А. ДЕРМАН 1 А. А. Фадеев — один из наиболее вид- рость, весь опыт, всю неукротимую энер- гию, всю готовность к самопожертвованию ных и в то же время один из наименее В© Имя свободы. Но для проявления всего плодовитых современных советских писа- ЭТОГО со стороны представителей нового телей. Если не считать его незрелых юношеских вещей, с одной стороны, и публицистики, очерков и т. пп—с другой, то в рамках подлинно художественного творчества останутся всего три произведе- ния: «Разгром», «Последний из удэге» и «Молодая гвардия»; даже не полных три, поскольку роман «Последний из удэге» все еще не окончен. Интервалы между ни- MH очень велики. И, думается, эта медли- тельность коренится в значительной мере в творческом складе писателя, Мы затронули этот вопрос о темпах творчества Фадеева не с тем, однако, что- бы рассмотреть его по существу, а только, чтоб рельефнее выступила та стремитель- ность, с какою создан роман «Молодая гвардия». Получился парадокс: там, где далеко не изжитая традиция считает зако- номерным, чтобы великое историческое событие отодвинулось в прошлое, прежде чем стать об’ектом для художника, имен- но там художник, характерным отличием которого как раз является медлительность, буквально накинулся на событие, когда оно еще бушевало во всей своей космиче- ской мощи, и на широком полотне, с не- постижимой быстротой воплотил в огром- ной галлерее. образов о обширную его область! Напомним, что гибель подполь- ной краснодонской организации «Мо- лодая гвардия», описанная Фадеевым в фи- нале его романа, произошла в 1943 году, ав 1945 году большой, сложный роман не только был закончен, но уже целиком опубликован в восьми книжках журнала «Знамя». 2 Парадоксально, но лишь до тех пор, пока мы не сопоставим идеологическую сердцевину «Молодой гвардии» < единой внутренней темой предшествующего твор- чества Фадеева. В рамках небольшой ста- тьи мы можем лишь очень схематично эту тему определить: моральный облик нового человека нового общества. Если очень внимательно читать «Разгром», то нить этой темы протянется перед читателем не- прерывно через всю повесть вплоть до за- ключительной формулировки: «Не было бы никакого Левинсона, а был бы кто-то дру- гой, если бы не жила в нем огромная, не сравнимая ни с каким другим желанием, жажда нового, прекрасного, сильного и доброго человека». Пятнадцать лет отделяют повесть «Раз- тром» от последней книги Фадеева «Ленин- град в дни блокады». — к слову сказать, прекрасной, горячей, страстной книги, по непонятной ‘причине обойденной пол- ным молчанием в нашей прессе, — и перед нами та же единая тема писателя, выступающая с гораздо болышей нагляд- ностью: не столько потому, что этого тре- бует самый вид. данного литературного жанра, сколько потому, что черты нового человека с поражающей резкостью пред- стали глазам писателя в трагической эпо- пее великого города: Вот несколько слов, которыми автор заключает описание своей поколения уже не требовалось какой-либо индивидуальной исключительности, все это имманентно им, они потенциально в посто- янной готовности к.самоотверженной борь- бе за свободу, потому что это уже орга- ническая их природа; высшие идеалы сво- боды и справедливости — это тот воздух, которым они дышали в своем пионерском лагере, в школе, в своих комсомольских организациях. Это их нормальный, естественный быт, вне которого они органически не могут су- ществовать. Именно то, что герои Краснодона не ка- кие-либо исключительные юноши и девуш- ки, освещает новым историческим смыслом их великий подвиг, возводит его в степень, если так можно: выразиться, рядового чу- да. И оно воспламенило писателя: то, что раздробленными искрами сверкало в Левин- соне и в других одиночках прежних поко- лений, он увидел: воплошенным в облике целого поколения, увидел воплощенную $200, мечту, которая была его единой те- мой. = В двух местах романа эта тема обнаже- на. Друзья-комсомольцы Ваня Земнухов и Жора Арутюнянц пешком ‘уходят из Крас- нодона перед самым вступлением туда немцев. К ним присоединяется только что вышедший из госпиталя раненый . майор. Это очень молчаливый человек, но вдруг его прорывает, когда он слушает прони- занную бодростью и.