Герой Советского Союза
генерал-майор
П. ВЕРШИГОРА

ШУТЬ

ША БЕРЛИН

В эти лни победы, когда над Берлином
реют наши победные знамена, мне вспоми-
наются некоторые эпизоды из партизанской
жизни.

Первые дни пребывания моего в отряде
совпали с подготовкой к рейду. Наш слав-
ный командир — Ковпак, за которым уже
в начале немецкой оккупации родной Ук-
раяны закрепилась репутация смелого рей-
дового командира, получил от товарища
Сталина новое боевое ‘задание. Такого рей-
да по тылам врага еще не было в историн.`

Ковнак, прилетевший из Москвы, каж-
дый день рассказывал нам о своей знаме-
нательной встрече с товарищем Сталиным.
Вот этот его рассказ, повторявшийся во
многих вариантах и интонациях, но всегда
верный к точный, когда он передавал слова
Сталина, воодушевлял и поднимал партизан.
Цепкая память старика схватила каждое
слово, каждый жест товарища Сталина. И
как бы раздвигался лес и переносил нас
в невидимый кабинет в Кремле, где в то

время, в дни Сталинградской битвы, реша-  

лись судьбы войны.

Во время подготовки к рейду все стара-
тельно несли свои обязанности. Это были.
замечательные дни осени 1942 года. Лес
осыпал палатки партизан багрово-красны-
мити яркожелтыми листьями. Прошли пер-

вые осенние дожди. Вечёра были теплые, а  

утром подмораживало. Долгие вечера про
снживали мы у костров, отдыхая после
трудового дня.  

В разведке был парень с феноменальной  
памятью — политрук Ковалев, Каждый
вечер, с 7—8 часов, начинал он тихим, ров-
ным голосом на память рассказывать почти
слово в слово прочитанные им книги, н
эти рассказы продолжались иногда до рас-
свёта. Вначале это были фельетоны Шей-  

нина с четвертой страницы «Известий»,
рассказы Чехова, пьесы неизвестных мне  
авторов. А однажды вечером он начал

рассказывать «Анну Каренину». Автомат-
чик Бережной н разведчик Горкунов, за-
таив ‘дыхание, слушали равномерно жур-
чавший голос.

Ветер шумел в верхушках елей и ясеней,
осыпались листья, От’явленные смельчаки
Илья Краснокутский, Князь, Намалеван-
ный, Мудрый и Семенистый, затаив дыха-
ние, переживали некогда пережитое героя:
ми Льва Николаевича Толстого,

Мне, работнику искусств, работавше-
му до войны на театре и в кинема-
тографии, было особенно радостно наблю-
дать среди суровых будней войны эту тягу
к родной литературе, к родному искусству».
которая` всегда так сильна была в нашем
народе:

Первая ночь рейда и несколько после-
дующнх были временем сплошных откры-
тий к удивлений.

Нам нужно было проходить’ мимо г. Кро-
левца, имя которого носил один из наших
отрядов. Ковпак вдруг вызвал к себе
командира батареи Анисимова и сказал
ему: р :

— Ну, вот, слухай, Теперь за тобый сло-
во. Все жалуешься, что повозок у , тебя
богато, снаряды лишние возишь. Сегодня
всей батареей станешь заслоном на шляху
слева от Кролевца И как колонна до сере-
днны дойдет, как будет проходить моя по-
возка, я свистну, а ты 60 снарядов по Кро-
левцу ударишь, и, хитро пощипывая
бородку, добавил: — Только имей в виду
— мои разведчики будут по местечку ша-
стать, шухер немцам робить будут, н куда
попадут. твои снаряды, я знать точно буду.
Поняв? ae

Майор Анисимов козырнул и побежал к
батарее подготовлять данные для стрельбы.

В ночном марше, не доходя километров
десять ло Кролевца, колонна заблудилась.
Кто-то из кролевецких партизан, претендо-
вавших на знание местности; вызвался ве-
сти нас, сбился ночью на перекрестке, вы-
вел колонну на несколько километров в
сторону и совсем сбился с пути. Горкунов,
который вел в ту ночь колонну, здорово
рассердился, и от этого проводник оконча-
тельно запутался и сказал:

— Хоть стреляйте, братцы, а ‘где мы, я
Зараз не знаю.

 

Я с разведчиками нащупал невдалеке
одинокую  хату-хуторок. Обрадовавшись,
мы подняли < печки мужака. Му-

жик мялся. мычал что-то непонятное. В это
время из-за печи вышла бойкая баба, вни-
мательно слушавшая наши разговоры, Мы
пробовали сориентироваться по карте, но,
как бывает ночью, не могли найти отправ-
ной точки,

Баба иронически улыбнулась и сказала:

— Мужик може дома сидии, а я, хлопщ,
понимаю, куда вам треба, и вас выведу.

— Откуда же вы поннмаете, тетенька? —
спросил я.

-: Ну, ефльки я вашего брата
когда из окружений выходили.

— Нам не в ту сторону, мамаша.

Она удивленно посмотрела на. меня и
вдруг, улыбнувшись, спросила:

— Не в ту сторону, а в какую же? .

