Г. БОЯДЖИЕВ

Премьера в Малом театре

,ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ, 99, Какое странное заглавие дал Шекспир своей комедии! Можно просмотреть спек- такль и не понять, к чему тут 12-я ночь, и с какой стати театр обращается со столь угодливым вопросом к зрителям -- «что угодно?» Помочь в этом случае может только историческая справка. Оказывает- ся, в доброй старой Англии был обычай устраивать пирушки и маскарады между праздниками Рождества и Крещения, и вот в последнюю, 12-ю ночь, происходил самый шумный и затейливый карнавал-вин- ные пары кружили голову, шутки станови- лись забористей, продетки отважней, мечта- ния дерзновенней; люди словно преобража- лись, становились остроумней, моложе, влюбленней в жизнь… Какое это имеет от- нощение к пьесе? Прямое. Действие «12-й ночи» происходит в Иллирии - в стране, рожденной вольным духом карнавала и пылкими мечтами влюбленных. В начале спектакля легкий челн прича- ливает к берегам Иллирии, Он приносит на своих крылатых парусах людей в стра- ну, где человек, освобожденный от гру- за повседневных забот и обязанностей, сво- бодно отдается мечтам, шуткам и весе- лости, где естественно проявляются луч- шие свойства его натуры. Так задумал свойспектакль режиссер оказался человеком надменным, строгим, с медленными движениями и торжествен- ным голосом. По крайней мере именно та- ким изобразил его актер В. Аксенов. Гер- цог переживал муки безответной любви столь ожесточенно, что походил скорее на безутешного вдовца, чем на неудачли- вого любовника. Вздохам и слезам герцо- га вторили печальные скрипки и флейты нежная приглушенная музыка Ю. Ша- порина порой походила на реквием… И странное дело, эти скорбные звуки вовсе не казались чуждыми общей атмосфере спектакля. По замку тихо ступали при - дворные; костюмированные слуги, эти из- вечные показатели яркой театральности, старались незаметно прошмыгнуть, чтобы не нарушить общего тона действия. Среди пестрой толпы бродил шут в черном платье. Эту роль в меланхолической ма- нере, без тени иронии играл И. Лепштейн. Особой проникновенности актер достиг, когда, появившись в окне и приняв элеги- ческую позу, спел герцогу мрачные куп- леты о смерти, тлении и костях… Даже юная Виола - Т. Еремеева, попав в подоб- ное общество, заговорила печально-возвы- шенным тоном. Но разве все это нам угодно, когда мы смотрим «12-ю ночь?» Причуды лириче- ских мечтаний, нежные шутки и печали любви, очаровательная, юмористическая грусть -- вот краски, которыми нужно бы- ло писать эти сцены -- прихотливые, тро- гательные и в то же время чем-то смеш- ные, Ведь Орсино - не реальный гер- цог, не суровый властитель страны, а пылкий юноша из Иллирии, зачарованный собственной любовью и обманутый иллю- зией страданий. Его муки сильны, порыви- сты и быстротечны, как летняя гроза. Гре- мит гром, собираются тучи, льет ливень, а солнце откуда-нибудь да проглянет. И как только отшумит гроза, небо снова голубое, птицы щебечут, деревья сияют алмазами, и на душе - благодать, Пусть грустит Орсино, но молодая любовь окры- ляет его душу, и нежная искренность пер- вых любовных печалей сопровождается доброй иронией над их юношеской опро- метчивостью. Только из этого противоре- чивого сочетания родилась бы истинная поэтичность. Свежее, молодое, здоровое чувство само по себе обрело бы поэзию, и актеру не нужно было бы скрывать про- заическую скуку, царящую в душе герцо- га вычурными интонациями внешней поэ- тичности. Если образ лишен живости не- посредственных чувств, он не может быть поэтическим. Таков закон искусства. Но покинем область элегической грусти и окучемся с головой в мир забав и шу- ток. Здесь-то мы обязательно отыщем то, 0, что угодно. Бравый, сметливый, неуемный сэр Тоби Белч и его очаровательная, лукавая, иг- ривая подруга Мария. А рядом с ними- не- лепейший господин Эндрю Эгьючийк, глу- пец и бахвал, искренно убежденный, что он владеет всеми человеческими добродете- лями. Знаменитая комическая троица,-вот уже три столетня веселит она народ. И дело не в том, что придумывают Тоби и Мария и что вытворяет Эгьючийк, а в том, как, с каким чувством, с каким молодым за- дором и удалью все это делается. Ведь важны не проделки сами по себе, а то, как в этих проделках проявляется обаятельный жизнедеятельный характер сэра Тобии Ма- рии, с какой завидной алчностью упивают

