Chay,
Ms,
К
Зет}
PBI.

из.

Rots

47%
+

Wk
it
pat

 

a

th

 

 

 

p

5 % За

Леонид СОЛОВБЕВ

Кивая книга

Есть книги живые, как само человек,   внешними эффектами” ни снабдил её ав-
Такую книгу ме читаешь, & скорее слу-   ‘тор. Много нашумевших ‘книг ушло на на-
шаешь —— словно сидит перех тобой тде-  шей пзмяти в небытие, и все по этой
нибудь в лесу у охотничьего костра умный   причине. Авторы этих Kur не одухотво
хороший товарищ” и неторопливо расска-   рили их. не дали км жизни. не вложили
зывает историю своей большой, трудной   в эти книги частицу своей хуши

BSH, Книга Арамилева — живая. одухотво-

Такие книги редки, потому что они тре-   ренная книга. В таежной деревне на Се-
буют от писателя богатой жизни и боль-+ верном Урале живет в бедной крестьян-
шой души; в книгах этих конденсируется   ской семье мальчик Матвей — хоропгий
личный жизненным опыт писзтеля, все   серьезный мальчик. уже ‘с летских ‘лет
его личные страдания и радости, мечты и   волнуемый- большими вопросами. Роман на-
стремления, все его идеалы. Это — щед-   чинается превосходной и жестокой сценой:
рые книги, в пих всегда есть элемент   трехголовалого медведя, © которым маль-
исповеди и личной декларации. Отсюда,   чик успел подружиться, вывозят за де-
конечно, еще’ очень далеко до прямой ав-   ревню и там затравливают собаками: обу-
тобиографии — и сюжет, и действующие   чают собак. Трусливых Тузика и Тыску
лица, и место кействия могут быть вы-   не осмелившихея подступиться к медве.
мБиплень», но внутренний мир централь-   дю, убивают. Мальчик потрясен: из мирз
ного персонажа, героя, никогла ме вы-  детских иллюзий он вступает в хействи-
„мышлен; это — почти документ. П09то-   тельный мир. Этот действительный,  pe-
иу-то книги такого рола всегда одноплан-   альный мир —— суров, он требует от че-
ны, посвящены одной человеческой судьбе.   ловека величайшего. напряжения всех фи-

 

Разные бывалот дарования. Иные ткисз-

зических и духовных сил, И в первый

тели рассказывают увлекательно, эффект-   283 В жизни мальчик задается“ основным,

н0, живо, красочно. И это — очень хо-
pollo, когда нарядные люди стоят Teper
тлазами читателя. как живые, котла со-
бытия текут, переплеталтся, котла ин-
трига сверкает и блещет ‹ неожиданными

главным Rorpocom: «<—— Этот мир очень
суров и OH не балует меня; — но это
значит, что’ он должен вознатрахить меня
человеческой справедливостью».

Поискам этой справедливости, простой

поворотами, отеломляющими тупиками и   Человеческой ‘правды посвящен весь ро-
столь же ошеломляющими решениями, ког-   ман. Вто поможет мальчику в ето поис-
да писатель разыгрывает перел читателем   Ках? Кругом угрюмо, глухо. немо` стоит
на страницах своей книги великолепный   Тайга — неведомый мальчику мир. В
спектакль. в котором сливаются воелино   Доме — беспросветная бедность, каждый.
водопады красок, звуков, эпитетов, мета-  Новый день существования взрослые 6е-
фор, смелых парадоксов и остроумных   РУТ © боем. Арамилев рисует в романе
мыслей. образ деда Спиридона, могучего, кряжи-

Ничего полобного вы не встретите в тех   “ТОГО человека, которого но только мед-
книгах, о которых начал я говорить. Это   Веди, но даже царский, жандармы и тю-
и понятно: кто же булет декламировать в   РОМЩИЕИ не могут сломить. ,
дружеской, залушевной беседе? Деклама- Я не буду пересказывать сюжет. Я
ция. блеск, эффекты — все это неумест-   беюсь своим пересказом OTMYNHYTS чита-
‚лю, когда люли говорят о самом главном   теля. В пересказе исчезает вся поэтич-
 ы важном — о своих пойсках человече-   ность, вся душа произведения, остается
ской правлы. Голое звучит чуть приглу-   голый сюжет. Но ведь настоящее произ-
шепно, интонации сдержалны, но тем ошу-   ведение никогда ме пишется ради сюжета.
тимее их глуоина, тем значительнее &аж- Детство Матвея кончилось, пачалаюь
дая пауза, когла в тишине ясно слышит- JOTROCTh. Впереди Матвея RIT суровые
ея биение живого серлиа. испытания; каж-то он преодолеет их и

