A. ИВИЧ
СМОЛЕНСКИЙ АЛЬМАНАХ лю оброненные (?) луной» - это и бес- смысленно и совсем не поэтично, Два сти- хотворения С. Фиксина серьезнее и лучше других, хотя их поэтическое звучание сни- жено однообразием интонации, примитив- ностью и неточностью рифмы. На общем фоне поэтического материала сборника выделяются четыре стихотворе- ния Н. Грибачева-- и подлинностью чувст- ва, и отчетливостью поэтической формы Во- енные стихи Грибачева пыиятны своей не- надуманностью, естественностью чувств, внимательностью поэта к детали. Таково и стихотворение «Осень» лучшее из напе- чатанных в «Смоленском альманахе» стихо- творений Грибачева. Отдел прозы альманаха включает главы из повести Н. Антонова «Город на Днепре», рассказ Н. Новикова «Староста из Новой Вербы», четыре военных рассказаB. Шу- рыгина и рассказ В. Ардаматского «Архан- В «Городе на Днепре» Н. Антонов изоб- гел». ражает Смоленск первых недель войны, картины варварских бомбежек города нем- цами, эвакуации гражданского населения. Герои повести--Семен Ефимов - секретарь парткома одной из смоленских фабрик и жена его Ксана - работница редакции га- зеты. В опубликованных главах повести нет ви батальных сцен, ни воинских подвигов. Однако, читая неторопливое описание фаб- ричных буден в прифронтовом городе, ясно ощущаешь, что вся страна наша с первых дней войны включилась в грандиозную бит- ву, что сразу же в напряженном труде, в борьбе с отдельными проявлениями расте- рянности и паники, в решении повседнев- ных вопросов жизни большого города на- чало выковываться неразрывное единство фронта и тыла - важнейший фактор нашей победы. По опубликованным главам трудно судить, насколько удастся автору повести; реализуя свой замысел, изобразить судьбы Смоленска и смолян в ходе Отечественной вейны. Но уже сейчас можно отметить, что Н. Антонов сильнее в изображении собы- тий, чем в обрисовке характеров людей. Ду- шевный мир Семена и Ксаны обрисован так, что у читателя не складывается ясного представления об индивидуальности героев. Происходит это, повидимому, потому, что в рассказе об их мыслях и чувствах авторча- сто не подымается над уровнем литератур- ного трафарета. Вот пример: «На фабрику Семен шел в приподнятом Н. Антонов пишет: «У Семена защемило сердце» иля «Перебирая кончики волос же- ны, Семен отвечал…» не чувствуя антиху- дожественности, неточности своих слов. Поэторяем: автору удаются описания собы- тий (картины борьбы с пожарами на фабрике и в городе, движения беженцев по прифрон- товому шоссе написаны выразительно и легко), но он попадает во власть литера- турного трафарета, рассказывая о душев ных движениях и о духовной жизни людей вообще. Среди рассказов В. Шурыгина лучше дру- гих «Где мои гранаты?». Эпизод боевой жизни, рассказанный в нем, хотя и необы- чен, но жизненно правдив и пронизан теп- лым дыханием фронтового товарищества. Рассказ «Нечаянная разведка» испорчен стандартно выштампованной концовкой, Со- вершенно больной лейтенант Соколов, по- пав случайно в плен к немцам, сумел не настроении. Наконец-то и он сможет, засу- чив рукава, взяться за дело. Болезнь не во-время, как это всегда бывает со всеми болезнями, вывела его из строя на целых три месяца. Теперь, оправившийся и окреп- ший, он сможет вновь с головой уйти в лю- бимую работу, и - держись! С этим своим народом горы своротит». Таким нагромождением словесных штам- пов, взятых напрокат из посредственного газетного очерка, нельзя живо охарактери- зовать думы серьезного человека, размыш- ляющего наедине с самим собой о крупных жизненных вопросах. только сам с подчиненным бойцом выбрать- ся из плена, но и привести с собой захва- ченного немца. Но когда товарищи спра- ведливо говорят Соколову, что он совер- цил подвиг, В. Шурылин вкладывает в ус- с- та своего героя трафаретную фразу, выду- манную литераторами: - Подвиг? - насмешливо спросил Соко- лов, попрежнему не поворачивая головы и уставив неподвижный взгляд в косяк две- ри. - Какой там подвиг. Просто не хотел Очень интересен собранный И. Кацем- Понорским антифашистский фольклор Смо- ленщины - «Непокоренное слово народа». Частушки, припевки, пословицы, песни, стихи, пародии и народные казания, запи- санные от колхозниц, партизан и рабочих Смоленской области, ярко и образно пере- дают и великое народное горе в лихую го- дину Смоленщины, и