АЕЯ

РУБИНШТЕ

или ЧТО УГОДНО   зался победителем! Он получил любовное признание от самой Оливии. Физиономия дворецкого лоснится от счастья, Госпожа увидела его истинные достоинства, она предпочла его принципы и очаровалась его умом и красотой, Дворецкий в своей тщеславной гордости расцветает на на- ших глазах. Мы как бы лицезреем торже- ственный акт - индюк распускает свой хвост и застывает в величественной позе. Сатирический облик своего героя Иль- инский раскрывает с беспощадной силой тщеславие душит Мальволио. Эта страсть до такой степени овладевает че- ловеком, что он как бы теряет черты лич- ности и становится воплощением отвле- ченного понятия, автоматом, движимым единой злобной страстью себялюбия. Но этот автоматизм, верню передавая идейный замысел роли, все же обедняет актера и лишает Мальволио той внутренней вооду- шевленности, без которой шекспировский характер не полноценен, Этот недостаток исполнения особенно ясно сказывается в знаменитой сцене чтения письма, В самый патетический момент роли, когда Маль- волио трепещет и ликует, Ильинский с механической последовательностью проде. лывает многочисленные трюки- с но- жом, с пнем, с удочкой, с ногой и т. д Мальволио, раскрыть обуревающие его чувства, и только тщеславие. А ведь у Мальво- лио не только вскружилась голова от гордости, вероятно, у него и забилось сердце от нежных чувств. И разве не са- мое смешное разглядеть, как любовь про- никает в это механическое животное, как она окрыляет его надеждами, и как ин- дейский петух в экстазе начинает разма- хивать крыльями, чтоб взлететь в подне- бесную высь. Ибо сколь это ни парадок- Зра-сально, но Мальволио тоже по-своему поэт. Ему тоже свойственно воодушевле- ние, он также умеет строить воздушные замки, правда, с обязательным условием, что должность дворецкого останется за ним. Ильинский играет тщеславие Мальволио, Игоръ Ильинский не показывает этой стороны натуры Мальволио. И поэтому его герой не падает с небес. Мальволио остается самим собой, Этот человек про- тивен, но не жалок. Не его изгнали, одурачили, раздели донага, осыпали пу- хом и выставили на посмешище, нет, он сам рассердился на глупое ребячест- во и покинул эту вздорную страну… Но в самую последнюю минуту Маль- волно настигло поражение - на берегу Иллирии он должен был столкнуться с юным Себастьяном, и тут бы Мальволно пал. Жизнь всегда победит догму. Точно молодой ветер, ворвался на сце- ну Себастьян. Юный, красивый, смелый че… ловек, он говорил, ходил, смеялся, сер- дился, дрался на дуэли … это был жи- вой, энергичный, ладный юноша, И мы, за- чарованные его жизненной силой, ловили себя на том, что не узнавали Т. Еремее- ву, которая только что была Виолой и витала в мире поэтических грез. Будто талант актрисы не смог больше стерпеть неволи, вырвался из поэтических пут и заговорил вольно и открыто, от всего сердца. И дело тут не в особом дарова- нии Еремеевой, а в том, что актриса ин- стинктивно почувствовала истинную сти- хию шекспировской комедии, когда изоб- ражается не жизнь в поэзии, а поэзия в жизни. И оттого ярко горят у актрисы глаза, румянцем волнения покрываются шеки, пе… рехватывает у нее дыхание, если нужно сказать слова любви, и сжимаются кулаки, когда приходится лезть в драку… угодно! Блаженный миг - мраморная Ниобея ожила. Действие рванулось в стремитель- ном ритме, Люди одушевлялись на наших глазах: Оливия (Н. Арди) заговорила взволнованным, страстным голосом, Виола в отчаянии отстаивала свою любовь, шут бойко сыпал остротами и даже само из- ваяние герцога дрогнуло и начало сердито браниться обычным человеческим голо- сом… И чудо это свершил Себастьян истинное единство поэзии и жизни. А если бы этот молодой ветер с самого начала всколыхнул тихие воды Иллирии, насытил живым воздухом очаровательный парк В Рындина и шаловливо разметал бы его картонажные дворцы, если спустил бы небо- жителей на грешную землю, а земных оби- тателей захлестнул бы радостным чувст- вом бытия … тогда на «12-й ночи» воца- рились бы веселье и юность, поэзия и любовь. Но это было бы как раз то, что нам

dot 1$07

21

шюня-

АДМИВАА сенянии

форзац Л. Зусмана K книге Льва «Адмирал Сенявин» (Детгиз).