духом жизни беседу юношей о самых разнообразных предме- тах: : «— Вы ребята... вы даже не знаете, ка- кие вы ребята!.. Не-ет! Такое государство стояло и будет стоять!.. Он думает, он y нас жизнь прекратил... Нет, брат, шалишь! Жизнь идет, и наши ребятишки думают о тебе, как о чуме или холере. Пришел — уйдешь, а жизнь своим чередом... Наша-то жизнь навеки, а он кто? Прыщ на гладком месте, — сковырнул, и нет его!.. Ничего! Я в этом проклятом госпитале сам было пал духом. неужто-ж, думаю, на него и силы нет, а как я к вам пришвартовался и иду, у меня полное обновление души...» Майор, которому принадлежат эти вос- торженные слова, появляется в романе только для того, чтобы их произнести и навсегда исчезнуть со страниц книги. Ко- нечно, это лишь служит показателем важ- ности тех слов, которые автор вкладывает в уста своего случайного персонажа. Во втором случае автор обходится ‘без такого искусственного приема и ту же мысль вы- сказывает уже прямо от себя, раскрывая при этом скобки восторженного, но сум- марного возгласа майора: «Вы даже не знаете, какие вы ребята». Будущий организатор «Молодой гвар- дии» Олег Кошевой обращается к крупно- му партийному работнику Валько с прось- бой связать его с городскими подпольщи- ками. «Валько резко поднял голову и не- которое время внимательно Олега. Перед ним стоял человек нового, самого юного поколения. Самые, казалось Роман о воплощенной мечте радость, или восхищение, или ненависть по поводу того или иного поступка своих персонажей. «Ах, напрасно, напрасно ушел ты, товарищ Шульга! Напрасно ты поки- нул Елизавету Алексеевну...» ит. д. В своем месте читатель сам понял бы, что Шульга совершил роковую ошибку, ни- каких пояснений здесь не требовалось. Это лишь внутреннее требование автора. 6 Насыщенность стремительно созданного романа ЛИЧНЫМ авторским элементом легла резким отпечатком на все страницы. Она сделала его в целом заразительно- эмоциональным, но в то же время — не- ровным в смысле выполнения, потому что в ряде случаев она помешала автору до конца овладеть своим материалом, необы- чайно обширным и сложным. Об очень многих его героях можно сказать только одно: они превосходны. Этот ряд блестя- ще написанных портретов я бы начал с Сережи Тюленина, положительно пленя- ющего своей жизненной правдивостью. Не сомневаюсь, что образ этот войдет в на- шу литературу в качестве классического, который достаточно будет. назвать, чтоб увидеть и ощутить, как лицо живое и близкое. За ним следуют великолепно на- писанные Олег Кошевой, Жора Арутюняниц, Ваня Земнухов. О женских образах надо сказать, что они изображены не’ только столь же ярко, но, в преизбытке авторско- го чувства, порой как бы даже чересчур ярко, с некоторым излишеством. Особен- но это относится к Уле. Главное же — и это очень важно писатель дал не только’ ряд прекрасных индивидуальных портре- тов комсомольской молодежи, но и широ- кое изображение комсомола, как коллек- тива, во всем разнообразии ‘его состава, HO и во всей его органической цельности: Совершенно несомненно, что эта большая удача пришла к Фадееву через оплодотво- ряющую вдохновение художника горячую любовь к тем, кто воплотил в себе его страстную мечту о новом моральном об- лике человека. С замечательной вырази- тельностью, тонко и одухотворенно на- рисованы не только центральные фигуры романа, но порой и эпизодические персо- нажи, как, например, боец Каюткин, или комсомолец Борис Гловань и ряд других; Не только отдельные места, сотни страниц романа невозможно читать без глубокого волнения. Когда искалеченный немецкими палачами Сережка Тюленин, везомый с другими на казнь, зубами (руки у него: перебиты) развязывает связанного товарн- ща, помогает ему бежать и «с невырази- мой силой торжества» кричит в лицо вра- гам: «Ушел!.. Ушел!..», — то хочется кри- чать у пиковать вместе с ним! Но не все в романе на одинаковой высо- те мастерства. В иных случаях чувствует- ся неровность и в композиции и в обри- совке персонажей, особенно ‘отрицатель- ных, что, кстати сказать, наблюдалось и в прежних произведениях Фадеева. Напри- мер, при изображении заклятого врага и предателя Фомина автор уже с первого изучал лицо момента прибегает к излишней подчеркну- тости. его отталкивающих сторон и тем вызывает законное недоумение у читате- беседы © «новом человеке» с учителями и! бы, несоединимые черты — мечтательность ЛЯ: почему опытнейший подпольщик ум- учениками. ленинградской школы: «Нельзя было без волнения слушать, как мои т седники старшего и младшего поколения говорили о новом человеке, как о мечте будущего, как о чем-то таком, чего еще нужно достичь, не подозревая, что они-то и есть живые, новые люди, каждый шаг которых в Великой Отечественной войне нашего народа освещен светом самых больших мыслей и дел, какие только знало человечество» Если мы вспомним теперь то впечатле- ние, какое произвела’ опубликованная B тазетах история комсомольской“ подполь- How организации Краснодона «Молодая твардия», нас не удивит бурная творческая реакция на нее писателя Фадеева. 