Такова книга Ивана Арамилева «Юность   Пронесет ли через жизнь, не расплескав,
Матвея». Это но первое произведение   блатородную и чистую полноту своей
Арамилева: в налпих журналах уже поя- ayia? Не потеряет ‘ли ‘он веру в вое
влялись в последние годы его рассказые—   Высокое человеческое назначение, не сог-
очень хорошие, но ЕриТИкой He отмечен-   НеТся ли низко и ‘не запачкается ли в
ные. Произошло это потому, что у нае,   РАЗНОЙ мерзости. которой щедро усеян его
по непонятных причинам. ‘установилась   ЖИзЗНенный путь? р
врелная инерция отношения к писателю. Нет! Сильна была закалка, данная
Написал. предположим, человек в моле-   Матвею хедом Спиридоном, и она нриго-
лости три неудачных поверхностных pac-   лилась юноше. Жаль, ‘что в сокращенном
сказа. кто-то сказал: «легкомысленно, пю-   варианте романа, напечатанном в «Hlo-
верхностно» ——- так и холит человек го-   BOM мире», выпали главы, посвященные
хами с ярлыком поверхностного и легко-   неожиданно  сватившемуся на Матвея
мысленного фельетониета, хотя от его лег-   богатству: он нашел золото. Но даже
комыслия давным-давно и следа не оста-   сквозь это искушение сумел эн пройти,
лось, и пишет он серьезные. умные вещи,   сумел откзваться п богатства, почув-
HO никто в их серьезность поверить не   ствоваз, что оно тубит его духовно. Он
хочет. С Арамилевым именно так и слу-   Проходит сквозь все соблазны руссоизма,
чилось: я не знаю. что писал .он лесять   ОТшельничает в тайге; неумолимая л0-
лет назад, знаю только, что Bee десять   ГИка жизни приводит его опять К IW-
лет после этого ходил он © ярлыком се-   дЯм, но уже другой формации, чем те, ©
релняка. серяка и сермяжника. А уж он  КоТорыми начинал Матвей свою жизль:

 

давным-давно из своей сермяги вырос и  Матвей mer Ha завод.

сбросил ее, от его серости ничего не 96-

Тема романа — это борьба человека

талось: пейзажи его прекрасны, характе-  за свою высокую, человеческую  сущ-
ры четки и выпуклы, язык точен, скуп   ность. за` чистоту и благородство своей
и прозрачен. А ‘рассказы прошли все-тажи   дули. Из этой основной темы органиче-

незамеченными.

ски вытекает и весь стиль книги —

Но вот перед нами роман. Роман —   ЯСНЫЙ и целомухренный. Арамилев чув-

это серьезнейший экзамен для писателя,   Ствует и понимает природу,
причем экзаменуется он по двум лини-
ям — как мастер и как человек. И этот

второй экзамен — на человека, — пожа-   РЫВБа.
р-   отметить. что в романе чувствуются кое-

луй, для писателя Jame важнее. чем пе

вый: мастерством можно овлалеть, но что   PAC
делать е маленькой и мелкой душой? Ве   То —

вель не еменишь.

Ё счастью, Арамилев выдержал экза-
мен по обеим линиям. Роман его хорошо
налтисан, но кроме обычных литературных
достоинств в этом романе есть еще и та
неуловимая тонкая эманация души автора,

она полна
для него неописуемой ‹ красоты — это
видно из кажлого почти пейзажного эт-
Правда, справедливость требует

интонации Taucyna и’ Пришвина, но
очень редко и очень глухо. А в
общем роман — большая удача автора и,
несомненно. будет хоропю принят чита-
телем. который с полным основанием бу-
дет ждать от Арамилева следующей кни-
ra — «Зрелость Матвея».

Есть ли в книге Арамилева недостат-

то свойство. присущее каждому подлинно   ки? Конечно, есть. В кажлой книге ‘обя-

литературному произведению, которое я по-
зволю себе назвать ароматом произведения.

И это я считал главным и решающим.
Если книга лишена этого аромата,
сужлена короткая жизнь,

есть недостатки, но ими нуж-
но ‘иногда пренебрегать во имя главного,

— ей В данном случае — в0 имя блаторолства
как бы ловко   Темы и поэтически-целомулренной чисто-

ни была она написана и какими On! TH стиля.

Белинский
о Лермонтове

Имя Лермонтова  извсегда ‘связаво ¢
ниенем Белинского. — первого и. лучшего
ястолкователя его творчества. Вот почему
нельзя “не радоваться появлению книги,
в которой собраны все «лермонтовские»
высказывания Белинского.