художника Рубинштейна 



РАССКАЗЫ ЗАГАДКАХ Примером таких упрощенных рассказов может служить рассказ «Удача». У автора есть своеобразные, хорошие

Игорь Ильинский в роли Мальволио. тия и отдаваясь во власть шекспиров- ским героям, смеемся и радуемся вместе с ними. …На подмостках уже давно действуют и сэр Тоби, и Мария, и Эгьючийк. Но стран- ное дело: почему так тихо в зале, почему кругом … скучающие, равнодушные лица? Что происходит на сцене? Ситуации и слова смешны, но в зале смеха не слышно. Почему? Представьте себе сэра Тоби унылым, скучающим, изрядно охмелевшим челове- ком с ленивыми движениями и сонными глазами. Не таков ли в этой роли А. жевский? Играть в такой манере Хлынова из «Горячего сердца» или еще какого-ни- будь купца-самодура можно, но изобра- жать великолепного сэра Тоби зауряд- ным пьяницей, ублажающим себя нудной возней с заезжим дураком, по меньшей ме- ре странно. Ведь когда сэр Тоби дура- чится с Эгьючийком, он выказывает не глупость, а остроумие, и в этих проделках особенно видны находчивость, пленитель- ный ум и молодой задор почтенного джентльмена. Зражевский, как всегда, мя- гок, обаятелен, естественен, но всего этого недостаточно для сэра Тоби. Свет- лое жизнеллюбивое ощущение енессанса, безмиежная радость и лукавая мужиткая мудрость эти душевные качества, поз тисирующие облик сэра оби, в исполне нии актера почти не заметны. Нет народного юмора и жизненной одушевленности и у Е. Багорской, играю- щей роль Марии, У Шекспира эта оча- ровательная греховодница так непосредст- венна, обаятельна и мила, что ее соленые шуточки и рискованные проделки никого не оскорбляют. Они рождаются от избыт- ка жизненных сил, от азарта и молодости чувств. У Багорской же Мария оказалась светской дамой, поражающей своим раз- вязным тоном, сомнительными остротами, а порой и дурным поведением. Эндрю Эльючийк исполнении А. Гру- зинского ближе других к шекспировскому оригиналу, Он очень простодушен, довер- чив и по-своему мил. Но актеру явно не- хватает для этой роли комедийного гипер- болизма, той донкихотской одержимо- сти, которая окрылила бы Эгьючнйка и дала бы ему больше сил для его безумных затей и поползновений. Сейчас же Эгью- чийк больше действует по принуждению, чем в результате задорности собственного характера, и порой выглядит вторым, ма- леньким Мальволио. Роль Мальволно играет Игорь Ильин- ский. Его выход великолепенн. Вот истин- но шекспировские масштабы комического. Мальволио ступает медленно и плавно, говорит степенно, растягивая и небрежно бросая слова, смотрит на окружающих лю- дей холодными глазами, усмешки не схо- дят с его губ. Кажется, что этот человек однажды презрительно пожал плечами иив такой странной позе застыл на всю жизнь. Но самовлюбленность Мальволио, его чопорное величие - не просто черты лич- ного характера. Это пафос мещанского здравого смысла, мнящего себя действи- тельным хозяином мира. Мальволио пре- зрительно третирует веселуо банду сэра Тоби, Их борьба это столкновение пе- дантической мертвенной морали с полно- той и яркостью жизненных сил. И вот в этой борьбе Мальволио неожиданно ока- 