3 мечту! В Краснодоне в тягчайших услови- и действенность, полет фантазии и практи- цизм, любовь к добру и беспощадность, широта души и трезвый расчет, страстная любовь к радостям земным и самоограни- чение — эти, казалось бы, несоединимые черты вместе создавали неповторимый об- лик этого поколения». 5 В понятие «мечты», по старой традиции, входит признак недостижимости; к ней ‘можно и должно вечно приближаться, но тщетно надеяться на ее полное воплоще- ние в реальном мире. Наперекор этой тра- диции Фадеев говорит каждой строчкой своего романа: смотрите, перед нами пол- ное воплощение самой дерзкой, самой от- важной мечты лучших умов человечества. Именно в этом — пафос его романа, этим Поистине действительность превзошла! обусловлены здесь самую необузданную романтическую бенности. все его существенные OCO- Он написан так, словно, приступая к ра- ях немецкой оккупации, таясь от близких, боте, автор сказал самому себе: «к чорту готовые принять не только смерть, но и какие бы то ни было каноны! Буду писать, мучения пытки; подростки создают круп- ную разветвленную организацию, руко- водимую шестнадцатилетним Олегом Ко- шевым;, борются, вносят замешатель- ство. в ряды врагов, освобождают по- павших в’ беду товарищей, вливают бод- рость в население. И в то же время ни на минуту не перестают быть детьми, под- ростками, юношами, со всем тем, что их возрасту присуще. А когда врагу удается их захватить, проявляют не выразимые никакими словами стойкость духа и муже- ство, о которые разбивается вся изошрен- ная кровожадность врага. Это было высшее воплощение самой сме- лой мечты о моральном облике нового че- ловека — уже не какого-нибудь исключи- тельного одиночки, противопоставленного «толпе», не кого-либо из «детей», разорвав- ших все связи с «отцами», — нет, это бы- ли рядовые юноши и девушки, взятые в массе и из массы. Очень важно уяснить себе, в каком смыс- не считаясь ни с чем, кроме внутреннего чувства». А самое это чувство — очень высокого потенциала. Откуда, например, те лирические от- ступления, которыми то и дело писатель прерывает нить своего повествования? Формально-логически они в иных случаях лишь очень окольно связаны с текстом, — и автор это ясно сознает. Когда после ла- коничной фразы «И вспомнилась Олегу мама с мягкими, добрыми руками...» сле- дует страстный лирический монолог о ма- теринских руках, о неистощимой силе ма- теринской любви, — то в конце его прямо сказано: «Такие — а может быть, и не со- всем такие — мысли и чувства теснились в душе Олега». В других случаях нет даже и окольной связи, как, например, в начале главы пятьдесят второй: «Друг мой! Друг мой!... Я приступаю к самым скорбным страницам повести и невольно. вспоминаю о тебе...» и т. д. Следуют две страницы ли- рической истории отношений с неназван- ле они — представители нового, не только ным (ясным для внимательного читателя хронологически нового, но именно по свое- му духовному складу нового поколения, почему, как- мы это сейчас увидим, автор говорит о «неновторимом облике этого по- коления». Новизна его в том, что, с одной сторо- нашлось места в ходе Фадеева) другом автора, резко прерываю- щие повествование, — и рассказ возобнов- ляется. Откуда они? От внутреннего авторского чувства, «законному» выходу которого не изложения. Столь ны, оно унаследовало от революционеров же «беззаконно», но лирически закономер- предшествующего поколения всю их муд- но выражает писатель свою скорбь, Елена КОНОНЕНКО Пивая книга Иные писатели умирают, и вместе с ними или, спустя некоторое время, умирают их КНИГИ. Аркадий Гайдар убит на войне, но книги его не только дышат, согревая и освещая своим дыханием и светом, —книги его. цве- тут, чаруя все новые и новые массы чи- тателей и становясь им все ближе и нуж- нее. Когда перечитываешь произведения это- го писателя, невольно восклицаешь: мыс- леныо: «Да здравствует Гайдар! Вот как надо творить для детей. Вот у кого могут учиться самые маститые, ежели они хотят заронить. искру в детские сердца, а не просто потешить». : Мысли об искре настойчиво приходят на ум, когда читаешь «Горячий камень» Ар- кадия Гайдара, напечатанный ‘в журнале «Пионер» № 11. Маленькая сказка. О мальчике Ивашке, о старике-стороже колхозного сада и о волшебном камне с надписью: «Кто сне- сет этот. камень на гору и там разобьет его на части, тот вернет свою молодость и начнет жить сначала». Все очень просто. Ивашка залез в колхозный сад, чтобы тай- ком всласть полакомиться яблоками. Не- чаянно Ивашка зацепился штаниной за гвоздь ограды, свалился в колючий кры- жовник, исцарапался, испугался и взревел. Старик поймал его на месте преступления, но Ивашка был так жалок, что старик OT- пустил его восвояси, не наказав и вообще не проронив ни одного слова: Великодушие старика потрясло Ивашку. От стыда