Николай БАРАТАШВИЛИ
Моим друзьям
в ноши, доколь над, вами Льется`
i утра’ свет
И любовь стирает с сердца
; огорчений след, —
Пусть судьба разит ударом черного копья!—
Молодым не подобает плакать в три ручья!
Тот, кто молод, жизни фезвой радости.
Е лови!
Не страшитесь загореться, пламенем любви!
Если старец молодится, людям жалок он, —‹
Отрок, старцу подражая,—менее ль смешон?
Прав, кто дружествует с жизнью с самого
3 утра, _
Лучший дар ему приносит каждая пора.
День настанет: слово страсти на устах
; : i умрет,
И нагрузит мир мгновенный тысячью. забот.
Сменит утреннюю негу зной полдневных
стрел,
Лживый мир предопределит и любви удел.
Лишь один совет примите,—помните его:
— 0, друзья, то горький опыт сердца
35 моего, —
Бойтесь ветренниц жеманных! Заняты собой,
Нам они пленяют чувства лживою игрой.
Их влюбленного безумца забавляет речь,
Но любви ей не под силу в сердце их
зажечь, ”
Перевел С. ПТЕРВИНСКИЙ
я
еба цвет, синий цвет, -
Первозданный мой цвет,
в Я любил с детских лет
`° Цвет нездешний такой.
Пусть теперь в дар годам
Кровь не та для тревог,
Цвет иной — клятву дам —
Полюбить бы не смог.
И прекрасный в очах
Я люблю неба ивет,
Как сошедший в лучах
Самый нежный привет.
А заветная в небо
Мечта позовет, —
Я истаю в яюбви
Синецветных высот.
- Я умру — милых глаз
- Мне в слезах не видать, —
Но взамен небо даст
Мне росы благодать.
Пусть над прахом моим
Линь туман вознесен, —
Словно жертвенный дым
К небу синему он!
Перевел Николай ТИХОНОВ
фра
Шалва ДАДИАНИ
BO UMA жизни
Имя Наколая Бараташвили — одно ИЗ
тех славных имен, которое с особым благо-
говением произносит каждый грамотный
грузин. : : ES
В назале ХТХ века, до того как начал пи-
сать Бараташвили, в грузинской поэзии
сильно было влияние арабской и иранской
эротической поэзии, и даже такой яркий
талант, как Александр Чавчавадзе (1786—
1846), по остроумному замечанию грузин-
ского критика Г. Кикодзе, колебался «меж-
ду иранской и французской ориентацией в
поэзии», и «наряду с Вольтером и Пушки-
ным вдохновлялся Саади и Гафизом».
Бараташвили с самого начала своей
кратковременной. творческой жизни (он
умер двадцати девяти лет) воспринял фор-
мы и идейную направленность европейской
поэзии первой половины прошлого века, так
называемой поэзии «мировой скорби». Неда-
ром властитель дум Грузии Илья Чавчава-
дзе в свое время провозгласил Бараташвили
родоначальником новой грузинской поэзии,
поэзии мятежной, страстной, вдохновляю-
щейся общечеловеческими идеалами.
И. действительно, Бараташвили в своих
шедеврах «Раздумье на берегу Куры»,
«Злой гений» и, в особенности, в «Мерани»
возвышается до титанической поэзии Бай--
рона и Лермонтова.
Бараташвили часто сравнивают с этими
зеликими поэтами, но это ни в коем случае
> следует понимать в том смысле, что он
был их эпигоном.
Бараташвили самостоятелен в своем
твозчестве. Он воспринял манеру русской
и западноевропейской высокой поэзии, соз-
дал лирический пейзаж и жанр философ-
ской лчярики, находившиеся в зачаточном
состоянии в: старой грузинской поэзии. HO
Его талант самостоятельно рос и развивал-
CH Нод воздействием исторических. усло-
вий которые окружали его в Грузии.
Сооеминенно прав Г. Кикодзе, когда он
гозотит в своей характеристике «Н. Барата-
нии»: :
«..Не нужно забывать, что его меланхо-
лия питалась глубокими социальными кор-
нями, деградащией . грузинской аристокра-
тни (известно, что поэт принадлежал к
грузинской родовитой знати.— Ш, Д.), кру-
ттением нациснальных идеалов, общим ра-
очарованием, охватившим все передовое
европейское общество после Великой фран-
цузской революции...»
