;
+
~
Василь ВИТКА .
СТИХИ МАКСИМА ТАНКА
кусство» художник Д. Красильников поме-
стил дружеский шарж на Максима Танка. !
Поэт стоит на палубе старинной каравеллы.
На нем — плаш знатного идальго, naan
с пышным пером, на боку — шнага.
«Исторический реквизит» часто служит!
основным мерилом и для критиков,
В белорусской газете «Литература и ве:
щих о поэзии, основой анализа обязатель-
но берется биография, а цитаты — иллю-
страцией к ней. Меня, читателя, прежде
всего. интересует творчество, а потом уж
биография; если передо мной талант. то
мое представление раздвигает границы
этой биографии частолько далеко, что вме-
сте с поэтом я могу
убачынь, што шлях! жыция
за ма!м курганам пангырэл!
(Увилеть. что пути жизни
;
За моим курганом стали шире)
Испытание, времени выдержит не
зит, а живой человек.
М. Танк давно плывет не ‘на каравелле;
а на корабле. Перед ним нелегкий путь,
но от этого еще более величественным,
более желанным становится тот маяк, к ко-
торому плывет корабль. В стихотворении
«Зауседы поуначчу» Танк чистосердечно и
со всей ответственностью за себя, за свое
творчество говорит:
Si He 1мкнуся тых дагнаць,
“Neri недлалек! шлях у моры.
Бо нам патрэбна у жыццЕ
яшчя алкрыць нямала спектрау,
пакуль ля нейкай з Атланщл
з ног не саб’е саленым ветрам,
Тады па мачце емаляной,
што паплыве да ролных гоняу,
ni Wa баклазе, у якой
нордостам запавет прыгонщь,—
патомк! змогуць адчытаць
апошь!я каардынаты...
рекви-
{Я не пытаюсь тех догнать,
Чей путь в море недалек.
Вель нам необходимо в жизни
Еще открыть немало спектров,
Пока возле какой-либо из Атлантид
С ног не собьет соленым ветром,—
Тогда по мачте емоляной,
Что доплывет к родимым нивам,
Или по бутылке, в которой
Норд-оетом заветанье пригонит,—
Потомки смогут прочитать
Последние координаты).
Это стихотворение написано Танком в
дни Отечественной войны и входит в его
новую, только что вышедшую в Минске,
книгу «Вастрыце зброю» («Точите ору-
жие») и, может, оно не так и заметно, как
другие стихи, наиболее злободневные, но
много в нем глубокого раздумья. Такие
стихи легко не даются, в них есть завет-
ная тема. которая свойственна только на-
стоящему художнику. Поэт держит ответ
и перед своей совестью, и перед потомка-
ми, которые, как и сейчас современники,
вправе спросить:
Ян мт гукам! струны,
Ц: песням! ты увекавечьу
лн! гора, нашай славы дн!
i гэтых зорау бляск прадвечны?
(Какими звуками струны,
Иль песнями ты увековечил
Лни горя. нашей славы лни
И этих эвезд блеск извечный?)
›
Необходимо добыть то нужное и точное
слово, что всегда будет находить ЖИВОЙ
отзвук в человеческой душе. Танк умеет
добыть такое слово.
XNi6a таму 1 нам — паэтам,
пражыушым век, апонтн: дзень
злаецца днем тварэння света...
(He потому ли нам — поэтам,
Прожившим век, последний день
Кажется днем создания мира.)
Тема жадного стремления в будущее,
уверенность в осуществлении светлых чая-
ний своего народа нашла свои отчетли-
вые черты в книге «Пад мачтай» (1937 г.).
Люблю стаяць пад цяглай еоснай —
пал звонкай мачтай залатой.
Т пльить туль. дзе звоняць веены,—
нлыве {! край увесь за табой.
(Люблю стоять нод высокой сосной —
ЛТоя. зронкой мачтой. золотой. aes he
И плыть туда. где звонят вены —
Плывет и край весь © тобой.)
Под недавно опубликованным стихотво-
рением «Сон над Неманом» стоит дата 1938
— 1945 гг. Семь лет неотступно ходили за
поэтом образы его задушевной темы, про-
шли вместе с поэтом войну и, наконец, на-
шли свое осуществление в его исповеди.
Поэт охотно согласился поплыть с Ко-.
лумбом в заманчивое путешествие; заман-
чивое потому, что неистовая и любопыт-
ная натура поэта жаждет нового и неизве-
данного. Однако он разочаровался, когда
увидел, что его спутники смысл счастья
нашли в наживе, в золоте, жемчугах и ко-
раллах. Когда из далекой родины приплы-
ла сосновая ветка, поэт почувствовал, что
подлинное счастье человека_только на
родной земле, в труде, в творчестве.
Так, казалось бы, на очень далекой и
давней человеческой судьбе, на судьбе Ко-
лумба, Танк ставит тему любви к родине
и решает ее не только с полным ошущени-
ем своего времени. но находит еще то из-
вечное живое чувство, что всегда будет
близким и понятным человеку. Танк загля-
нул в далекое прошлое с пристрастием со-
временника, с ответственностью за завтра-
шний день, за будущее. Это и придало про-
изведению те счастливые качества, кото-,
рые всегда будут определять его актуаль-
ность, его поэтическую действенность. Tor,
кто ради личной наживы, ради золота и
кораллов, отрекся от своей земли, от ро-
дины, утратил и душу человека и счастье i
видеть и понимать мир. Никто из алч-*
ных путешественников, оставшихся на чу
жой земле, не мог представить себе, что
такое сосна:
Я-паказау яе еябрам,
прыплыушую з-пад Немна
але HiBoaASiH 3 MapaKoy
не мог сасны прыпомнщь,
Талды я выратыу алзн
плыец! да той хьымны,
што прадягнула ла мяне
праз аМян галщу...
