Да здравствует вожль Евг. КРИГЕР Евг, ДОЛМАТОВСКИЙ Октябрьское письмо Вы помните, как в юности бывало? мое ноября! Октябрьский праздник! Цветные лампочки на всех карнизах, Следь красных кленов красные знамена, И в каждом клубе -- танцы до утра. А утром - гром октябрьского парада, Сияние восторженных оркестров, И мы проходим мимо мавзолея, Чтоб чистыми, счастливыми глазами ннуть в глаза вождю, который машет Рукою мне и каждому из нас. Но видел я другой о той октябрьский праздник. Среди путей на станции Валуйки Стоял угрюмый санитарный поезд. Я вышел утром на сырую площадь И встал под рупором. Неслышно падал Снежок на белые мои бинты. Тогда мы покидали Украину, Кольцо сошлось у горла Ленинграда, И под Москвой немецкие солдаты Стихами Пушкина топили печи. И вдруг из рупора раздался голос, Который шел от сердца-прямо к сердцу, Он говорил о нашем правом деле, О том, что победим, Его дыханье Мы ощущали в рупоре, как будто Стоял он здесь, стоял он с нами рядом. В тот самый день и зачалась победа, Незримая еще, но наша, наша, Созревшая в душе солдата раньше, Чем развернуться на полях сражений. И вновь пришло седьмое ноября. По Волге плыл колючий лед, срывая Понтонные мосты, Горела пристань. На взорванных проспектах Сталинграда Стонало рваное железо кровель И кровь лилась, По рации разбитой Мы приняли спокойный вещий голос Учителя, товарища, вождя. По улицам, руинам и подвалам Прошел мгновенный ток, Бойцы шептали: Ты слышал! Он сказал, что будет празд- ник На нашей улице. Друзья, в атаку! И снова в полный рост на амбразуру Встает гвардеец, каменною пылью Покрытый с ног до головы, как будто Он из седого мрамора изваян. Проходит год, Осенняя заря С пожаром вместе обагряет небо. Мы в Киеве, Его каштанов листья Шумят, шуршат у нае под сапогами. Проходят танки к Золотым воротам, И юноша в тяжелом круглом шлеме Шершавым рукавом комбинезона Сдирает слезы с черного лица. Сейчас Москва озарена салютом, И небо так прозрачно, так прекрасно, Что можно верить только в жизнь и счастье, Которые должны мы в битвах взять. Последний раз седьмое ноября Мы праздновали где-то за границей: В нерусском доме, у нерусской печи Собравшись тесною семьей, распили Бутылку иностранного вина. Был с нами тот веселый подполковник, Который похоронен в Кенигсберге, И лейтонант, упавший у рейхстага. С пробитым пулей знаменем в руках. О чем мы говорили? Все о том же - Какой в Москве сегодня день хороший- Великий вождь выходит на трибуну, И рукоплещет Кремль и вся страна. Так бьется сердце. Так близка победа. Так далеко мы от отчизны милой, Где первый иней превратил солому В хрусталь хрустящий, где рябины гроздья Пьянящей терпкой сладости полны. Шел бой вдали, Чужой угрюмый город Тревожно спал, припав к реке холодной. й. Мы пели песни о своих березках, 0 птице-тройке, девушке Катюше И были счастливы, что есть на свете Родная и свободная страна. Вот так прошли, промчались, пролетели Четыре октября, четыре года. Опять октябрьский тугокрылый ветер Колышет флаг над зданьем Совнаркома. На нашей улице сегодня праздник, И наша зрелость юностью одета: Цветные лампочки на всех карнизах, Средь алых кленов алые знамена, И в каждом клубе танцы до утра. А утром - гром октябрьского парада, Сияние восторженных оркестров, И мы проходим мимо мавзолея, Чтоб чистыми, счастливыми глазами Взглянуть в глаза любимому вождю.