Бараташвили, подобно другим поэтам,
проникся настроением мировой скорби, его.
лира зазвучала меланхолически, но вместе
с тем, что особенно. замечательно в его по-
эзии, он никогда не доходил до байронов-
ского отчаяния. Он верил в человека, в в03-
можность его возрождения, и поэтому в сво-
ем «Мерани» и в «Раздумьи на берегу
Куры» он призывает «к действенной любви
к ближнему» и подвигу во имя человечест-.
ва.
На-днях исполняется столетие со дня
смерти Николая Бараташвили, и вся Грузия
будет чествовать его намять. Я убежден,
что творчество нашего поэта-романтика В
чудесных переводах лучших русских по5-
тов войдет в сокровишницу культуры рус-
ского и других братских народов, — он
близок не только нам, но всем, кто знает
чувство стремительного полета к будущим
временам, к высоким решениям историче-
ских и жизненных проблем.
——<——-
Вечер памяти Бараташвили
В ознаменование столетия со дня смерти
Николая Бараташвили Союз советских Пи-
сателей СССР устраивает 15 октября в По-
мещении поавления ССП, под председатель-
ством Н. Тихонова, вечер, посвященный па-
мяти поэта.
С докладом о творчестве Н. Бараташвили
выступит Бесо Жгенти, Стихи Бараташви-
ли на грузинском языке прочтут Шалва Да-
диани и М. Геловани. С чтением своих пере-
волов. выступят В. Державин, К. Лькке-
ров, Б, Пастернак, Н. Тихонов, С. Шервин-
ский и мастера художественного чтения
Вс. Аксенов, Ц. Мавсурова и Е. Гоголева.
Грузинские ва слова Н. Барата-
швили исполият В. Давыдова, Г. Балридэе,
Tl. Гамрекели, С. Гоцеридзе.
пооеезячинисикие-
Литературная газета
№ 43
ela
- mMana @axp-Enanua Pyprancxoro «Bue 4
Геронтий КИКОДЗЕ _ RB
хорошо владевший не только кавказскими
языками, но и русским; служил чиновником
при Ермолове и Паскевиче, а носле выхода
В отставку часто избирался предводителем
дворянства. На
Мать Н. Бараташвили. Любимая кестра
известного поэта и государственного деяте-
ля Григория Орбелиани, была хорошо зна“
кома < грузинской литературой и давала
сыну первые уроки грамоты. — :
* С десятилетнего возраста’ Н, Бараташви-
ли учился в тбилисском благородном учи-
лише. Одним из его преподавателей был
Соломон Додашвили, широко образованный
молодой ученый, автор курса логики, напи-
санного на русском языке, принявший уча-
стие в заговоре 1832 года и погибший впо-
следствии в ссылке.
Интерес к литературе Н. Бараташвили
проявил еще в училище: в русском рукопис*
вом журнале он поместил перевод отрывка
из грузинского прозаического варианта в
а-
мин» («Висрамиани») и статью «О’возвыше-
нии и падении папской власти».
В училище во время игры Н. Бараташви-
ли повредил ногу и принужден был отказать-
ся от мечты о военной карьере. Несчастный
случай оказал сильное влияние на всю его
дальнейшую жизнь и стал одной из причин
углубившейся наклонности к одиночеству
человека, наделенного ироническим /умом,
но жизнерадостного и_ общительного OT
природы. Стесненное материальное положе-
ние не разрешило Бараташвили поехать В
Россию заканчивать образование в унчвер-
ситете: чтобы поддержать больного и OKOH-
чательно разорившегося отца, он—в возра-
сте девятнадцати лет-—поступил чиновником
в высшее судебное учреждение на Кавка-
зе.
В своей переписке он жалуется на умет-
венный застой тогдашнего. тбилисского об-
шества, на «круг чиновников, который не
выгоден для образования зравственности».
Свободные от службы часы Бараташвили
посвящает литературной работе.
В письме, адресованном Григорию Орбе-
лиани, он, между прочим, пишет, что гру-
зинская литература находит все, новых лю-
бителей, что многие молодые люди, сзобод-
ные от служебных обязанностей, способст-
вуют культуре родного языка; в этом Бара-
ташвили видит проявление духовной бод-
рости молодого поколения. В другом пись-
ме он сообщает. тому же адресату, что его.