страстнуо ненависть к фашистским захватчикам, и непобедимую веру в грядущее освобождение от фашист- ского гнета, веру в Красную Армию, в Сталина. Фольклорный материал - подлин- ное украшение «Смоленского альманаха». В отделе критики альманаха обращает на себя внимание статья Л. Озерова «Рядовой Василий Теркин», к сожалению, не глуби- ной или оригинальностью критической трак- товки образа героя поэмы А. Твардовского (Озеров излагает общепринятые и давно высказанные взгляды на поэму), а крайней разухабистостью своего стиля и грубыми фактическими ошибками в критических от- ступлениях и аналогиях. Вот для примера один абзац из статьи Л. Озерова: умирать, а в остальном - нечаянная раз- ведка! Когда же покажут наши новеллисты командира, откровенно и весело радующе- гося своей боевой удаче, склонного даже прихвастнуть ею, - такого, каких каждый многократно наблюдал в реальной дейст- вительности? В рассказе Н. Новикова «Староста из Новой Вербы» интересная фабула (бывший колхозный бригадир Лучников, ненавиди- мый всем селом за то, что согласился рабо- тать на немцев старостой, на самом деле партизан, выполняющий задания своего от- ряда) подана суховато, схематично, Однако рассказ читается с интересом, чего нельзя сказать о рассказе В. Ардаматского «Ар- хангел». По сути дела - это бледно напи- санный очерк о партизане - бывшем арти- сте цирка. «Так уже повелось в литературе, главным образом, западно-европейской, что солдат - персонаж публицистический, резонерский, Это «неизвестный солдат», имя рек, среднее арифметическое всей военной мас- сы. Острижен, в форме рядового, одним словом -- солдат на все сто, каким его изображают иллюстрации к разнообразным уставам и наставлениям. Устами такого ге- роя писатель произносил разного рода мо- ралитэ о кровопролитии, о бойне, об уничто- жении человека человеком. Неизвестный солдат произносит сентенции». Вое неверно в этой развязной тираде. До- статочно вспомнить «В огне» А. Барбюса, «Спор вокруг унтера Гриши» Арнольда Цвей- га, чтобы понять, что совсем не так «пове- лось в литературе», как это представляется Л. Озерову, и что трагические солдатские речи о «кровопролитии и бойне» в импери- алистических войнах вовсе не заслуживают презрительного отношения со стороны кри- тика-марксиста. Но зачем понадобился на- шему критику этот лихой экскурс в область историк литературы? Оказывается затем, чтобы доказать, что «принципы древнерус- ской воинской повести… оказались продол- женными, развитыми и углубленными со- ветской литературой периода Отечествен- ной войны», Л. Озеров не указывост накие именно «принципы древнерусской воинской повести» имеет в виду, не называет в каче- стве примера ни одного произведения древ- нерусской литературы - поэтому утверж- дение его бессодержательно, и трудно по- нять, пючему он считает «принципых ска- жем к примеру, «Слова о полку Игореве» углубленными и развитыми социалистиче ской литературой. Однако смысл туманных рассуждений критика сводится к тому, что тип русского солдата, изображаемого в древнерусской воинской повести, «во мно- гом, как дед на внука или отец на сына, похож на тип советского бойца». Такая об- и прямолинейная постановка вопроса неправильна, прежде всего потому, что она умаляет значение главной задачи советско- го писателя: раскрыть новые черты харак- тера советского человека, воспитанные в нем социалистическим строем. Нас радует выход в свет первого номера «Смоленского альманаха». Но редакцинего в подготовке следующих номеров нужно страже подходить к отбору материалов для альманаха и требовать от участников его большей работы над формой и языком про- изведений.
Луи АРАГОН
л. субоЦкии
Поэт обращается к партии Мне партия дала глаза и память снова. Я, видно, позабыл, как детский сумрак сна, Что сердцем я француз, что кровь моя красна. Я помнил только ночь и цвет всего ночного. Мне партия дала глаза и память снова. А Мне партия дала родной легенды благо. Вот мчится Жанна д Арк, роландов рог поет. в Альпах есть плято, где наш герой встает. Простейшее из слов опять звенит, как шпага. Мне партия дала родной легенды благо. Мне партия дала французский флаг, три цвета, Спасибо, партия, за грозный твой урок. Все песней быть должно, круг песенный широк. это боль и гнев, любовь и радость это. Мне партия дала французский флаг, три цвета.