(Я показал ее лрузьям,
Приплывитую из-за Немана,
Но ни одив из моряков
Не мог сосны припомнить,
Тогда я рентил один
Плыть к той сосне, у
Что протянула ко мне
Через океан ветку.)
Много написано о Колумбе. Тема старая,
но под пером Танка она стала новой и глу-
боко современной.
В связи с этим стоит отметить новые
стихи Танка на заимствованные MOTHBbI—
«[lecua Sluocika> mu др.
Песня словака Яносика--это не po-
мантика традиционных литературных «раз-
бойников», а историческая песня, родив-
шаяся во времена далекой вольницы хоаб-
рых белорусских повстанцев Наливаек,
Кривошапок и Гархуш.
В годы Отечественной войны Максим
Танк смог глубоко ощутить и понять исто-
ки народного оптимизма, уверенности в
победе. Его «Легенда о. музыканте» по сво-
ей поэтической силе — произведение с’
тем же кругозором, как и «Сон над Нема-!
ном». «Легенда» образец творческой сме-
лости Танка, пример сопротивления тради-
цнонности темы. В белорусской поэзии тема
музыканта уже давно стала традиционной
национальной темой. Как чувство материн-
ской любви родило бессмертную «Колы-
ханку», так стремление белорусского на-
рода сохранить свою самобытность созда-
ло величественный образ музыканта, во-
шедший воплощением народной души и в
фольклор и в читературу, начиная от Пав-
лока Бахрима «Заграй, заграй, хлопча ма-
лы...», от богушевичевских «Смыка» и!
«Дудк, купаловских «Жалейк]», «Кургана»
и «Гусляра», коласовского. «Сымона Музы-
Ki>, бядулевского «Салауя» и до «Цымбал»
Кулешова, «Легенды» М. Танка. Танк соз-
дал выразительно ясную по своей идее,
высоко-поэтическую вещь, являющуюся
как бы завершением его давних размыш-
лений о бессмертии народа и его искусства
(«Памер стары л:рнк», «Сказ пра Вяля»).
Еще во время войны, в 1945 г., Танк напи-
сал стихотворение «Ласточки» — о воз-
рождении и восстановлении жизни на ос-
вобожденной земле.
Вот на улице, на месте недавнего жар-
кого боя, стоит боец
Т ен угледзеуся у акно,
Н1бы спадзеючыся зноу
сустраць ля гэтых камянш
Т дзеучыну 1 маладосць...
А мо пакуль яны дамоу
з далек!х вернуцца шляхоу,
шльнуе ластавак гняздо?
(И он всматривался в окно,
Словно надеясь снова
Встретить возле этих стен
И девушку и молодость...
А может быть нока они
Домой возвращаются издалека, -
Он сторожит гнездо ласточки?)
В белорусской поэзии появляется немало
таких «домов», строя которые, поэты забо.
тятся больше о пестроте и яркости
архитектуры, чем о ее прочности. Стара-
тельно разрисовываются ставни, над окна-
ми вырезываются петушки, возводятся во-
рота и ограды, но домов, по существу,
нет.
‚.Танк не строит стихотворных «избушек»,
но его поэзия помогает восстановлению
больше, чем резвый перестук литератур-
ных тбпоров.
Самое страшное для настоящего поэта —
это успокоиться на достигнутом. Но разве
можно уснуть разведчику будущего?
\
od
Иллюстрация В. Коновалова к книге
А. Первенцева «Мыс Доброй Надежды»
(Военгиз)
M.TPHBBEPT eZUNUCKU партизанки
Война, которую ведут против немцев
колхозники в. первых главах книги Т. Ло-
гуновой, — это «домашняя», «сельская»
война. В ней участвуют мирные советские
люди, вооруженные лишь винтовками и
бутылками с горючим. Это еще, строго го-
воря, и не партизанские действия, органи-
зованные и согласованные — такие, как
их описывают П. Вершигора и С. Ковпак
и впоследствии сама Логунова, Это воюют
деревни, улицы, семьи, односельчане. Но
‚ в этой-то широте и непосредственности
народного чувства и заключалась великая
сила партизанского движения. Направлен-
ное и целеустремленное, вошедшее неот’-
емлемым звеном в грандиозный сталинский
план победы, оно нанесло тягчайший урон
немецкой военной машине.
«Перед нами стояла задача истреблять
врага и его технику, отвлекать его силы
от фронта. И с этой задачей мы неплохо
справлялись: за семнадцать дней боев пар-
тизаны истребили 1872 немца. В первые дни
мы только оборонялись от этого Бе
шегося «Желтого слона», но теперь отряды
перешли к методу налетов, засад и откры-
тых схваток.