друг Д. Кипиани перевел «Ромео и Джуль-
етту» Шекспира, сам же он перевел «Юлия
Тарентского» драматурга Лейзевица.
За год до смерти Н. Бараташвили был
назначен помощником нахичеванского уезд-
ного начальника. На новой службе поэт
пробыл приблизительно полгода и много
страдал от одиночества в чужой среде. Из
Нахичевани он был переведен на ту же
должность в Гянджу, где скоро заболел
злокачественной малярией, от которой скон-
чался 9(21) октября 1845 года. Его прах
похоронен в Гяндже,
Так как при жизни Н. Бараташвили Ни
одной его строки не было напечатано, а
его стихи распространялись только в не-
многочисленных автографах и. списках, в
широких слоях общества его смерть прошла
почти незамеченной. Только“его друг Геор-
гий Эристави позднее посвятил ему про-
никновенные строки. Он же в своем журна-
ле «Цискари» впервые напечатал несколько
стихотворений Бараташвили.
‚ Шестидесятники—во главе с Ильей Чав-
‚чавалзе — подняли Бараташвили на щит,
об’явив ‹<ебя его последователями. В
середине семидесятых годов появился пер-
вый полный сборник произведений поэта,
впоследствии часто переиздававшийся. Ба-
раташвили стал одним из самых любимых и
популярных поэтов грузинского народа. Пе-
ренесение его праха из Гянджи в Тбилиси
на Дидубийское кладбище дало повод к
грандиозной демонстрации. При совет-
ской власти останки поэта были пере-
несены на Мтацминду и похоронены в пан-
теоне грузинских писателей.
si
При первом, поверхностном знакомстве с
творчеством Бараташвили может показать-
ся, ‘что в противоположность поэтам, - чьи
голоса раздаются, как призывной набат, ко-
торые обращаются к очень широкой ауди-
тории, — Бараташвили ведет интимный
диалог с самим собою. Все эти строки
© демонах-искусителях и злом духе,
о жалобно стонуших расщелинах и порыва-
ющихся к небесной синеве душах, о рано
разочаровавшемся и остывшем сердце, о
вихрях страстей и спокойной пристани, о
разрушенных алтарях и скачущем без дорог
пегасе с первого взгляда кажутся данью
литературной моде, отголоском западного’ и
русского романтизма. На самом деле лири-
ка Бараташвили -— искренняя исповедь
В эти дни Грузия отмечает столетие со
дня смерти одного из своих величайших
поэтов — Николая. Бараташвили. Стихи его
звучат на многих языках Советского Союза,
— и странно думать, что при жизни он не
видел в печати ни одной строки своих про-
изведений.
Бараташвили принадлежит к группе гру-
‘зинских романтиков. Самая жизнь его —
короткая, грустная романтическая страница.
Он разделил участь многих сынов своего
времени: как Байрон, как Шелли, как Лер-
монтов, он умер рано, быстро отпылал,
Судьба свела Бараташвили © Грибоедо-
вым. лично. Они жили год одним и тем же
кровом. Жизнь дома озарялась красой и
дарованиями юных княжен Чавчавадзе. Од-
на из них — Нина — стала женой Грибое-
дова. Ее сестра, Екатерина, была предметом
возвышенной любви Бараташвили. С пол:
ной вероятностью можно предполагать лич*
ные встречи Бараташвили с Пункиным, ¢
Лермонтовым во время их пребывания в
Закавказье, en
Бараташвили принадлежал к той группе
просвещенной грузинской молодежи, кото-
рая сблизилась с русскими и культурная
деятельность которой явилась прямым след-
ствием вхождения Грузии в Российское го-
сударство. Заботы © судьбе любимой роди-
ны привели Ираклия И к зтаменатель-
ному историческому решению. Этой теме
посвящена единственная поэма Бараташвили
«Судьба Грузии», а также стихотворение
«На могиле царя Ираклия», где поэт выра-
жает восхищение прозорливой мыслью пред-
последнего грузинского властителя.
В те годы грузинская поэзия‘ расстается
с привычной поэтикой арабо-иранского Вос-
тожа; она оборачивается лицом к поэзии за-
палной и, прежде всего, — к поэзии рус-
ской. Бараташвили — самый ‘мощный рычаг
происходил ‘ив
знатного рода, ` сыгравшего’ значительную *
роль в истории Грузии. Его отец, довольно .