Мамед РАГИМ ИЗ ТАВРИЗСКОЙ ТЕТРАДИ ХЛЕБОПЕК Плывет молитва с минарета - вниз. Так день твой начинается, Тавриз. Уже открыта лавка. Толст и сыт, Купец в углу на коврике сидит. Он молится аллаху, чтоб аллах Удачу посылал ему в делах. Поклоны за поклоном он кладет И по лицу стекает жирный пот. Он руки тянет к небу: он и тут Выискивает прибыль, жирный плут! Ты ж руки тянешь книзу -- на тендыр. Ты худ и бос. Не счесть в одежде дыр. Ты хлебопек. Ты должен печь хлеба. затеряна во мгле твоя судьба. С утра пылает каменная печь. Ты должен дни и годы печь и печь. Весь век сгибайся. Хлеб пеки. Молчи. А грудь раскалена, как кирпичи, А печь гудит, пылает печь, Она Твоей тоской обожжена. Но вот хлеб готов, не хлеб, а той?… Лаваш румяный, пухлый, золотой. И ты охрипшим голосом зовешь: - Эй, господин, не поскупись на грош, Не поскупись, хорош лаваш, ага, Купи лаваш! Цена недорога! Хихикает хозяин твой: он рад. Звенит динар, запрятанный в халат. В соседних лавках - тоже звон монет. Чего тут только на базаре нет: И масло, и каймак3, и молоко, Изюм, как сахар, тающий легко, Слезливый сыр и вынутый из сот Оранжевый, затмивший солнце мед. …А в город из пустынь, из дальних стран Идет за караваном караван. Они сюда везут издалека Легчайшие ширазские шелка. Ревут верблюды, стонут бубенцы  И пьют арак богатые купцы… О, жажда! Черный пот стекает с век - Ты меда не испробуешь вовек И ты не купишь шелка и парчи - Весь век сгибайся, хлеб пеки, Молчи… Уйдет погонщик в выжженную степь. В тюках- тобою выпеченный хлеб День на исходе, Тлеет свет зари. И желтые погасли фонарн. На минарете вновь поет молла. Дневные завершаются дела. И вот стоишь ты, голоден и бос, В глазах кровавых не осталось слез… О, хлебопек, ты выпекал лаваш, Что детям ты своим на ужин дашь? Ты двери лавки запер. Не спеши, Открой, открой мне дверь своей души, Все беды расскажи мне - до одной. Я кровный брат твой. Говори со мной! 1 Тендыр - каменная печь. 2 Той … праздник. : Каймак --- сливки. Перевел А ПЛАВНИК Арак --- водка.

H. ЕМЕЛЬЯНОВА О ЛЕСНЫХ Две книжки Ник. Устиновича «Лесная жизнь» и «Аромат земли» вышли одна за другой в 1944-45 гг. в Красноярском краевом издательстве. Это сборники ма- леньких рассказов на тему о человеке в при- роде. Эпиграфом к обеим книжкам можно было бы поставить слова охотника Макси- мыча из рассказа «Хозянн», которым закан- чивается первая книжка Ник. Устиновича: «В тайге веди себя не как гость, а как хо- зяин, Знай, что все может принести поль- зу, умей только соображать». Появление книг о природе всегда при- ятно. Сколько бы ни было написано таких кинг, каждая как-то расширяет наше позна- ние природы и чему-нибудь учит. Особен- но, если автор- вдумчивый, наблюдатель- ный «хозяин» природы. Количество «секретов» в природе- бес- численно, и вдумчивый человек, если он много видел, долго всматривался, всегда найдет и увидит то новое, что имеет зача- стую ценность открытия, Уже то хорошо, что книга таких рассказов приучает чело- века не проходить мимо неразрешенного и неотгаданного в природе. Автор в лесу--свой человек. Легко можно представить, как он ночью отходит от ко- стра, прислушивается: «С дерева лист сор- вался, и было слышнно, как цеплялся он за сучки, пока не упал на землю, А потом вдрут на дальнем болоте разом тревожно закричали журавли», И то, что автор «от- ходит от костра», чтобы прислушаться и всмотреться, хорошо передает ощущение ночи в лесу и ожидания, Тут у автора есть и наблюдательность, и умение передать словами то, что он увидел. Наблюдательность автора обнаруживает- ся много раз на страницах обенх книжек и самое загадочное делает вдруг очень про- стым, как в рассказе «Следы на воде». Опытный охотник выбирает себе хорошее место «на лывах» (крошечных заболочен- ных озерцах), заметив, что на одной из них «слой ряски (маленькие пловучие ли- сточки) перекрещен во всех направлениях узкими полосками чистой воды» -- следа- ми плававших уток. «И это все?» -- с разо- чарованием спрашивает за молодого охот- ника автор, И опытный охотник отвечает: «Чего же еще?» Все дело в тонких черточках: заметил, понял, проверил и убедился, что понял правильно каждое изменение, происшедшее в природе, значит, ты в природе «хозяин». Значит, ты все в ней можешь обратить себе «на пользу». Но польза бывает разная: польза охотни- ку и человеку, В рассказах Ник, Устинови- ча нередко выступает только одна хозяй- ственная польза, а читателю хочется и вто- рой, человеческой, чтобы автор не только описывал удачную охоту, а и раскрывал внутренний мир живых существ. Над такими рассказами о природе ра- ботает непревзойденный мастер Михаил Михайлович Пришвин. Когда читаешь рас- сказы Ник. Устиновича, кажется, что он многие рассказы не окончил в чем-то глав- ном, что самая суть осталась не открыта.  Красноир-