советского народа-Великий сталин! ПОБЕДЫ M. РЫЛЬСКИЙ Лист до рiдного краю …Где я страдал, где я любил, Где сердце я похоронил… Пушкин Здравствуй, племя Младое, незнакомое! Пушкин Не было в истории столь смелого и вели- чественного решения, как это сталинское, традиционный парад в Москве, которая ка- залась всем осажденной. парада многие из батальонов пошли прямо в бой, но спокойная рука Сталина уже накапливала для подмосковного фронта свежие силы, великолепно воору- женные части, батарси могучих орудий, танки, сотворенные героями индустриаль- ного тыла - бил последний час немецкого наступления, Началось другое, великое на- ступление -- сталинское, повергшее в сне- га разбитые немецкие полчища, определив- шее первый перелом в ходе грандиозной войны. Следующее Октябрьское празднество, 7 ноября 1942 года, было также в канун ве- гнав-ликого наступления, на Волге, под Сталин- градом, выдержавшим самую жестокую в истории войн осаду и восставшим из пыла- ющих руин, чтобы похоронить в волжской земле немецкие полчища, а вместе с ними последнюю ставку фашистской Германии на победу. Еще через год, в канун Октябрьской го- довщины 1943 года, был взят Киев, и штур- мующие батальоны Красной Армин вторг- лись на правый берег Днепра, углубились на земли Украины, двинулись навстречу ар- миям партизан, громившим в далеком тылу у врага немецкие штабы, немецкие комму- никации, немецкие надежды на спасение от карающей руки советского человека. 7 ноября 1944 года солдаты и офицеры Красной Армии встречали уже на освобож- денных землях Европы - советская земля была очищена полностью. Знамена нашей родины вздымались над освобожденными городами Югославии, Чехословакии, Бол- гарии, Румынии, Венгрии, Финляндии и реяли, призывая к последнему штурму, у границ Германии, где фашизм породил чудо- вище войны, где это кровавое чудовище должно быть задушено. И вот еще год прошел, еще одна война молниеносным ударом закончена на Даль- нем Востоке, на берегах Тихого океана, и там, в Порт-Артуре, на земле возмездия за русскую кровь, пролитую в 1904 году, мы смотрели на карты двух войн, пытались од- ним взглядом измерить пространства, прео- доленные Красной Армией, необозримые земли нашего штурма от центра Европы до Желтого моря, равнины, пустыни и горы, пройденные советским солдатом, -- и дух захватывало при одной мысли об изменени- ях времен и пространств, о событиях и гра- ницах четырех лет войны. Океанская голубая волна билась о скалы Артура. Горячее солнце освещало холмы, где лежат еще на брустверах мешки с пес- ком, уложенные сорок лет назад руками русских солдат, извилистый берег бухты с дымами первых наших кораблей, входивших на внутренний рейд Порт-Артура, склоны далеких гор, поросших маньчжурской сос- ной, сады, виноградники, рощи, чудесную землю нашей Победы. Победа развернула свои красные знамена и здесь, над могилами русских солдат, сра- жавшихся на берегах Тихого океана и преданных злой волей царских ставленни- ков Стесселя, Фока и прочих немцев в рус- ских мундирах, На флаги Победы с восхи- щением смотрят толпы китайцев, впервые за долгие годы разгибающих спины от бесконечных поклонов, которые обязан был каждый китаец отвешивать японскому офи- церу и японскому негоцианту. Завидя крас- ноармейца, китайцы улыбаются, кричат «шанго» и торчком поднимают большой палец правой руки --- знак приветствия и крайнего удовольст- вия. Видеть это прият- но. Красная Армия вернула право на сча- стье миллионам людей на Западе и на Восто- ке. Но как же приятно получить из москов- ской редакции долго- жданную телеграмму: «Вэзвращайтесь в Мо- скву». Тепло в Порт- Артуре, ненасытно лю- буешься там пиршест- вом света, шедростью красок, отпущенных природой этой земле в самом дальнем конце азиатского материка, но нет для нас карти- ны милее, чем зрелище нашей столицы, Крем- ля, Красной площади в ноябрьский день, пусть ненастный, хо- лодный, но согреваю- щий наши сердца вос- поминаниями о подви- гах Родины. Скорее, скорее на поезд! В Москву! вспомнили, как нежданной, горячей волной бодрости и надежды взбудоражил столицу приказ товарища Сталина - провести, как всегда, традиционный Октябрьский парад на Красной площади, которую лишь не-С сколько десятков километров отделяли от линии фронта, от передовых германских ча- стей, продолжавших неистовое наступление. Этот сталинский приказ останется в ве- ках как свидетельство железной воли и доблести советской страны, Красной Армин, ее великого полководца, в то время уже подгоговлявшего силы для ответного уда- ра и приказом своим о параде бросившего вызов мрачным силам фашизма, бесновав- шимся в предместьях советской столицы. В тот день снежный буран бушевал над городом, над линией фронта, над промерз- шими траншеями. В завывании ветра, шего на окопы тучи мокрого снега, в реве орудий, прикрывавших наши позиции под Москвой, в громе русских гранат, рвавших- ся под гусеницами гудериановских танков, пронеслись над землей великих сражений спокойные, ясные, вдохновенные слова Сталина: дот цы, командиры и политработники, партиза- ны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить гра- бительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Евро- пы, подпавшие под иго немецких захватчи- ков, как на своих освободителей, Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война осво- бодительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужествен- ный образ наших великих предков- Алек- сандра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя вели- кого Ленина!»