С. ШЕРВИНСКИЙ
— pen
Pte
cor -
a9
i
é
AFIS A apes
Maen ote
DA PANTING
f is
ОЕ angen Loe
ИЙ ГРУЗИНСКИЙ ПОЭТ
to
“Pn
: Sea ; AP Рея Paty ее брт A
. A pe feng 2% yp AS Pape 2 Ч 4. —
7 и
Ks re eect Fel. boyy Ч
waste зао Be hye fe pt.
& юр.
ЕЕ
Perce
Автограф стихов Н. Бараташвили «Моим друзьям». i
страстной и мятежной души, выраженная в
несколько патетической форме.
Будь Н. Бараташвили холодным парнас-
цем или же замкнутым камерным поэтом,
он никогда 6 не нашел такого, все усили-
вающегося резонанса в широких елоях об-
щества. ;
=
Как булто все соединилось для того, что-
бы Бараташвили уже в юношеском возрасте
пережил разочарования и недовольство
жизнью. Он рано познал контраст между
материальным достатком и нуждою. Он вы-
рос в патриархальной семье, и первые сло-
ва, которые произнес, были слова молитвы;
но в средней школе, под руководством До-
дашвили и друпих педагогов, он познако-
мился с веяниями, идущими из передовых
стран — Западной Европы, России. Он меч-
тал о блестящей военной карьере, но по
необходимости должен был довольствовать-
ся скромным местом“ за канцелярским
столом.
Нужно также вспомнить, в какой между-
народной политической атмосфере пришлось
жить Бараташвили и его европейским и рус-
ским соратникам. поэтам-романтикам, вспом-
нить настроение всеобщего разочарования,
охватившее передовое общество после кру-
шения идеалов Французской революции.
Наиболее передовым умам казалось, что
гуманистические иллюзии рассеялись надол-
го, а может быть и навсегда, они видели,
что вместо господства разума, возвещен-
ного просветителями восемнадцатого ‘века,
наступило господство денежного мешка.
Священный союз казался несокрушимым,
а избранная личность чувствовала себя тра-
гически одинокой перед полицейским госу-
дарством. В Грузии общеполитический гнет
еще более обострялся благодаря националь-
ному гнету. Поэтому индивидуализм, тита-
низм, демонизм для Бараташвили не были
вопросами литературной манеры. Не он один
носил черный плаш и трагическую маску и
неё он один сидел на крылатом пегасе.
Наиболее популярнее произведение Ба-
раташвили «Мерани» проникнуто тем же
протестантским, мятежным духом, который
породил «Каина», «Манфреда» и «Дон-Жу-
ана» Байрона, «Конрада Валенрода» и «Фа-
риса» Мицкевича, «Де-
мона» и «Мцыри» Лер-
монтова. После того,
как идеал обновления
всего социального ни
политического строя
оказался беспочвен-
ной мечтой, героиче-
ски настроенная лич-
ность воображала,
что она может и дол-
жна порвать узы, свя-
зывающие ее с TeC-
ными рамками семьи,
государства и обще-
ства, и об’явить не-
примиримую — борьбу
самой ‹удьбе.. Глав-
ное в «Мерани», ко-
нечно, непреклонный
дух трагически мыс-
лящего героя, его не-
сгибаемость, его пре-
зрение к смерти, на-
конец, его гуманизм,
совершенно отличный
от антисоциальной,
эгоцентрической мо-
рали некоторых евро-
пейских романтиков из
более правого лаге-
ря.
совершившегося поэтического поворота.
Этот поворот был естественным следствием
приобщения Грузии к русской литературе и
через нее — к литературе европейского За-
пада.
Замечательно, что при этом Бараташвили
не стал подражателем. Его высокое, проз-
‘рачное дарование позволило ему остаться
самобытным. ‘ :
Однако Бараташвили во многом действи-
тельно перекликается с Лермонтовым. Не-
довольство миром, жизнью, в которой мно-
гое так непохоже на то, что проносится в
бескомпромиссной романтической мечте, тя-
га из томительного земного плена, всегда
возвышенная любовь, сосредоточенная тре-
вога о своем месте в ЖИЗНИ, голос «злого
духа», отравляющий тяжким сомнением
юношескую душу, — все это роднит обоих
поэтов. Оба в свою очередь резонируют
на общее настроение, владевшее сердцами
тех, кого принято об’единять под именем
«романтиков».