— На запад, — ответил кто-то из развед-
4HKOB, ‘

— Це ж куда? Мабуть до Кролевца?—
спросила она. — Так я туда тоже дорогу

вывела,

 

  ночи осени 1942 года дорог

— 3-9, не знаешь, тетка, — засмеялся
разведчик. — Нам подальше.

— Да куда ж вам? Я кругом все дороги
знаю, — не унималась бойкая тетка.

— Нам дорогу до Берлина надо; — ска-
зал Митя Черемушкин, вологодский охот-
ник, лучший разведчик Ковпака. Е

Женщина, ничуть не смутившись, затара-
торила:

— Таяжи кажу, дойдете до Климовщ,
а потом звернете праворуч, а там будет м!ст
через Десну, а як выйдете на м1ст, возьме-
те л1воруч на шлях, а тим шляхом-шляхом,

аж до Берлина.

Это было в октябре 1942 года.

Мы взяли ее проводником, и она действи-
тельно мастерски воднла нас по дорогам.
  Она шла впереди колонны и не видела,
  сколько народа движется за ней, но когда
‘проходила мимо заставы на кролезецком
  перекрестке повозка Ковпака и послышал-
 ся его разбойничий свист, и беглым огнем
ударила наша батарея по Кролевцу, жен-
 щина вдруг остановилась и посмотрела на-
зад. Пушки били беглым, снаряды рвались
 в центре города. Она оглянулась и’ в свете
 начинавщихся пожаров увидела длинный
‘хвост колонны, на километры растянувшей-
  ся по пересеченной местности, и вдруг опу-
 стилась на колени.

— Невже правда? — спросила она меня
почему-то шопотом. — Невже фронт прый-
шов? И зыдки ж вы тут взялись, соко-
лики? . : :

К нам прискакал связной от Ковпака и
  сказал мне и Горкунову;:

— Старик ругается, чего колонна стала.

— Шагом марш! — скомандовал Горку-
нов. — Веди, тетка, веди, поскорей!

Она поднялась и быстро пошла вперед,
затем села верхом и все торопилась и рас-
спрашивала нас. Я не отвечал на ее вопро-
сы и, сидя на Буланом, думал. В эту ночь
я многое понял. Я понял смысл нашего по-
хода. Я понял, что он не только в том, что
мы убьем ну-две сотни фрицев, взор-
вем мосты, пустим под откос эшелоны, но
он еще и в том ‚что мы вселяем надежду в
сердца сотен тысяч советских людей, ко-
торые дни и ночи ждут и верят, что придет
Красная Армия. Поднять дух наших людей,
убить страх неред фрицами в душах тех,
кто заколебалея,—это не менее важно, чем
убить самого фрица. А какая уж тут сила,
если по завоеванной ‘ими земле движется
тысячная колонна вооруженных людей и 
громит их гнезда из пушек. .

Эти 60 снарядов, выпущенных по местеч-
ку Кролевец, сыграли свою роль. Ковпак
действительно был мастером партизанской
борьбы, потому что он учитывал не только
конкретные факты войны — бой, диверсию,  
но также и тот резонанс, который даст. этот
бой в народе.

С этой ночи наш рейд ло Днепра и за
Днепр был похож на снежный ком, лавину,
катящуюся с гор. Паника, которую подняли  
в Кролевце рвавшиеся там снаряды, по про-
водам телефонов и телеграфов покатилась
дальше и дальше... Народная молва гнала  
обожравшихся трусливых тыловых немцев.  
Они взывали о помощи. Народная молва
превратила нас в победоносную армию.
Нас оказалось уже 30 или 40 тысяч. С нами
шли танки, нас сопровождали самолеты, И  
толстым гаулейтерам не спалось по ночам,
их трясла лихорадка, они срывались Ha
машинах в Чернигов, в Киев. А Ковпак, ко-   
торый до этого шел «с шелестом» по 15—
20 километров в ночь, сейчас ‘составлял  
маршруты по 60 километров, набирал темн
рейда.

Своим движением мы’ окрыляли` народ,
пробуждалн его к борьбе. Где-то по бокам
от нашего пути, по нашим следам, не ус-
певая подняться одновременно с нами,  
вспыхивали, стихийно возникали партизан-
ские группы: некоторые, догнав, приставали  
к нам, другие так и оставались не известны-  
ми нам, но уже действовали там, где прохо-
дил Ковпак. Они подымали народ, потому
что Ковпак осуществлял сталинское зада-
ние, делал то, чо народ хоче».

Когда наша разведка донесла нам рико-
шетом отраженные сведения о том, что где-
то движется 40-тысячная армия с пушками,
танками, самолетами и я, по’ неопытности
не уловив смысла этого сообщения, доло-  
жил Ковпаку, он вдруг весело, по-ребячьи
засмеялся и сказал:

— Та це ж мы! Щоб я вмер, це мы!

Я, смутившись, ответил; 4 :

— А где же у нас танки, самолеты?

Старик хитро посмотрел на меня,

‘торые кое-где
Лом

 

(ТВОРООВСКИЙ

Светит месяц, мочь ясна,
Чарка выпита до дна...