В сборник, составленный * Н. Морхов-

ченко, вошли не только большие критиче-,

ские работы Белинекого, но и ето срав-
нительно мало известные заметки’ и Pe-
цензии об отдельных изданиях Лермолтова,
a также отрывки из писем критика Е
друзьям. Все эти матерлалы, расположен-
ные в хронологическом порядке, дают це-
лостное представление 0б отношении Бе-
линского к творчеству Лермонтева.

Вступительная статья. `предпосланная
сборнику, несмотря на правильность ee 06-
их установок, не дает достаточно глубо-
кого разрешения сложной проблемы: взаи-
моотношений Лермонтова. с Белинским. От-
дельные положения автора, статьи вызы-
вают серьезные, возражения. ‚Так, не’ по-
няв  мыюлей о Белинского © Печорине,
Н. Мордовченко вульгаризирует и утро-
шает. образ лермонтовекого героя. Он ут-
верждает. что «Лермонтов в Печорине ©
исключительной глубиной разоблачил все
сокровенные побуждения эгонста-собствен-
ника Печорин —— это новый дворянский
«герой». опустошенный. и жалкий, кото-
рого могло вылвинуть Только общество,
основанное на угнетении человека чело-
веком». .

Мы знаем, что Белинокий
Печорине черты, близкие мошной лично-
сти самого Лермонтова; «душа Печорина
не каменистая почва, но засохшая от зноя
пламенной жизни земля», которая еще мо-
жет произвести ‘ «пышные,
цветы»... Составитель книги . «смело», в0з-
ражает великому критику, он’. проето! не
находит елов для поношения Пезорина.

 

В письме к В. Боткину от. 9 фозраля

1840`т. Белинский пишет о Лермонтове:
«етрапено сказать, а мне. кажется, что В
этом юноше готовится третий русский moar,
и что Пушкин умер не без наследника».
Бакого первого русского поэта имел в BH-
ду Белинский, считавший „Пушкина —
вторым, а Лермонтова — третьим поэтом?
Иногда. думают, что вритик подразумевал
Державина. называют Гоголя.
Н. Морловченкю прямо утверждает послед-
нее. On даже видит особую проницатель-
ноеть Белинского в том, что еще до по-

явления романа и сборника етихотворений,

он предсказал место Лермонтова «велел
за Пушкиным и Гоголем».

Заметим, во-первых, что «Бэла» и «Фа-
талист» — составные части «Героя на-
шего времени»—уже появились в печати
в начале и в конце 1839г. Во-вторых,
из текста яоно вилно. что Белинский имеет
в вилу предшественника Пушкина,”а He
его‘ последователя; именно  Лермонтова он
называет ‘наследником Пушкина, Наконец,
Белинский надтисал эти строки 310. поводу
баллады «Дары Терека», 0. которой  отзы-
валея в печати, каж 0 поэтическом вос-
создании Кавказа в роскошных фантасти-
ческих образах. Гоголь тут явно не при
чем (хотя Белинский и называл его поэ-
том. национальным поэтом). \

Кто же этот поэт-незнакомец,. имя‘ Ко-  .

торого Белинский даже не пазвал, Kak
само собою разумеющееся.. Вероятнее вее-
TO, UTO это -— великий поэт-ромаятик
Жуковский, первый крупный русский, ли-
рик, автор многочисленных баллад, пря-
мой предшественник и учитель Пушкина.

Комментарии, которыми соятровождаются

статьи Белинского, конкретны и немного-.

словны, но в них есть некоторые пропу-
ки. От один из них В письме к
В. Боткину от 17 марта 1842 г. Белин-
ский. перечисляя произвеления. когорым
«надо удивляться». называет, между про-
чим, «драму» Лермонтова. Н. Мордовчен-
ко не поясняет, что речь идет, конечно, о
<Маскарале», тогда‘ только’ что’ появив-
шемся в печати. ‘Эта оценка «Маскзрада»
неё отмечена и в специальном указателе
отдельных ‘произведений Лермонтова, ‘упо-
минаемых Белинским, ЗИТЕС.

 

В. Г. Белинский. М. Ю. Лермонтов.
Статьи и_ рецензии. Редакция, вступитель-
ная статья и примечания Н. И. Мордов-
ченно, Гослитиздат. Ленинград. 1940 г.

   

находим В

роскошные!

