Щл. а
Л. СУБОЦКИЙ р i Я
Значение художественного ‘открытия
А^Фадеева, создавшего типический образ
молодого человека нашего времени, тако-
во’ что каждый критик и литературовед
нераз будет возвращаться к роману «Mo-
лодая гвардия». Наша литература за по-
‹ледние два десятилетия создала правди-
вые образы юношей и девушек советской
эпохн. И наиболее полное представле-
ние об этом человеке дают созданные Ня-
колаем Островским образы Павла Корча-
гина, Сережи Брузжака, Риты Устинович.
Что же новое внесено двадцатилетием,
отделяющим гражданскую войну от Оте-
чественной войны с фашизмом, в харак-
тер н психологию молодого человека со- дрейфа
ветской страны? В чем это новое сказа-
лось в «Молодой гвардни»?
В. образах, созданных Фадеевым, очень
много общего с героями Николая Остров-
ского. Высокая идейность, самозабвенное
служение великой жизненной цели сбли-
жают Павла Корчагина с Олегом Коше-
вым и его товарищами. Тот же идеал
вдохновляет его в трудной, смертельно
опасной борьбе. Множество одинаковых
воззрений, навыков, стремлений делает
этих юношей и девушек похожими. И все
же они — разные. В чем же существо
этих различий?
Прежде всего привлекает внимание мас-
совость, всеобщность, широта и глубина
происходящего в наши дни процесса фор-
мнрования нового человека, процесса, ох- всем,
ватывающего молодежь
слоев нашего общества.
Корчагин, при всей своей типичности,
был выразителем мыслей и чувств луч-
шей, передовой части рабочей молодежи.
всех социальных
Тоня Туманова представляет в книге Ост- лась сталь» слова Сталина
ровского другие круги молодежи, не спо-!
собные к активному общественному дей-
ствию. Фадеев в <Разгроме» рисует образ
Мечика, владивостокского гимназиста,
пришедшего в партизанский отряд по-
своему искренно, но ставшего предателем
свонх товарищей. Мечтательный, симпа-
тичный, но совсем еще незрелый, несло-
жившийся, детски-наивный Сережа Косте-
нецкий — еще один тип юноши-револю-
ционера .из интеллигентской среды, _ соз-
данный Фадеевым в «Последнем из удэге».
Я не хочу сказать, что в наше время
вся молодежь представляет собою людей
передового сознания, волевой собранно-
сти, моральной чистоты. Я помню, что ря-
дом с Олегом Кошевым, Улей Громовой,
Сережей Тюлениным в романе Фадеева
живут Стахович, Вырикова, Лядская. Но’
писатель, верный жизненной правде, изо-
бражает этих людей так, что мы пони-
маем их истинное- место в нашей жизни!
и ‘полную невозможность широкого влия-
ния их мироощущения на молодежь.
Среди нашей молодежи уже нет Цве-
таёвых и Лубав, пытавшихся отравигь
троцкистским ядом молодые умы в те
годы, когда закалялась корчагинская
сталь. Политическое единство, как ‘и един-
ство моральное,—характерная черта жиз-
ни современной молодежи. И это единство
оказывает могучее влияние на формиро-
вание новой психологии наших детей и’
подростков. В «Молодой гвардии» чудес-
но рассказано о приеме Радика Юркина в
комсомол и его участии в деятельности
подпольщиков. Вот художественное сви-
детельство интенсивности и всеобщности
процесса рождения нового сознания и но-
вой морали среди молодежи! С правди-
востью и свободой большого художника
Фадеев: рассказал нам о Стаховиче, Выри-
ковой, Лядской, раскрыв тем самым недо-
статки воспитания молодежи, существо-
вание в ее среде островков эгоистическо-
го индивидуализма и духовного мещан-
ства.
Но решающее значение его книги — Е
глубоком и смелом проникновении писа-
теля во самое существо тех, порою под-
спудНых ‚ изменений, › Которые. cepa
наша действительность в умы и сердца
миллионов наших детей, повседневно и.
ежечасно рождая героическую молодую
поросль социализма.
В предвоенные годы в художественной
литературе и в публицистике иногда зву-\
чали ноты беспокойства, связанные с вос:
питанием нашей молодежи. Ход рассужде-
ния был таков: Корчагиных создала ге.
роическая и жестокая борьба с капита-
лизмом, закалившая их волю, отточивитая
сознание. Наша молодежь растет в иных
условиях — все дороги жизни ‘открыты
перед ней, и то, что отцам и старшим
братьям давалось в напряженной борьбе,
достается ей легко и без усилий: образо-
вание, свобода выбора профессии и т. п.
Не вырастим ли мы неженок со слабой
волей, мало приспособленных к неизбеж-
ным грядущим боям? — беспокойно спра-
шизали нные литераторы, подчас не заме-
чая тех радикальных мер по реорганиза-
ции школьного дела, по развитию военно-
го воспитания молодежи, которые прово-
дились партией и государством. Война --
беспощадная проверка всех сил нашего
общества —исчерпывающе и точно ответи-
ла на этот вопрос. Опасения оказались не-
обоснованными. Наша жизнь рождает не
всадников...
: кретно
(затем изобрел «оригинальную смесь», за-
Стаховичей, а Кощевых. Художественная
заслуга Фадеева в том, что он показал.