забрел он в лесную чащу. И на- шел там волшебный камень с удивитель- ной надписью. На обратном пути Ивашка вновь увидел старика. Старик был очень стар, cea, хром. Он кашлял и тяжело ‘ды- шал, часто останавливаясь. На его лице был кривой шрам. И по всему было видно, что он немало горя хватил на своем веку. Ивашке захотелось сделать хорошее этому несчастному старику В благодар- ность за его великодушие. Он решил вер- HAH нуть старику молодость, открыв ему тай- ну горячего камня: Но старик отказался, он не хотел начинать свою жизнь сначала. Он заявил, что он самый счастливый человек на свете- Старик ‘об’яснил Ивашке причи- ‘ны своих увечий: ногу ему переломило бревном, когда он вместе с другими стро- ил баррикады и поднимал народ на вос- стание против царя: Шрамы на лице — следы шашки: это было, когда первые на- родные полки громили белую вражью ар- мию и старик был бойцом в этих славных полках- Много раз старик был ранен, лежал в тифозной горячке, много раз смерть гро- зила ему, нашептывая, что родина в коль- це и вражья сила одолевает советских лю- дей. «Но, очнувитись вместе с первым лучом вновь сверкнувшего солнца, узнавал я, что враг опять разбит и что мы опять на- ступаем. И, счастливые. с койки на койку протя- гивали мы друг другу костлявые руки и робко мечтали тогда о том, что пусть хоть не при нас, а после нас наша страна будет такой вот, какая она сейчас, — могучей и великой. Это ли еще, глупый Ивашка, не счастье?! И на что мне иная жизнь? Другая молодость? Когда и моя прошла трудно, но ясно и честно!» Волшебный камень так и остался лежать на горе неразбитым. Проходили мимо него люди, читали надпись, думали-думали и шли своей дорогой. х Прошел мимо камня и тот человек, от имени которого ведется повествование — а, может быть, это был сам Гайдар... Хо- тел он разбить камень и начать жить сна- чала, но призадумался. «3-3! — думаю, — скажут, увидав меня помолодевшим, соседи. — Вот идет моло- дой дурак! Не сумел он, видно, одну жизнь прожить так, как надо, не разглядел сво- его счастья и теперь хочет то же начинать сначала». И пошел своей дорогой... Вот и все. Написано крайне просто. без всяких выкрутас и мудрствований. Но как мудро! И как доходчиво и по-настоящему романтично. «Горячий камень» Аркадия Гайдара вол- нует и детей и взрослых. Юный читатель ный Шульга доверился Фомину, не уви- дел того, что сразу бросается в глаза читателю? Не безупречно важное в романе место— разговор между Шульгой и Валько. Не говоря уже.о том, что сам по. себе он не- сколько слишком ‹симметричен» в смысле равновесия между самокритикой хозяй- ственников и перечнем их заслуг, он недо- статочно конкретен в смысле соответствия той обстановке, в которой А между тем это не просто беседа, а вза- имная исповедь перед близкой казнью, “и печать этого должна быть в их словах в» их тоне. Точно так же не вполне сливает- ся с тем образом Олега Кошевого, с котд» рым сжился читатель на протяжении ро= мана, его обрашение перед казнью к не- мецкому генералу Клеру: <...Напрасно эти господа в белоснежном белье, — го- ворит Олег о врагах человечества, — на- деются уйти от суда истории. Забрызган- ные кровью, они уже стоят перед его грозными очами...». Всем своим мастер- ством предшествующей обрисовки образа Кошевого автор заставляет почувствовать этот строй речи несколько книжным и ри- торичным — не вообще, а именно для дан- ного героя. Во всех этих случаях за спи- ною героев слишком чувствуется их ав- тор... д Еще два слова о разговорной речи в ро- мане. Она очень разнообразна, жива, индивидуализирована, характерна, но она встречает одно очень серьезное возра- жениё там, где автор пользуется украин- ской речью. Если бы дело шло об одной- двух фразах, наконец, о каком-либо опре- деленном персонаже — то это одно. Но таких персонажей ‘у Фадеева много и вло- бавок он передает по-украински целые бе- седы, причем и пользуется этим языком не так уже безупречно: «Вже в другий раз получили завдання на двадцать голив ху- добы», или «Вони як прийшли быстро, так и уйдуть»... и т. д. Это и не по-русски и не по-украински. Русская литература дав- но, ещё во времена Гоголя, доказала, что можно и в русской речи дать почувство- вать читателю украинский оттенок и ха- рактер. Я позволю себе в заключение выразить не только надежду, но и уверенность, что замечательному произведению Фадеева обеспечено заслуженное, долгое, живое существование. задумывается. Это хорошая, полезная за- думчивость, хороший душевный трепет, столь необходимый каждому человеку, особенно когда он только что входит в жизнь и жадными глазами смотрит на мир, когда складывается его мировоззрение, ле- пится его характер. Все, что когда-либо