БОЕВОЕ СОДРУЖЕСТВО Вышел второй альбом стихов С. Маршака и рисунков художников Кукрыниксы «Черным по белому». Творческое содружество Маршак -- Кук- рыниксы, возникшее в первые месяцы вой- ны, продолжается и поныне, Произведения, созданные поэтом и художниками, приняты на вооружение советским народом. Не однажды приходилось видеть в блин- дажах на передовых позициях вырезки из «Правды» с рисунками Кукрыниксов и под- писью Маршака, а во фронтовых столовых и клубах те же вещи, перерисованные в ме- ру сил и умения полковым художником, с подписью, выведенной аршинными буквами, красной краской. …Немецкий ефрейтор сочиняет хвастли- вую песенку, чтобы поднять дух безнадеж- но застрявших у озера Ильмень оголодав- ших и охолодавших фрицев. Немец из «Львиной дивизии» Голоден, тош, нездоров, Нет у фон Буша провизии Для прокормления «львов», замерзающие фрицы. Подпись: -пишет Маршак. Кукрыниксы комментируют: грустная ощипанная ворона на сапоге мертвого фри- ца и завернутые во всевозможные тряпки, Содружество -- не механическое соедине- ние. Почти каждый рисунок Кукрыниксов мог бы существовать без поэтической под- писи, а стихи Маршака можно представить себе изданными без рисунков, Это не тек- стовки, об ясняющие замысел художников, а поэтические сатиры, имеющие право на самостоятельное существование. Рисунки Кукрыниксов, в свою очередь, - не иллю- страции к тексту Маршака. Но здесь имен- но творческое содружество, столь же орга- ничное, как союз трех художников, обеди- нившихся под псевдонимом Кукрыниксы. Художники и поэт находят общее пони- мание темы и принципов ее сатирической трактовки, Маршак разрешает тему не сред- ствами «прикладного», литературно-иллю- стративного порядка, но подлинно поэтиче- скими средствами. Кукрыниксы идут не от литературного образа, а от зрительного. Большей частью невозможно определить, предшествовал ли рисунок тексту или стихи дали толчок мысли художников. На рисунке Гитлер, ногой в валеном са- поге наступивший на гофло девушке-Фран- ции. Пятка валеного сапога - голова Ла- валя. Горло Францие поваленной Придавил сапог Ла-валеный.
«Смоленский альманах» радует самим фактом своего выхода в свет. Опрятно из- данный, он--живое свидетельство возрожде- ння Смоленска и Смоленщины - города и области, особенно жестоко пострадавших от немецко-фашистского нашествия. Но са- мая тема хозяйственного и культурного воз- рождения Смоленщины пока еще не нашла своего художественного выражения на стра- ницах альманаха. Мы отмечаем это не для того, чтобы упрекнуть смоленских литера- торов альманах был сдан в набор в ок- тябре прошлого года, а чтобы подчеркнуть, что эта тема должна занять почетное место в следующих выпусках. В цикле стихов Н. Рыленкова, напечатан- ном в альманахе, уже звучит запев новой пафосной и вдохновенной песни -- это пес- ня о радости возвращения воина, о счастье мирного труда, завоеванном в боях и трудах военной эпохи. Ты будешь, рук не покладая, Пахать поля, растить хлеба, Чтоб, как хозяйка молодая, В твой новый дом вошла судьба. И зашумят луга просторно В весеннем розовом дыму. И в бороздах набухнут зерна По повеленью твоему. Пять стихотворений Рыленкова, опубли- кованных в альманахе, снова свидетельст- вуют о том, что военные годы обогатили поэта, углубив содержание его лирики. Лучшее стихотворение цикла «Сотворение мира» дышит поэзией колхозного труда и проникнуто тонким ощущением родной при- роды. Органично эвучит пронизывающий весь цикл мотив возрождения новой жизни на полях отгремевших битв. Жаль, что талантливый поэт все еще недостаточно работает над словом и потому довольно часто грешит против вкуса, Едва ли, например, прочитав строку: «Пусть ви- сок накален до-бела!» - читатель сразу поймет, что речь здесь идет о седине. В стихотворении «Признание» много баналь- ных строк и напышенных штампов, вроде: «обречен левучей муке, и, сгорая без огня, я постигнул липь в разлуке, чем была ты для меня». Безвкусные метафоры, пустая эквилибристика рифмами придают стихот- ворению даже несколько пародийный отте- нок. Ну, можно ли писать, обращаясь к лю- бимой: «Как луна над вешней чащей, над душой моей внся - до подробности мель- чайшей ты мне вдруг открылась вся»? Ка- кой смысл имеют такие строки: «Пусть, тоске не потакая, пульс считает тишина»? Большая строгость к самому себе, к от- бору слов - об этих элементарных вещах приходится напомнить поэту. Такие же тре- бования должен был предявить Н. Рылен- ков, как редактор, к своим собратьям по поэтическому оружию, чьи стихи опублико- ваны в альманахе. Многие стихи смолен- ских поэтов попросту не следовало бы пе- чатать, особенно по соседству с превосход- ным «Рассказом про Степана и про смерть» M. Исаковского. Читая стихотворения . Александрова «Битва» и «Вдохновение Родины», невольно вспоминаешь стихи, давным-давно забытые советской поэзией зарифмованные, высокопарные декларации с космическими символами и туманной рито- рикой. Ю. Александров изображает бытву такими строфами-
Французский марш Париж Не ради приключений пошлых, Не ради памятников прошлых, Но ради родины, друзья, Ее захватчиков разя, Гнать в шею, гнать без разговора Шпиона, хищника и вора, Зерно отвеять от зерна, Чтобы очистилась страна. Из закоулка, с огорода Извергнуть подлую породу, Все погреба и все сады Отнять у вражеской орды, Холмы, долины, и жилища, И кладбища, и пепелища, Рыбешку мелкую в прудах, Орехи в рощах и в садах, Вершины гор, глубины моря, Где столько крови, столько горя, И небо, чей благой покров Без немцев ясен и багров, Все, что мы чтим под небесами, Должны освободить мы сами.