почему и как это происходит. Школа,
комсомол, книга, кино — могуществен-
ния. Но основное значение имеет атмосфе-
ра постоянной одухотворенной борьбы за
социализм, в которой живет наш народ,—
атмосфера сталинских пятилеток. Гран-
диозные задачи и немалые трудности; ко-
торые приходится преодолевать; пафос
освоения необжитых мест нашей роди-
ны—Дальнего Востока, Арктики, средне-
азнатских пустынь, пафос челюскичской
эпопеи, перелетов Чкалова, папанинского
У полюса, похода туркменских
Читая «Молодую гвардию»,
понимаешь не общедекларативчо, а кон:
значение ‘ революционных тради-
ций в воспитании молодежи, понимаешь,
какие именно традиции творчески востри-
няты ею.
В романе есть много глав и сцен, вол-
нующих подлинной жизненной правдиво-
стью и отвечающих на вопрос об источни:
ках. мироощущения «молодогвардейцев».
Вот Уля читает подругам гордые н
страстные строфы лермонтовского «Де-
мона». Вот глубокой ночью Ваня Земну-
хов мечтательно и восторженно говорит
о Пущкине Сереже Тюленину, жаждущему
после тяжкого и страшного дела «чудес-
ного дружеского разговора о чем-то со-
совсем далеком, очень наивном,
светлом, как шюопот листвы, о журчанье
ручья или свет солнца на закрытых утом-
ленных веках». Вот строки из дневника
Ули Громовой, записывающей рядом с
цитатой о’ смысле жизни из. «Как закаля-
о героизме и
скромности Котовского. Замечательна сие-
на клятвы, которую приносят комсомоль-
цы, вступая в подпольную организацию.
Знаменательно и то, что Кошевой выбн-
рает себе конспиративную кличку «Каз
шук» — так звали его отчима, организа-
тора партизанской борьбы с немцами на
Украине в 1918 году. :
Великие гуманистические идеалы вошли
в плоть ин кровь «молодогвардейцев», ста-
ли органической чертой сознания, готов-
ность к борьбе за них—почти инстинктом.
Олег Кошевой перед смертью думаег о
том, что он счастлив — потому что «че
пресмыкался, как червь, а боролся».
Ульяна Громова, вступая на путь борьбы
с немцами, говорит Анатолию Попозу:
«Да, я могу жить только так или не могу
жить вовсе». А Сережка Тюлечин с’ экс-
пансивностью ребенка и решимостью
взрослого формулирует эту же мысль
так: «Лучше пропасть, чем ихние сапоги
лизать и просто так небо коптить». В язо-
бражении Сергея Тюленина (и всей его
семьи) Фадеев достигает особенной вы-
разительности — это, несомненно, боль-
шая художественная удача. И ‘та ‘глава,
з которой писатель е удивительной про-
никновенной и задушевной силой раскры-
вает нам мир детских мечтаний Сережи,
формирующих его личность, дает вели-
колепный по художественному блеску и
убедительности ответ на вопрос о при-
роде массового героизма молодежи в бит-
вах Отечественной войны.
По-новому освещены в романе и отно-
шения между ‘отцами и детьми. Жора’
Арутюнянц ожидал, что ‘его отец и мать
сразу после прихода немцев возьмутся за
оружие. Его наивное предположение не оп-
равдалось. Но вот «молодогвардейцы» ор-
ганизуют подпольную типографию, и отец
\Жоры, сильно недовольный тем, что под-
польщики передали такой щепелильный
заказ через несовершеннолетнего сына,
тайно от жены сделал и ящик и кассы, а
меняющую типографскую краску. Ваня
Земнухов на требование отца «не совать
голову в. петлю» отвечает: «Не`ты однн,
аи другйё ‘люди ищут справедййвости», 2
старику нечего возразить ему, ибо душою
он согласен с сыном. Елена Николаевна
Кошевая говорит Олегу: «Всегда... везде...
не бойся... будь сильным... орлик мой... до
последнего дыхания», и в этом материн-
ском благословении на борьбу и смерть
заключено величие новой морали, заро-
дившейся еще тогда, когда мать нижего-
родского рабочего Павла Власова благо-
словила сыва на борьбу за рабочее ` дело
Подобно. матери Олега, благословляет на
борьбу свою дочь и Мария Андреевна
` Борц, Но какое же счастье быть детьми
таких отцов и матерей, не тратить душев
ных CHI на преодоление извечного фз-
тального конфликта между отцами и
детьми! ‘
Корчагин, Сережа Брузжак, Рита Усти
нович вдохновлялись в своей деятельно-
сти реалистической мечтой о новом, пре-
красном мире, который будет построен
после победы в гражданской войне. Коше-
вой и его товарищи проникнуты иным па-
фосом — пафосом утверждения и защиты
уже воплощенного в реальную действи-
тельность нового сониалистического мира.
Они защишают реальность — «завоеван=
ное и записанное». Они одухотворены яс-
ным пониманием реальных преимуществ
В. АЛЕКСАНДРОВ
Автор и
Есть произведения, которые безубыточ:
но укладываются в ту или иную короткую
литературно-критическую
и привычную
формулу. «Василий Теркин» не поддается
такой операции. Здесь «все понятно, все
на русском языке»,—но в этой ясности и,
общедоступности раскрывается богатая,
содержательная, сложная ‘жизнь, о кото-
рой нужно думать снова и снова, Это
жизненное значение поэмы читатель понял,
и почувствовал раньше и лучше, чем мно-
гие критики.