ся еще догадаться, почему им это нравит- ся?), «В лесной глуши»- о выдре, которая тешится катаньем с горки; в рассказе «Ры- болов» превосходно описано, как медведь  Гловит рыбу, Есть рассказы настоящей большой темы, как «Цена жизни», Всегда, как только автор поднимает «человече- скую» тему рассказ становится значитель- ным, Иногда это, правда, выходит слу- чайно. Тему рассказа «На току» по-моему, сам автор недооценил Это хороший рассказ а мог бы быть превосходным, Неожиданная помеха охоте- забытые охотником Фоми- чом очки и найденные уже после того, как миновало время для охоты (охотники не- чаянно обменялись телогрейками, и очки оказались в кармане у автора)- становит- ся источником радости: у человека откры- ваются глаза на глубокую жизнь природы, Могла быть пюльза хозяйственная, получи- лась польза для ума и сердца. Фомич не жалеет, что забыл очки: «Он многое уви- дел и услышал», Такая возможность есть и у самого автора, прекрасно знающего родную природу: еще больше углубляться в виденное ведь он умеет видеть. Прекрасное наблюдение есть в рассказе «Смекалка»: «Тут я заметил почти у самой вершины пня ледяной кружок, И мне стало все ясно. С вечера речка покрылась тонким слоем льда. За ночь вода убыла, но тон- кая пластинка льда, примерзшая к пию, осталась. Она-то и показывала вчерашний уровень воды». Таких наблюдений, записанных хорошим языком, в обеих книжках немало, и особен- но приятно. что колорит сибирской приро- ды ясно чувствуется во всех рассказах Ник Устиновича. Есть опасность. которую автор мало ста- рается избежать: опасность повторения та- кого же случая, замеченного и описанного другим наблюдателем и даже самим авто- ром. мыслью: это встречалось раньше?» (Рассказы «Снгнал» - о те, «Птичий язык»). Иногда, перелистывая книгу, неожиданно находишь рассказ, по- вторяющий только что прочитанный («Аким и утка» «Редкий улов» рассказы о белках). Но если такие повторения еще можно с на- тяжкой допустить, то при чтении рассказа «Обманщица» вспоминается уже Тургенев, рассказ Ник. Устиновича перестает суще- и ствовать. Не следует автору употреблять для изо- бражения природы «украшающих» слов: «сверкающий» «алмазный» нельзя писать «сова стонала от восторга». Нельзя в двух рядом напечатанных рассказах писать: «Человек ровно молюдеет от него…» «Ши- шки ровно град… падают», «Березы ровно искрами кто осыпал». Раздел «Аромат земли» не удался. Когда автор превращается только в созерцателя, художественных способностей его недоста- точно, Сила его- в наблюдениях, а для таких крошечных зарисовок нужна особая, уже поэтическая зоркость,