Незадолго до нынешней годовщины Ок- тябрьской революции группа московских журналистов и писателей, закончив на дальневосточных фронтах, находилась на берегу Желтого моря, в Порт-Артуре. Пространство и время, отделявшие нас от Москвы, какой была она четыре года назад, поневоле натолкнули москвичей на воспо- минания о первом годе войны, Стояли пого- жие осенние дни, море шумело за окнами «Ямато-отеля», октябрь едва лишь окрасил янтарем сады и рощи Артура, за городом шел сбор винограда, армейцы, солдаты и офицеры нашего артурского гарнизона, про- бившиеся сюда через пустыню и горы Хин- гана, наслаждались заслуженным отдыхом на земле, напоминающей благословенные берега Кавказа и Крыма, и кто-то из нас, времен и прост- пораженный контрастом ранств, однажды сказал: … А в Москве четыре года назад в это время был снег. мы вспомнили Москву 1941 года, Москва была почти на линки фрон- та. Армейские тылы располагались в окрестностях города. Обозы, автомобиль- ные и конные, тянулись через столичные магистрали и площади, Колхозные стада, гонимые в безопасное место, шли через пе- рекрестки, равнодушные к свисткам изум- ленных милиционеров и красным сигналам светофоров. По ночам армейские части ста- новились бивуаками под стенами новых дворцов и театров, горели костры, храпели артиллерийские кони, а батареи, проследо- вавшие ночью через Москву, в тот час бы- вали уже в жестоком бою. Домо- хозяйки, подростки, горожане, среди которых были и рабочие, и профессо- ра, строшли возле своих домов барри- кады, Подпоясав ремнями пальто и шубей- ки, в дождь и в распутицу шли москвичи к предместьям столицы, рыли траншеи, рвы и эскарпы, возводили из стальных «ежей» противотанковые препятствия, слушали близкий гул канонады и думали, что будет с Москвой через день, через два. Какой- нибудь немецкий квартирмейстер наверное отмечал на плане Москвы дворцы и отели своих офицеров, запасшихся фраками для банкетов немецкой победы…
проснулись здание двери ти оттого, что шестиэтажное «Известий» слегка покачнулось, сами собой раскрылись, крова- сдвинулись с места, и вскочивший от рях взрыв. мали сивное стница толчка Евгений Петров появился в две- и замер в ожидании; сейчас будет Но взрыва не было, и мы долго ло- головы, отчего же покачнулось мас- здание, если нет бомбы и ничего не взорвалось рядом с «Известиями», где ле- и редакторский кабинет и без того уже И были повреждены маленькой бомбой. лишь позже выяснилось, что в ту ночь где-то ночи чий, кам фронта, Советской России. под Москвой взорвался склад со снарядами. Евгений Петров, увлекающийся, неутомимый, работал сутками напролет, ежеутренне отправлялся с нами на фронт, к возвращался, окоченевший, замерз- и тут же бросался в бюро к машинист- диктовать очередное донесение с затем письмо в Американское теле- графное агентство, в журнал «Лайф», за океан, где американцы знали и любили Петрова, одного из самых талантливых и правдивых корреспондентов сражающейся Суровое время, Редакционные машинист-Товарици ки бледнели, выстукивая с наших слов все те же, изо дня в день повторявшиеся горе- стные вести: «Положение под Москвой ос- тается попрежнему напряженным». Наши друзья во всем мире с тревогой сле- дили за ходом грандиозного сражения под стенами советской столицы, и многим казалось, что участь ее решена, что нет уже сил противостоять чудовищному на- тиску германских армий, бросивших под Москву подкрепления со всех фронтов, да- же танки из ливийской пустыни. Так подошел канун 7 ноября 1941 года. Никто не помышлял о празднествах, о па- раде: фронт под Москвой, все солдаты в бою, И вот теперь, на берегу теплого моря в Артуре, за двенадцать тысяч километров от милой Москвы, четыре года спустя, мы