Нужно об’яснить не просто успех книги,
но ту особую душевную признательность,
которая сказалась в этом успехе.
Ключ к такому об’яснению (и может
быть, к основному смыслу всей книги) —
в особом отношении автора к герою. Друж-
ба между‘азтором и действующими лицами
перешла в дружбу между автором и’чита-
телями. Г
Разная бывает лирическая поэзия. Есть
лирика, сосредоточенная на собственном
«я» поэта; все то, что его окружает, —
лишь знак, образ, подобие его радостей и
его печалей. Если в этой лирике появля-
ются герои, существующие как: будто OT-
дельно от авторской личности, они при
ближайшем рассмотрении оказываются все
тем же автосским «я»,
И есть лирика, в которой «я» — в живом
человеческом интересе, в товарищеской,
братской, отиовской заботе — обращено к
действительности, к окружающим автора
людям.
Таков лиризм Твардовского. Здесь нет
усилия, нарочитости, нет какого-нибудь са-
моотречения или самоограничения. Просто
автору интересны, нужны, необходимы
другие люди, «без которых нет меня». Лич-
ного здесь очень много; но оно не может
замкнуться в себе самом. И нельзя удо-,
вольствоваться каким-то отвлеченным соз-
нанием своей обшности с другими; нужны
реальные люди с живымн, особенными
своими чертами; нужны не как повод для
того; чтобы написать о них книгу, а сами
по себе: не «ради литературы», а ради них
самих.
Теркин — не «лирический герой» в том
специальном смысле, в котором часто при-
меняется этот термин; не авторская тень,
He перёодетый в шинель рядового бойца
писатель Твардовский, Теркин существует
самостоательно, независимо от своего ав-
тора. Но авгор так сблизился с ним и его
товарищами, так вошел в их воинский труд,
в их судьбу, во все их отношения — и
здесь, на фронте, и там, откуда эти люди
его герой
пришли на фронт, — что может с абсолют-
ной подлинностью и совершенной внутрен-
ней свободой выражать их мысли, чувства.
Действующие лица вправе были бы
удивляться: никто другой, кроме меня са-
мого, не мог бы знать того, что обо мне и
за меня рассказывает писатель. Когда «у
покинутых дворов» Теркин «в ‘одиночку
грудью, телом». дерется с немцем, он дума-
ет, что никто не видит, «какова его работа
и какие тут дела». А написано так, будто
писатель не только был с Теркиным в эти
минуты, — нет, сильнее: будто он был са-
мим Теркиным. :
` Молодой необстрелянный парень лежит
ничком на земле, «заслонясь от смерти
черной только собственной спиной», и эта
смерть грохочет в его ушах.
Ты прижал к вискам ладони,
Ты забыл, забыл, забыл,
Как траву таинали кони,
Что в ночное ты водил.
Только Так войдя в человека, можно
найти для него те слова настоящей бодро-
сти, которые подымут его с земли.
Здесь и совсем как будто частные, до-
машние заботы и чувства этих людей.
Вновь лостань лиеток письма,
Перечти сначала.
Пусть в землянке полутьма,
Ну-ка, где она сама
То письмо писала?
При каком на этот, Рав
Иримостилаеъ свете:
То ли спали. в этот час,
То ль мешали дети...
‘Тот человек, может быть, думал «без
слов» (с такими мыслями чаще всего так
бывает); он только «представлял себе», но
и для этой глубокой и тихой мысли наш-
лись настоящие слова.
Любовная поэзия (многим так кажется)
требует каких-то необыкновенных краси-
востей и не совмещается с такими прозаи-
ческими занятиями, как починка худого ре-
бячьего платья или хлопоты около печки с.
здесь — женщина,
ве-
сырыми ‘дровами. А
которой приходится много работать;
роятно, не первой молодости; здесь уста-.
лые руки «в трещинках по коже»; и ‘вдруг
становитея ясным, что эта житейская прб-
за, эта обыкновенная и трудная жизнь не-
сравненно серьезней, глубже ‘и поэтичнее
той так называемой ‹изящной жизни», ко-
торой так любуются некоторые поэты.
В «книге нро бойца» звучит особая ли-
рика — «лирика другого человека», с кото-
рым, в его военном подвиге и в его лич-
ном быту, сроднился писатель.
В старинном персидском стихотворении
один человек стучится в двери к дру-
ONOAO
советского социалистического строя.
Это раздичие исторической ситуации
двух великих, войн. советского народа выз
разительно подчеркнуто. в тех главах ро
ные средства коммунистического воспита- мана, где герои, воспитанные в уважении‘
к труду человеческому, в жажде расши-
рять и накоплять - народные богатства, с
1
{
горечью участвуют в их уничтожении во!
имя конечной цели борьбы: сжигают свою
школу, разгоняют
‚степи, чтобы н$-достались немцам.
созданы и. взращены для
труда, и это’ определяет весь строй их мы
колхозные стада по
Они.
творческого i
слей и чувств. Но история судила им в!
самом начале жизни другое — не созда-
вать, а защищать созданное их отцами,
вести кровавую борьбу, убивать и мстить.
И в этой новой, вынужденной деятельно- { 4
душевной!
сти раскрылось богатство их
жизни, их страсть мечтателей и гумачи-
стов, их чистота, не тускнеющая от крови
и грязи жестокой ехватки с силами’ вра-
ждебного мира. Высокой и подлинной че-
ловечностью проникнуты души’. ‹молодо-.