H. Устинович. «Лесная жизнь». скос краевое издательство. 1944. H. Устинович. «Аромат земли». 1945.

ПРОВЕРКА ВРЕМЕНЕМ вой. Он и вправду готов вылезти из зо- лотой рамы двухсотлетней классики, как гоголевский портрет! Но мне, критику, хотелось бы, чтобы рядом с синтетиче- ским образом «добльственного народа» и его полководцев стоял и тот ветеран, который тщетно ждет помощи на пороге вельможи - «Сибарита». А там на лестничный воеход Прибрел на костылях согбенный Бесстрашный старый воин тот, Тремя медальми украшенный, Которого в бою рука Избавила тебя от смерти… Нет, Державин отнюдь не был «якобин- цем», и я его под такового не гримирую. Но ода «Властителям и судьям» (первый самый резкий, не пропущенный цензурой вариант) написана через пять лет после того, как отгремела великая крестьянская война в России, и именно в ту пору ког- да американский «мужик» (так зваласол- дат армии Вашингтона русская печать XVIII века), взявшись за мушкет, начал бить «не по правилам» регулярные вой- ска метрополии, Мне кажется, что между этими историческими фактами и одой Державина есть несомненная, хотя и под- спудная связь, Мне жаль, наконец, что в статье я не нашла столь милого Держа- вину слова «добродетель», Ведь оно об- линяло и стало смешным много позже- в устах щедринского карася-идеалиста. В дни Державина на нем еще лежал «кровавый отсвет». Его, по собственному признанию, приняли из рук Державина Радищев и Рылеев. ки, песни, «Слово о полку Игореве», мо- жет быть, к именам старым и новым, наз- ванным в статье, он прибавлял другие, свои имена, - дело не в этом, О самом общем, о духе этой статьи у автора и читателя, я думаю, спора не будет, Я должна внести здесь только одну по- правку, как будто боковую, но, на самом деле, существенную. П. Антокольский бросает западноевро- пейской культуре начала века правиль- ный упрек в желании «отсидеться вбом- ббубежищах аллитераций, наедине со своями Каменами и Мусагетом», Но ведь не эти, как верно их определяет автор, прустианские стремления были показа- тельны для западной литературы в пери- од между двумя войнами, Типичную линию литературы тех лет составляют произве- дения, авторы которых достаточно остро «чувствовали историю». Мир делится не только на людей, которые чувствуют ине чувствуютисторию. Непосредственное, пер- вичное чувство истории проявляется в раз- ных, иногда отрицательных формах и часто до добра не доводит. У «историче- ской необходимости», которую так стра- стно воспевает П. Антокольский, есть великая сестра. Горький называл ее «ис- торической сознательностью». Это она разум истории - учит людей не претер- певать свою историческую судьбу, а сво- бодно и целесообразно творить ее. Яду- сейчас единственная резиденция маю, что «исторической сознательности» наша родина. И это накладывает на на всех нас большую ответственность.

речной» жене библейского Адама, которой он предлочел «солнечную» Еву. Легенда эта бытовала в русской и западной лите- ратуре начала века, чтобы потом, уже потеряв библейское обличие, плотно обо- сноваться в «женской поэзии» предрево- люционных лет. Я говорю все это не в укор замечательному украинскому поэту. Но, по-моему, подвиг Леси Украин- ки так велик, что он не нуждается в юби- лейных розах и лаврах, Ни черные годы реакции, ни болезнь не сломили ее. Однако известное влияние символист- ских мотивов в некоторых ее драмах поэмах, несомненно, ощущается. И мне кажется, что сущность ее творчества, конечно, отраженная и в исторической тематике, проще, глубже, более непосред- ственно связана с современностью. В этой хрупкой женщине жила такая ненависть к царской реакции, какую мо- жет родить и вынести только очень силь- ный дух, Отсутствие свободы, рабство - своего народа и свое она ощущала, как вкус крови во рту, как смертельное железо под сердцем. Такие ее стихи и поэмы, как «Надпись на руинах» или «Одно слово», читаешь почти с чувством физической боли, хотя в них нет ничего «нервного», Леся Украинка по-мужски сурова в своем патриотизме и ненависти. Как же обстоит дело в книге П. Анто- кольского с советскими поэтами, с наши- ми товарищами и современниками? Статьи, посвященные советской поэзии, очень различны и по охвату материала и по методу, Общее достоинство этих ста- тей, идет ли речь о Тихонове, Суркове, Первомайском, - это то, что в облике поэта и его лирического героя уловлены черты советского человека,- победителя в Великой Отечественной войне, уловлена та живая традиция, которая связызает со- ветскую поээню со всем наследием ской культуры - самой человечной и на- родной культуры в мире. Иногда портрет художника написан ав- тором исторически и монографически статья говорит обо всем творческом пу ти поэта. Таковы статьи о Тихонове о Багрицком. Иногда, как в статье о Пер- вомайском, автор прочитывает за нас лишь одну книгу, Иногда, как, например, в ста- тье о Пастернаке, П. Антокольский, гово- ря как будто об одной книге, вместе и с Какова бы ни была жизнь художника, творческая его биография всегда драма• тична. Даже если путь его прямой, как путьнаших советских поэтов, - он все- таки долог и сложен. Поэт растет и му- жает вместе со своим народом. И неред- ко, тотчас же найдя свое место в рядах поколения, он не сразу может творчески осознать смысл тех исторических собы- тий, в которых сам принимал участие.