О краю мiй! Вечiрньой години, Коли в полях смутна лягае мла, До тебе серце як дитина лине, I кволi руки, нiби два крила, У далеч простираються незриму, У молодостi землю несходиму. Там по обнiжках, сивим полинем I медовою кашкою порослих, Блукали ми, бувало, день за днем, Забувши i про iжу, i про послух, Свавольнi дiти… 3 них до сивини Один дожив - умерли всi вони. Береза там у шиби заглядала, Коли я, хлопчик, спочивать лягав, I зiрка та, що свiт мiй осiяла, Цвiла, мов квiтка, мiж небесних трав, I стерегла дитину вiд напастi… Настане скоро iй пора упасти! Там солов ями рiдний гай спiвав Тремтiла кожна гiлка солов iна! Там бiлий мiж деревами рукав Майнув колись одну лише хвилину I для очей в одну хвилину зник, Щоб у душi зостатися навiк. Там першу радiсть i страждання перше Довiрливо навчився я приймать, Там рiдну пiсню слухав я, завмерши, Щоб i самому стиха заспiвать, Там воду пив i я з джерела прудкого… О, хоч би раз припасти ще до нього! Там виплив я у море юних лiт, У вир сп янiння, поривiв, скорботи, Там бачив я гарячий труд i niт I чув слова голодной голоти, Якi забуду тiльки у трунi… О краю мiй! Усе ти дав менi! Прости мене: лукаво i недбало Розтратив я дари твой святi! Багато хиб, доробку надто мало Я залишаю по свойм життi, I тiльки тим не вартий я докору, Що сам себе засуджую суворо. О краю мiй! Недавно завiтав Я в цi хати, пiд стрiхи цi замшiлi, Де розповiдей давнiх наслухав, Подiбних до замислено1 хвилi, Де з друзями спiвав я, як умiв… Ох, мало ж друзiв я живих зустрiв! Та як вони прибулого зогрiли, Яким теплом його оповили! Спасибi вам, спасибi, браття миле, Що знов зо мною сiли за столи I простягли до мене дружнi руки, Немов у нас i не було розлуки! Та й хто б нас мiг насправдi розлучить? Хiба можливо матiр посварити Iз немовлям? Хiба од верховiть Летючий вiтер можна вiддiлити? Хто знайде плуг, щоб розорати те, Що в серцi вiphiм з юних лiт росте? О краю мiй! Топтав тебе ногою Неситий нелюд, та не затоптав,- I ти стойш тепер передо мною Стократ молодший, нjж колись стояв I племенi незнаному, новому Несу поклiн я з батьк вського дому. О краю мiй! Чи можна не любить Твоiх просторiв, верб твоiх розлогих, Нових будов, пiднесених в блакить, Нового слiду на старих порогах, Святих руiн, нетлiнно-бiлих стiн, Дитини бiля неньчиних колiн! Яка дорога стелеться, мiй краю, Перед тобою в свiтлу далечiнь, В яких садах, в якiм палкiм розмаю Поллеться сп/в грядущих поколiнь. Якi слова ти свiтовi промовиш, Який бенкет народу уготовиш! Ти дав менi, о краю мiй, життя, Мiцhe, як вitи на столithim кедpi, I хоч не раз шалено, без пуття Твой дари я розсипав прещедрi, Та вдячностi нiколи, нi на мить Не мiг я i в безумствi загубить. Ти це знаеш це. Натруджену правицю Кладеш менi ти, рiдний, на чоло, I, -- див чужих прекрасну плетеницю, Чужих небес розкошi i тепло Благословивши дружньою рукою, - О краю мiй, тужу я за тобою! Белград.
