна „была чекая, еще не разгаданная миром сила, которая повалила бы германского великана, и эта сила нашлась: сознание советского чело- века. Вот почему великие задачи стоят перед” нашими писателями: показать пер- вопричину победы; они могут показать это, описывая величайшие сражения, ОНИ могут показать это, и не упоминая о вой- не, ибо все, что будет написано искрея* но, с вдохновением, не от честолюбия, а от душевной необходимости, будет об’яс- нением нашей победы. 2 Нелавно в Париже покончил с собой писатель Дрие ля Рошелль: он застре- лился, когда перед ним предстали его бы- лые читатели. Предатель испугался свое- го. нарола, Много лет тому назад я. по- казал Дрие ля Рошеллю письмо, полу- ченное мною’ от уральского учителя, ко- торый, прочитав перевод одного из рома- нов Французского писателя, возмутился его пренебрежением к сознанию, к 960- знанию ценностей жизни, Дрие ля Po- шелль пошел с врагами Франции, кото- рые были и врагами жизни. Уральские учителя отстояли сознание культуру, отстояли живую жизнь; и те французские читатели, которые постучались в дверь предателя Дрие ля Рошелля, с призна- тельностью ‘думают © бойцах Урала. Писатели Франции и других стран, которые были захвачены немцами, вместе, co своими народами переживают радость освобождения, Однако есть в Этой радо- сти яд: ощущение долгих лет безсилья, измены одчих и покорности других, соз- нание, ‘что освобожденные когда-то быва- ли освободителями. Писатели Англии Америки радуются относительно’ легкой победе своих народов; однако и в этой радости есть грустный привкус: лю- ди He прошедиие через подлин- ные испытания, He знают вкуса счастья, нет у них уверенности в своей внутрен- ней силе. Море предохранило многие стра- ны от войск захватчиков, но каждый че- стный англичанин или американец пони- мает, какую роль сыграла в спасении культуры Советская Россия, он знает, что переместились духовные центры мира. Советские писатели должны призадумать- зя: их роль велика, они должны быть до- стойными своего народа; им много отпу- щено с них многое взыщется; здесь нельзя отделаться декларациями, общими местами, статистикой исписанных ‘Листов. Большому народу нужна. большая литера- Typa; и литература советского народа должна стать звездой для всех волхвов, для всех пастухов, для всех народов. Наивно думать, что великое затемнение, которое принес человечеству фашизм, кон- чилось одновременно с окончанием . затём- нения в европейских. столицах. Невеже- ство, свирепость, суеверие отравили мил- лионы сердец. Чтобы разгромить морально фашизм, мало судов и судей, нужны пи- сатели. мыслители. поэты, нужны книги, влохновляющие отроков и заставляющие задуматься людей, считавших себя зре- лыми, Мы знаем, какие’ неисчислимые несча- зтья принесли гитлеровцы нашей Родине. Страшное зрелище представляет вся Ев- ропа: развалины, нищета, голод. ‘Зойна кончилась, а в ряде стран уменьшают Вас. ГРОССМАН \вожные вести шли из полков. позвонил командующий армией. Силя на и ТРУД ПИСАТЕЛЯ ° Как-то, года два назад, мне пришлось побывать на командном пункте командира одной стрелковой дивизии. Положение бы- ло сложное, командиру было не до pa3- говоров со мной. Противник, злой и силь- ный, бил всей мошью своей артиллерин, молотил авиацией, таранил танками наш передний край. Кой-где оборона наша дрог- нула. Напряжение на командном пункте было необычайное, лица людей суровы и пасмур- ны, Беспрерывно звонили телефоны — тре- Внезапно нарах, неподалеку от командира Дивизии, явственно слышал я раскаты злого началь- нического голоса; — командарм распекал моего хозяина. Едва командарм закончил разговор, как прибежал офицер связи с но- вым тревежным донесением, и тут же снова зазвонил телефон: командир полка просил поддержки. Полковник, командир дрвизии, не мог ему этой поддержки ока- зать — на участке соседнего полка по- ложение оказалось еще серьезнее, еше тяжелее. Я сидел, охваченный передавшимся мне общим волнением, и следил за лицом пол- ковника — оно, казалось, спокойно. Но, видимо, спокойствие это было внешним. Полковник едва заметно покусывал губу, быстро постукивал карандашиком по столу, а голос его был спокоен, пожалуй чрезмер- но, наставительно, подчеркнуто спокоен. Мне представилось на минуту, что испыты- вал бы я, если бы вот сейчас весь огром- ный, тревожный груз ютветственности з& ‘исход этого боя некто внезапно тут же в этом блиндаже перевалил с плеч этого полковника на мои. И ‘мне подумалось: «да, не легко», и я невольно поежился. Можно ли измерить’ огромную тяжесть ответственности за исход великой войны, легшей на плечи наших командиров ба- тальонов, полков,’ дивизий, корпусов, ар- MBE. : : Но тут произошла любопытная вещь. Командир дивизии, который, казалось, за- был о моем присутствии, точно подслушав мою мысль, внезапно повернулся в мою сторону и улыбнулся, улыбнулся с некото- рым злорадством. «Ничего, ничего, — ска- зал он,—теперь я парюсь, но вот кончится война, придется попариться писателям. все это об’яснить, да описать». Этот маленький разговор мне хочется сегодня вспомнить. ‘Bot оно и пришло, время нашей ответ- ственности. Отдаем ли мы себе отчет в размерах и тяжести этой ответственности? Понимаем ли мы огромность благородной и совсем не легкой работы? Понимаем ли мы, что нам, ннкому иному, пришло время вступить в сражение с силами забвения, с медленным 1и неумолимым течением реки времени. На- до сохранить в памяти людей великое вре- мя. Мы— очевидны и свидетели того, как черное, мировое зло вырвалось на простор Европы, Фокрушая, испепеляя добро, Mo- раль и <амую жизнь. Мы— очевидцы“ по- бедоносного единоборства < этим злом народа, совершившего величайшую в мире пролетарскую революцию. Неужели мы уступим, писателям буду- щих ‘поколений честь рассказать об. этом миру? pe ; : Нан! народ, армия, оружие сегодня пре взошли славу прошедтих веков. вышли на первое. место ереди. народов ‘мира: j “Ho наи: литературный труд — достоин ли “он великой литературы прошлого? Мо- жет ли он служить образцом для гряду- щего? Сегодня мы на этот вопросе должны ответить отрицательно. И потому: особенно больно наблюдать подчас ‘встречающиеся в нашей литературной среде чванливую ; самоуверенность, сытое, ленивое ‘доволь- ство убогими результатами торопливых и поверхностных трудов. \ Наши книги встречают хороший прием за границей, нашим писателям горячо ап- лодируют, когда OHH выступают перед } интеллигенцией освобожденных Красной ` Армией европейских столиц. Но этот горя- чий прием, эти ‘шумные аплодисменты He должно нам относить ‘за счет наших лите- ратурных достоинств и достижений, Это симпатии к народу. армии и ее славной победе. Мы должны понимать это, В этой войне мы победили суровым, бес сонным трудом, смелостью, способностью дерзать, творческим напряжением, жесткой самокритикой, великим и скромным терпе- ‘нием. В этой войне мы победили бессмерт- ной верой народа в добро, его любовью к правде, как бы сурова ни была она, его ненавистью к лицемерию, лжи, злу, его любовью к прекрасной свободе. Все это, чем победил народ в войне, должны. мы написать на знамени нашего маленького литературного войска, начиная наш долгий и нелегкий послевоенный труд. Иначе не стать’ нам достойными русской литературы прошедших поколений, иначе не стать нам полезными народу в настоя- щем, не стать нам достойными его буду* щего. : < } у € = ; нормы продовольствия: нет строительного материала для домов, школ, больниц; нет бумаги для книг. В одном американском журнале я нашел рассуждения досужего скептика о. восстановлении Советского Союза; он. перечисляет наши природные богатства, подчеркивает роль Сибири, Урала, Средней Азии; однако трудности ему представляются неимоверными. Этот скептик в 1941 году бесспорно предсказы- вал наше поражение. Говоря о Караганде (плюс) и о «зоне пустыни» (минус), он за- бывает о наиболее существенном факторе: о природе советского человека. Нашу по- беду он называл «чудом». Не будем сей- час спорить о словах; он увидит еще одно «нчуло»: напг народ восстановит раз- рушенные города, залечит раны земли с тем ‘жаром. с тем’ вдохновением, тем упорством, с которым он отстаивал эти города и эту землю: Писатель был с са- перами, которые взрывали мосты через Днепр или через Дон. Писатель был © танкистами, которые‘ врывались в родные города, освобождая их от ига, незя лю* дям жизнь и неся камням смерть. Писа* тель будет с каменшиками и с золчими, которые придут к развалинам. воскоесят горола. слелают их прекраснее прежнего. Да будет победа нарола путеводным ‘светом! Наши читатели много пережили, они теперь сложнее, взыскательнее. Нель- зя их описывать со стороны, нельзя вы- « © езжать. за лушевным «материалом», как. за грибами, наблюдать, нужно жить C люльми, не отмечать происходящее, а переживать его. не ‘отсиживаться во RBTOA рых эшелонах жизни, а быть с ее развел- чиками, Перо держали наши лрузья, по- гибиие ва поле боя. и если мы о них еще мало говорим, мы много 6 них лума- ем в тиши комнат, Перед пугающей Ge лизной бумаги. Мы не оскорбим их намять суетней бойкого пера, которое пишет, по- TOMY что это перо члена Союза писате- лей. Мы булем действительно писателями, это мы обешаем ‘перед лицом мертвых, перед лицом народа, перед лицом Победы. x Литературная газета № 26 5 м es ae I aal a