 

 

 

В издательстве «Художественная питература» полумиллионным тиражом выхо дит однотомник избранных прсизведе-
ний М. Ю. Лермонтова. На снимке (слева направо): иллюстрации ‘художников Г. Мавриной, Н. Кузьмина и В. Бехтеева.

4

 

‚ В поисках золотою руна

Человек, который не’ прочитал в детстве
сказок Перро, много пютерял, его можно
от души пожалеть. Но и другие сказки
могут окрылить фантазию ребенка. Из
всего сказочного богатства человечества,
может быть. только греческие мифы ни-
чем нельзя заменить. Это ключ, которым
открываются многие произведения миТо-
вой литературы.

Вечный мятежник Прометей, Геракл —
воплощение. силы и мужества и даже це-

Ib  синклит  героев-аргонавтов стали
поётоянными ‘спутниками ‘человечества,
Аргонавты...

Память человеческая,  обремененная

многими ‘именами богов и царей, сохра-
нила нам образы этих героев, как символ.

Есть много научных 0б’яснений мифа
96 аргонавтах, противоречащих одно дру-
гому, Сказание © золотом, руне, по мне-
нию иных ученых. указывает Ha TODTO-
вые сношения древних греков © далекими
странами, откула могло получаться 307070.
По другому толкованию, золотое руно —
дождевое облако. Третьи думают. что в
основе сказания лежит солнечный миф:
по их мнению. золотое руно — это сол-
нечный свет, беготво Фрикса и смерть
Геллы означает заход солнца. & возвра-
щение. руна — 2% восход.

Но аналитический ум ученых, пытазв-
шихея. вскрыть  залнифрованный. ‚смысл
мифа, не уничтожил его прелести, не по-
шатнул его репутации в веках. Есть в
Этом сказании прямой емыюсл. который не
 могут заменить никакие изыюкания изош-
‘ренного ума. Это — человеческая борьба
с природой, дух вечных исканий. кото-
рый жив в человеке во все времена. В
этом мифе сказался гений свободного и
упорного нарола. Шоэзия сохранила ето
на вечные времена. ‘Через векз и странь
она пронесла имена зргонавтов, они
стали предками многих живых и литера-
турных героев от Одиссея и Синлбзла-
морехода ло капитана Галтераса, от Ёо-
лумба до Нансена.

И люли налего века, которые на ги-
гантеких папохолах бюроздят океаны, ко-
торые по воздуху пересекают громадные
пространства быстрее птицы, люди, Ko-
торые могут двигаться на стальных ма-
шинах и мод водой, и по пустыне, и че-
рез горы, эти люхжи любят Делала и Ика-
Ра в их крыльями, екрепленными воском,
любят аргонавтов, хотя у них и был
всего-навсего пятидесятивесельный  дере-
вянный корабль.

Для трезвого ‘практического ума похох
артонавтов — это обычный коммерческий
рейсе любого нынетинего палоходика от
Греции zo Poona.

Но не количеством пройденных мореких
миль измеряется подвиг, а силой челове-
ческого луха. И победители Спиллы и Ха-
рибды, ‘неустратимые воины,  хоропие
товарищи, воевавиие со всем. что могла
представить воображению греков их 60-
татая фантазия. Tak полюбились чедове-

В. и Я. Успенсние. «Золотое руно».
Мифы древней Греции.  Детизват ЦН
ВЛКСМ. 1941 г.

оао

И. ХАЛТУРИН
>

чеетву, что покорителей стратосферы 080
называет артонавтами вселенной.

Вот почему можно было бы радоваться
за наших детей, что они получили «30-
лотое руно». Это сказание близко нам не
только по духу нашего народа. оно цен-
но для нас. как одно из первых известий
о нашей ролине. Колхиха лежит, на бере-
гу Черного моря в Советской Грузии, и
Фазис — это древнее название реки Ри-
он. Мифы — всегда сплетение фантазии
и действительности. И настоящее свое
окончание миф о золотом руне получил
только в наши дни. Болотистая Колхила
стала сейчас волнечной страной, там ра-
стут. апельсины и лимоны =—— конденси-
рованный ‹олнечный свет. 06 этом mpe-
вралцепии сказки в быль рассказали в
своих повестях русский писатель Паус-
товский и писатель Коркия.

Сказания древней Греции дошли до нас
только в обработанной форме. Из цикла
преданий об аргонавтах черпал певец Олтис-
сеи многие сказочные описания и приклю-
чения.

Гомер говорит об аргонавтах, как о ге-
роях. хорошо знакомых наролу, и не сокры-
вает, что хитроумный Одиссей идет по их
следам.