На праздник Вижу я - ветряк лететь стремится, Парусом натянуты холстины: - Есть теперь и жито, и пшеница, Он не нищий, Он богач отныне! Я с дороги вижу свой плетень, Окна нашей хаты вижу я. Добрый день, Дубровка! Добрый день, Партизанка смелая моя! Поредело как село мое, - Сколько хат здесь вырвано войною… Только снова дерево поет И под топором и под пилою. По колени в стружках строят дом. Свищут дотемна в руках фуганки: Стружки -- и колечки, и баранки… Каменщики глину босиком У крылечка месят спозаранку. За венцом - венец, и снова хаты К небу гордо поднимают крыши, - А в Дубровку все идут солдаты, - Им - дома светлее, краше, выше! А в Дубровке жены и девчины Половицы моют в хатах чисто: Мы свободно праздник встретим ныне, День побед великих, день лучистый! С белорусского перевел Анатолий КУДРЕЙКО.
Антон Белевич
Москва стала городом фронта. Сирены воздушной тревоги будили по ночам устав- ших за день людей, многие так и спали, не раздеваясь, как спят на линии фронта, а дети и женщины шли в подземные залы метро. Армейский быт понемногу отстаивал- ся во многих столичных учреждениях, люди старались жить вместе, чтобы всегда быть готовыми к действию по тревоге, и, бросая обжитые квартиры, селились «казармами» там, где работали, Казарменный быт уста- новился и в московских редакциях, где, об- рядившись в военные гимнастерки, несли корреспондентскую службу многие из на- ших писателей. Часть своих людей и часть оборудования редакции отправили на во- сток, газеты выпускались стараниями не- большой группы сотрудников, окончательно перебравшихся в редакционные помещения, где появились кровати и койки, где редак- торы к утру засыпали на грудах отработан- ных гранок, где жили общей семьей журна- листы, писатели, наборщики, ротационщи- ки, водители военных корреспондентских машин и бедные, пропахшие писательским махорочным дымом, редакционные машини- стки. Это было трудное время, но многие тепло вспоминают о нем. Я помню, как Конст. Симонов, сердито теребя свой солдатский ус. сидел на борту тарахтевшего по бездо- рожью пикапчика и в тряске, подскакивая на ухабах, отбивая рукой возникавший в движе- нии ритм стиха, слагал в уме баллады о сол- датах нашего фронта и вдруг, ударив кого- нибудь по плечу, тре- бовал внимания и чи- тал в дребезжавшей машине новые строки. Я помню, как в нашей «известинской» кор- респондентской казар- ме поздней осенью со- -рок первого года поя- вился беспокойный и милый своей горячно- стью человек, чистая, нскренняя душа, чу- десный писатель и верный товарищ Евге- ний Петров, Он жил вместе с нами в комна- те пятого этажа, где развешаны были на стенах немецкие тро- феи, где вырезанный из бумаги драчливый петух был приклеен к стеклянной двери ря- дом с надписью «ме- стов больше нет», об- ращенной к жаждав- шим поселиться в той же «казарме», где од- нажды ночью все мы
До свиданья, поезд. Трогай… Я И пешком пройду к родному дому: Предо мною сторона моя, Каждая тропинка мне знакома. Слева Шведовы Курганы в травах - Меж лугов проложен путь в село, Повернешь тропинкою направо - Там село Зеленое Крыло. А прямая стежка - на Дубровку: Я к плечам мешок приладил ловко. Сколько дней - дороги фронтовые! Что в родной увижу стороне? Вышли вербы старые, кривые И с приветом кланяются мне. Кладка через речку, недалече Мост наводят плотники опять… Кто мой край любимый изувечил? Кто посмел поля его топтать? Сломанные липы, вязы, клены… Где ни взглянешь - раны у земли, Пахнет дымом даже луг зеленый, Чернотою кости изошли. Мне, мой край любимый, расскажи ты, Сколько горя, горя пережито. Почему не счесть крестов, могил? Повела дорожка через жито, Ты в Дубровку, стежечка, беги!