гвардейцев». Фадеев показал ‘это’ сильно!
этом свидетельство ©
плодотворности новаторских поисков ху-
и убедительно, ив
дожника.
Жизнь we баловала Павла Корчатина!
возможностями учиться, своего интеллек-
лахов
Ф. КАВЕРИН
Я не видел спектакля «Старые друзья» в
атре имени Ермоловой, но мне хочется
поговорить о статье Ю. Юзовского, посвя-
туального уровня оно достиг в борьбе: щённой этому спектаклю. Это—очень хо-
Жизнь не баловала его и «бытовыми» ра-
достями: ‘непосредственным юношеским
весельем, развлечениями и т. п. Это, ко-
нечно, не могло не сказаться на характере
юноши. Новое поколение, то, что пришло
в жизнь в послеоктябрьские годы и со-
ставляет сейчас большинство ‘населения.
нашей страны, росло совершенно иначе, с
‘детства пользуясь всем тем, о чем Кор-
чагин мог только мечтать. Круг его HHTe-
ресов и об’ем ‘конкретных знаний’ значи-.
тельно шире, выше уровень общей куль-
турности. Это говорится не в обиду ста-
рым поколениям комсомольцев, которые
после гражданской войны сели за книгу,
пошли на рабфаки и в вузы, составили ос-
‚новные кадры общественных, хозяйствен-
ных и культурных деятелей. Традиции от-
цов составляли, как уже сказано, суще-
ственную часть духовного ‘вооружения
современной молодежи. Но было и свое,
новое, отражающее опыт послевоенного
‚развития страны, рост социалистической
‚культуры.
Фадееву удалось показать и эти эле-
альной жизни его героев. Десятки эпизо-
дов романа раскрывают эти новые свой-
ства. Девочка-школьница понимает несо-
ответствие между тяжелыми картинами
отступления Красной Армии, взрыва шахт
и внешним видом подруги, украсившей
свои волосы водяной лилией, и снимает
цветок с головы подруги; у Фадеева этот
брошенный в пыль и затоптанный нве-
ток—символ душевной чистоты, попирае-
мой варварским нашествием, но в этом
эпизоде раскрыта и тонкость душевной
организации его героев. Беседа двух ре-
Gat, бредущих с отходящей армией в по-
токе беженцев, беседа, так взволновавшая
неведомого усатого майора, полна боль-
ших и зрелых мыслей, игры живого и раз-
витого интеллекта. Пристрастие молодежи
к стихам, книгам, дневникам, ее речь,
стройная и богатая, диапазон ее чувств —
‚все это свидетельствует о новом уровне и
характере ее культуры и культурности.
Вспомните Лилю Иванихину, простую
«толстую девочку», которая воевала на
фронте, а, попав в плен, бежала с такими
-же, как она, из неволи, задушив надзира-
тельницу лагеря. Она ‹...стала много пони-
мать в жизни... великий человеческий свет
добра озарял ее исхудавшее лицо». :
A какую душевную тонкость и про-
ницательность обнаруживает Олег, на-
стаивая на голосовании уже решенного
‚вопроса о казни предателя Фомина для
‘того, Чтобы каждый мог «решить это. Б,
душе». Чудесна ‘сцена, где Сережа Тюле-
нин обращается с речью к врачу, решив-
шему не покидать своих раненых, несмо-
тря на смертельную опасность: «И еше я
хочу сказать вам от себя и от товарища
моего Вити Лукьянченко, что ваш посту-
MOK, что вы остались при раненых в. та-
кое время, ваш поступок мы считаем бла-
‘городным поступком». Какой высотой мо-
ральных требований, каким чувством. соб-
ственного достоинства проникнута эта
трогательная речь! Мы узнаем бессмерт-
ного Павла Корчагина в размышлениях и
поступках <«молодогвардейцев», но мы ви-
дим и все своеобразие новой молодежи и
ту высшую ступень, на которую подня-
лась она в стране социализма. :
Я хочу повторить то, с чего начал: «Мо-
лодая гвардия» — произведение, ставящее
и решающее много важных, коренных воп-
росов развития нашего общества. Снова и
снова литераторы будут находить злесь
материал для исследования жизни, по-
знанной в художественных образах. И все
более будут благодарны писателю массы
читателей, которым он помог постигнуть
и осознать красоту наиболее совершенно-
го создания социалистического общества
—нового человека.
гому.-—«Кто здесь?»—«Я».—«Уходи; час не
приспел: сесть за стол со мной не может,
‘кто незрел».—Тот уходит, и, вернувшись
менты новизны в характере и интеллекту-
‘рошая, нужная сегодня и драматургам, и
театру статья.
Ее мысль проста и бесспорна: нельзя
в 1946 году показывать советскому зрите-
лю героев сегодняшнего дня с тем самым
культурным багажом, в тех же фразах и
словечках,. теми же приемами, которые
давно превратились в литературные и теат-
ральные штампы. И дело тут, конечно, не
просто ‘в «интеллигентности», хотя дело и
в ней, Вся страна с благоговением чтит па-
мять своей красавицы Зои, и Вся страна с ралов, сержантов,
благоговением перечитывает ‘строчки ее
дневника, и знает, что ее подвиг —это под-
виг дочери нашего народа, наследницы
всей ппавды мира. И это от нее неотде-
лимо. И мимо этого нё смеет проходить
художник.