..Каратели постоянно попадали в поло-
жение караемых. Ожесточенные неудача-
MH, они свирепствовали, жгли деревни, рас-
стреливали мирных граждан, которые ‘не
успели уйти в леса. Горела Смоленщина,
утопала в крови Белоруссия», — пишет
Т. Логунова, и в этих сжатых, беглых стро-
ках мы вдруг чувствуем и огромный раз-
мах лвижения народных мстителей и от-
чаянное напряжение борьбы.
Однако главный интерес воспоминаний
смоленской партизанки — не в широте и
множественности фактов, ею описанных, а
в нравственной их направленности, кото-
рая, быть может. незаметно для самого ав-
тора все яснее и яснее выступает к кон-
цу вещи. <В лесах Смоленщины» — это
записки рядового участника партизанского
движения, Перед читателем постепенно
раскрываются человеческая судьба, внут-
ренний рост рассказчицы, ее неуклонное
нравственное совершенствование.
Пусть эти слова не создалут у читателей!
превратного представления о дневниках
Логуновой. Она совсем He склонна к само-
анализу, у нее нет времени обдумывать и
взвешивать каждый свой поступок. Она
действует — ходит в разведку, стреляет в
немцев, выполняет поручения командова-
татьяна Логунора. «В лесах Смоленщиные».
«Новый мир» №№ 10 и П-12, 1945.
ния. Однако эти действия ее исполнены
нравственного благородства и красоты, не
только в высшем, всемирно-историческом
их значении, не только в свете прекрасной
цели освобождения человечества от фаши-
стской угрозы, но и по непосредственной
их душевной ценности, по самой сути сер-
дечных побуждений. Точно так же ведут
себя и товарищи Логуновой; десятки лю-
дей, десятки подвигов описаны в дневни-
ках партизанки. И как ни сжаты эти опи-
сания, ‘мы ясно видим, какая могучая И
светлая идея одушевляет этих людей: древ-
ний старик остается в Пустой деревне с
надеждой спасти хлеб «для детишков»,
старая женщина, снедаемая тоской по му-
жу и сыну, убитым немцами, просит у пар-
тизан «серьезного дела», семнадцатилетние
девочки на протяжении многих дней снова
и снова идут навстречу смертельной опас-
ности — проникают в неменкие штабы,
поджигают склады с боеприпасами, пере-
плывают реку на кружащихся льдинах,
проскальзывают под пулями, прячутся ог
преследователей во рвах, наполненных
трупами... Т. Логунова видит и подчерки-
вает одухотворенность человеческих по-
ступков, и эта позиция, эта точка зрения
рядовой партизанки — наилучшее доказа-
тельство высокой идейности массового,
многомиллионного движения.
В главе «Нефтебаза в городке» Т. Ло-
гунова говорит о молодой девушке Вале,
которая выполняла“ самые опасные пору-
чения, но все же не была партизанкой,
потому что боялась стрелять и убивать.
Они — поборники воинствующего, то-есть
единственного подлинного добра—пересту-
пали через кровь и страдания, находили в
себе силы для жестокой и упорной борьбы.
А страдания их были огромны. Одна за
другой следуют главы воспоминаний, рас-
сказывающие о смерти отца., брата, мате-
ри... Все они погибают на посту — и ста-
рый большевик, подпольщик, и юноша,
только что вступивигий в жизнь, и тихая
женщина, мать семейства, вдруг увидев-
шая свой дом разрушенным и осквернен-
ным. «Горькое счастье — мне ли не знать
его? — прижаться к родной могиле», —
пишет Т. Логунова. На недолгий срок она!
встретилась с человеком, который стал ей
другом и братом, испытала радости совме-
стной борьбы, как будто бы для того, чтобы
узнать тяжесть новой утраты. И такие же
потери, такие же беды выпали на долю
соратникам и односельчанам рассказчицы.
‘страданий, — напротив, она
Я <
р
si KE Е Ss
aioe Vy ma
cz
ae
Иллюстрации А. Брея к «Метелице» А. Фадеева (Детгиз)
oo 9°
Бор. СОЛОВЬЕВ
`
ЛИРИКА И
Книга стихов А. Яшина подытоживает
работу поэта за несколько лет: здесь и сти-
хи, связанные с эпохой Отечественной
войны, и то лучшее, что написано автором
перед войной. В первом разделе книги «С
трех фронтов» — подзаголовки: «Балтика»,
«Волга», «Черное море», — именно на этих
участках фронта Великой Отечественной
войны поэт повседневно работал во флот-
ской печати.
В лучших своих произведениях А. Яшин
воспевает северные края, он влюблен в
людей Севера, в их яркую речь и пеструю
одежду, в их старинные обычаи, новые чер-
ты быта, рожденные колхозным строем, он
умеет рассказать о народе, ставшем на за-
щиту своей родины, и в лучших своих
стихотворениях находит свежие, новые об-
разы, раскрывающие любовь к отчизне,
готовность принести любую жертву ради
ее блага и. процветания.
Герой его стихов. идя в бой, вспоминает
все, что он защищает:
Просторны тесом крытые дворы,
В холмистем поле широки загоны,
Как многолюдны свадьбы и пиры, .
Как сарафаны девичьи пестры,
Каким достоинством полны поклоны...
Эта художественно-выразительная де-
таль — «каким достоинством полны по-
клоны»— оказывается необычайно емкой:
за живописным образом мы угадываем ду-
шу народа, гордого сознанием того, что он
является полновластным хозяином своей
судьбы.