писал Аркадий Гай- дар для детей, освещено идеей. Он нико- гда не писал для детей просто так, чтобы развлечь их, позабавить. Он желал дать им пишу для ума и сердца. Он желал вдох- нуть в душу своего читателя мечту, яр- кую, большую, стремился помочь своему, весьма молодому по возрасту читателю стать человеком, стать борцом, коммуни- стом, советским гражданином. И делал это Гайдар не навязчиво, не гру- бо, а тонко и романтично; увлекательно. И разговаривал с детьми сердечно и честно... Искры. брошенные писателем в юные сердца, разгорались и разгораются в пла- мя. Вот почему его книги — неугасимые, неумирающие, живые книги, любимейшие в детских библиотеках. Возьмешь ли ero «Военную тайну», «РВС», «Судьбу барабанщика», «Голубую чашку», возьмешь ли «Чук и Гек», «Ко- менданта снежной крепости», «Тимура и его команду», — все эти книжки ребята жадно читают и перечитывают и вновь чи- тают, открывая в них для себя что-то крайне важное и родное. И нет сомнения, что, прочитав их, юнцы хотят быть лучше и становятся лучше, мужественнее, возвы- шеннее, справедливее, а главное, понемно- гу начинают понимать, в чем смысл жизни и что такое настоящее счастье. Ребята — благородные герои гайдаров- ских произведений; это не какие-либо при- думанные благоразумные человечки. Это живые дети со всеми присущими им чер- тами, повадками и грехами. Они и дерутся, и на яблоки в чужих садах заглядываются, и привирают. и ленятся, и озорничают, и хнычут, — все с ними случается. Поэтому так и верят им их сверстники-читатели, ко- гла они, эти обычные, неподмалеванные ребята. совершают что-нибудь необычное, необыкновенно хорошее. Верят и подража- ют. Они видят, что они такие же и могут поступать Так же, они давно сами этого хотели... „олово о горе Благодати“ Коллективная ‘книга горняков Урала Беседа с П. Бажовым Природные богатства Урала известны всему миру. Чуть не в каждой горе сокры- ты клады, бесчисленные ценности. Взять, для примера, хотя бы гору Высокую, кото- рую в свое время начал разрабатывать Де- мидов. В ХУШ веке он заложил здесь свой первый Тагильский завод. В те времена это была самая высокая домна в мире. В те- чение почти двух веков разрабатывали го- ру Высокую, эксплоатировали ее все более и более усовершенствованными способами. И все же в настоящее время использована лишь небольшая часть богатств, скрытых в недрах этой горы. Каждый рудник имеет свою долгую и дивную историю, которую помнят и знают из рассказов отцов и дедов старожилы- уральцы. Одну из таких историй — о руд- нике на горе Благодати, которому исполни- лось 210 лет, — они решили рассказать в новой коллективной своей книге. По ини- циативе управляющего рудником тов. Н. Сандригайло — вдохновителя книги «Были горы Высокой», больше двухсот стариков, юношей и девушек работают над этим историко-литературным трудом. Книга начинается рассказом о богатой природе.и ископаемых Урала, о народе манси и.о Степане Чумкине—открывателе Железной горы. Затем идет большой раз- дел ‘о работе -на крепостных заводах. Опи- сывается труд углежогов, добытчиков ру- ды, рассказывается о том, как Бирон про- дал гору Благодать со всеми ее заводами иноземцу Шембергу, нажившему в котот- кий срок полмиллиона золотом, как Шем- происходит. . прочли ци пов: берга сменил второй хозяин Шувалов как, наконец, гора Благодать с ее богатст- зами вернулась в собственность государ- ства. Уже со. слов очевидцев пишутся следу- ющие разделы книги с. конца ХХ века до наших дней. 1917 год. Рудник в руках ра- ‘бочих! Сталинское переустройство про- мышленности, годы индустриализации, —та- ково содержание предпоследнего раздела книги. Ее завершает рассказ о годах Вели- кой Отечественной войны, когда Урал стал кузницей победы. Тут, наравне со старыми рабочими, слово предоставляется 16-лет- ним юношам и девушкам, проявившим на этих заводах чудеса доблести и геройства, равные тем, которые совершались на вой- Не. 5 Работа ‘над книгой началась в сентябре 1945 года. К маю она будет, очевидно, под- готовлена к печати, «Слово о горе Благодати» — далеко не едийственная коллективная книга об Урале. Мы помним такие, как «Были горы Высо- кой», «Урал—земля золотая», отчасти книга «Тагил». История Урала постепенно соз- дается, но, к сожалению, без участия круп- ных советских писателей. В дни войны в Свердловске жили крупные наши писатели Ф. Гладков, А. Караваева, М. Шагинян, и в результате появились их книги о наших горняках. Но писатели уехали, и историю Урала снова пишут сами уральцы. ` Недавно я смотрел один цветной фильм и восхищался техникой, благодаря которой достигнуто это красочное зрелище. Все же я остался. несколько разочарованным, по- тому что разнообразие красок