Теркин, Теркин, в самом деле,
‚ Час настал, войне отбой,

И как будто устарели

Тотчас. оба мы с тобой.

И как будто оглушенный,

В наступившей тишине, ›_
Смолкнул я, певец смущенный,
Петь привыкший на войне. °

В том беды особой нету:
Песня, стало быть, допета,
Песня новая ‘нужна,

Дайте срок, придет она. —(-

Я сказать. хотел иное,

Мой читатель, други брат, .
Как всегда, перед тобою

Я, должно быть, виноват.

Больше б мог, да было к спеху,
Тем, однако, дорожи, ;
Что, случалось, врал для смеху,
Никогда не лгал для лжи.

И, по совести, порою
Сам вздохнул не раз, не два,
Повторив слова героя,
То-есть Теркина слова:

«Я не то еще сказал бы,
Про себя поберегу, ,
Я не так еще сыграл бы, `
Жаль, что лучше не могу».

И хотя иные вещи

В годы мира у певца
Выйдут, может быть, похлеще
Этой книги про бойца,

Мне она всех прочих боле
Дорога, родна до слез, :
Как тот сын, что рос не в холе,
А в годину бед и гроз...

С первых дней годины горькой,
В тяжкий час земли родной,
Не шутя, Василий Теркнн,
Подружились мы с тобой.

Заключетельная глава поэмы.

Серг

 

Я видел только на экране развалины
Дюнкерка и остов рейхстага, разрушенный
Сталинград и сожженный Павловск, У меня
глаз не опален масштабами, и, вероятно,
именно потому так заметны и значительны
для меня детали и кажущиеся мелочи.

Путь Москва—Ленинград, который мне
пришлось недавно совершить, сегодня _ле-
жит в стороне от трассы героического ре-

 портажа.

Солнце садится, и «красная стрела»
в’езжает в зону, где когда-то были немцы.
Пейзаж, как пейзаж. Как будто ничего с

‘ним не. случалось.

Немцев давно прогнали; Возделаны поля.
Прополоты огороды. ;

И все-таки в закатных лучах есть некий

‘ неуловимый след. чего-то на ‚этом пейзаже:
‘какая-то особенная тишина, какая-то стран-

ная оцепенелость. Как ни странно — это
ощущение получаетбя не от развалин, ко-
высятся среди деревьев.
вокруг них убран, и они, как
бы. умытые, рисуются пустыми отверстиями
окон ‘на тихом вечернем небе. Иначе зы-
глядят избушки кругом. Они почему-то чер-
вые, встревоженные и кажутся сбившимися
в кучу. Мх выбитые окна, ‘лишь кое-где
прикрытые пластырем фанеры; кажутся. ши-
роко, в испуге, раскрытыми глазами.

Чем ближе к Ленинграду, тем больше
следов разрушения, И тем ощутимее воз-
рождение.

Полоса обгорелых лесов. Влоль полотна
железной дороги густо посажены незысо-
кие ели. Их цвет — черный, рыжий, зеле-
ный. Цвет сгоревшего, опаленного и воз-
рождающегося. Зелень поглошает опален-
ные рыжие деревца, перекидывается через
сгоревшие черные стволы, тянется к жизни,
Вдоль рельс — воронки, воронки. воронки...
Я помню воронки около Вердена и изрытые
войною поля Франции. На многие годы они
сохранили ‘обнаженные, ° оголенные края
голой земли...

Воронки под Ленинградом кажутся затя-

 

 

— Шо ж с того, что их нема, раз народ
хочет, шоб они булы, значит, они есть.

Эти эпизоды вспомнились мне сейчас, в
дни победы. Я, как живую, вижу украин-
скую простую женщину, нашего проводни-
ка по дорогам Украины в те пасмурные
осенние ночи 1942 года. А
у нас от Брянских лесов до Карпат и до
Варшавы! И все они верили, что наступит
этот светлый день, день Победы. Вспоми-
наю тех, кто вынес на своих плечах тяже-
сти войны, — трудовой народ нашей родины.
` Вспоминаю того; © чьим именем и вы-
полняя чьи предначертания, мы шли с Ков-
паком и Рудневым, подымая народ Украи-
ны на борьбу. против фашистов.

И тех которые; не колеблясь и не сом-

: ные
сь указывали нам еще в те пасмур
ты у на Берлин!

lao ВАССВЕТ

Нам, старшим, ие так уж много оста“
лось жить; но и Молодые до конца дней
будут помнить 22 июня. Самая короткая
НОЧЬ принесла самую длинную. Цвели 3
садах петуньи и левкой, анютины глазки,
похожие на лилипутов, и полная скрытой
страсти резеда. Цвели на лугах ромаш-
ки, колокольчики, ‘одуванчики, льзчный
ses. А на западе уже громыхали, рычали,
выли вражеские танки; цветам того HIOHA
нё суждено было доцвести.