Пришли предательские дни Дневной грызни, ночной резни. Когда вода мутнеет мрачно, И только влага слез прозрачна. И сволочь столько налгала, И только мгла кругом легла. И тень орды зеленолицей Нам застит небо над столицей. Они сказали: «Голодай, Хлеб нам отдай и кость глодай!» Они сказали: «Книги бросьте! Послушен пес хозяйской трости». Сказали: «Не вставать с колен! Кто посильней - пожалте в плен!» И заперли одних в бараки, Других сгнивать в германском мраке. Но не попались Пьер и Жан, И сотни юных парижан. И кто не пойман и не забран, На жизнь и смерть решились храбро. Как ветер, веющий в кудрях, Как пламя в синих фонарях
Что в мире чище твоего восстанья? Что в мире ярче стен твоих в дыму? Чьей легендарной молнии блистанье Способно озарить такую тьму? Чей жар подстать Парижу моему? Смеясь и плача! О, как сердце бьется. Когда народ, во все рога трубя, На площадях твоих с врагами бьется! Как ты прекрасен, мертвых погребя, освободивший сам себя! Перевел П. АНТОКОЛЬСКИЙ.
Где шире дышишь среди непогоды, Где зорче видишь в самом сердце мглы? Где мужество - как алкоголь невзгоды, Где песня - разбомбленных стен углы, Надежда … горсть нестынущей золы. Не гаснет жар в твоей печи огромной. Твой огонек всегда курчав и рыж. От Перляшез до колыбели скромной Ты розами осенними горишь. На всех дорогах - кровь твоя, Париж.Париж,
п. Антокольский Наши брузья сти! Нужно, чтобы поэты сумели во всем порвать с мертвым грузом приятной им фантасмагории. Я ставлю им в при- мер Маяковского. Он сумел с того же пу- ти, который привел его превосходительство Маринетти к высшим фашистским почестям, броситься в поток реальности, в красную ре- ку истории… Я требую возврата к реаль- ности, и таков урок, данный нам Маяков- ским, вся поэзия которого исходит из ре- альных условий революции, Маяковским, сражавшимся с вшами, невежеством и ту- беркулезом, Маяковским агитатором, гор- ланом-вожаком, не только там, тогда, в дни гражданской войны, но здесь, когда реали- зуются условия всемирной революции». В дни немецкой оккупации Луи Арагон как поэт выступал, конечно, под псевдони- мами. Один из этих псевдонимов - Жак Дестен. Стихи, подписанные именем Жака Дестена, доходили к нам в Москву с 1943 г. среди других произведений французских подпольщиков, Конечно, мы не знали и не могли даже догадываться, что они принадлежат Арагону, вечер в затемненной московской комнате, когда Жан-Ришар Блок впервые принес и прочел вслух «Балладу о том, как поют под пыткой». Она тоже была подписана неиз- вестным именем Дестена, Должен сказать, что я лично с большим рвеннем на- бросился на стихи Дестена и начал не- медленно переводить их на русский язык, - такая дышала в них поэтическая сила, такая угадывалась за ними подлинная правда о французском народе, героическом и близком нам. Так и печатались эти стихи у нас, подписанные именем Дестена. Имя Destaing отчетливо перекликается с фран- цузским словом Destin (судьба). Эта пере- кличка наводила на размышления о судь- бе автора, - ведь по обстоятельствам воен- ного времени судьба его могла беспокоить любого читателя даже за много тысяч ки- лометров! Какова же была наша радость, когда со- всем недавно мы узнали, что Жак Дестен Сейчас в Москве гостят французский поэт Луи Арагон и его жена, хотелось бы сказать-его «боевая подруга» Эльза Три- сле. Это очень чень дорогие для москвичей гости. Луи Арагон - давнишний наш друг. Еще в конце двадцатых и в тридцатых годах он много поработал для сближения передовой части французской интеллигенции с совет- ской культурой и поэзией. В его собствен- ном развитии большую роль сыграли лич- ность и творчество Владимира Маяковского, которого он переводил и пропагандировал во Франции. Эльза Триоле - популярная во Франции писательница. Одно из последних ее произ- ведений, сборник новелл, посвященных борьбе французского народа с немецкими оккупантами, удостоен в этом году премии Гонкуров - первый случай, когда эту пре- мию получила женщина. С начала второй мировой войны Луи Арагон- офицер французской армии, уча- стник битвы в Дюнкерке. Он пережил, как соллат, жгучие дни разгрома родной страны и ее унижения. И Луи Арагон и Эльза Триоле - актив- ные работники подполья в течение всех лет немецкой оккупации. Оба они жили под чу- жими именами, печатали подпольные ли- стовки и газеты, сами были основными авто- рами этих изданий, не однажды рисковали жизнью. Стихи Арагона, написанные им за послед- ние годы, представляют собой одно из са- мых значительных и светлых явлений со- временной западной литературы. Изощрен- ный и утонченный мастер, в юные годы дея- тель группы «сюрреалистов», Луи Арагон не только подытожил опыт острых и слож- ных поэтов ХХ века Аполинера, Валери, Элюара. Резкое своеобразие Арагона в том, что он активно и сознательно вернул поэ- зию народу, а своему поэтическому языку вернул ясность и силу народной поэзии. Его стихи оказались массовыми в лучшем смысле этого слова. Совершенные по фор-