Читая Бараташвили, испытываешь редкое
по своей отрадности чувство. Между серд-
цем поэта и его словом — нет посредствую-
щих ступеней. Между его словом и читате-
лем — нет никаких преград.
Поющая душа, прямо выражающее себя
сердце — вот пюэзия Бараташвили. Раз-
думчивость, чистота высоких мыслей, пе-
Yah о людях, безнадежность, под которой
упрямо таится светлая надежда, — все это
вытекает из прозрачного душевного источ-
ника, не превращаясь ни в прямые фило-
софские концепции, ни даже в философские
символы. f
Однако, сетуя на мир или устремляясь в
недоступное, вечно влекушее своею сине-
вою небо, поэт не отвращается от жизни.
Наоборот! Он ценит жизнь, он не замыка*
7 2 ue.
Титульный лист первого издания
стихов Н. Бараташвили (1876),
Мрак мой душевный не егинет напрасно.
В скалах протоптанный путь мой опасный
Другу когда-нибудь жизнь облегчит, —
Смело ва черной судьбой он комчит.
Перевел П. Антокольский,
Плодотворная реформаторская роль Ба-
раташвили, его борьба за обновление гру-
зинской поэзии. его западничество особен-
но ярко проявились в области любовной ли-
рики. Он решительно порвал с метафориче-
ским языком предшествовавших поколений,
находившихся в плену, с одной стороны, у
Руставели, а с другой — у персидской эро-
тической лирики. Он совершенно изгнал из
употребления так называемую маджаму, т. е.
рифмы, построенные на омонимах, мало со-
ответствующие духу грузинского стихосло-
жения, но. господствовавшие под влияни-
ем персидской поэзии в продолжение веков
и приведшие, наконец, к формалистиче-
скому жонглерству. Некоторые его лириче-
ские шедевры, особенно «Благодарение
создателю, красавица черноокая» или *Ke
«Бежит Арагва быстроводная» (из «Судьбы
Грузии»), по своему настроению и художе-
ственной форме близки к шедеврам народ-
ной поэзии; в этом отношении его можно
считать предшественником Рафаэля Эри-
стави, Ак. Церетели и в особенности Важа
Пщавела. Его рифмы не отличаются Oco-
бенным богатством, но грузинское силлабо-
тонмческое стихосложение он — вместе с
Ал. Чавчавадзе и Гр. Орбелнани — освобо-
дил от господства шестнадцатиеложного
шаири и дал ему больше гибкости и разно-
образия. Наконец, продолжив и расширив
дело, начатое Давидом Гурамишвили, он
своей философской лирикой опроверг пред-
рассудок, что стихи пишутся или исключи-
тельно для выражения любовных восторгов
и страданий или для услаждения слуха
пирующих.
Но Бараташвили, порвавший с наиболее
устарелыми и выхолощенными пережитка-
ми предшествующей ему поэзии, является
хранителем более устойчивых элементов ли-
тературного наследия. Его интерес к фило-
софеким и этическим проблемам и своеоб-
разный диалектический подход к их разре-
шению об’ясняются не только складом ума,
но и влиянием вековых национальных лра-
диций. Древнегрече-
ская философия, в ча-
стности идеи Платона
и Аристотеля, правда,
не в первоначальнсм,
а`в измененном визан-
тийскими, грузинскими
схоластами виде, про-
должали оказывать
влияние на Н. Ба-
раташвили и его
сэвременников, как
они в предыдущие ве-
ка — еше в большей
степени — влияли на
всю грузинскую куль-
туру-
Читая его «Раз-
думье на берегу Ку-
ры», можно подумать,
что слышишь отголо-
ски. мрачных <ентгл-
щий Экклезиаста,
Жизнь — одна лишь
тщета и суета сует,
все наше бытие—один
лишь быстролетный
миг. Но несмотря на
это, человек должен
внимать голосу поро-
дившей его стихин, не
превращаться в живой
ется в бесплодный, душный индивидуалис-
тический круг. Он упрямо ищет своего ме-
ста на земном поприще; его юная
мучительно пытается найти свой путь, до-
стойно ответить «Таинственному голосу»,
неустанно повторяющему: :
О; юноша, удел свой находи,—
Быль может, есть достойный впереди...
Долг человека — в понимании Барата-
швили — жить для людей.