Богатства родной страны, на которые по-
сягнул враг, возникают перед глазами бой-
ца, защищающего их, и становятся вдвойне
любимыми. Поэт че может сдержать свое-
го восхищения, когда говорит о том, что
ему так дорого:
..А сколько зверя. сколько птиц в бору...
И вот пока все это пред глазами —
Не дрогну я в сражениях с врагами,
`Земли родной не выдам:
Не умру.
Это ошущение своего бессмертия связа-
но с пониманием бессмертия родины, при
рода которой приходит на помощь своему
сыну, исцеляет его, когда он лежит в пы-
ли, раненый и страдающий:
.. Откуда-то сваливитийся иветок
Виденьем детства ветал передо мною.
И от его мохнатого стебля,
Припавшего к моим разбитым скулам,
Родимая российская земля
Былинной силой на меня. дохнула.
Герой этих стихов—моряк—в тяжких!
боях добывает победу, ‘с тем, чтобы по-
том снова приняться за“ тот`мирный и пре-
красный труд, от которого его оторвала
война:
Мы стоим — бушлаты нараспашку.
Ничего!
Крепитесь, моряки!
Час придет: возьмемея за распашху.
Нам и поле поднимать с руки.
Вот о чем думает герой этих стихов, ко-
торый сквозь дым и пламя войны видит
образ победы и завтрашний день, трудо-
вой и счастливый.
А. Ятин. «Вемля богатырей». Книга стихов.
«Молодая гвардия». Ленинград, 1945,
УФА. (От наш. корр.). Пятая-шестая кни-
га литературного альманаха на башкир-
ском языке открывается стихами Сайфи
Кудаша, посвященными нашей великой по-
беде над германским фашизмом. Большой
любовью к Родине, к Москве, к Ленину и
Сталину проникнута помещенная в книге
: новая эпико-лирическая позма Рашита Ниг-
мати «В Москве, на Красной площади».
Умело используя фольклор, Джалиль
Киекбаев написал кубаир (былинную пес-
ню) «Генералиссимусу Сталину».
В книге помещены также стихи М. Тажи,
Б. Бикбая, С. Кулибая. Поэма Баязита Бик-
«жен; немцы с зверским упорством и злоб-
ной методичностью пытаются ослабить во_
лю советских людей к сопротивлению,
бросить их на колени, заставить смирить-
ся. Но уцелевшие сражаются с новой си-
лой, а место убитых занимают другие.
Армия, ведущая справедливую войну,
должна состоять из справедливых людей.
Логунова и ее товарищи не сломились под!
гнетом несчастий, но и не ожесточились,
не зачерствели. Безжалостные к врагу,
они стали еще более чуткими и нежными
к своим, особенно к боевым товарищам.
Они еще сильнев полюбили природу и ис-
кусство;: Их души открыты для всего
истинного и прекрасного. Во множестве
частностей, в словах, произнесенных буд-
то ненароком, во всем поведении парти-
зан раскрываются большое сердце и свет-
лый ум советского рядового человека.
Вот Михаил Шерстобитов беседует с Ва-
сей Ампилоговым о любви: «Любовь, друг
Вася, — говорит Михаил, — как червонец,
пока он у тебя цельной монетой в кар-
мане — ты богач. А разменял его на ко-
пейки — стал нищим».
Длинноусый старик Семеныч и комсомо-
лец Ваня Кучеренко, как родные, радуют-
ся приезду Тани, бережно снимают ее с
коня, свято охраняют ее скудные пожит-
KH...
Перед нами драматические судьбы, 61a_
городные и чистые чувства, целостные и
сильные характеры.
Автор воспоминаний, партизанка Ло-
гунова, еще совсем недавно студентка
Смоленского педагогического института,—
теперь` опытный разведчик, стрелок, свя-
зист, диверсант...
Она не много говорит о себе. Но скупые
слова позволяют читателю понять, как
глубока ее тоска по родным, убитым нем-
WaMu, как богата и напряженна ее внут-
ренняя жизнь, как тверда воля и крепка
выдержка у этой молодой девушки.
«— С кем ты говоришь, когда у тебя
сердце болит? — допытывается у нее цы-
ганка Наташа. И Логунова спокойно отве-
чает ей:
— Оно у меня не болит, Наташа. Спи!
И я попробую уснуть».
Но пронинательный командир Иван Ро-
манович говорит однажды Татьяне: «Инте-
ресно бы, девушка, заглянуть в ваше серд-
це». И добавляет затем: «А вот глаза свои
вы не приучили скрывать тревогу».
Т. Логунова не склонна к поэтизации
i показывает,
как преодолевали и побеждали их совет-
ские люди. Но в то же время она не умень-
шает и не затушевывает трудностей и невз-
Родители теряют детей, сыновья и дочери
— родителей братья — сестер, мужья —
год, встававших перед народными мстите-
лями. Один из разделов ее книги назы-
Ёэ——
АЛЬМАНАХ БАШКИРСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
ХРОНИКА
Для поэтической манеры А. Яшина ха-
рактерно стремление связать события на-
шей действительности с былинными обра-
зами русского северного фольклора, утвер-
дить традиции доблести и мужества, иско-
ни свойственные нашему народу, показать
его трудолюбие, широту размаха, полно-
кровную жизнерадостность, сказывающую-
ся и в работе, и на гулянках, и в любви,
и в дружбе.