фильма меньшее, чем может представить мое вооб- ражение. Если вы спуститесь в одну из шахт Соликамских рудников, вы увидите такое обилие искрящихся красок, какого не в силах представить себе человеческая фантазия. И эта щедрость природы не- сравнима ни с какой техникой. Если бы наши писатели лучше знали Урал и захотели бы писать о нем, он воз- наградил бы их своей богатейшей исто- рией. ; ем * A, 2G/-mapta в Союзе писателей состоялся вечер, на котором Е. Пермяк. обстоятельно рассказал о ‘работе уральцев над книгой «Слово о горе Благодати». Главы из книги сательницы О. Маркова и Н. По- ДЕ Shavers РС TULL ДИ ИН. ай реа ct Иллюстрации В. Ростовцева к книге ’ А. Свирского «История моей жизни» (Гослитиздат). PPPOE PPI IPD PP PP PPP PAPE PRP PPP PPP PPAR Не потому ли герои повести Гайдара «Тимур и его команда» так легко вышли со страниц книжки и зашагали по всем советским городами и селениям. Возникло широкое общественно-полезное движение детей, движение «тимуровцев», дружно подхваченное всеми пионерами нашего Со- ветского Союза, всеми школьниками. Гайдар, давно проникший в самые глу- бины душевного мира советского ребенка, знал, что творится в его воинствующей го- ловушке и беспокойном сердце, и в дни Великой Отечественной войны подсказал своему ‘юному другу. как ему быть, что ему делать... Подсказал увлекательно, так, что читатель даже не заметил, что ему подсказывают, ему казалось, что это он сам, именно сам решил и придумал. Да, в сущности, так оно и есть, — чувства эти жили в сердцах советских людей, надо было найти`им выход... Какая еще детская книга сыграла и еще долго будет играть в воспитании нашего юного поколения такую великолепную роль? Увы!:. Но такие книги должны быть написаны и будут написаны. Мы этого хотим и ве- рим в это, хоть и нет с нами чудеснейшего Гайдара. тело. которого покоится в земле под Киевом, недалеко от могилы великого Тараса Шевченко. : Да, такие книги должны быть. Трудно растить детей без таких книг, кинокартин, пьес. ` Нельзя, невозможно нашему ребенку, отроку существовать без книги, которая бы вдохновляла его, помогала ему стать в будущем таким, каким мечтали его ви- деть те, что погибли за его судьбу на цар- ской каторге и царских виселицах; таким, каким хотели его видеть те, что умирали за него в гражданскую войну; таким, ка- ким желали его видеть те, что пролили за него кровь в Великую Отечественную войну. Таким, каким создают его великие Ленин и Сталин, великая коммунистическая партия, Да и самому юнну тоскливо жить без горячей, живой книги, которая помогла бы ему разобраться в его порывах, мечтаниях, в человеческих поступках и отношениях, без книги, которая бы направила сго на лучезарный и правильный путь. Hi ПИСАТЕЛИ — ДЕПУТАТЫ 1 < Ташмухамедов (Айбек) ° Б. БРАЙНИНА Можно по-разному «вспоминать жизнь», «Воспоминания»— сложный литературный жанр. И конечно, неверно, что в этом жан- ре таится опасность отрыва от современ- ности, ибо о прошлом можно рассказать так, что непрерывно будет чувствоваться горячее дыхание сегодняшней жизни. Клас- сический пример таких «воспоминаний»— автобиографические повести Горького. Однако есть и принципиально иной род воспроизведения прошлого, действительно уводящий в сторону от жизни. Но дело здесь не в жанре, а в отношении писателя к миру. Мучительное ощущение «беспло- дия», своей жизни заставляет человека об- ратиться на путь поисков «утраченного времени». Так, вторично переживая жизнь, прустовский герой Сван ‘чувствует себя превращенным в «существо, непохожее на человека, слепое, лишенное логических способностей, в какого-то мифологическо- го единорога, химеру, воспринимающую мир одними ушами». Советские писатели идут не по прустов- скому, а по горьковскому пути, но это от- нюдь не означает некоего единообразия их методов художественного воспроизве- дения прошлого. Плодотворное чувство нового, жизне- утверждающее отношение к миру—вот то, что придает воспоминаниям живой, совре- менный характер. Какое разнообразие сю- жетов, приемов, всей стилевой манеры пи- сателей, «хороших и разных», может здесь повстречаться. И причудливый гротеск, и бурная романтическая новелла, и тонкая ли- рическая акварель, и четкое реалистическое письмо— все зависит от выбора материала, от вкуса писателя. Взять хотя бы таких разных художников, как Вес. Иванов и К. Паустовский. Когда речь заходит о жанре «воспоми- наний», ‘нельзя обойти молчанием первую и вторую часть «Похождений факира» Вс. Иванова, ибо тут налицо живые, непосред- ственные традиции Горького. В форме жи- вописного и резкого гротеска здесь пока- зано «темное царство» старой России: тет- ка Фиона, которая ‹думала и говорила только об еде», Федор