Все корабли, к тем скалам подходив-

шие, гибли с пловцами;

Доски одни оставались от них и

бездушные трупы,

Пмной волною и пламенным вихрем

носимые в море.

Только охин. все моря обежавший,

корабль невредимо

Их миновал — посетитель АэЭта.

прославленный Арго,

Как передать русскому читателю этот
миф, который дошел ло нас в разных ис-
точниках, в стихдх и прозе разных авто-
ров разных эпох. Взжими словами расскз-
зать это вечное, неувядающее предание?

читаеть «Золотое руно» В. я
Л. Уеспенских, долго  сопротивляешься
самой манере рассказа, е первых же стра-
ниц становится ясным, что для изложения
мифа выбрана самая неполхолящая форма.

«Быстро бог», «пепельнокудрая
девушка», «темнокудрая Ино», «еветлокуд-
рая Гелла», «животворный дождь», «гуето-
лиственная смоковница» сразу  отарашя-
вают читателя своей псевдоклассичностью.
06 эти  тяжеловесные
трудно не залнуться, но еще труднее пре-
одолеть самый тон рассказа.

Фрике и Геллз летят над Грецией на
волшебном баране. В. и Л. Успенские так
описывают испуг девочки и ее смерть:

«Великий страх охватывал ее все силь-
нее и сильнее. Все её тело дрожало, руки
трепетали и ве могли держаться за золо-
Toe руно, глаза закрывались от ужаеа.
И наконец, в тот миг, когда овен покинул
берега Греции и понесся уже над вечно
плешщущим темносиним морем, слабые паль-
цы Геллы разжались. Легкое тело ее ©0-
скользнулю © пылающего золотыми отбле-

еловообразования.

Фото В. Лягина.

 

сками бока овна. Как пушинка,  мельк-
нула она в голубой бездне и с легким
всплеском упала в шумные воды. Й тот-
чае же волны сомкнулись над ней, вечно
бегущие вдаль. вечно рокочущие
моря...»

Это кажется написанным красиво. Но в
действительности это только жеманно, вяло
и расслабленно и даже явно с чужого го-
лоса; Неужели авторы думают всерьез, что
читатель услышит в этой стилизации
«умолкнувший звук божественной  эллин-
ской речи»? Душа читателя действительно
смущена, но не «старца великого тень»
предстает перед нею, а из царства Аида
возникают бледные тени эпигонов. А через
пять строк после этой декламации слы-
шитея уже скучный голое авторов: «П-
смотри на карту Греции, начерченную уче-
НЫМИ ЛЮДЬМИ».

Так написана вся книга — торжествен-
вым, приподнятым, «чужим» тоном с ав-
торскими вставками. «Светлокудрая вои-
тельница Афина» и Эрот, «озорной бо-
жок», «пестрокрылый шалун», «розопер-
стая «Э3ое-заря» и Аэт, «коварный царек», °
«злобный царек» мирно соседствуют В
этой книге.

В. и 1. Успенские налили простое раз-
решение задачи — они пересказывают
стихи прозой. Гнедич навсегда останется
памятен в русской литературе своим пере-
водом Илиады. Он передал свое отношение
к Гомеру, и про него Пушкин мог сказать:
«С Гомером долго ты беседовал один».

Но попробуйте Гнедича перевести па
язык прозы, сохранив его словарь, и сразу
вместо произведения искусства получится
нечто бесформенное, лишенное поэтической
силы и выразительности,

У поэзии и прозы — свои законы.   Ме-
ханическое перенесение законов одного ис-
кусства в другое часто подменяет, как это
уже много раз бывало в истории, искус-
ство — искусственностью:  величавость
превращается в пышность.  Метаморфоза
поэзии в прозу удается лишь тогда, когда
различие законов поэзии и прозы глубоко
ощущается художником. Талантливый пе-
реводчик «Джангра» поэт С. Липкин пере-
сказал этот эпос для детей прозой. Но лля
«Отраны Бумбы» («Пионер», 1941 т., №1
—2) он не стал обкралывать самого себя,
з попыталея найти форму, свойственную
новому произведению. другой стиль, другой
темп, другой словарь. В результате этих
поисков, в результате творчества получи-
лось новое поэтическое произведение, до-
шел ло нас дух калмыцкого эпоса, его
пюэзия.

В. иЛ. Уепенские пошли тю пути наи-
меньшего сопротивления, они взяли форму
чужого арсенала, насильно втиенули в
нее свое ‚детище, и получилось произведе-
ние напыщенное, годное скорее всего для
мелодекламации. Они не поверили поэти-
ческому произведению, которое взялиеь пе-
редать, не поверили, что сама идея произ-
ведения. его прекрасные образы захватят
читателя, и етали обволакивать их ненуж-
ными красивостями. читатель должен
теробиратьея через эти дебри условностей,
через тернии литературщины, чтобы ощу-
тить поэтическое золотое руно этото древ-
него и вечно юного предания.