В эеленом Кашине школьница, перешед-
шая в десятый класс, Ина Константинова,
говорила: «Миша, ты знаешь стихи: «Так
в WeOecax померкшая звезда чрез много
лёт по смерти блещет миру...» Они не
думали о смерти, они думали © первой
любви. Миша погиб, защищая Кашин. Ина
стала партизанкой, узнала пытки в геста“
по и умерла, прикрывая отход отряда,
Писатель Василий Горбатенков вел дневник,
он записал 22 wiowa: «После завтрака гу-
ляем с Галюсей. Я показываю дочурке го-
род, и я чувствую, как мне дорог каждый
холмик, каждый куст. Вышли на Красно-
знаменную, в двухстах шагах от нашэго
лома. Что случилось? У под’езда соседи.
Выступал Молотов...» Василий Горбатенков

огиб на поле 608.

ы Зачем з пишу об этом? Почему в дни

торжества так часто думаю © чежых
днях? Там — истоки победы; Да не за-
сохнет кровь героев! место сожженных

городов вырастут новые, но в сердце
каждого останется горстка пепла. Ключ к
познанию победы, родник вдохновения-—те
голы горя! Человек жив и сладостью
мела, и едкостью соли, и горечью полыни.

Четыре года сражался наш нарол; KA-
желся, Bee мы пропахли пороховым Ды-
мом, пылью ‘переходов. гарью пожарищ.
Есть у войны свои, законы; в бою трудно
наблюдать или раздумывать. Четыре го-
да мы, Пасатели, Kak A BE советские
граждаме, жили, повинуясь этим зако
нам. И когда говорят о достижениях CO-
ветской литературы за годы войны, когда
взвешивают на весах, если не вечности, то

столетий, толстые и тонкие книги, мине
хочется. напомнить © другом: © Берлине.
Вместе с пехотинцами и < артиллерзста-
ми. с авизконструкторами и летчиками, с
танкистами и сталеварами в` Берлин при-
или писатели, даже если они и не были
никогда на фронте. О, разумеется, че на-
писана «Война и мир»; но, говоря о дости-
жениях. советской литературы, нельзя За-
быть, что такое душевные. боеприпасы,
что такое книга в сумке, статья, напи-
санная кровью.  

Писатели ‘не похожи друг на друга.. В
этом оправдание их бытия; по-разному мы
работали в годы войны; но все мы можем
сказать, что когда тишина казалась сча-
стьем, когда матери отдавали Родине пер-
венцев. когда дым ‘`Майданека застилал
солнце. мы. писатели. не столько созда-
вали  литературу, сколько защищали ее;
защищали культуру от фашизма, защища-
ли от захватчиков родиую речь, родную
землю, те места, по которым бродили ге-
рои‘и героини классических романов; за-
шищали героев и героинь еще не написан-
ных книг.

Одни писали романы, другие в землян-
ках при свете коптилки составляли для
армейских газет заметки о полвиге 153’
ведчика. Каждый делал, что мог. Пред-
смертные письма Крымова прекрасно мож-
но показать маловеру, который  спраши-
вает, чем обогатили в военные годы писа-
тели. отечественную литературу. Крымв
не написал романа’ о войне; но если бу-
дут написаны хорошие романы, то это по-
тому, что Крымов в 1941 году не думал
о мирной работе, а, как миллионы его со-
отечественников, жил одной волей, одной
страстью: отстоять Россию.

Не было в эти годы пчел, собиравших
мед на цветочном Поле. Война брала все:
и жизни н жар сердца. Однако не разо-
ренным. а душевно обогащенным выходит
писатель из боя: может быть, ему было
He ло наблюдений и уж наверно не до от-
бора: но он жил одной жизнью с надо

сколько их было   УСЫНОВ

гивающимися ранами. Края обросли мохом;
густой травяной покров спускается в их
углубления, залитые темной, задумчивой
водой, >

Воронка втянута в пейзаж. Мох и травы
или ее. Березы приняли ее в свою
среду, болота и топи — в свою семью. Вре-
мя залечивает раны.

Другие «воронки» еще не залечены: это
громадные золотые воронки пустых рам в
пустынных залах Эрмитажа.

Вчера еще Аничков мост тоже стоял ого-
ленный — по четырем углам его высились
четыре пустых пьедестала. Сегодня на них
снова в бешеном порыве — четыре клод-
товских коня.

Еще не вынырнул на поверхность памят-
ник Петру перед Инженерным замком. А

дом, с ним страдал, с ним надеялся, с ним
победил. Ящики его письменного стола мо-

гут быть пустыми, — не пусто его серд-  
це. Теперь он начинает осмысливать пе-.
режитое; он вправе задуматься над пере.

житым.