Малых, изнемогаю- щий от неутолимого желания что-либо ук- расть, чиновник в «белом кителе», уди- вительно многообразно выражающий в одном слове «не ‚разрешу» великое мно- жество понятий, ит. п. ит. п. Этому тем- ному миру, «степному обжорству» проти- вопоставлена, с одной стороны, покорная, загнанная нищета, а с другой, всякого рода мечтатели и обличители, чудаки, странни- ки, бродяги, искатели правды. И среди них «бедный Артур Гордон Пим», несчаст- ный «индийский прини», ребенок; обречен- ный на неносильную борьбу за право ра- сти и жить. Это маленькое существо тщетно вымаливает у мещан «веру в ди- кую и нелепую выдумку», пока спаситель- ная «страсть к обличению» не пускает кор- ни в его душе. Этот конфликт светлой души ребенка с «темным царством» мещан и стяжателей глубоко драматичен. В нем, как в капле во- ды, отражен большой мир, борьба начала творческого и. справедливого с хищниче- ским и разрушающим, борьба, которая, как. говорил Горький, ведется человечеством и по сей день... В напечатанной в десятой книжке «Но- вого мира» автобиографической повести К. Паустовского ` «Далекие годы» нет рез- ких контрастов. как у Вс. Иванова, нет его яркой живописи, злой и лукавой иронии, смелой и резкой лепки образов. Здесь тон- кие краски, мягкий и добрый юмор, дымка грусти, поэзия милого и светлого детства. У маленького Костика нежные и любя- щие родители, рачительная бабушка, не- сколько странные, но добрые и поэтичные дяди и тети. К услугам ребенка все преле- сти жизни — от пышных, розовых бабуш- киных олеандров до семейной поездки на летний отдых к морю, все детские удо- вольствия — от любимых книг до рыбной ловли в хлебосольной дедовской усадьбе. Его жизни мог бы позавидовать злополуч- ный Артур Гордон Пим. Но пусть он не за- видует, ибо вокруг него, хоть злая и же- стокая, но живая жизнь, она обожжет, ударит, но и научит многому: стойкости, борьбе, обличению. Вокруг Костика много игрушечного, ма- кетного, напоминающего китайские шари- ки из бузины. «В коробке перекатывались белые, мягкие шарики. Я бросал такой ша- рик в таз с водой. Шарик начинал набу- хать, потом раскрывался и превращался то в черного слона с красными глазами, то в оранжевого дракона или в цветок розы с зелеными листьями». Отец больше всего боится, чтобы Ко- стик не стал киевским обывателем—«пусть будет неудачником, нищим, бродягой! Кем угодно, но только не проклятым киевским обывателем», а мать опасается, что он станет фантазером, который в ее пред- ставлении тождественен неудачнику и бро- дяге. Опасения обоих могут сбыться, если отношение Костика к жизни будет напо- минать игру в шарики из бузины: ведь в одно и то же время можно быть обывате- лем и фантазером, мещанином и мечтате- лем. Центральный конфликт повести—проти- воречие между мещанином и мечтателем, противоречие между поэтическим видени- ем мира и «законами действительности». Отец Костика «стремился жить поэтиче- ской сущностью вещей, не зная, что зако- ны действительности расходятся © поэзией и что невозможность сделать поэзию жизнью всегда приводит таких людей, как он, к мучениям, запутанности и катастро- фам». Отец поучает сына «быть очень пере- довым и честным» и если судьба наградит его способностями, «то непременно сделать- ся писателем». Я не берусь судить о жизненности, пра- вомерности такого конфликта. Меня инте- ресует противоречие в изображении и «поэтической сущности вещей» и «законов действительности», противоречие, которое явно ощущается в художественном методе автора. В главе «Розовые олеандры» читаем: «Бабушкин сад и все эти цветы с необык- новенной силой действовали на мое вооб- ражение. Должно быть, в этом Cally и ро- дилось мое пристрастие к путешествиям. Потому что в детстве я представлял себе далекую страну, куда я непременно поеду, как холмистую равнину, заросшую до то= ризонта травой и цветами. В них тонули деревни и города. Когда скорые поезда пе- 2 „Далекие годы“ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР Рис. Л. ЗИЛЬБЕРШТЕЙНА. Абдулла Шаик Талыб-Заде ° ресекали эту страну, то на стенках вагонов толстым слоем налипала пыльца», Эти фантазии мальчика естественны и поэтичны, потбму что у них живые корни: трогательная любовь к природе, к миру растений. - В главе «Коньки Галифакс» (эта глава: представляется мне крайне искусственной, наименее удачной в повести) в фантазиях Костика нет детской непосредственностн, живого тепла, жизненных впечатлений, а следовательно и нет поэзии. «С неба сы- пался густой снег, и мне уже казалось, что ночью ‘он, конечно, засыплет весь город выше крыш, закроет Соловцовский театр и кондитерскую Кирхгейма и мы будем хо- дить туда по вырытым в снегу ущельям. В газетах