Поэтическая тема здесь разрешена калам- Политическая карикатура давно вошла в художественный обиход Кукрыниксов, стала одним из основных жанров их твор- чества. Для Маршака политическая сатира жанр новый. Но не случайно, что именно эту форму он нашел для своей боевой рабо- ты в годы Отсчественной войны. Характер поэтического мышления Маршака никогда не был чужд сатире. Достаточно вспомнить хотя бы «Мистера Твистера». C присущей ему свободой владения поэ- тическими жанрамн Маршак использовал в своих сатирических стихах фольклорные формы, каламбур, русскую песню, англий- скую балладу, басню, эпиграммувсе это с равным мастерством. И каким бы жанром ни пользовался Маршак, всякий раз ему удается сделать стих остроумным, гневным, горячим. Немногие из помещенных в альбоме про- изведений имеют только исторический ин- терес. Большинство же, потеряв злободнев- ность, сохранило живое политическое зву- н чание. Это тем более примечательно, что ве- ши создавались в газетной спешке, были живым откликом на события дня. Сегодня мы перелистываем альбом с еще не остывшими воспоминаниями о чувствах, которыми жили в годы сражений, Однако мы уже можем трезво оценить не только силу непосредственного воздействия работы Маршака и Кукрыниксов, но и высокое ма- стерство, талантливость, позволяющие се- годня воспринимать рисунки и стихи, как живое произведение искусства. «Черным по белому», Стихи С. Маршака, Рисунки Кукрыниксы, Гослитиздат. M. 1945.
Исполинские гаснут созвездья. Космы зарев повисли во мгле; Но неистовый голос возмездья Нас ведет по железной земле Все вперед-- и любая громада Разлетается в прах ледяной. и бушует в ночи канонада, Сокрушая великой волной. Это, конечно, не стихи, а ученические опыты, и редакция альманаха должна была разяснить это Ю. Александрову. Стихи В. Лютовой крайне примитивны по форме, а содержание их трафаретно, и здесь не по- могают ложнозначительные интонации, при- меняемые автором: Лишь поздней замечаем ошибки, Если сердце уже холодней. Провожаем тогда без улыбки Запоздалую цепь журавлей. В стихотворении Н. Полякова «Ночь в пути» несколько живых строк, исполненных искреннего чувства, испорчены неприятной манерностью и оригинальничаньем, «Свер- чок чеканил светлые монеты, на зем- «Смоленский альманах», Кн. 1. Смоленское изд-во, 1945.
Николай БАРАТАШВИЛИ УМЕРКИ НА МТАЦМИНДЕ И ветер налетал по временам в ущелье, И громко шелестел весеннею листвой. Когда мне тяжело, довольно только взгляда На эту гору, чтоб от сердца отлегло. Тут даже в облаках я черпаю отраду. За тучами, и то легко мне и светло. Молчат окрестности. Спокойно спит предместье. В предшествии звезды луна вдали взошла. Как инокини лик, как символ благочестья, Как жаркая свеча, луна в воде светла. Соловей Люблю твои места в росистый час заката, Священная гора, когда его огни Редеют и верхи еще зарей об яты, А по низам трава уже в ночной тени. Не налюбуешься! Вот я стою у края. С лугов ползет туман и стелется к ногам. Долина в глубине, как трапеза святая. Настой ночных цветов плывет, как фимиам. Минутами хандры, когда бывало туго, Я отдыхал средь рощ твоих и луговин. Мне вечер был живым изображеньем друга. Он был, как я. Он был покинут и один. Какой красой была овеяна природа! О небо, образ твой в груди неизгладим. Как прежде, рвется мысль под купол небосвода, Как прежде, падает, растаяв перед ним. О боже, сколько раз, теряясь в созерцаньи, Тянулся мыслью я в небесный твой приют! Но смертным нет пути за видимые грани, И промысла небес они не познают. Так часто думал я, блуждая здесь без цели, И долго в небеса глядел над головой,И
так бесподобна, Что врежу навсегда в себя ее черты И повторю всегда дословно и подробно, Что думал и шептал тогда средь темноты. Когда на сердце ночь, меня к закату тянет. Он сумеркам души сочувствующий знак. Он говорит: «Не плачь. За ночью день настанет. И солнце вновь взойдет. И свет разгонит мрак». роза И взлетел соловей, и запел налету, И заплакал: «Слетайтесь, родимые птицы, Как развеять мне грусть, чем избыть маяту И своими невзгодами с кем поделиться; Я до вечера ждал, чтобы розан зацвел, В твердой вере, что цвесть он уж не перестанет. Я не ведал, что подвиг рожденья тяжел, И что все, что цветет, отцветет и увянет». и Перевел Борис ПАСТЕРНАК.