Толстой или Стендаль хорошо понимали
военное искусство; понимали они также
структуру общества, которое описывали;

однако всего сильнее их привлекал ду-”

шевный мир человека. О нашей победе бу-
дут написаны тысячи книг; военные зай-
мутся анализом операций. Экономисты сес-
ветят роль планового хозяйства, резуль-
таты индустриализации некогда отсталой
России, значение колхозов. Кто, если He
писатель, обследует душевный мир совет“
ского человека, его упорство, его мужест-
во? В годы войны мы могли довольство-
ваться регистрацией подвигов, описанием
геройства; теперь подходит’ время не ге-
ройства, а героев; нужно ‘показать не под-
виг, а, человека, совершающего подвиг.
Тем самым писатель возвращается к сво-
ей стихии: к комплексу мыслей и чувст-
вований, который мы называем дупюй,

В легкие времена поступки порой могут
об’ясняться привычкой, сетью условностей,
случайностью. Не то в годы испытаний:
как ни сильна организация общества, ко-
гда дело доходит до смерти, человек 2е-
шает наедине со своей совестью самые
простые и самые большие вопросы. Поче-
му не сдавались наши солдаты, попавшие
в окружение? Что поддерживало крестьян
Белоруссии или Ленимградской области,
которые боролись в тылу У врага? Какая
сила влохновляла защитников Сталингра-
да? Здесь нельзя отделаться общими рас-
суждениями, нельзя заменить портрет ико-

ной и представить рядовую  партизанку
экзальтированной героиней, а  сибиряка,
стоявшего на смерть у Волги, романти-

ком. Здесь нужен реализм, проникновение
в толщь человека. ибо разговору со сво-
ей совестью предшествовали десять, или
двадцать, или триднать лет сознательной
жизни. Мы победили фашистов, потому что
были выше их сознанием. Мы победили
Германию потому, что культура—не. рента,
а творческий процесс. Мы победили гит-
лерэвцев потому, чк, чегзерть века поры-

 

ОТ АВТОРА

Я забыть того не вправе,
Чем твоей обязан славе,
Чем и где помог ты мне,
Повстречавшись на войне.

От Москвы, от Сталинграда
Неизменно ты со мной —
Боль моя, моя отрада,
Отдых мой и подвиг мой!

Эти строки и страницы —
Дней и верст особый счет,

С ним от западной границы
До своей родной столицы,

И ог той родной. столицы
-Всиять до западной границы,
.A от западной ‘границы.
Вплоть до вражеской столицы
Мы свой делали поход!

`Смыли весны горький пепел
‚Очагов; что грели нас. ;
‚С кем я не был, с кем я не пил
В первый раз, в последний раз...

`С кем я только не был дружен

  C первой встречи близ. огня.
`Скольким душам был я нужен,
Без которых нет меня. :

‚ ‘Скольких их на свете нету,
`Что прочли тебя, поэт. .
Словно бедной книге этой
Много, много, много лет.

‚-И сказать, помыслив здраво:
` Что ей будущая. слава!

`Что ей критик, умник тот, :
Что читает без улыбки,
Ищет, нет ли где ошибки,
„Горе, если не найдет.

‚Не о том с надеждой сладкой
Я мечтал, когда украдкой
‚На войне, под кровлей шаткой,
По дорогам, где пришлось,
Без отлучки от колес,
`В дождь укрывшись плащ-палаткой,
°`Иль зубами сняв перчатку
На ветру, в лютой мороз,
Заносил в свою тетрадку
 Строки, жившие вразброс.

TUTTLE iAH

острая игла’ самого замка уже пробила тря-
пичный чехол, которым она была заботливо
окутана в дни блокады. Она торчит золо-
тым концом в Небо, как перевернутый зон-

тик, прорвавший слиш i Л
ея и ae и мирных интересов. И я вдруг вспоминаю,
что вот на этой самой набережной восем-

как золотая шпага, прорвавшаяся
ножны.

Золотому шпилю Инженерного замка за-
видуют золотые рамы Эрмитажа. Картины.
еще не подняты из подвалов; частью —
еще в пути, частью — еще не распакова-
ны. Фантастично это зрелище
зал с зияющей пустотой золотых рам. Одни
из них глядят со стен, другие составлены
вдоль стен. И осторожная нога случайного
посетителя проходит сквозь золотое обрам-
ление, когда-то охватывавшее полотна ба-
талий, конные фигуры полководцев, пыш-
ную театральносжь исторических  компози-
ций. Еще какой-нибуль месяц, и этот
неожиданный образ пустых галлерей наве-
ки уйдет в прошлое — снова засверкают и
заискрятся красками стены богатейшего на-
шего собрачия памятников культуры и`жи-
BORO H.

ЛАунинград сегодня -= это  безудержная
кипучая деятельность. Скоро не останется
ни одной царапины, ни одного следа пули
на стенах домов Ленинграда. Ни одной
зияющей пасти разбитого окна, ни одного
обвалившегося угла, ни одного _ разрушен-
ного цеха, ни одной обрушившейся крыши,

И недаром кто-то вздумал поставить во-
прос о том, чтобы сохранить какую-то
часть фазрушений, как музейную древ-
ность времен блокады.

aA

На набережной против Эрмитажа сидят
дети. Отгадайте, о чем они разговаривают,
глядя на необ’ятную ширину Невы. О вой-
не? О военных кораблях. которые виднеют-
ся на воде? О Гитлере? Или. о Берлине?

Ничего подобного. Дети говорят о... ки-
тах. $

Девочек интересует вопрос, можно ли в
Неве увидеть кита. И с чувством гордого

   

необ’ятных`

 

 

1

oo 9°

 

Я мечтал о сушем чуде,
Чтоб от выдумки моей

На войне живущим людям
Было, может быть, теплей.