всего мира будут писать? о красивом городе Киеве, погребенном под снегом. К нам начнут приезжать нарядные туристки и туристы с биноклями через плечо. В снежных пропастях зазвучат французские и английские слова, а мальчи- ки из гостиницы «Континенталь» со множе- ством золотых пуговок на курточках по- тащат вслед за иностранцами желтые скри- пучие чемоданы». ; Такого рода «полеты фантазии» очень напоминают игру в шарики из бузины, `’Уменье чувствовать «поэтическую суш- ность вещей» и видеть подлинные «зако- ны действительности» ведет непрерывную борьбу в душе самого автора с его же устремлением к декоративности, к экзоти- ке, к эффектно-искусственным положени- ям. Это противоречие творческого метода писателя делает его романтическую. новел- лу о детстве («Далекие годы» хочется назвать романтической новеллой) неров- ной в художественном отношении, Прекрасна первая глава («Смерть отца»), где даже эпизодическая фигура ‹отпето- го старика», еврея-извозчика Брегмана с его редкой бородкой и голубыми кошачь- ими глазами, с его обветренными щеками, красными, как райские яблоки, полна поз- зии и жизнеутверждающей романтики. Это глава не о смерти, а о «вечной тоске по счастью», о непрерывных романтических’ поисках светлой, красивой жизни, поисков, столь тщетных в условиях старой россий- ской действительности. Таков был отец. Таков и дядя Юзя в главе. «Шарики из бу- зины». Это романтическая, но живая, ко- лоритная фигура. «Он не боялся ни бога, ни чорта, ни смерти, но жалко терялся и размякал от женских слез и детских кап- ризов». Дядя Юзя — вечный странник. Его бросает судьба из России в Африку, отту- да в Среднюю Азию, потом на Дальний Восток, затем снова в Россию. Он прини- мает какое-то участие в обо ‘оне Харбина во время китайского восстания, и в стыч- ках с хунхузами, и в постройке Восточно- Китайской дороги, и, наконец, в восстании саперного батальона в 1905 году. Эт этой романтики -поисков правлы и счастья, столь необходимой душе ребенка, автор неожиданно переходит к псевдо-ро- мантическим, искусственным положениям. Чем-то очень ветхим, давно утратившим всякие права на поэтичность, веет от O6- раза юной девушки Ганны с ее рыже- ватыми пышными косами и зелеными, бле- стящими глазами, которая так «красиво» умирает от чахотки («Плеврит»). «Краси- во» умирают и остальные девушки пове- сти. Тетя Надя на масляной ‹ездила на тройке к цыганам в Петровский парк, пела на морозе, у нее началось воспаление лег- ких, и перед самой Пасхой она умерла» («Розовые олеандры»). Киевская гимнази- стка Маруся Весницкая выходит замуж за сиамского принца, становится королевой и умирает, отравленная придворными (<Конь- ки Галифакс»). Не менее искусственна поездки Костика к Лизе Яворской. Здесь все литературно-условно: и бе- лый дом с колоннами, и полосатые што- ры на окнах, и пожилая женщина в блед- но-лиловом платье, в седых кудряшках, с лорнеткой, и бородатый художник с бе- лыми, ровными зубами, с коричневой, крепкой шеей, с руками, покрытыми лип- кой смолой, — что-то вроде ручного, до- машнего Пана, Хочется выразить свое недоумение и по поводу столь ненатурального, «красивого» разговора Костика с тетей Надей о. таин- ственной «вечной молодости». и картина И так не вяжутся со всем этим две за- мечательные последние главы-—<Гардема- рин» и «Брянские леса». Сколько поэзии и юмора в описаниях переживаний мальчика, который на фоне щедрой киевской весны, упоенный мечта- ми о путешествиях, о море, как зачарован- ный, идет вслед незнакомому гардемарину. «Несколько раз гардемарин оглялывал- ся, а на углу Меринговской он остановился и подозвал меня. — Мальчик, — спросил он насмешливо, — почему вы тащитесь за мной на букси- ре? Я покраснел и ничего не ответил. — Все ясно, он мечтает быть моряком, — догадался гардемарин, говоря почему-то 0бо мне в третьем лице. — Я близорукий, — ответил я упавшим голосом». Но лучше всего в повести картины при- роды. Они полны такой истинной поэзией, такой любовью к родине, к жизни, такой молодой романтикой, что вся повесть представляется светлой, юной, устремлен- ной в будущее. «Далекие годы» кончаются так: «Лю- бишь каждую травинку, поникшую от ро- сы или согретую солнцем, каждую кружку воды из лесного колодца, каждое деревцо над озером, трепещущее листьями, каж- дый крик петуха и каждое облако, плыву- щее по бледному и высокому небу. И если мне хочется иногда жить до ста двадцати лет, как предсказывал Нечипор, то только потому, что мало одной жизни, чтобы ис- пытать до конца все очарование и исце- ляющую силу нашей русской природы». В повести Константина Паустовского здоровое тгорьковское начало спорит © условным и ложным. Литературная газета № 13 3