О людях колхозного труда, пошедших
на войну, А. Яшин рассказывает вырази-
тельным языком, использует речевые инто-
нации, свойственные говору наших север-
ных областей, использует ритмы народных
песен и частушек, Отсюда — праз-
дничная пестрота, частушечная стреми-
тельность, особенности вологодского гово-
ра, свойственные стихам А. Яшина.
Многие стихи А. Яшина, помещенные на
страницах флотской печати, сделали свое
нужное и полезное дело. Однако, возник-
нув в свое время, как отклики на злобо-
дневные события, не все они выдержали
испытание временем. При составлении кни-
‘ги поэту надо было проявить большую
взыскательность. В некоторых военных
стихах лирика и поэзия вытесняются хро-
никой, наспех сделанными зарисовками,
рифмованным пересказом художественно
неосвоенных событий. Это зачастую не-
зрелые, неотстоявшиеся стихи, написан-
ные рубленой прозой:
Будто сумерки в дому,
Сажа на стене —
Весь свет в дыму
Всея земля в огне...
Весь мир для нас.
Нет такой тьмы,
Чтобы в ней хоть на чае
Разминулись мы.
Автор иногда словно забывает о том, что
не всякое восприятие может быть переве-
дено на язык искусства, а только то. кото-
рое целиком захватило, внутренне созрело,
стало значительным явлением духовной
жизни. В таких стихотворениях мы в
изобилии встречаем поверхностные обра-
зы, случайные первые попавшиеся под
руку сравнения, обилие натуралистических
`подробностей.
В стихотворении «Моряк» читаем:
— Стоим! —он сказал и руки
На автомат положил.
Оч был в саногах, но брюки,
Как встарь, на выпуск носил.
Или в стихах о любви:
Днем — восторги, вечером —
Спад до неприличия.
То же красноречие
И косноязычие.
Что такое «спад до неприличия?» Непо-
HATHO.
Меньше упреков в этом отношении вы-
зывает второй раздел, опубликованный под
несколько вычурным заголовком; «Что 30-
лотою юностью зовем». Здесь кровное,
свое, любимое с детства: Север, поля и ре-
ки, труд и праздники, сватовство и свадь-
бы, рыбная ловля и, главное; люди нашей
деревни.
бая «Путь солдата» дает образ башкирско-
го воина-победителя. В альманахе опубли-
кована ее первая глава.
Проза представлена фронтовыми рас-
сказами Ахняфа Харис, детским рассказом
«Голуби» башкирского драматурга Низама
Карипа, погибшего на фронте, рассказом
«Сундукташ» Гарифа Гумера из жизни ле-
сосплавщиков, детскими рассказами Зайнаб
Биишевой,
В альманахе публикуются лирические
Г. БРОВМАН
В первой и второй“ книгах альманаха
«Дон»—мало законченных литературных
произведений. Обе книги состоят, главным
образом, из фрагментов и глав различных
повестей и романов. Некоторые из них уже
опубликованы полностью в других издани-
ях («На юге» и «Товарищи» А. Калинина,
роман о Кондрате Булавине Дм. Петрова-
Бирюка).
О других незавершенных произведениях
судить пока трудно, Все же высказать не-
которые соображения нужно, тем более,
что определенные тенденции в этих про-
изведениях внушают серьезные опасения.
Речь идет о повести Mux. Соколова
«Степь» («Дон», книга [) ио романе Г. Шюо-
лохова-Синявского «Четыре года» («Дон»,
книга 2), В сборнике напечатаны только
отрывки из’ этих произведений, но эти от-
рывки достаточно обширны и дают пред-
ставление о характере и особенностях этих
вещей в целом.
В романе Г. Шолохова-Синявского изоб-
ражается жизнь советской семьи в канун
1941 года, а Мих. Соколов рисует восста-
новление колхозов и машинно-тракторной
станции на Дону после изгнания оккупан.
тов. Очевидно, Шолохов-Синявский в даль-
нейшем даст и описание жизни своих геро-
ев за «четыре года» войны, возможно, что
и Мих. Соколов покажет войну.
Во всяком случае сейчас в этих отрывках
перед нами изображение мирной жизни со-
ветских людей до войны (у Шолохова-Си-
нявского) и после оккупации (у Мих. Со-
колова). И вот что любопытно: оба авто-
ра изображают эту жизнь в одном стиле.
И в довоенной и в послевоенной жизни на-
ших людей эти писатели разглядели один
только пафос пафос умиления!
Герои этих произведений тонут в улыб-
ках, восторгах и знают только одни сле-
зы—слезы радости и только одни муки—
муки блаженства.
В семье Волгиных,
которую рисует Г.
демонстрируют
KPACHBOCTb
ветливой добротой, вызвала восхищениё
всей семьи...». В дальнейшем автор иначе
и не называет жену Алексея, как «краса-
вица Кето», а в одном месте пишет о ней,
как о «диковинном цветке, занесенном с
нездешней земли».
Так же красива и сестра этих братьев
Таня, которая, как и следовало ожидать,
столь же чувствительна и слезоточива.
<Глаза ее, наполненные слезами, сверкали.