ЛИТЕРАТИСКУССТВА СОЗДАВАИРОИЗВ нИЯ.40сВЕЛИКо ГО СОВЕТНАРОДА
Прошло с полчаса, и боком в хату втис- нулся Мудрый (один из бойцов 3-й роты Карпенко-М. Г.). Заявление пишет, - заявил он по сек- рету. - Четвертую тетрадку исписал. На- пишет, порвет и снова пишет. Ох, и прикру- тили вы его, товарищ комиссар. Просто удивительно даже, до чего силу имест эта партейность над человеческой душой!…» Последнюю, подчеркнутую мной фразу можно было бы поставить со ссылкой на партизана Мудрого эпиграфом ко всей книге: «Просто удивительно даже, до чего силу имеет эта партийность над человече- ской душой!…» К сожалению, у нас все еще очень мало книг о войне, гле бы истина, выраженная в этом наивном по форме вос- клицании, была раскрыта хотя бы так, как это делает Вершигора, которому многого еще нехватает, чтобы называться опытным писателем, но который умеет смотреть на вещи своими глазами и так же ненавидит казенную и красивую фразу, как ненавиде- ли ее его замечательные партизанские учи- теля. Поэтому ему и удалось написать жи- вую, смелую книгу, в которой действуют живые, разные и, несмотря на все их несо- вершенства, по преимуществу советские лю- ди Вершигоре ли бояться писать об этих не- совершенствах, ему, который сам наблюдал, как сила партии в самых трудных условиях врагом. приводила в движение советское естество огромных человеческих масс и организова- ла их для победы над опасным и злобным Замечательнее всего, что, закрывая кни- гу Вершигоры, в которой так мало всякой идеализации, испытываешь гордость за своих соотечественников и за великую со- ветскую демократию, создавшую генерала Вершигору и сделавшую возможным появ- ление его записок. Я не без сожаления расстаюсь с этой правдивой, романтичной и вместе с тем про- стой книгой. В ней остается запас мыслей, наблюдений, подробностей, о которых мож- но было бы еще поговорить. Изложение внешней стороны событий доведено в ней до 1 января 1943 года. После этого Вершигора еще два года сражался под началом У «дiда». Будем с нетерпением ждать продол- жения записок о «Людях с чистой со- вестью» -- партизанах Ковпака,
хоче». сталинское задание, делал то, «що народ шуюся армию. Нас, по слухам, оказалось уже тридцать и сорок тысяч, с нами шли танки, нас сопровождали самолеты… Сво- им движением мы окрыляли народ, пробуж-… дали его к борьбе… Ковнак, осуществляя A. он у ля в дов. Вершигоре, ко Но вернемся к С. В. Рудневу. Под пером Вершигоры перед нами оживает образован- ный командир, рыцарь идеи, трибун, воспи- татель. Вершигора сравнивает его С. Макаренко, уподобляет его горьков- скому Данко. «…Речь была основным, чем двигал вперед свое большое дело…уд- нев не умел говорить казенно; каждое про- стое, обыкновенное слово было прошикнуто него страстностью… действовало, как пу- по врагу… очищало бойца от солдатской грязи и грубости, Руднев неустанно рабо- тал над воспитанием своих партизан. Он вы- бивал из них ненужную жестокость… все- лял… уверенность, воспитывал терпели- лял… уверенность, воспитывал терпели- вость, выносливость, высмеивал трусов, пьяниц и особенно жестоко боролся с маро- дерами». Когда Вершигора пришел к ковпаковцам, многих отрицательных явлений не было уже помине, а другие изживались; отряд существовал уже целый год, сложился в серьезную боевую силу и был уже в состо- месяцев до этого бывали прямые выступ- ления против дисциплины, и что такой, на- пример, доблестный партизан, как коман- янии принять от Сталина и выполнить за- дание первого из легендарных отныне рей- Однако старые ковпаковцы рассказали что буквально еще за несколь- дир знаменитой третьей роты Карпенко, в прошлом дважды поднимал бунт против ди- сциплины и власти командиров, причем раз даже грозил «ухлопать» комиссара отряда Руднева, Тот имел, конечно, все основания расправиться с Карпенко по-военному, но, приглядевшись к человеку, решил действо- вать не так скоропалительно. Он не ошиб- ся: советское естество в Карпенке победи- ло, и вся эта борьба кончилась тем, что он подал заявление о приеме его в партию, а Ковпак, начальник штаба Г. Я. Базыма и сам Руднев дали ему рекомендации. «- Бери! -- серьезно сказал комиссар. -Только гляди, за двадцать пять лет в партии ни я себя, ни меня перед партией никто не опозорил. Карпенко молча взял рекомендацию и