Чтобы радостью нежданной
бойца согрелась грудь,

Как от той гармошки драной,

Что случится где-нибудь.

Толку нет, что может статься
У гармошки за душой

Весь запас, что на два танца, —
Разворот зато большой.

И теперь, как ‘смолкли пушки,
Предположим наугад,

Пусть нас где-нибудь в пивнушке _
Вспомнит после третьей кружки
С рукавом пустым солдат.

Пусть в какой-нибудь коптерке

У кухонного крыльца

Скажут в шутку: «Эй, ты, Теркин!»
Про какого-то бойца.

Пусть о Теркине почтенный
Скажет важно генерал, —
Он-го скажет непременно, —
Что медаль ему вручал.

Пусть читатель вероятный
Скажет с книжкою в руке:
— Вот стихи, а все понятно,
Все на русском языке...

Я доволен был бы, право,
И — негордый человек —
Ни на чью иную славу
Не сменил того вовек.

Повесть памятной годины,
Эту книгу про бойца,
Я и начал с середины
И кончаю без конца.  

С мыслью, может, дерзновенной
Посвятить любимый труд
Павших памяти священной,
Всем друзьям поры военной,
Всем сердцам, чей дорог суд.

*

 

и В О я: P O HARA WE

превосходства мальчик O6 ACHAeT, HM, 4TO
китам в Неве водиться не положено,

Эти дети, только что вышедшие из BOH-
ны, уже целиком дети мирного времени

надцать лет тому назад я‹видел совершен-
но таких Же детей. Их носы были  выма-
заны закопченными стеклами, и-они с лю-
бопытством глядели в небо: дети наблю-
дали’ солнечное затмение 1927: тода,
Сперва смяет солнце. Потом. оно темнеет,

По городу пробегает пронизывающий хо-.

лод тени. Но тень проходит. И сно

ва —
ослепительный свет. tees

Те самые детн, что пачкали свои HOCH”

стекла,
тень,

18 лет тому назад о закоптедые
своими. руками прогнали зловещую
грозно нависшую над’ Ленинградом..

Их руками освобожден этот великолеп-

ный город. Их рукамн он возвращается к‘

великоленяю жизни, Их руками дана воз-
можность новому поколению, ребят на чуд-
ных вабережных.оего божественной реки об-
суждать, почему в Неве не. водятся киты.
И так: по всей. России, по всей. необ’ятной
нашей стране. От края ло края с непреодо-
лимым энтузиазмом, с безудержным напо-
ром идет это возвращение к великой, пол-
ноценной творческой жизни.

Уже не робкий первый пушок возрож-
дающейся жизни лежит на необ‘ятных про-
сторах нашей родины. Уже колышутся пло-
дозодные нивы, тучнеют стада, вырастают
заводы, и в стуке топоров возрождается
мирная жизнь. ;

Великим вдохновением полна наша земля.

Уловить это великое лыхание, этот вели-
кий гимн возрождения, воплотить его в об-
разы, в создания человеческого таланта и
творчества — вот то, что надлежит сделать
художникам Советской Страны. Страны
юной, прекрасной, страны вечной молодос-
ти и творческой радости. Страны великого
и славного возрождения к марной жизни ив
созидательному труду. a

 

Иллюстрация художника В. Лодягина к книге В. Каверива «Два капитана» (Дет-
Гиз). :

о ipsa renner inte rare erm cart rt

вов, горения, жертв, труда были посвяше-
ны олному: формировке нового человека.

Мне пришлось за годы войны разгова-
ривать с тысячами пленных, через мои ру-
ки прошли сотни немецких дневников, кз-
исчислимое множество писем. Были сре-
ди немцев интеллигенты и малообразован-
ные люди, были убежденные злодеи и
люди, в личной жизни способные на доб-

рые поступки, были храбрецы и трусы.
Что отличало всех солдат. и офицеров
гитлеровской армий? Попрание любых,

моральных норм, пренебрежение совестью,
несоответствие между уровнем познаний
специалиста и его чекультурностью, даже
дикостью, автоматизм поступков, культ
грубой силы и культ смерти, нелюбовь
к познанию; переходящая в подлинную
светобоязнь. Даже в годы немецких по-
бед каждый, знакомый < внутренним MH-
ром. гитлеровца, видел, что фашистская
Германия обречена. Однако,  обреченняя,
она была необычайно сильна, одерживала
одну победу за другой, поглощала гогу-
дарства, задавила землю танками, занол-
нила небо бомбарлировниками и, прослав-
ляя смерть. думала не о своей смерти, а
о смерти других. Были в те годы писа-
тели Запада, которые отчаялись, позезили
в торжество небытия. Нужна „была чекая,
еще не разгаданная миром сила, которая
повалила бы германского великана, и эта
сила нашлась: сознание советского чело-
века. Вот почему великие задачи стоят
перед” нашими писателями: показать пер-
вопричину победы; они могут показать
это, описывая величайшие сражения, ОНИ
могут показать это, и не упоминая о вой-
не, ибо все, что будет написано искрея*
но, с вдохновением, не от честолюбия, а
от душевной необходимости, будет об’яс-
нением нашей победы. 2