Она бросилась к Кето и стала осыпать ее
поцелуями ...изнемогая от приступа неж-
ности».
Но не только родители, —и дети в этой
семье излучают красоту и обаяние e
«Лядя Гриша, человек артистической
внешности, был одним из тех, о ком жен-
щины обычно говорят—«интересный муже
чина» и, ничего не желая знать (?) об их
душевных качествах, безрассудно тянутся
к ним, как железные опилки к магни-
ту» (?!).
Весь этот стиль красивости и умиления
обрек героев на духовную бессодержа-
тельность, и люди, столь красивые и столь
чувствительные, в изображении автора
интеллектуальную бед-
ность. Пусть они действительно красавцы,
пусть они умиляются, как институтки, но в
канун грозного 1941 года эти люди могли
быть иными.
Если это не видно было тогда, то те-
перь, с вышки победы, после «самой же-
стокой и тяжелой из всех войн, когда-либо
пережитых в истории нашей Родины»
(Сталин), неужто и ныне писатель не мо-
жет разглядеть людей сорокового гола,
тех людей, которые своим великим созила-
тельным трудом, высоким разумом н без-
заветным патриотизмом подготовили по-
беду?
Может быть, в послелующем изложении
автор осветит эти вопросы и найдет для
этого художественные средства.
В этих же главах господствует востор-
tH С женность: вместо чувств —воздыхания,
олохов-Синявский, готовятся к ‚встрече вместо переживаний— улыбки, вместо мыс-
нового 1941 года. На «встречу» с’ехались лей фразы.
все члены семьи, и это вызывает у роди-
телей трогательные чувства. Описывается
это так:
«Ощущение любви и нежности ко всему
окружающему к родному городу, к своей
семье, ко всем людям, которые ходили
сейчас по улицам, или так же, каки он, в
Но вот прошла война. У Мих. Соколова
в повести «Степь» советские люди восста-
навливают разрушенное немцами хозяйст-
во. Однако не видно, чтобы война вызвала
какие-либо душевные перемены в людях,
изображенных писателем, не видно даже,
тельного часа, поднялось в такой
силой, что он уже не мог
нем с
зы покатились по его обвисшим, по-сол-
датски подстриженным усам...
— Проша, как тебе не стыдно,—раздал-
Идем к столу. Ты-что? Проша...
бой?
— Саша... Сашенька... Я счастлив... Доро-
залепетал Прохор Матвеевич».
Если бы герои не возвращались больше
к своим переживаниям в такой форме, мы
бы не цитировали эту сцену. Разве минуты
истинного восторга и святого умиления не
могут охватить каждого живого человека,
и разве в этих чувствах нет правды жиз-
ни?! Беда в том, что это у Шолохова-Си-
нявского принцип изображения людей; они
У него способны только на такие пережи-
вания и только в такой форме.
Счастье в любви и нежности ко всему
окружающему, в сладких слезах, в бес-
связном лепете. Разве нельзя требовать от
советских людей, изображаемых писателем,
более осмысленного восприятия окружаю-
щего, более сознательных оценок, больше-
го здравомыслия?
Умиление у автора соседствует с краси-
востью. Это родные сестры. Разумеется,
‚тот, кем умиляются, не может не быть при-
влекательным. Иначе умиление было бы
об’ектом памфлета, а не предметом вос-
хищения.
На сцене появляются сыновья чувстви-
тельного Прохора Матвеевича.
«Вот Виктор... Какое хорошее—мужест-
венное, открытое и лоброе у него лицо...
Ясные, серые глаза смотрят из-под выцвет-
ших на солнце тонких бровей тепло и
ласково...». Дальше «гладкий и чистый
лоб», «золотистые волосы» и т. п. Это лет-
yuk!
«А вот Алексей... двадцатисемилетний
крепыш. Лицо ...строгое и властное... От
всей его фигуры веет важностью и дело-
витостью». Это инженер-путеец.
Павел—третий сын. «От него так и пы-
шет степными просторами, ветрами, паху-
чими кубанскими травами и солнцем». Это
директор Зерносовхоза.
Эти люди не только внешне красивы!
По мысли автора, они должны и мыслить и
чувствовать красиво. Но тут-то и получа-
ется конфуз. Внешняя «красота» превра-
щается в красивость,
та»—в умиление!
Иногда это дает совершенно пародий-
ные результаты.
стихи молодых поэтов-фронтовиков Тими-
ра Арсланова и Назара Наджми и поэма
Г. Рамазанова «Песнь про Украину».
вается «Холод, голод, цынга»; здесь идет
речь о второй партизанской зиме. «Мы го-
лодали— пишет Логунова, —мы забыли, что
такое тепло, мы болели цынгой, у нас не
было боеприпасов, но мы их били. Гибли
сами, но их губили сотнями».
Возвращаясь с операций в лагерь, пар-
тизаны требовали, чтобы Логунова учила
их — рассказывала им на память книги об
истории нашей родины, излагала содержа-
ние художественных произведений. Во
вражеском тылу, в глубине снежных лесов
партизанка Логунова снова становилась
педагогом. Продолжалась советская жизнь.
Строилась советская культура. «Пусть вой-
на, пусть кровь — все пройдет, — твер-
дили голодные, замерзшие, больные и все-
таки страшные для фашистов бойцы. —
Победа будет за нами». И в этом одухот-
воренном упорстве было великое торжест-
во большевистской идейности, советского
строя, гордого и умного человека.