ме, они абсолютно ясны для любого чита- и Луи Арагон- это одно лицо, замечатель- ный французский поэт-патриот, чтоон жив, невредим и что в освобожденной Франции голос его звучит громко и свободно, услы- шанный и оцененный чрезвычайно высоко народом. Вот тогда-то в Москве появилась новая книга стихов Арагона «La Diane francaise» («Французская заря»), и мы на- шли в ней также и стихи подпольщика Де- стена. Думается, что русская судьба этих под- польных стихов сама по себе поэтична, если угодно, в духе ненаписанной еще баллады самого Арагона. Но судьба их поэтична и в самой Франции. Они возвращались к автору во множестве списков, сделанных от руки, никем не подписанные, безымян- ного народного творчества. И эта судьба характерна для всего нашего сурового и прекрасного времени. теля. Это отнюдь не «поэзия для немно- гих», как очень часто, к сожалению, бывало с французскими поэтами XX века; они те- шили себя и небольшой кружок избранных любителей головоломками и заумью в духе «дадаистов», изощрявшихся в формалисти- ческих изысках и нищих по содержанию. Наоборот, стихи Арагона - это поистине стихи для многих, для миллионов. Это поэ- зия мужественная, точная, реалистически народная, Недаром Арагон воскрешает за- бытые традиции народного эпоса, средне- вековых труверов, «Песни о Роланде», Недаром он перекликается с гражданской лирикой Гюго и Барбье. Недаром, наконец, еще в июне 1935 года на международном конгрессе писателей в защиту культуры Луи Арагоном были сказаны прекрас- ные слова; «Я требую возврата к реально-
Нераскрывшейся розе твердил соловей: «О, владычица роза, в минуту раскрытья Дай свидетелем роскоши быть мне твоей. С самых сумерек этого жду я событья». Так он пел. И сгустилась вечерняя мгла, Дунул ветер. Блеснула луна с небосклона. И умолк соловей. И тогда зацвела Роза, благоуханные раскрывши бутоны. Но певец пересилить дремоты не мог. Хоры птиц на рассвете его разбудили. Он проснулся, глядит -- распустился цветок осыпать готов лепестков изобилье.
Рисунок из книги С. Маршака, Кукрыниксы «Черным по белому».
действия. глядно разобраться в происхождении роизма советских людей на войне. И другое обстоятельство помогает книге быть инте- ресным и искренним произведением нашей современности: очевидное неравнодушие ав- тора к судьбе своих героев. Будучи одним из участников действия, доверенным лицом своего друга, Сартаков сохраняет в себе тем не менее все права автора и хозяина Большое место в повести отводится же- не Худоногова Катюше. Ее образ не нужно собирать по кусочкам и деталям, как приходится делать с Алексеем. Скромная, деликатная, чуть неловкая, но превосход- ная хозяйка по дому, она поистине наша современница. В налаженной се- менной жизни лудоноговых есть, конеч- но, свои трудности, но они преодолеваются прежде, чем приходит беда в дом. Случай с катюшиной затеей» в этом отношении очень показателен. Охваченная желанием тайком от мужа выучиться грамоте, Катю- ша до трогательности наивна в своих уси- лиях одолеть «культурное отставание» «За- тея» эта описывается в повести не без мяг- кого юмора, отчего она не делается менее серьезной. Интерес к ней усиливается еще от того, что сам Алексей тяготится своим «превосходством» над Катющей. Он боится, как бы она в один прекрасный день не по- чувствовала унижения перед ним, … тогда «жизни конец, сразу в стороны разле- тайся».В этой «семейной истории» много подлинного чувства и вместе с тем изяще- ства, Ведь можно было и так рассуждать: грамотная, ну, неграмотная, - забот- ливая и ладно. Живем согласно - чего о еще жену нало?» Но Алексей не согласен с этим: «Понял я, такое со- гласье может статься не надолго. Будет это жить, пока униженья овоего не поймет». Униженья духа человека … вот чего не хочет Алексей. Жизненно и превосходно выглядит эта страница в повести Сартако- ва: Из этого примера наглядно видно, на каких подлично культурных, душевных ос- новах держится семейная жизнь Худоного- вых, которая (читатель сразу даже не по- верит) началась… умыканьем! Это история особая в книге, специфически таежная, -- так сложились тогда обстоятельства для Алексея. Надо лишь помнить, что Худоно- ге-говы - коренные сибиряки, сыны своих отцов,-жили на заимках. Выучившись грамоте, Катюша начинает постепенно втягиваться в общественную работу, Автор наблюдателен: обществен- ная жизнь, - пишет он, -- нравится таким «одиночкам по недоразумению», и в то же время «им страшно сделать первый шаг, отойти от привычного круга личных нитере- сов, И вот они хитрят сами с собой, пыта- ются убедить себя, что впереди одни не- приятности, а удовлетворения никакого… И