Нелавно в Париже покончил с собой
писатель Дрие ля Рошелль: он  застре-
лился, когда перед ним предстали его бы-
лые читатели. Предатель испугался свое-
го. нарола, Много лет тому назад я. по-
казал Дрие ля Рошеллю письмо, полу-
ченное мною’ от уральского учителя, ко-
торый, прочитав перевод одного из рома-
нов Французского писателя, возмутился
его пренебрежением к сознанию, к 960-
знанию ценностей жизни, Дрие ля Po-

шелль пошел с врагами Франции, кото-
рые были и врагами жизни. Уральские
учителя отстояли сознание культуру,
отстояли живую жизнь; и те французские
читатели, которые постучались в дверь
предателя Дрие ля Рошелля, с призна-
тельностью ‘думают © бойцах Урала.
Писатели Франции и других стран,

которые были захвачены немцами, вместе,

co своими народами переживают радость
освобождения, Однако есть в Этой радо-
сти яд: ощущение долгих лет безсилья,
измены одчих и покорности других, соз-
нание, ‘что освобожденные когда-то быва-
ли освободителями. Писатели Англии
Америки радуются относительно’ легкой
победе своих народов; однако и в этой
радости есть грустный привкус: лю-
ди He  прошедиие через подлин-
ные испытания, He знают вкуса счастья,
нет у них уверенности в своей внутрен-
ней силе. Море предохранило многие стра-
ны от войск захватчиков, но каждый че-
стный англичанин или американец пони-
мает, какую роль сыграла в спасении
культуры Советская Россия, он знает,
что переместились духовные центры мира.
Советские писатели должны призадумать-
зя: их роль велика, они должны быть до-
стойными своего народа; им много отпу-
щено с них многое взыщется; здесь
нельзя отделаться декларациями, общими
местами, статистикой исписанных ‘Листов.
Большому народу нужна. большая литера-
Typa; и литература советского народа
должна стать звездой для всех волхвов,
для всех пастухов, для всех народов.
 Наивно думать, что великое затемнение,
которое принес человечеству фашизм, кон-
чилось одновременно с окончанием . затём-
нения в европейских. столицах. Невеже-
ство, свирепость, суеверие отравили мил-
лионы сердец. Чтобы разгромить морально
фашизм, мало судов и судей, нужны пи-

сатели. мыслители. поэты, нужны книги,
влохновляющие отроков и заставляющие
задуматься людей, считавших себя  зре-

лыми,

Мы знаем, какие’ неисчислимые несча-
зтья принесли гитлеровцы нашей Родине.
Страшное зрелище представляет вся Ев-
ропа: развалины, нищета, голод. ‘Зойна
кончилась, а в ряде стран уменьшают

  Вас. ГРОССМАН

\вожные вести шли из полков.
  позвонил командующий армией. Силя на

и

ТРУД
ПИСАТЕЛЯ

° Как-то, года два назад, мне пришлось
побывать на командном пункте командира
одной стрелковой дивизии. Положение бы-
ло сложное, командиру было не до pa3-
говоров со мной. Противник, злой и силь-
ный, бил всей мошью своей артиллерин,
молотил авиацией, таранил танками наш
передний край. Кой-где оборона наша дрог-
нула.

Напряжение на командном пункте было
необычайное, лица людей суровы и пасмур-

ны, Беспрерывно звонили телефоны — тре-
Внезапно

 

 нарах, неподалеку от командира Дивизии,
явственно слышал я раскаты злого началь-
нического голоса; — командарм распекал
моего хозяина. Едва командарм закончил
разговор, как прибежал офицер связи с но-
вым тревежным донесением, и тут же
снова зазвонил телефон: командир полка
просил поддержки. Полковник, командир
дрвизии, не мог ему этой поддержки ока-
зать — на участке соседнего полка по-
ложение оказалось еще серьезнее, еше
тяжелее.

Я сидел, охваченный передавшимся мне
общим волнением, и следил за лицом пол-
ковника — оно, казалось, спокойно. Но,
видимо, спокойствие это было внешним.
Полковник едва заметно покусывал губу,
быстро постукивал карандашиком по столу,
а голос его был спокоен, пожалуй чрезмер-
но, наставительно, подчеркнуто спокоен.
Мне представилось на минуту, что испыты-
вал бы я, если бы вот сейчас весь огром-
ный, тревожный груз ютветственности з&
‘исход этого боя некто внезапно тут же в
этом блиндаже перевалил с плеч этого
полковника на мои. И ‘мне подумалось:
«да, не легко», и я невольно поежился.
Можно ли измерить’ огромную тяжесть
ответственности за исход великой войны,
легшей на плечи наших командиров ба-
тальонов, полков,’ дивизий, корпусов, ар-
MBE. : :

 

Но тут произошла любопытная вещь.
Командир дивизии, который, казалось, за-
был о моем присутствии, точно подслушав
мою мысль, внезапно повернулся в мою
сторону и улыбнулся, улыбнулся с некото-
рым злорадством. «Ничего, ничего, — ска-
зал он,—теперь я парюсь, но вот кончится
война, придется попариться писателям. все
это об’яснить, да описать».