волны

 

 

Письма о советском искусстве

и чеховском мастерс

1.

В литературной критике нередки pac-
суждения о влиянии тех или иных писа-
телей или их отдельных произведений на
читателя, но очень редхо ставится вопрос
©.воздействии, которое оказывает на твор-
ство писателя его представление о своем
читателе. С непривычки многим, быть мо-
жет, покажется странной самая мысль о
возможности такого воздействия, однако,
мы буквально окружены фактами, способ-
ными рассеять всякое на этот счет с0-
мнение. Поставьте, например, в один ряд
три художественных произведения ва
Толстого: «Детство», «Два старика» и лю-
бой рассказ ‘из «Азбуки» для детей. Это
будут три шедевра. Но типы их разделе-
ны пропастью, и обусловлено это тольБо
одной причиной: резким различием между
читателями, для которых вещи эти пред-
назначались.

Вообще говоря, то изжи иное предетав-
жение о читателе, о театральном зрителе,
© слушателе, суммарно выражаясь, о «по-
требителе» искусства — один из самых
могучих факторов, воздействующих на и<-
кусство. Влияние его для внимательного
улаза открывается на каждом Mary, HO
мы этого не замечаем по целому ряду
‘причин, из коих не последнее место зани-
waet To обстоятельство, что вопрос этот
=^ разработан, не освещен в литературе.

Нас нисколько не удивляет, когда музы-
кант товорит, что он играл плохо, чув-
етвуя, что аудитория не понимает испол-
няемой вещи, или, наоборот, что он играл
с под‘емом, потому что слушатели были
хорошие, и ему передавалея ток их вци-
мания. Это же самое мы слышим сплошь
да рядом от драматических актеров. Пом-
ню рассказы артистов о том, как влияло
Ha HX игру присутствие в театре Тол-
стото, Чехова, Горького. Котда в’ 1902 г.
Московский Художественный театр ставил
«Дядю Ваню» специально для врачей,
©ехавшихся в’ Москву на так .называе-
мый Пироговский ©’езд, то, по овидетель-
етву видевших спектакль, это была #о-
хлючительняя, потрясающая игра.

Но нам кажется странным, если сказать,
зто писатель пишет хуже или лучше в

 А. ДЕРМАН
>

вависимости от тото, кого он представляет
читающим свое произведение. Самая ана-
логия © актером или музыкантом пред-
ставляется искусственной, натянутой и
неубедительной.

Но вот хотя ‘бы несколько строк из
письма Чехова начала 1886 г. к своему
старшему брату, в то время тоже молодо-
му писателю: «.лмо возможности O14, блю-
дли и пыхти, по пяти pas переписывая,
сокращая и проч., памятуя, что’ весь Пи-
тер следит за работой Op. Чеховых. Я был
поражен приемом, к-рый оказали мне Пи-
терцы... мне жутко стало, что я писал не-
брежно, епустя руказа. Знай, мол, я, что
меня так ‘читают, я писал бы не так на
заказ... Помни же: тебя читают».

Что здесь произошло?

Чехов, доселе работавший в жалких ор-
танах прессы, дая которых непритаязатель-
ные. писатели поставляли всякото рода
«чтиво», почувствовал присутствие вни-
мательного читателя, и отношение ето к
своей работе резко изменилось, что, ра-
зумеется, не могло не отразиться на ее
результатах.

Это — пример положительного влияния
на творчество писателя CO стороны опре-
деленното представления 0 читателе. Но
нередки случаи и обратного воздействия.
Можно ли, например, сомневаться в том,
что жалкое ниечатление мелочности и ху-
досочия, производимое «придворными»
стихами Такого тромадного поэта, Kak
Фет, целиком обусловлено’ тем, что они
предназначались для «подношения», для
ничтожной группки › ‘читателей, да еще
таких. вдобавок, читателей, пену которым
Фет, разумеется, хорошо знал.

Этой же теме’ гибельного воздействия

дожника посвящен один из самых тра-
рических в мировой литературе рассказов
— «Портрет» Гоголя. Вы помните эту
прижизненную гибель художника Чартко-
ва, который стерва лишь поскользнулся,
позволив еебе поддаться «требованию» ©0
стороны ОошШлого потребителя искусства,

тво   Письмо первое    

а там и заметить не успел, как покатял-
ся по наклонной плоскости и дошел до
Toro, что «даже из двух, трех олов еме-
кал вперед, кто чем хотел изобразить се-
бя. Кто хотел Марса, он з лязо совал
Марса; кто метил’в Байрон», он да-
вал ему байроновское положенье и пово-

2.