Рассказ Логуновой не был бы так хо-
рощ, если бы ему не была свойственна
высокая простота и непосредственность.
Искренни и естественны самые напряжен-
ные и самые сложные узловые звенья по-
вествования. И здесь следует вспомнить
А. Татарову, которой принадлежит лите-
ратурная обработка воспоминаний. Как
легко было «беллетризовать» записки пар-
тизанки, «олитературить» их и этим безна-
дежно: испортить. Сколько кропотливого и
бережного труда, писательского вкуса и
такта потребовалось для того, чтобы сох-
ранить и передать чистоту и свежесть пе-
реживаний, нравственную цельность и яс-
ность взгляда, без которых книга Логуно-
вой потеряла бы свое значение!
Эта сдержанность и точность речи сох-
раняется и в последней главе, посвящен-
ной кризисному, переломному периоду В
жизни Логуновой — подготовке к перехо-
ду в мирную жизнь.
Одним из самых сильных ударов, полу-
ченных молодой партизанкой, была смерть
Михаила — любимого ею человека. Велика
была любовь — велика и скорбь. На мо-
гиле друга девушка принесла клятву: все.
что ей дано, — совершить во имя Михаи-
ла. И это обещание было свято выполне-
но: она работала честно, не жалея сил, до-
биваясь многого, Однако настало время,
и она полверглась новому жестокому ис-
пытанию. После ранения и контузии ее
признали инвалидом и предложили остать-
ся в госпятале; Но, умолчав о приговоре
врачей в ИК комсомола и в центральном
штабе по партизайскому движению, Ло-
гунова добилась, чтобы ее снова отправи+
ли в тыл врага, на Смоленщину. И через
‘несколько месяцев она оказалась снова в
госпитале.
ну—горячеглазую тоненькую грузинку,
почти девочку. Она сразу пленила
язнь браться за какое-нибудь новое дело,
нехватало мужества сказать себе:
инвалид». У нее, как видим, хватило, одна-
ко же. мужества признаться в своей сла-
бости, и это—свидетельство окончательной
нравственной победы героини книги.
Не счастливые случайности, не аккурат-
но подогнанные повороты сюжета, а ду-
шевная сила советского человека и благо-
родный гуманизм советского обществен-
ного строя разрешают сложные и драмати-
ческие конфликты. После тяжелого ранения
Татьяна Логунова оказалась в московском
госпитале и почувствовала себя одинокой и
заброшенной. Но вскоре она ощутила лас-
ку и внимание, как и тогда, в партизанском
лагере, после возвращения из опасной опе-
рации.
Забота и участье восстанавливают физи-
ческое и душевное здоровье. Однако не
гладок и не прям путь бывшей партизанки
к мирному труду. Она зачислена в аспи-
рантуру Московского университета, но
желание помочь погибающим от голода де-
тям ведет ее опять и опять через кольцо
немецкого окружения. И только после
разгрома гитлеровской карательной экспе-
диции решается Логунова проститься с от-
рядом и, перейдя в последний раз линию
в Москву. «Все в порядке, историче-
ский факультет стоит на месте, пора учить-
ся, Таня, — говорю я себе». И мы, помня-
щие, как еще недавно Татьяна, положив
голову на холмик родной могилы, спраши-
вала убитого друга: «— А мне что делать
на`земле?», — мы понимаем, какого. боль-
шого ‘труда стоило молодой партизанке
восстановить поколебленную бодрость и
волю ‘к работе, как прочен и органичен
переворот, в ней происшедший,
Новые задачи встают перед Логуновой,
но’это уже материал для другой ‘книги,
рассказывающей о мире, о труде, о созида-
нии, книги, которую мы рады были бы
прочесть.
«В лесах Смоленщины»— искреннее про-
изведение, и написано оно сильным чело-
веком. В произведении этом выражена та
нравственная энергия, которая в самые
тяжелые дни одушевляла наш народ и ве-
ла его к победе. Носители этой энергии—
простые; советские люди, которые, как го-
нии активности наш великий государствен-
ный механизм во! всех отраслях науки, хо-
зяйства и военного дела. Их очень много,
имя им легион, потому что это десятки
миллионов дюдей».
кругу близких ждали пришествия знамена-
противиться
теплему щекотанию в горле. Сладкие сле-
ся вдруг за его спиной голос Александры
Михайловны. —Там гости ждут, а ты ушел...
то с то-
гая моя Сащенька,—сморкаясь, бессвязно
чтобы они что-то пережили, как-то стра-
дали.
Здесь царит та же восторженно-умили-
тельная атмосфера. Беззаботность, улыб.-
ки, ИНОГДа сладкие слезы. В повести Мих.
Соколова не говопят «гектары», но <гекта-
рики» и вообще не говорят, а шебечут:
«Колхозницы торжественно шли за ком-
байном и весело щебетали о необыкно-
венных делах, что делаются в хуторе, и
на лицах их была великая радость».
Иногда же вместо щебетанья слышится
пенье. Изображено это так: `«А Павел Афа-
насьевич все пел и пел, и улыбался лука-
вой улыбкой, и глаза его сверкали озорны-
ми искорками. Вот он взял самую высокую
ноту, и зазвенели, разлились но степи чу=
десные трели волшебных колокольчиков».