На Юзовского обрушился А. Гурвич. Он
с большим и умным темпераментом на ря-
де убедительных примеров доказывает,
что из превращения «интеллигентности»,
«утонченности» в самоцель ничего, кроме
пошлости, получиться не может. Это тоже
есть несомненная истина, но без предвзя-
тобти—в словах Юзовского я не могу`вычи-
тать призыва к этой самоцели, даже между
строк.
Обмен статьями перерос в настоящую
дискуссию на ©’езде Всероссийского теат-
рального общества, где перед полным за-
лом артистов, Сехавшихся со всей cTpa-
ны, один за другим выходили на трибуну
критики, чтобы принять участие в схваг-
ке Юзовский—Гурвич. Одно радовало в
этих прениях—их страстность; мы уже не-
сколько отвыкли от горячих споров. Если
бы только они были по существу!
Актеры больше всего страдают от со-
стояния нашей драматургии, гораздо боль-
ше, чем сама драматургия. Это мы превра-
щаем в живую жизнь размноженные на
стеклографе тетрадки льес, это мы! произ-
носим перед зрительным залом слова пи-
сателя, это мы ищем в своих чувствах то,
чем хочет взволновать зрителя драматург
(как мучительно хочется написать—
«поэт»!)
Актер кровно заинтересован в состоянии
драматургии, это вопрос его судьбы. С
болью, но единодушно аплодировал с’езд
Юзовскому, когда он, рассказав об одной
пьесе про мать-героиню, заявил, что по на-
стоящему понять. чувство. материнства мо-
жно. не! из этой пьесы, а из «Без вины ви-
неватые» Островского. Так же аплодиро-
вал бы сезл и Гурвичу за его мысли о
тургеневской Верочке, которая... ‹одна че-
рез головы многих героинь ‘наших ‘пьес,
‘через столетие» обигнивается крепким ру-
копожатием с Зоей Космодемьянской.
Но` это— тревожные аплодисменты. На-
до; чтобы они дошли до сердца драматур-
га, ‘чтобы ‘они коснулись самой совести
художника, живущего и творящего в на-
шем мире.
Нашей общей бедой—и. драматургии, и
театра часто является, как мне кажется,
недооценка нашего сегодняшнего зритель-
ного зала. Опытнее, тоньше, умнее, «ин-
теллигентнее» стали не только Зина из
«Отчего дома» и ее сверстники, — таким
стал зритель. И спор о том, что тоньше
и одарениее — драматург или актер, надо
бросить: просто актеры лучше знают зри-
тельный зал, потому что они живут с ним
из вечера в вечер одной жизнью, слышат
его дыхание испытывают ‘мучительный
стыд, когда произносят реплики, или
играют куски, во время которых улав-
ливают в этом зале снисходитель-
ное отношение к примитивным фразам, к
разжеванным истинам, к банальному выра-
жению чувств и мыслей, проводниками ко-
ОТ РЕДАКЦИИ: Продолжаем обсуждение во-
просов современной драматургии (см. статьи
Ю. Юзовского в № 10 «Л. Гь и А. Гурвича
BM 14 «J. T.»).
и возобновляет; основа и утверждение всей
жизни, всей истории человечества.
Смерть все-таки не хочет признать себя
после долгих скитаний, на вновь заданный побежденной. Одинокий человек, даже е<-
ему. вопрос: «Кто
«Здесь тоже ты», И только тогда дверь от-
`крывается.
стучит?» отвечает; ли они печник, и плотник, и часы почи-
нить умеет, — как может он ей сопротив-
ляться? Теркин не сдается. Он думает о
В книге Твардовского глава «О себе» («Я Москве, о победном салюте, о родном крае,
покинул дом когда-то») естественно и не-
заметно переходит в обращенье «к тебе».
Читатель так благодарно принимает поэзию
Твардовского потому, что эта поэзия го-
ворит читателю: «Здесь тоже ты».
Твардовский He сочинил, не выдумал
Теркина, а открыл, нашел его среди своих
спутников и товарищей. Теркин — не ал-
легория, а живой представитель воюющего
народа. Какие народные черты представ-
лены в этом характере?
Теркина изображали порой, как какого-
то разухабистого весельчака, которому все
ннпочем. «Книга про бойца» каждой своей
страницей возражает против такого лож-
ного толкования.
Нужно помнить о всех трудностях на
пути героя, чтобы понять и оценить дей-
ствительное значение теркинского юмора.
Теркинский юмор и по своему внутрен-
нему смыслу и по своему стилю совершен-
но непохож на то систематическое и ви-
тиеватое острословие, которое так раздра-
жает нас в каком-нибудь неудавшемся
юмористическом фельетоне или в плохом
конферансе. Теркин вовсе не подрядился
острить при каждом удобном и неудобном
случае. Он не всегда шутит. И грусть не-
обходима в душевном хозяйстве человека.
Не в том бодрость, чтобы никогда не гру-
стить, а в душевной подвижности, в уменьи
найти человечный и жизненный выход да-
же из самой горькой беды, из самой глубо-
кой печали. .
На гармони погибшего командира Теркин
играет трогательную песню, «зовет куда-
то, далеко, легко ведет» — и вдруг преры-
вает себя:
Я забылеся на минутку,
Заигралея на ходу,
И лавайте я на шутку
Это все переведу.