И однако, все мы--люди, миром рождены мы,
Мы должны Етти за миром, он — отец
родимый.
УЖалки те живые трупы, что блуждают сиро,
Сами в мире существуя, не живут для мира...
(«Раздумье на берегу Куры») +
Знаменитое стихотворение «Мерани» —
исповедь поэта, непреклонный вызов судь-
бе, подвиг. «обреченного», пролагаюшего
путь другим:
Но души стремленье не бесплодно,
и не тщетно мчался обреченный:
Этот путь неезженный, Мерани, сократится,
нами проторенный.
И в грядущем пред моим собратом ляжет он
уже дорогой торной,
И скакун промчит его бесстранно напрямик
перед судьбою черной...
Высказанное в этих строках попечение о
«грядущем собрате» вскрывает для нас всю
широту души Бараташвили, ‘скорбящего,
разочарованного, но исполненного самоот-
верженности истинного гуманиста. В этом
разрезе Бараташвили — предшественник
таких писателей, как Илья Чавчавадзе или
Акакий Церетели. Такое жизнеошущение
еще одной стороной сближает великого гру-
зинского поэта с лучшими деятелями-гума-
нистами нашего отечества.’ Редкий иноязыч:
ный поэт может, сохранив свою самобыт-
ность, оказаться столь близким русскому
восприятию.
*
Чет &
AU=
Dye : ;
pene =
труп, а добросовестно ВЫПОЛИЯТЬ ДОЛГ ens
обществом. Его стремления He
плодны, и путь, протонтанный Им, об-
легчит трудности существования ero
собрату, следующему за ним («Меранм»).
Любовь является соединением родственных
душ; потеряв или же не найдя свою пару,
душа обречена на вечное скитание во враж-
дебном мире; но и она находит утешение в
выражении своих страданий («Одинокая ЛУ”
ma»). Можно достичь внешнего блатонолу“
чия,—для этого приходится отказаться OT
внутренней свободы, за потерей же свобо-
ды следует гибель индивидуальности {«Ги-
ащинт и пилигрим»). Напрасны порывы Ч®
ловеческого сердща найти пристанище за
пределами эмпирического мира, покрытого
сумерками; сердце живет надеждой, что
тьма рассеется и настанет озаренное ^соли-
цем утро («Сумерки на Мтацминде»).
Когда на сердце ночь, меня к закату тянет,
Он сумеркам сочувствуюцкий знак.
Он говорит: «Не плачь. За ночью день.
настанет.
И солнце вновь взойдет, и свет разгонЕет
мрак».
Перевел Б. Настернак.
В духе традиционного мышления, нашед-
шего отголосок также BO овступлений К
«Витязю в тигровой шкуре», Бараташвили
земную, чувственную любовь противопола-
гал сверхчувственной, идеальной и отдавал
предпочтение последней; он делал различие
между красивой плотью и прекрасной, не-
стареющей и неумирающей душой. Но наря-
ду с этими дуалистическими отголосками
он дает очень реалистические и чувствен-
ные образы.
Е ыы
В грузинском литературоведении дебати-
ровался вопрос — сочувствовал ли Барата-
швили грузинским заговорщикам 1832 года.
Ответа на этот вопрос мы не находим в био-
графии. поэта, достигшего к моменту загово-
ра пятнадцати лет; ответ нужно искать в
его политической лирике и единственной
поэме «Судьба Грузии». ‘
«Гиацинт и пилигрим» дает представле»
ние только об общих национальных идеалах
Бараташвили. Гиацинт — образ Грузии, ока-
завшейся, подобно оранжерейному цветку. в.
тепличной атмосфере и лишившейся и тонко-
го аромата и яркой расцветки. Мало утеше-
ния в том, что за позолоченными оградами
цветок оберегают от суровой зимы; ведь зи-
мой природа не умирает, она только облача-
ется в грусть в ожидании нового возрожде-
HHA. ‘
Более конкретное представление о ПОоли-
тической идеологии. поэта дает его поэма
«Судьба Грузии».
По своим художественным достоинствам
«Судьба Грузии», передающая в хроноло-
гической последовательности исторические
события, но не связанная ясным эпическим
сюжетом, безусловно уступает лирическим
стихотворениям поэта. За бегло и схемати-
Чески очерченной батальной сценой, отобра-
жающей Крцанисскую битву (1795 г.), сле-
дует диалог между царем Ираклием П и
его канцлером Соломоном Леонидзе. Диалог
хорошо согласован с тем, что’ нам известно
о политическом мышлении лиц, ведущих
Диалог, а следовательно и двух лагерей,
на которые разделилось тогдашнее грузин“
ское общество.