роятно, готов еще принять на себя ответст- как он неожиданно ринулся однажды в са- мую гущу уличного боя выручать из беды партизанскую пушку. Подчиненные ликви- дировали опасность… схватив «дiда» за во- ротник, Вершигора украшает эпизод юмо- ристическими подробностями, Но ведь все это могло кончиться и трагически… венность за каждую напрасно пролитую каплю ее. Как это нередко бывает с такими людьми, о своей собственной крови Ковпак совсем не думал. Вершигора вспоминает, Иным рисуется в воспоминаниях Верши- горы павший еще во время карпатского рейда Семен Васильевич Руднев (в январе 1944 года ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза). Ковпак - настоящий самородок: он силен своим при- родным умом, необ ятным жизненным опы- том, бесподобным знанием народной жизни и настроений, наконец, превосходным, чисто украинским юмором, Надо делать то, «що украинским юмором. Надо делать то, «що народ хоче», - эту свою формулу Ковпак осуществлял и на практике, по- тому что всегда умел узнать, «що народ хо- че». Вершигора передает любопытнейший эпизод относящийся ко времени первого сталинского рейда, Разрабатывая тактику рейда, Ковпак и Руднев решили до линии Днепра итти без боев. Была разработана система мер, обеспечивавших максимально скрытное продвижение, его бесшумность. Из всех звуков Ковпак разрешал своим «хлопцам» только «шелест», «…щоб ничего не трiснуло, ни брязнуло, щоб тильки ше- лест пишов по Украине». бо-Первые несколько дней похода протекли благополучно, Но на пятый или шестой день одна из партизанских застав захватила не- мецкий обоз… с чистым спиртом, Никто не мог этого предвидеть и никто не успел предотвратить последствий. Короче говоря, скрытность продвижения, а с нею и сталин- ское задание оказались под угрозой срыва. Полумеры только вконец погубили бы де- ло, выход был лишь в крутой перемене так- тики, и Ковпак пошел на это, «…А все рав- но, - сказал он Рудневу, - мы их не вдер- жали б до Днiпра. Рано чи поздно цего не минувать. Напролом, так напролом. А раз уж напролом, значит, треба це робить с шумом, с трiском и як можно быстрище…» Это смелое решение дало нужный эф- фект. «…Наш рейд до Днепра и за Днепр был похож… на лавину, катящуюся с гор… Народная молва превратила нас в прорвав- вышел.
М. ГЕЛЬФАНД Люди с чистой совестью Автор этих записок свои лавры стя- Союза генерал Вершигора жал в партизанской армии Ковлака, как превосходный мастер разведки. Любопыт- ны штрих в биографии человека, которого са легендарный «дiд» называет прирож- денным разведчиком: до 22 июня 1941 года онне имел никакого отношения к войне как профессии, получил специальное художест- енное образование и перед самой войной рботал в Киеве кинорежиссером. Свое соящее место в великой борьбе он нашел н сразу, а предварительно прошел строе- вой искус в стрелковой части, где командо- вал взводом, ротой, даже батальоном, Ро- интические наклонности, а наряду с этим аналитический склад ума влекли его кному типу боевой деятельности. Летом 1942 года командование, словию догадываясь о заветных помыслах Верши- оры, перебросило его на парашюте через фонт для разведывательной работы на не- мецких ж.-д. коммуникациях. Там же в августе 1942 года Вершигора встретился с дором Артемьевичем Ковпаком и Семе- Васильевичем Рудневым. Он сам рас- привает это знакомство как одно из ре- шающих событий своей жизни, «Узнав Ков- пака ближе, я для себя окончательно ре шил, что буду восвать с ним вместе». Советское сердце и ясный ум подсказали по перед ним не рядовые или случай- двинувшиеся вожаки, а настоящие ческие руководители и организаторы выучки, люди выдающихся евистской ичных качеств, каждым своим словом и в партизанской ом олицетворяющие не разум, волю, нравственную чистоту большевистского руководства. «Вот, - жду прочим, замечает в этой связи Вер- шиора, - вот какими были эти два чело- вка, с которыми судьба свела меня, бес- 1942 го- ртийного интеллигента, в я не в обиде на что , сказать по правде, (вою судьбу». Неудивительно после сказанного, лак и Руднев занимают такое Союза генерал-майор Петро Верой Совстского