В повести нет картины действительного
энтузиазма колхозников, реальных труд-
ностей восстановления и истинного насла-
ждения победой. Здесь все нарисовано,
как на шоколадной этикетке: «пахучие
волны хлебов», «сладкозвучная песня жа-
воронков», «неумолчные девичьи песни» и
т. п. Люди стоят на котурнах с нимбом во-
круг головы.
«И показалось агроному, будто не дирек-
тор перед ним стоит в низенькой комнате,
а богатырь высится на векогом кургане»...
В таком стиле написаны эти отрывки.
Следы этой красивости, хотя и в мень-
шей степени, вилны и в других‘ произве-
внутренняя «красо-
Сын Алексей, инженер-
путеец, обраповал ‘родителей своей моло-
дой женой. Вот как это описано: «Он при-
вез с собой молоденькую красавицу-же-
всех
своей солнечной красотой и нежной при-
ИИ ИИ ии Илл Pet CPP ALD
Рассказывая об этом, Т. Логунова без-
жалостна к себе: «Теперь я понимаю, —
признается она, — что в те дни мною ру-
ководила не сила духа, но бессилие и бо-
TEE >
дениях альманаха. :
В. Закруткин в рассказе «Помненька»
описывает приключения советского -летти-
ка Алексея Григорьева в чешской, удален-
ной от городов лесной оранжерее, куда он
попал, выбросившись из подбитого вра-
жескими зенитчиками самолета. В лесу,
кроме Алексея, спасаются десять бежав-
ших от немцев иностранцев, и советский
летчик становится во главе организован.
ного им партизанского отряда. Автор ри-
сует романтические отношения между лет-
чиком и спасшей его «Помненькой»—пле-
мянницей садовника оранжереи. Рассказ
читается с интересом. Раздражает лишь эта
самая красивость, которую автор, соблаз-
ненный ситуацией (цветы, чешская девуш..
ка, романтика чувств), никак не может
преодолеть.
Дар новеллиста обнаружил И. Василенко
в рассказах «Строгие глаза» и «Лети». Хо-
тя сюжет первого рассказа и искусственен
(систематические встречи с девушкой в
трамвае), отдельные наблюдения и штрихи
в этой вещи подкупают свежестью и свое-
образием. Но вот беда! В этом рассказе
нет красивости, но зато без умиления и
Василенко не смог обойтись.
«...ее глаза излучали столько счастья и
ласки, что, казалось, самый воздух светил-
ся (2!) вокруг. Я снял шляпу и почтительно
поклонился им обоим. И она улыбнулась
мне, и ее прекрасные глаза взглянули на
меня приветливо и благодарно». Так опи-
сано прошание рассказчика с девушкой,
уходящей с другим. К чему этот парфю-
мерно-галантный стиль? Отсутствие чув-
ства меры, хорошего вкуса и ощущения
гармонии серьезно мешает многим авторам
«Дона». Хорошо написанные страницы
вдруг перебиваются безвкусицей, притор-
ностью или сантиментами.
В обоих альманахах много очерков. В
первом номере—военные очерки, во вто-
ром «С колхозных полей’ Дона». Хорошо,
что альманах освещает жизнь своего края.
К сожалению, очерки эти недостаточно
глубоки. Нельзя печатать в альманахе то
же, что и в ежедневной газете. Здесь ну-
жна другая мера обобщения, другой. уро-
вень описания. Межлу тем очерки «Дона»,
особенно военные (В. Карпенко «Подрыв-
ницы», Г. Остапенко «Максимыч»), ничуть
не отличаются от того, что печаталось во
фронтовых или областных газетах в годы
войны.
В первом ‘альманахе напечатан отрывок
из поэмы «Бессмертие» Николая Доризо.
фронта, вернуться на «большую землю» —
Трудно назвать поэзией эти серые, прозаи-
ческие строки:
Селой приземистый старик
Стоял безмолвно у развалин.
Влесь кажльйЙ тгвозль забит был им,
Его рабочими руками.
Злесь он женился мололым
И здевь состарился е годами.
Был им позажен тихий сал,
И вишни были в нем родные,
Здесь трилпать лет тому назад
Разлалея сына члаз впервые.
Зчесь сытн свершил свой первый шаг,
Пройдя от стула и ло печи
ит. пит. п.
Во втором альманахе поэзия представ-
лена богаче. Обращает на себя внимание
поэма А. Софронова «Миус>». Своеобразное
решение темы-—достоинство этой вещи.
В лирической поэме Ашота Гарнакерьяна
«Жизнь, я тебя пою!» есть хорошие ме-
ста, хотя в целом она многословна и рито-
рична. Изображение чувства в поэме сильз
но разбавлено бессодержательными вос-
клинаниями:
Я понял,
Что в ней моя жизнь,
И вера,
И солнце,
И радостей светлых
CHET.
Читатель!
Ты здесь не итпи сюжета,
Завязок, развязок
В поэме нет.
Меня увлекало
В труле не это,
Но жизни
Глаза ослепивотий свет.
Хотя автор и пишет, что он стал <«скупе
на нежности и слова», но в поэме это не
ворил товари Сталин, «держат в состоя- чувствуется,
Литературная газета.
~ Ne U 3