На чью же сторону склоняется симпатия
автора поэмы? На сторону царя. Ираклия
или же его канцлера? Поэт примирялся <
господством царской России. Конец пере-
`даваемого им диалога звучит, как оконча-
тельное решение:
И ныне буду я молчать,
Но ты не должен забывать,
Что очень скоро от врагов
Нас защитит России кров.
Перевел В. Гаприядашвили.
Вопрос политической ориентации Н. Ба-
ратаанвили наиболее остро поставил в своёй
оде «На могиле царя Ираклия». Эта ода яв-
ляется как бы эпилогом «Судьбы Грузии» и
дает совершенно определенный ответ на Oc-
новной вопрос, поставленный в поэме. При-
несло ли присоединение к России грузин-
скому народу мир и благоленствие или же
оказалось роковой ошибкой?
Ираклий ИП, по мнению поэта, оказал-
ся политическим провидцем. Его царствен-
ная мысль осуществилась, и людня новых
поколений вкушают сладк4> плоды ero
мудрой политики: внешние ^врагн Грузии
обузданы, в стране установилея граждан-
ский порядок. и молодые грузины несут с
севера драгоценные семена просвещения
обещающие тысячекратную жатву: :
Принесенные ими домой семена драгоценны;
Урожаи обильными будут от них неизменно.
Там, тде меч лишь владычествовая
и насильник слепой,
Города упрагляютея мирной гражданской
рукой.
Перевел В: Державин.
>
‚В своей оде Н. Бараташвили выразил по-
Литическую идеологию наиболее зролых
представителей всех следующих поколекий
грузинского народа. И этот поэт-романтик,
стоит перед взорами нашего поколения, как
реалистически мыслящий политик.
СЕРАНЕ М ЛОЛ:
Не всегда уводит нас Бараташвили в мир
своих скорбных раздумий. В нескольких ли-
мысль рических вещах он обнаруживает себя го-
рячим поэтом любви:
С тобою рядом я близок раю,
Троя улыбка — весенний день.
В очах таится Эдема тень, —
Любуюсь ими — к сгораю!
Ты не поверишь, как я люблю,
Ты не поверишь. ты не поверишь, ты
; не пове
Как я люблю... Ех
А знаменитое описание долины Арагвы в
поэме «Судьба Грузии» заставляет лишь
горько жалеть, что Бараташвили не успел
создать. других реалистических образов
своей возлюбленной страны;
Бежит Арагва чистая -= быстра — .
И вторит ей лесистая гора,
О. берега Арагвы! Берега
Цветущие! Зеленые луга!
Не утерпеть ни одному грузиву,
Ли пь в’едег он в арагвскую долину,
Чтобы с коня лихого не сойти,
Куда бы он ни носпешал в пути.
О, рощи, как не лечь под купы ваши?
Как не ислеть глоток вина из чаити?
Пасется конь, а он меж тем вздремнет,
Пробудится. на лоб водой плеснет
И запоет на сладостном привале
Средь нежных гор, как встарину певали...
А еше приходится жалеть. что мы из-за
несоответствия в <структуре грузинского и
русского языков можем лишь условно пе-
редавать и ритмическую волну подлинника,
и его лаконизм, определяемый формообра-
зованием грузинских слов. Подлинная кра-
cota Бараташвили в известной доле своей
остается, таким образом, лишь достоянием
его соотечественников. Между тем о самая
поэтика его проста. Стих Бараташвили зву-
чен и упруг, но скромен в рифмовке и не
слишком изыскан в строфике. Подобная
поэтика наиболее способна’ стать’ вырази-
тельницей простых и возвышенных чувств.
Николай БАРАТАШВИЛИ
Кетевана 2
Шумит и пенится сердито
И быстро катится река.
Кустами берега ‘покрыты’
И ‘зарослями тростника.
Кто это, голову‘грустно понуря,
Смотрит с обрыва в водоворот?
Перебирая струны чонгури,
Девушка в белом громко поет.
«Насытишься ли Ты, злоречье? А.