Теркинский юмор — подвижной и раз-
нообразный. За шуткой всегда угады-
вается то серьезное и значительное, что
Теркин «переводит на шутку». Человек,
который сильнее тоски, страха, отчаянья;
человеческая свобода; торжество человека
над той тяжестью, которую он подымает,
— таков смысл ‘этого юмора.
Откуда у Теркина его сила, его высокая
моральная стойкость?
«Я работник», — говорит он, когда
Смерть, с которой он спорит, напоминает
ему, что его дом разрушен. Теркин говорит
не как-нибудь ‘символически, а просто,
житейски, но здесь — один из важнейших
его доводов в этом споре. «Мое со мной»
— его труд, который все восстанавливает
о своих близких. Теркин не одинок. Смерть
видит, ‘как бережно уносят раненого бой-
ца его товарищи. «Ло чего они, живые,
меж собой свои—дружны». Этот довод —
решающий. Спор окончен. «И вздохнув,
отстала Смерть».
Ближайшие звенья этой дружбы — тут
же, на фронте: «Береги, солдат, солдата».
И держал его в обнимку
Хлопец — башенный стрелок.
Укрывал своей одежей,
Грел дыханьем. Не беда.
Что в глаза его, быть может,
Не увидит никогда.
От фронтового братства протягиваются
нити ко всей стране, ко всему народу. И
как автор. породнился со своими действу-
ющими лицами, так и они роднятся друг с
другом. Одна из лучших глав книги — рас-
сказ Теркина о солдате, который рубит
ночью дрова для своей семьи.
А под свет проснулись дети,
Поглядят — пришел отец,
Поглядят — бойцы чужие,
Ружья разные, ремни.
И ребята, как большие,
Словно поняли они.
И заплакали ребята...
И мысль — после побелы вернуться в
эту семью ‘товарища, помочь его детям и
его жене. И сознание: «Мы с тобой за все
в ответе»,
Конечно, тут выражены и некоторые уже
в прежней нашей истории складывавшиеся
свойства русского национального характе-
ра; можно вспомнить ту «социальность», о
которой говорил Белинский. Но так выра-
сти, так раскрыться эти свойства могли
только в нашем общественном строе. Та-
кое взаимное понимание, такое общее род-
ство, такое единство народа возможно
только в советском обществе, в советском
Государстве. Бой идет «ради жизни на зем-
ле» — ради нашей советской жизни.
Теперь нужно вернуться к отношению
‚ между автором и героем. Почему Твардов-
ский так близко подошел к своему герою?
Почему Твардовский сумел оценить не
только стойкость и мужество Теркина, но и
теркинский ум, и душевную тонкость, и
глубину теркинской натуры? Что позволи-
ло автору достигнуть такого органическо-
го демократизма? И какие вкусы и при-
страстия могли бы этому помешать?
В пятой книге альманаха «Сибирские ог-
ни» напечатан очень хороший очерк Э. Бу-
рановой — «В Кулундинской степи» — о
работе выездной газетной редакции. Там
действует шофер Костя. У него подбритые
брови; он одет «не то летчиком, не то ка-
питаном дальнего плавания»; он ведет себя
курган» (Детгиз).
o 6 ©
торых им невольно приходится быть. Это
может относиться и к самой игре, к поста-
новке, к тому, «как» мы делаем свое дело
в театре. Но сегодня речь о драматургии.
Нельзя говорить об этом без волнения.
Я сейчас переживаю ту обычную лихорад-
ку, которая овладевает режиссером при вы-
боре темы и пьесы для следующей поста-
новки. Ведь. больше всего на свете хочется
сделать хороший спектакль о наших днях,
да еще особенно после вызвавшей столько
страстных споров постановки западной
пьесы.
Я прочел несколько десятков пьес, пере-
до мной прошло огромное количество гене-
секретарей горкомов,
парторгов, архитекторов, инженеров, хоро-
ших и плохих мужей, плохих и хороших
жен, целые семьи рабочих и профессоров,
целые коллективы заводов, шахт, институ-
тов. Здесь и драмы. и комедии, и больше
всего— просто «пьесы».
Знакомишься с ними, «влезаень» в них,
и начинает казаться, что в большинстве
случаев мы имеем дело с одной и той же
пьесой, что есть некий общий «пра-сю-
жет», который варьируется—не очень рез-
ко—в разных произведениях. Можно даже
попытаться пересказать такую обобщен-
ную пьесу, которая в числе немногих дру-
гих —конечно же, под разными названия-
ми— пойдет на разных сценах. Вот она,
примерно:
Существует некий завод, город, некая
шахта, некое строительство. Им (или ею)
руководит некий плохой ‘руководитель.
Здесь же имеется (чаще приезжает в пер-
вом акте) другой, обыкновенно—молодой
человек, имеющий все качества для того,
чтобы сменить плохого (уставшего, успо-
коившегося, просто бездарного) руководи-
теля. Приезжему обеспечена поддержка
партийного руководства (секретаря горко-
ма, парторга, комсомольской организации),
которое долго терпело и ждало, когда же
явится такой молодой талант. К концу
пьесы и происходит явно необходимая
смена руководителей. При этом же благо-
получно разрешается и романическая сто-
рона действия, очень осложнявишая главную
борьбу, ибо в зависимости от возраста
либо одно из двух главных действующих
лиц, либо их дети были связаны любовью,
которой пришлось перенести тяжелые ис-
пытания, доведшив было их в третьем акте
до прямого разрыва, но теперь распавшие-
ся в прах.