Поэт не выходит в путь готовым, как Паллада из главы отца. В творческой жизни его бывают перноды движения медленного и стремительного, прямого и обходного. Он бросает затупившееся ору- жие, чтобы выковать новое. Он ведет раз- ведку материала всеми способами, иногда и прозой. Кстати, мне кажется, что про- за Тихонова имеет в его творчестве не такое уж подсобное значение, как это думает автор. Поэт спорит с собой, осваивает зале- жи собственного опыта, захлебывается в «стиховой волне». Каждый действительно крупный поэт не однажды …был стихами Мчался в замучен, пенистой строк полосе. В разные периоды творческой жизнион по-разному встречается с историей. Не- посредственное чувство иногда не сразу вырастает в его творчестве до историче- ской сознательности, Иногда -- это му- чительный процесс. вот почему мне хо- чется спорить, когда П. Антокольский сближает в статье о Багрицком ту мо- лодость, которая неосмысленной силой кипит в «Контрабандистах», и ту, о кото- рой говорит «Смерть пионерки». Нас водела молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лед.

«Браги», возникший «из равновесия ди- ких сил», во всем похож на ту «землю земель», память о которой была путево- дителем поэта в лабиринте предвоенной Европы? Разве Тихонов сразу поднялся до «исторической сознательности» своих предвоенных и вренных стихов? в Да, П. Антокольский прав. В «Тени друга» есть предчувствие того, что смер- тельная схватка с фашизмом неизбежна. Но если вести «линию» книги на «Само- фракийскую победу», «Народные пляски Гайд-парке», «Противогаз» - в ней можно найти и большее. И если перевести это большее на язык политики - придется признать: уже на пороге событий, развязавших силы второй мировой войны, советский поэт предчув- ствовал, что Красная Армия спасет куль- туру и цивилизацию Европы от фашизма. Стихи - это не только биотрафия по- эта, это - его общественное служенье, его «государственное дело». И здесь я, читатель, хочу знать все. Мне мало праздничных огней. Я хочу знать, вчесть каких трудов и побед они зажжены, что обусловило, сделало неизбежными эти победы. Я знаю, что П. Антокольский изобра- зил своих героев несколько статично от большой любви к ним, от желания ви- деть только прекрасное. Но мне ли учить историка и трагика П. Антокольскоге то- му, что противоречия, борьба - всяслож- ная диалектика развития и роста- пре- красны Ведь это же и есть история! «Еще и еще раз, - говорит П. Анто- кольский в первой статье сборника,- как в самом начале этой войны, как в любой ее самый грозный или самый горе- стный день, мы повторим, что жизнь аб- солютно прекрасна. Настолько прекрасна, что к жизни можно и надо пред являть только максимальные требования. Жизнь не раз уже доказала, что выдержит их». Если советская литература часть нашей жизни и не «абсолютно прекрасна», то все же она с честью, вместе со всем народом, прошла войну, Есть ее часть и в том «торжестве нравственной силы», о котором П. Антокольский говорит последней статье сборника - статье краснодонцах. Наша литература по пра- отраи перовои идет дальше, вперед, в мирные времена. литература наша достаточно хороша, чтобы и к ней, как к жизни, предявлять максимальные требования. Она это тоже выдера

E. книпович

Кннга П. Антокольского «Испытание временем» - это укор нам, критикам. Она, сколько мне известно, единственная книга статей о поэзии, вышедшая за годы войны. Взгляд художника, «хозяйское, отноше. ние к материалу сказывается в том не лостном восприятии поэзии, которое за- ключено в книге. Говорит ли автор о Лермонтове или о Багрицком, о Державине или о Пастер- наке, он всегда стремится показать своими, поэтическими средствами, как идейно-смысловая сторона поэзии обнару- живается во всех элементах стихотворе- ния, во всей его «полифонии» и «люлирит- мни». Творческая индивидуальность автора проявляется в книге достаточно ярко. Но статьи сборника обединяет не «прихоть певца». У книги П. Антокольского есть своя тема, общая идея.