Этот маленький разговор мне хочется

  сегодня вспомнить.

‘Bot оно и пришло, время нашей ответ-
ственности.

Отдаем ли мы себе отчет в размерах и
тяжести этой ответственности? Понимаем
ли мы огромность благородной и совсем не
легкой работы? Понимаем ли мы, что нам,
ннкому иному, пришло время вступить в
сражение с силами забвения, с медленным
 1и неумолимым течением реки времени. На-
до сохранить в памяти людей великое вре-
мя. Мы— очевидны и свидетели того, как
черное, мировое зло вырвалось на простор
Европы,  Фокрушая, испепеляя добро, Mo-
раль и <амую жизнь. Мы— очевидцы“ по-
бедоносного единоборства < этим злом
народа, совершившего величайшую в мире
пролетарскую революцию.

Неужели мы уступим, писателям буду-
щих ‘поколений честь рассказать об. этом
миру? pe ; :

Нан! народ, армия, оружие сегодня пре
взошли славу прошедтих веков. вышли на
первое. место ереди. народов ‘мира: j
“Ho наи: литературный труд — достоин
ли “он великой литературы прошлого? Мо-
жет ли он служить образцом для гряду-
щего? Сегодня мы на этот вопросе должны
ответить отрицательно. И потому: особенно
больно наблюдать подчас ‘встречающиеся
в нашей литературной среде чванливую
; самоуверенность, сытое, ленивое ‘доволь-
ство убогими результатами торопливых и
поверхностных трудов. \

Наши книги встречают хороший прием
за границей, нашим писателям горячо ап-
лодируют, когда OHH выступают перед
 } интеллигенцией освобожденных Красной
` Армией европейских столиц. Но этот горя-
чий прием, эти ‘шумные аплодисменты He
должно нам относить ‘за счет наших лите-
  ратурных достоинств и достижений, Это
симпатии к народу. армии и ее славной
победе. Мы должны понимать это,

 

В этой войне мы победили суровым, бес
сонным трудом, смелостью, способностью
дерзать, творческим напряжением, жесткой
самокритикой, великим и скромным терпе-
‘нием. В этой войне мы победили бессмерт-
ной верой народа в добро, его любовью к

правде, как бы сурова ни была она, его
ненавистью к лицемерию, лжи, злу, его
любовью к прекрасной свободе.

Все это, чем победил народ в войне,

должны. мы написать на знамени нашего
маленького литературного войска, начиная
наш долгий и нелегкий послевоенный труд.
Иначе не стать’ нам достойными русской
литературы прошедших поколений, иначе
не стать нам полезными народу в настоя-
щем, не стать нам достойными его буду*
щего. :

< } у € = ;

нормы продовольствия: нет строительного
материала для домов, школ, больниц; нет
бумаги для книг. В одном американском
журнале я нашел рассуждения досужего

скептика о. восстановлении Советского
Союза; он. перечисляет наши природные
богатства, подчеркивает роль Сибири,

Урала, Средней Азии; однако трудности
ему представляются неимоверными. Этот
скептик в 1941 году бесспорно предсказы-
вал наше поражение. Говоря о Караганде
(плюс) и о «зоне пустыни» (минус), он за-
бывает о наиболее существенном факторе:
о природе советского человека. Нашу по-
беду он называл «чудом». Не будем сей-
час спорить о словах; он увидит еще
одно «нчуло»: напг народ восстановит раз-
рушенные города, залечит раны земли с
тем ‘жаром. с тем’ вдохновением, тем
упорством, с которым он отстаивал эти
города и эту землю: Писатель был с са-
перами, которые взрывали мосты через
Днепр или через Дон. Писатель был ©
танкистами, которые‘ врывались в родные
города, освобождая их от ига, незя лю*
дям жизнь и неся камням смерть. Писа*
тель будет с каменшиками и с золчими,
которые придут к развалинам. воскоесят
горола. слелают их прекраснее прежнего.

Да будет победа нарола путеводным
‘светом! Наши читатели много пережили,
они теперь сложнее, взыскательнее. Нель-
зя их описывать со стороны, нельзя вы-

«
©

езжать. за лушевным «материалом», как.
за грибами, наблюдать, нужно жить C
люльми, не отмечать происходящее, а

переживать его. не ‘отсиживаться во RBTOA
рых эшелонах жизни, а быть с ее развел-
чиками, Перо держали наши лрузья, по-
гибиие ва поле боя. и если мы о них
еще мало говорим, мы много 6 них лума-
ем в тиши комнат, Перед пугающей Ge
лизной бумаги. Мы не оскорбим их намять
суетней бойкого пера, которое пишет, по-
TOMY что это перо члена Союза писате-
лей. Мы булем действительно писателями,
это мы обешаем ‘перед лицом мертвых,
перед лицом народа, перед лицом Победы.

x

 

Литературная газета

№ 26 5

м es ae I aal a