Не посетуйте на меня за некоторое ехнд-
ство в изложении этого сценария. Оно—
не от вражды, а от любви и беспокойства.
Пусть это—©схема. Схема.не страшна сама
по себе и не может помешать с увлече-
нием работать над такой пьесой, если в
‚ней-есть другое; то, что’ наполняет, пере-
плескивает, взрывает ее изнутри.
Схемы знает и старый театр, они вошли
‚в классику. Вот вам классическая схема:
молодые люди любят друг друга, но роди-
тели против их брака. Влюбленные или
гибнут или торжествуют. Это схема «Ро-
мео и Джульетты», «Сида», «Бедность не
порок», сотен трагедий и комедий испан-
цев, Мольера, Гольдони. Разве она их обед-
няет? И, наконец, значит сегодня жизнь
подсказывает, среди многого другого, и
эту схему; это есть вокруг, в нашей жизни,
это улавливает зоркий взгляд художника,
проникает вглубь явления, раскрывает его
перед нами.
Что должно питать меня, читающего пье-
су, зрителя, который будет ее смотреть?
О чем говорит пьеса хотя бы в пересказан-
ной выше схеме (а их много, можно такой
же обобщенный сюжет рассказать и об от-
ношениях внутри семьи и о многом дру-
гом)?
В болынинстве случаев об этом прямо
говорится в самом тексте: чувство нового—
вот тема этих пьес. Да ведь сегодня это
едва ли не тема всего нашего искусства!
Нужно ли, можно ли «затаскивать» эту ве-
ликую разгадку нового банальными стары-
«как премьер, который едет на гастроли в
провинцию».
По своему месту в обществе он сам мог
бы быть Теркиным. Но он явно не хочет
им быть. И если бы с ним об этом загово-
рили, наверняка оказалось бы, что он
смотрит на таких людей свысока и что ему
интереснее было бы прочитать не о Теркя-
не, а, например, о том уезжающем от лю-
бви за границу бывшем графе, о котором в
шутку упоминает Твардовский.
Такие «костины вкусы» (то, что обозна-
чается иностранным словом «снобизм»)
можно встретить и как будто на более вы-
соких ступенях развития. У Кости — бри-
тые брови, у кого-нибудь другого — приз
страстие к какой-нибудь западноевропей-
ской литературной моде. Существо дела
одно и то же. Костя наивнее — в этом вся
разница. -
Костя, в сущности, неплохой парень. По
мнению другого лица, с которым нас зна-
комит Буранова, — умного старика-набор-
щика Нодельштейна—чнужно простить ему
его подбритые брови: они — «результат
невысокой культуры».
Комизм положения в том; что и Ко-
стя, и более притязательные сторонники
тех же вкусов как раз в этих «бритых бро-
вях», в этом снобизме, в этом отталкива-
нии от «простых» и «обыкновенных» лю-
дей усматривают культуру и интеллигент-
ность. Именно ради «культурности» они
весь этот более или менее дешевый шик на
себя напускают. А на поверку сами в этих
своих стараниях и претензиях ‘оказываются
‘некультурными.
Наоборот, подлинная интеллигентность,
подлинная культура в самых высоких вер-
игинах своих народна, демократична, вся
проникнута сознанием своего долга, своих
обязательств перед народом, всячески до-
рожит своей основой — так называемыми
«простыми и обыкновенными» людьми.
Подлинный интеллигент сперва думает о
них и лишь потом — о себе.
‚ Критики заметили только одно из двух
основных достоинств книги Твардовского
— народность и не догадались, что есть
еще и другое достоинство. Нас радует в
книге Твардовского не только ее народ-
ность, но и та интеллигентность, та куль-
тура, которая помогла писателю найти, по-
чувствовать, понять и оценить Василия
Теркина.
Тем критикам, которые не умеют истол-
ковать новизну и своеобразие советской
литературы сравнительно с классической
русской литературой, кажется иногда, буд-
то они подымут значение советской лите-
ратуры, если снизят значение литературы
классической: классики якобы не уделяли
достаточного внимания картинам труда, или
положительными героями мало интересо-
вались, или. еще что-нибудь в этом роде.
Разумеется, новизну и своеобразие .луч-
Иллюстрации П. Кузьмичева к книге С. Г ригорьева «Ma-
В ПОИСКАХ ПБЕСЫ
ми словами, разменивать действительно
огромное явление на дешевую монету хо-
довых, проверенных театральных приемов
и приемчиков.
абсолютно верю в то, что молодой та-
лантливый инженер конкретно выразит
свое чувство нового в своем специальном
проекте, изобретении, или стахановен,
вдохновленный требованиями родины кего
труду, найдет новый способ «выжать» из
своей машины во много раз больше про-
дукции, чем она давала раньше. Но нельзя
верить художнику-драматургу, актеру, ре-
жиссеру; если он просто пересказывает,
фиксирует, комбинирует подсмотренное им
в жизни со стороны.
«Художественным творчеством, —говорил
Р. Роллан,—можеёт заниматься только тот,
кто не может сдерживать того, что его пё-
реполняет». Вот этого-то «переполнения»,
«невозможности сдерживать», этой неиз-
бежной, в муку и в радость преврашаю-
щей жизнь одержимости темой и нехва-
тает в пьесах. Как хочется, как нужно, чи-
тая пьесу, забыть про то, что ты режиссер,
что тебе надо ставить, и откинув рукопись
в сторону, задуматься над самим собой,
над своей судьбой, связывая ее с судьбами
героев пьесы, чего-то устыдиться, сравнив
себя с героем пьесы, в чем-то утвердиться
и нести пьесу к зрителю с трепетом благо-
дарной влюбленности. И жить не ремеслом,
а искусством, не работой, а творчеством.