сами же в это не верят». Но, как гово- рится, страшен сон, да милостив бог. В том и заключается привлекательность таких строгих к себе людей, как Катюша, что, раз взявшись за дело, они отдаются ему со всей страстью данному ими слову. И так реально получилось, что когда при- шло время - Алексей был уже на фрон- те домашняя хозяйка Катюша стала плотовщицей. Правдивы страницы книги, повествующие об этом важном моменте в жизни Катюши, типичном для русских женщин, героинь труда. Любовь к родине толкнула Катюшу взяться за нелегкий труд: «Женское-то тело все же нежное, к бревнам непривычное», рассказывает она автору. ---«Потом, конечно, освоилась и ушибаться меньше стала, а то все на бревна падала, очень они в воде скользкие». Сибирячка постояла за себя, когда опас- ность нависла над родной страной Ка ша - одна из славных дочерей великой со- ветской России, где «воля и разум всей массы рабочих, крестьян возбуждаются и воспитываются государственно необходимым трудом» … как писал А. М. Горький в своей статье «О культурах». Маленькая повесть С. Сартакова, в сущ- ности, и посвящена теме о культуре рядовых советских людей, об огромной творческой преобразовательной силе ленинско-сталин- ской эпохи, незаметно раскрывающей в лю- дях заложенные в них духовные богатства. С. Сартаков умеет присматриваться к жиз- ни, к людям, подмечать в них новое. Катю- ша и Алексей Худоноговы созданы не от- влеченным воображением, а по образу и по- добию действительной жизни, в которой неотчуждаемо существует и то, что уже во- плотилось, и то, что становится, что идет вперед.
н. зАМоШкин Сибирская Если бы Сергей Сартаков и не заверил нас в том, что пять рассказов его о рабо- жене Катюше не вымысел, - мы все равно бы так оценили их. чем-сибиряке Алексее Худоногове и его Живут Худоноговы в далеких таежных краях, среди болот и лесов, но это, разу- меется, не прежняя российская глухомань, о которой горьковский житель Окурова Сима Девушкин говорил: «Позади у нас - леса, впереди - болота, господи, помилуй нас, жить нам неохота». Катюше и Алексею охота жить на белом свете, Руки чешутся у Алексея, чтобы неустанно что-то делать, строить в тайге умную жизнь. И он ее старательно строит: умело обращается с ра- мой на лесозаводе, знает, как плоты вязать, умно присматривается к сибирской природе, я на досуге любит кое-что порассказать занимательное и поспорить со своим спут- ником. Главное же … он свой человек в природе, Советский рабочий среди приро- ды - явление распространенное, не исклю- чительное, а между тем в литературе мало освещенное. Чтобы лучше присмотреться и войти в доверие к своему герою, Сартаков прики- дывается его учеником и безусловным по- читателем, давая тем самым ему возмож- ность обнаружить себя до конца, Он неот- ступно следует за Худоноговым, слушает его побывальщины, входит в подробности его рабочей, таежной и семейной жизни, В результате «нелюдимый» сибиряк раскры- вается, становится разговорчивым и даже в некотором роде ментором и путеводите- лем автора по дорогам жизни Автор хорошо ведет свою роль, более или менее умело пряча себя и свое намерение, ибо он в самом деле увлечен Алексеем и его Катюшей. Но чтобы в рассказах Сартакова все стало на свое место, надо прежде преодо- леть одно препятствие, в котором сказа- лась неполнота художественного опыта мо- лодого писателя. Известно, что самое труд- ное в изображении дружбы … ее начало, обстоятельства, при которых она возникает. А обстоятельства эти в книге Сартакова не то что случайны, а просто никак не влекут за собой тесной дружбы автора и героя. Разве Худоногов так уж одинок, что рад броситься в об ятия первому встречному? Начало дружбы в книге не мотивировано и, пожалуй, лучше было обойтись без этой встречи героя и автора на грязной улице поселка, где, к тому же совсем как у Го- голя, почти буквально, «доски ветхого тро- туара, как клавиши огромного рояля, опу- скались и поднимались под ногами» лучше было обойтись без этого порыва, с которым Алексей бросается помочь челове- ку, которому трудно перейти улицу, Хотя бы оба они вдруг безотчетно понравились друг другу с первого взгляда, но и этого нет, Будем считать поэтому данный эпизод как бы несостоявщимся, допустим, что дружба началась где-то раньше. Это же- лательно сделать ради естественности и жизненности всего дальнейшего повество- вания, Перешагнув это препятствие, мы сразу вступаем в интересный мир таежного поселка, охоты и многих происшествий. В бессознательно вдумчивом отношении Худоногова к природе больше знания, опы- та и даже расчета, чем любования, более свойственного горожанину, каким и вы- вел автор себя в книге. В богатом таеж- ном опыте Алексея - источник взыска- тельной, продуманной ревности ко все- му хорошему на родине, пусть даже это будет не человек и не вещь, сработанная им, а простой лесной зверь. Услышав от своей Катюши, что у американских бобров, описанных Пришвиным в «Серой Сове», «чувства нежные, с человечьими схожие», а «наш зверь жестокий, суровый», - Алек сей возражает: «Ничего не суровый, при- смотреться только надо», и живо рассказы- вает, совсем в пришвинском духе, о том,