Не насмехайся; не язви
Над каждым мигом нашей встречи
Из зависти к моей любви.
Зачем, поверив лжи бесстыдной,
Ты до того, мой друг, дошел,
Что преданности очевидной ._
Ты голос злобы предпочел?
Зачем не изучил заране
Мой образ мыслей, сердце, нрав,
Зачем мне расточал признанья,
Чтобы убить, избаловав?
Зачем согнул мою гордыяю,
На муку сердце мне обрек?
Зачем бесплодием пустыни
Дохнул на юности цветок?
`
Я верую, моя кончина —
Переселенье в мир иной.
Уверившись, как я невинна,
Ты там и встретишься со мной».
Она умолкла. И нежданно „
В словах, затихших над волной, i
Узнал я голос Кетеваны
Чарующий и неземной.
the
Шорох паденья скоро разнесся,
Страшный и неотвратимый удар.
Девушка бросилась вводу с утеса,
Крикнув пред смертью из воли:
«Амилбар!».
Перевел Б. ПАСТЕРНАК
“A
лазен бог, тебя создавший,
= черноокая жена!
в Чаровница с тихой речью!
Ты и солнце, и луна!
Жду тебя, тобой живу я,
твой я верный паладин.
Не губи меня, о, сжалься!
Я у матери один!
Вот я — труженик и странник,
Счастья в мире не стяжал.
Мне подругой — эта бурка,
побратимом мне — кинжал.
Что богатства все? Довольно
мне и сердца твоего;
Где сокровище найдется
драгоценнее его?
Перевел ©. ИТЕРВИНСКИЙ
<>
Симон ЧИКОВАНИ
®
Николаю
Бараташвили
мывая след полуденного жара,
О камни бьется в сумраке Кура, .
Склонилась над водой твоя
чинара,
Поникли ветви в брызгах серебра.
al
Я шел к тебе. И. ночь стихом дохнула,
И тень твоя покрыла берега,
Твоя строфа в струях Куры мелькнула,
Как девичья блестящая серьга.
Здесь, на Мтацминде, ты встречал закаты,
Вправляя в стих, как изумруд в кольцо,
И одиночество, и боль утраты,
И Кетеваны тонкое лицо.
В твоем. стихе печальный звук чонгури,
И ропот рек, и горечь дум слились,
И крыльев шум, подобно шуму бури,
Коня Мерани, скачущего ввысь.
Быть может, голос древнего героя
Позвал тебя из глубины веков,
Из мглы времен, разбуженных тобою,
И сердце вздрогнуло, почуя зов.
дней
: бесплодных...
Не для того ль от тайного огня
Сгорала жизнь, что в тьме ночей
: холодных
Ты- видел взлет крылатого коня?
О, сердце. сердце! Пепел
И Грузия твой голос полюбила,
И за тобою шла Кура, как тень;
И звезды провожали Автандила,
Пока с Востока не забрезжит день. \
И Автандил спешил тебе навстречу,
В движеньи звезд угадывая путь,
Чтоб исцелить израненные плечи,
Отвагу рыцаря в тебя вдохнуть.
Кровь’ воина в тебе заговорила.
Неукротимый, ты воспел простор.
Теперь земля Мтацминды прнютила у
Певца и странника под сенью гор.
И вот ты спишь: Пришла пора покоя,
Ты отдохнешь в тени чинар густых.
Свет мудрости плывет над головою,
А вещий голос навсегда затих.
Ты спишь. Но нет. Не может быты
‘i Послушай!
е может тот, кто мчался на коне,
Отдать могиле солнечную душу
И шум Арагвы позабыть во сне.
Твой стих пронесся по горам в тумане,
Вставая перед жизнью на дыбы,
Я слышу свист и шелест крыл Мерани.
Гул вечности. Дыхание судьбы.
Не умер ты. Твой стих не умирает.
И вижу я: Мерани вновь летит
Кура тревожным всплеском повторяет
Мтацминды долетевший звон копыт.
perce поэта ждет судьба иная:
злети по кручам в отсветах зари,
О стих заздравной чашей поднимая
Грузии свободной говори. .
Умолк давно твой ворон, вестник
‚ скорбный,
Преград полету нет!
Промчись, промчись
тропою горной,
ит нас рассвет!
Перевела. Нина ПОЗНАНСКАЯ
Взгляни вокруг!
Цветет земля,
И на Мтацминде встрет