В отсутствии этой одержимости, в от-
сутствии пристрастного, а не пименовски
спокойного, «вгрызания» горячей мысли и
в жизнь, и в создание пьесы вижу я при-
чину одного распространенного явления в
большинстве наших спектаклей. Самое
главное, то, из-за чего должна быть инте-
ресной, нужной, волнующей пьеса, обычно
скрыто от глаз зрителя, уходит от театра,
происходит за кулисами. Ремарка перед по-
следним актом: прошли два месяца, полго-
да, год—и дальше развязка.
Но ‘за эти-то два месяца, за этот год и
произошло все главное. Жена, отставшая
в развитии от своего мужа, командира.
прошедшего через всю войну, догнала его
и стала ему настоящей подругой (о том,
как это произошло, есть реплики-отписки:
росла, развивалась). Упорно цеплявшийся
за спокойные и привычные методы работы
консерватор за это время превратился в
поборника всех новых начинаний (опять
соответствующие реплики и неизбывное
«мозги вправили»). Происходит какое-то
уклонение от главного, и почти никогда нет
тех встреч, боев, поединков, которые ведь
и заключают в себе сущность сценического
действия. Что бы представляли собой
«Отелло»—без двух актов непрерывного
воздействия Яго, «Коварство и любовь>—
без сцен Фердинанда с отцом, «Норазбез-
ее пытливых неизбежных об’яснений с
мужем?
Я вовсе не отстаиваю непременное сле-
дование классическим канонам. Я говорю
только, что когда автор влюблен в свою
тему, в образы, в создаваемую в пьесе
жизнь,—не надо искать выражения, оно
придет, его подскажут и вдохновенная фан-
тазия и правла, за которой не угнаться ни-
какой фантазии.
«Понимаешь ты—яне могу я спать. Они—
вот те, о ком я вам читал, не дают мне
спать. Стоят вокруг меня и предо мной всю
ночь и смотрят на меня—и живут и не да-
ют мне заснуть». Это говорил, прочитав
друзьям черновик своей пьесы, Писемский
(не Шекспир, не Толстой!).
Но такие слова—не исключительны... Они
обычны в устах тех, кто одержим, встре-
вожен, полон мыслей, чувств и звуков.
И этого вдохновенного трепета мы боль-
ше всего ждем от тебя, дорогой товарищ
драматург, когда ты приходишь к нам с
пьесой о. наших днях, о наших людях, что-
бы под твоим водительством, при совмест-
ных горячих усилиях передать этот жи-
вой трепет людям через узкую огненную
полосу рампы.
ших достижений нашей советской литера-
туры можно установить и не прибегая к
таким вздорным натяжкам, не возводя та-
ких напраслин на литературу прошлого.
Великие русские нисатели любили и по-
нимали предков Василия Теркина ничуть не
меныше, чем любит и понимает своего ге-
роя Твардовский. Но в их любви был от-
тенок несчастья. Эта любовь оставалась
в те годы безответной, неразделенной.
Господствующие классы воздвигали стену
между образованием ‘и народом, между об-
разованными и «простыми» людьми. Вепом-
ним, как изображены встречи образован-
заках» Толстого и «Записках из мертвого
дома» Достоевского. Образованный чело-
век потрясен и до страсти увлечен развер-
тывающейся перед ним народной жизнью
— ясной и гармонической в «Казаках», тя-
желой, мучительной в «Записках из. мерт-
вого дома». Образованный человек всем
своим существом тянется к этим людям, но
он не может вмешаться, не может войти в
эту жизнь как ее полноправный участник.
Эти люди не понимают его, они смотрят на
него, как на «барина», для них он — чу-
жой. Александр Блок применял к этому
трагическому разрыву пушкинский стих:
«Но недоступная черта меж нами есть».
Ленинская периодизация истории русско-
го освободительного движения показывает,
как изживалась эта отчужденность. Потре-
бовались многие годы напряженной исто=
рической борьбы, чтобы стереть «недоступ--
ную черту». -
обществе нет, Теркин-—рядовой боец, при-
шедший в Красную Армию из колхоза;
Твардовский—писатель, советский интелли-
гент. Ничто и никто не может помешать их
дружбе.
Не следует думать, что такая дружба до-
стигается автоматически, что она не требу_
ет от каждого интеллигента самостоятель-
ной, личной работы. Твардовский. как и
другие лучшие наши писатели, выполнил
эту работу—свой писательский долг. «Кни-
га про бойцаз»—одно из выражений осуще-
ствившегося в нашей стране слияния ин-
теллигенции и народа.
Здесь — счастье писателя. Он счастлив в
этом чувстве братской общности, счастлив
тем, что он и его герой поддерживают друг
друга. Он делит его переживания и мысли
— и в тот страшный час, когда раненый
Теркин сникает, когда все глуше слышится
ero 308: «Тула, Тула...», и в торжествене
ный день великой победы. ‘Книга Твар+
довского — это и рассказ о бойце, и рас-
сказ о счастье, доступном только худож-
нику нашей страны.
Литературная газета
№ 15. —3
ного человека с народом, например, в «Ка-`
Этой черты, этого средостения в нашем.
apa a