Обостренное «чувство истории» ос- новная черта всего творчества П. Анто- кольского. Речь здесь идет не о его внимании к исторической тематике, Вкус к этой тематике в данном случае … произ- водное, Речь здесь идет об остром, напря- женном чувстве непрерывности и единст- ва всех проявлений исторической актив- ности своего народа и всего человечест- ва, выражается ли оно в фактах социаль- ной, революционной борьбы, в защите ли своей национальной чести и независимости, в создании ли культурных ценностей и традиций, Причем взгляд художника, ес- тественно, притягивают прежде всего те «минуты роковые», которые в жизни на- рода стоят иногда десятилетий, а иногда и столетий. Каков же долг художника в эти «ми- нуты роковые»? И какие художники прошлого вновь оживают в сознании сви- детеля и участника грозных и великих событий сегодняшнего дня? Об этом го- ворит вступительная статья к сборнику П. Антокольского «Сим победиця», в которой поставлена тема книги. Все сказанное в статье справедливо, В минуты роковые» художник действи- тельно должен стать «самосознанием» на- рн дый отдельный человек и весь народ, Ху- дожник действительно должен быть об- разцом бесстрашия перед лицом истории, веры в великие исторические судьбы сво- его народа, Может быть, читатель, прова ряя в наши дни свою «боевую готов- ность», вспоминалне только русские сказ-

Нет, для того, чтобы написать гимн этой молодости - революционному му- жеству, разуму, сознанию, Багрицкому понадобились многие годы творческого и общественного опыта, «накладные расхо- ная биография поэта. ды», раздумия - все, чем богата подлин- Когда же читаешь самую большую и за- конченную работу сборника - статью о рус-ихонове, не сразу можешь понять, отку- да возникает чувство неудовлетворен- ности. Статья эта … нарядная и блестя- щая, Герой ее - весь в движении, Бо- лее того, некоторые произведения Тихоно- ва раскрыты в ней превосходно. Напри- мер, «Ночной праздник в Алла-Верды». Так сказать о поэзии мог только поэт, сам обладающий к тому же высоким острым чувством истории. И все же статья в целом, написанная как будто очень стремительно, оставляет ощущение какой-то статичности. Разгадка приходит мн с самоо От «Орды» и «Браги» П. Антоколь-И сский, в сущности, прямо переходитк «Сти- хам о Кахетии» и «Тени друга». А что же делал Тихонов-поэт в течение пятнад- цати лет, и каких лет! Неужели только «празднично отражал» в стихах свои стран- ствования по стране нашей? И разве чув- ство истории в стихах Тихоновавсегда равно себе? Разве всегда одинаков вних Гобраз родины? Разве мир «Орды» и

Поэтому, когда мы хотим, особенно се- годня, обнаружить сущность, «сокрытый двигатель» художника прошлых лет или современного нам, мы должны найти в нем не только первичное непосредствен- ное «чувство истории», но и все часто сложные, опосредствованные (особенно для прошлого) связи его творчества «исторической сознательностью». Спору нет, П. Антокольский нарисовалво яркий, близкий нам, обаятельный образ Державина, Все здесь верно - и то, что в стихах Державина «мраморные лики» нимф и эротов «обернулись румяными вс селыми лицами русских ряженых». о, жавин действительно отразил в своем творчестве свое время - «время, когда Россия становилась мощной военной дер- жавой, с самостоятельной мировой поли- тикой, с ясным сознанием своих задач», Правильно я то, что «победы Суворова, Потемкина, Румянцева были осмыслены поэтом как результат национального подема», как следствие «коренных свойств русского человека и солдата». Да, Державия у П. Антокольскогожи-

Когда мы перейдем из XVIII века в XIX, сущность комментария критика к «слову поэта» останется все та же я благодарна, например, П. Антокольскому за теплую и умную статью о Лесе Укра- инке - замечательном и мало у нас из- вестном поэте. И все же мне кажется, что ее «чувст. истории» проявилось главным образом не в «переосмыслении» истории и осо- бенно, легенды. Я, все-таки, стою, например, за герои- ню средневековой легенды и романа за Изольду белокурую, Безымянные твор- любимая всегда, в жизни и смерти, будет ближе к герою, чем нелюбимая. В поэме же Леси Украинки «Изольда белокурая» - «сумеречная», нелюбимая подруга духовно торжествует, над «сол- нечной», любимой, Она более несчастнаи потому ближе герою - ее право быть с ним если не в жизни, то в смерти. Но ведь все это лишь одии из перепевов гностической легенды о Лилит - «суме-

Литературная газета № 29 3

. Антокольский. «Испытание временем», Статьи «Советский писатель», 1915