Проследить пути, по которым проясхо-
дит воздействие ва творчество художни-
ка его представлений ©. своем читателе,
зрителе ‘или слушателе, наметить, во что
конкретно отливается такое воздействие, —
задача сложная, но, как мне кажется, не-
маловажная по своему значению. В пред-
лагаемых письмах я далек от мысли пы-
таться ее разренгить. Намеренье мое го-
раздо скромнее: указать на связь одното,
правда, очень существенного приема в ли-
тературном и. художественном творчестве
с тем или иным представлением художни-
ЕЯ < «потребителе» искусства; охаракте-
ризовать самый этот прием и проследить
функцию его, с одной стороны, на oT
дельных произведениях нашего времени,
с прутой, — в творчестве Чехова.

Я имею в виду то, что в искусстве. на-
зывается сдержанностью.

‚ Сдержанность в области искуюства это
далеко не то, что можно счесть «хороши-
ми манерами», точно так же, как не-
сдержанность в ‘искусстве совершенно. не-
равнозначна «дурным манерам». Сдержан-
ность в искусстве — это правильное рас-
пределение ролей во взаимоотношениях
создающего искусство и пользующегося
им. Первый как бы обращается ко вто-
рому, предлагая ему произведение, е0-
вданное под знаком едержанности: вот те-
бе материал, для размышлений, для рабо-
ты чувства; он заключает в cede Bee не-
обходимое для того, чтобы мысль твоя
имела твердую точку опоры и чтобы чув-
ство твое. получило импульс для живой
и здоровой реакции. Правда, этот «мате-
риал» требует к себе внимания, но ведь
не за пустяками ты и ‘’обращаентьея к
проязведению искусства. ‘Автор ‘же про-
изведения, нарушающий едержанность,
принимает на себя значительную часть

обязанностей пользующегоея искусством:
из недоверия к ‘нему, из боязни, что он
не так, как автору желательно, подумает
и не так почувствует, автор за него ду-
MaeT, за’ него чувствует, за него pearu-
рует. Его читатель, зритель или слуша-
тель — это пассивное, духовно живущее

«на всем готовом» существо,

В «Философских тетрадях» Ленина, ‘в
его конспекте книги Фейербаха «Лекции о
вущности религии» мы ‘находим на стр.
73 следующую цитату:

<..Остроумная манера нисать состоит,
между прочим, в том, что она предпола-
тает ум также и в читателе, что она вы-
сказывает неё’ все, что она предоставляет
читателю самому себе сказать об отволне-
ниях, условиях и отраничениях, при ко-
торых ‘высказанная фраза только и яв-
ляется действительной и может быть мыю-
auMO>.

Ha полях этой цитаты из Фейербаха
Ленин написал: <«Метко!»

Едва ли кто станет оспаривать право-
мерность применения этих замечательных
слов Фейербаха не к одному лишь остро-
умию в литературе, потому что иначе
пришлось бы отказать в уме читателю
всякой иной литературы. Но ведь приме-
нительно в искусству вообще это и есть
провозглашение принцина едержанности,
принципа, рассчитанного на активное,
творческое сотрудничество читателя.

Прежде, однако, чем перейти вк вопросу
о применении принципа сдержанности на
практике, необходимо отоворить и MWA-
черкнуть, что принцип этот, конечно, не
универсален. Есть виды литературы, где
как раз открытый размах авторского чув-
ства составляет тлавное, орудие звоздейст-
вия на читателя. A ‚ натример, не
придет в голову требовать сдержанности
от патетической лирики, от сатиры, от
атитации и т. п. Когда Пушкин воскли-
нает:

О если правда, что в ночи,
Котла покоятся живые,

И © неба лунные лучи
Скользят на камни тробовые,
О если правда, что TOTS
Пуетеют тихие могилы —

Я тень вову, я жду Леилы:
Ко мне, мой друт, сюда, сюдй

то, конечно, адесь и речи не может быть
© «сдержанности», здесь прием поэта —
«захватить», «потрясти» именно чем, что
он, поэт, переживает. Но такото рода про-
изведение должно обладать, во-первых,