Вершигора, «Люди с чистой совестью», Книга L. «Знамя» № 8, 1915 г. ный урок: у нас тут, мол, судят человека по делам, а не по бумажкам, Надо сказать, что и новичок оказался достаточно понят- ливым. «Я сразу увидел, что тут надо дер- жать ухо востро… и понял, что действи- тельно бумажки тут ни к чему». Острая неприязнь ко всякой формалисти- ке, фразе, хвастовству, какая-то особая де- ловитая правдивость чрезвычайно ярко вы- ражены во всем облике Ковпака, В этом же духе он воспитывал и своих командиров. Он, например, терпеть не мог, когда в до- несениях фигурировали преувеличенные данные о потерях противника, «Ковпак, рассказывае зывает Вершигора, - очень боролся против дутых цифр. Он всегда, если только предетавлялась возможность, проверял эти данные разведкой, Он знал у кого из командиров есть скверная болезнь преуве- личения… Часто в рапорталмастерски личения… Часто в рапортах, не имея точ- ных данных, он делал скидку на увлекаю- щуюся натуру командира. Кроме того… лично опрашивал бойцов…». В другом месте Вершигора показывает нам гневного Ковпака, учиняющего разнос одному из командиров за недостаточно правливые и прямодушные речи на штабном совещании. « Отже не люблю брехни… Брехня мне - нож в сердце! - И, высту- кивая рукой с покалеченными пальцами по столу, отчеканивал: - Каждый партизанин наблю-тизанка знають, шо мы за правду ремо сам это слово каждому в отряде при приеме в мозги вколачиваю… Приучать ло поден по правде жить, правлу гово- рить, за правду бороться… А ты…» Нельзя не упомянуть, что гнев Ковпака был до крайности распален еще одним об- стоятельством. Перед этим партизаны раз- громили в бою батальон мадьяр, но сами понесли значительные потери («раненых около сорока человек, были и убитые»). пытался Злополучный командир, видимо, кого-то выгородить или что-то замазать, а наблюдениям Вершигоры, очень Ковпак, по переживал утрату. Какая драгоценная и, скорее всего, чисто советская черта! Этот старый солдат, ви- девший на своем веку столько смертей и страданий, не просто жалеет, как он выра- жается в одном месте, нашу кровь, но, ве- тельное место в записках Вершигоры. Это целиком соответствует и замыслу книги, где на первом плане стоят не столько бое- вые дела партизан, сколько внутренняя ис- тория соединения, история политическогои вообще духовного роста людей, история борьбы за дисциплину, нравственную чисто- ту, военную культуру движения. Я уже говорил, что романтик сочетается в Верши- горе с аналитиком. Он прекрасно чувствует поэзию случае вспомнить о мо высказывается партизан -- партизанской борьбы, любит при запорожцах и даже пря- в том смысле, что хоро всегда романтик. Все это
ший не мешает ему смотреть на вещи необычай- но обективно и трезво. В одном месте он признается, что раньше, до своего перелета через фронт, он представлял себе партизан представляют их себе так же, «как и сейчас люди Большой земли, сильно идеализируя уя и быт их, и дела». Практическое знакомство с партизанским миром убедило Вершигору, что на деле все обстоит не то что хуже, а просто-напростоо иначе. Партизанское движение как подлин- но боевая и страшная для врага сила не явилась готовой из-под земли; чтобы выко- вать, сплотить, воспитать, дисциплиниро- вать эту силу, нужны были поистине тита- нические усилия, и какую-то долю их, при- надлежащую Ковпаку и Рудневу, Вершиго- ра описывает в ряде эпизодов, свидетель- ствующих о широком кругозоре, о дательности, об умении думать, «Трудно приходилось обоим, - пишет он о своих партизанских учителях. - Разные по воз- расту, образованию и характеру, люди эти пре- одном были совершенно одинаковы: в данности своему партийному долгу, в жела- нии порученное им дело-организацию пар- тизанского движения выполнить во что в то ни стало». Отсюда их страстная принципиальность, бы строгая требовательность к себе и другим, непримиримость ко всему, что мешает ре- стиль ра- шению главной задачи, Отсюда и как, прибыв боты. Вершигора рассказывает, впервые он хотел было пред- явить «дiда»: трiбна», С места к Ковпаку, ему свои документы, но услышал от «Бумажку сховай, тут вона не по- он Это в очень характерно новичку дает для Ковпака. предмет-
исключи-
карьер