книге постоянно чувствуешь дружескую легкую иронию, с которой автор описывает героя. В сущности, они все время между собой чуть-чуть препираются. Повесть вся и написана как бы в форме едва ощущаемо- го состязания, где один играет всерьез, а другой искусно выступает в роли добытчи- ка человеческого материала. Сартаков свадетельствует, что Худоно- гов «рассказывал с удивительным мастер- ством» «любой пустяк ством», «любой пустяк стяковый сюжет в его в его изложении становился сочной, красочной карти картиной». Однако Сартаков допускает тут большую неосторожность: ведь при таких рекомен мендациях мы особенно много ждем от рассказчика, что явно невыгодно для лю- бого автора. Но что сказано, то сказано, и тут выясняется, что побывальщины Алек- сея, составляющие лучшую часть повести, не стилизованы ни в какой степени при передаче их автором и производят действи- тельно прекрасное внечатление жизнен- ностью и крепостью языка. Хуже то, что и по языку и словарю они почти не отличимы от рассказов самого автора об Алексее! Порой даже затруднительно определить, кто же рассказывает: Сартаков или Худо- ногов, … мы имеем в виду два первых рас- сказа, в которых герой вспоминает первые шаги на охотничьем поприще. Воспомина- чие о прошлом в тайте и то, что совершает- ся там сейчас так сходственно описаны в книге, что исчезает ощущение времени, это уже покушение на правду, не говоря о том, что первое восприятие промысла у таежника Алексея было, конечно, иным, чем то же восприятие у горожанина Сарта-Ну, кова. Избрав сложную многолинейную фор- му повествования, автор таким образом не всегда и не везде справляется с ней. В пятом, последнем рассказе Худоногов расстается со своим мирным житием и вступает в действие, как фронтовик и уча- стник Великой Отечественной войны. Ниче- го неожиданного нет в том, что на войне Алексей оказывается опытным разведчиком и снайпером, стойким, выносливым бойцом- патриотом: таким он, в сущности, был еще задолго до войны, постоянно тренируя свон силы в тайге и на заводе. В этом и заклю- чается главная и об ективная мысль книги, отвечающая назревшей потребности - на-
повесть
чему свидетелем сам был: как дикая коз- луха, забыв про опасность, спасла своего козленка. «Вот тебе и суровый зверь!» Алексей вообще против слепого прекло- нения перед «заграничным». Собственные таежные истории кажутся ему куда занят- нее и он с увлечением рассказывает их он с увлечением рассказывает их Сартакову. Ими он наглядно убеждает его в том, что если хорошенько присмотреться о ся жкружающей нас обыкновенной, буднич- ной жизни, то откроется великая красота и смысл. У Сартакова, пишущего в традициях рус- ской реалистической прозы и не своболного отподражательства, есть, однако, и свой ма- териал, и свое понимание его. Труд вотчто занимает его прежде всего. Собственное от- ношение к предмету, то-есть то, что у Бе- линского называется творческой субектив- ностью, прорывается в любом эпизоде его книги. В третьем и четвертом рассказах Алексей выступает уже не как охотник-добытчик, а как незаурядный кадровый рабочий, Меж- ду делом он изобретает истроит легкий катер для несудоходной бурной речки, на которой стоит его лесозавод, Тут он, надо правду сказать, кустарничает, следуя лес- ковской старинке, так что комизм иных по- ложений, в которые он при этом попадает, олнком им заслужен, Было бы лучше ко- оно, осли бы он свою творческую фанта- зно использовал, не отгородясь от других. Но вот когда задурила коренная сибирская река, подняв сваленный на берегу лес, тут уж было не до любительства. Алексей был в числе первых, кто взялся за спасение государственного добра. Любо смотреть на него в эти минуты горячего труда, когда он в сердцах обрушивается на «слюнтяев» и «растяп». Замечательны в нем забота о нравствен- красоте человеческих поступков, душев- ная тонкость, критицизм и самостоятель- ность взглядов, Однако он вовсе не ходя- чая добродетель - дело обходится без ука- зующего авторского перста. Наоборот, в
Сергей Сартаков, «Алексей Худоногов». Рас- сказы, Красноярское краевое излательство 1915. 2 Литературная газета №