—

a

ERK «качество» здесь получается именно
OT «количества», и, во-вторых, оно дол-
жно быть вооружено евоим самостоятель-
ным значением. Иными елозами, вырван-
ное из контекста и взятое изолированно,
оно должно обладать всей силой своей
патетики. Таковы, назтример, знаменитые
«лирические отступления» Гоголя в «Мерт-
вых душах», Толстого в «Детстве»; из
современных нам писателей укажу на
Сергеева-Ценского, ‘у которого редкое
крупное произведение ‘обходится без по-
добного рода «лирических отступлений»,
внедренных в инородную для них ткань
повествования и порою, достигающих боль-
ной силы выражения, Разумеется, в 00-
щем плане всего произведения роль этих
«отступлений» — служебная. Например, в
плане «Мертвых душ» они мотуче кон-
трастируют с удручающим колоритом то-
го, что Гоголь назвал термином «дрязга»,
тем самым сообщая зловещий оттенок ето,
на первый взгляд, невинному облику. Но
каждое такое «отступление» тем не менее
может быть целиком вынуто из всей поэ-
мы и в таком виде еохранает свою силу
воздействия на читателя; потому что име-
ет свою собственную ‹«пушу». Оно компо-
зиционно даже и построено соответствен-
ным образом.

Почему же в иных случаях ‹«сдержан-
и и уместна, а в друтих —
нет

Потому чт0 совертенно иное здесь И
там место автора в ето создании. Если,
например, перед нами об’ективно развер-
тывающееся произведение, в архитектур-
ной композиции koroporo автор вполне
сознательно избрал себе роль невидного
зрителю руководителя, то неожиданно
вырвавшаяся у него фраза одобрения или
негодования по тЮводу того или иного
поступка кого-либо из персонажей, или
вообще открытое вмешательство в дей-
ствие производит точно такое же ощуще-
ние незакономерности и диссонанса, как
донеситийся в ряды зрителей драмы или
слушателей оперы тромкий возтлае суф-
лера.

Иное дело, если сам автор тпюмеестилея
на сцене, на виду у зрителя, если он ни-
мало не скрывает своего участия в дей-
ствии, или даже сам является тлавным,
& то и единственным действующим ли-
цом. Конечно, здесь зрителю или читате-
лю есть дело до ето чувств, потому что
его, автора, чувства здесь не случайный,
проходящий элемент, а как раз и есть то
самое, что служит материалом для работы

очень высоким потенциалом чувства, так   мысли и чувства читателя. Соверщенно

естественно, что реакция читателя одна,
когда автор всем своим поведением ваяв-
ляет: зот я весь целиком перед тобой,
и совершенно иная, когда перед глазами
читателя, разрутпая иляюзию, будто он на-
блюдает об’ентивное течение самой жизни,
откуда ни возьмись вдруг промелькнет в
какой-то прорешке занавеса кончик ав-
торского носа.

Несдержанность в искусстве — явление
чрезвычайно распространенное, а ее кон-
кретные воплощения — весьма разнооб-
разны. Но, при всем этом разнообразии,
тенезив неодержанности Почти всегда
один и тот же, и при достаточном внима-
нии его нетрудно обнаружить: недоверие
к восприятию со стороны читателя, ари-
теля, слушателя, некоторый скептицизм TK
степени его понимания.

Если, допустим, писатель не вполне
уверен в том, что реакция читателя на
тот или иной изображаемый факт. будет
достаточна сильна, — он гиперболизирует.

Если он не уверен в том, что мораль-
ная или социальная окраска читательской
эмоции на изображаемое положение будет
именно та, какой он добивается, — пи-
сатель подсказывает читателю характер
желательной эмоции.

Если писатель боится, что читатель по
намеку, по штриху, не дотадается обо
всей ситуации, — он пускается в «раз-
яснения».

Если у писателя зневелится в дутие ©0-
мнение в способности читателя верно,
правильно оценивать то или иное лицо в
повествовании. — он снабжает портрет
своей собственной оценкой и ставит жир-
ную точку Hay i, :

Если писатель боится, что тот или иной
образ окажется слишком тонок или слиш-
ком сложен для восприятия его читате-
лем, — OH ero огрубляет или упрощает.

И так далее, и так далее.

Нетрудно видеть, что во всех этих слу-
чаях недоверие к «потребителю» искусст“
ва диалектически оборачивается в недове-
рие к себе, к своим творческим средствам,
что, в евою очередь, фатальным образом
ведет за собою обращение к «замените-
лям»› художественных средств. Художник
как бы не надеется, что его естественный
голос будет услышан, и обращается к слу-
итателям через «усилитель». А усилитель,
вак известно, искажает тембр голоса.

Но 06 этом — в следующем письме.

 

Литературная газета
№ 23 3

ers