По пов
Презирать критику
лику (чего бо;к
значит
А.
презирать пуб-
С. Пушкин.
наши литературно-
@ сохрани),
В последнее время
художественные журналы не очень бало-
вали читателя статьями оригинальными и
острыми. И вдруг «Октябрь» решил нару-
шить спокойное течение литературной жиз-
HH: B пятой книге журнала опубликована
статья его редактора Ф. Панферова «О че-
репках и черепушках», претендующая на
программный характер. Но, увы, так уж
повелось издавна: не везет т. Панферову
и хоть тщитея он стать учителем и настав-
ником литераторов, а получается конфуз.
Со всем своим солидным весом ответст-
венного редактора крупного литературно-
художественного журнала Ф. Панферов
поднялся на трибуну для того, чтобы с ее
высоты поучать истине советских литера-
торов. «Художественная правда», «Как пи-
сать о героях», «Язык — зеркало души»
— уже самые разделы статьи, как и весь ее
тон, выдают учительские намерения
автора.
Особенно охотно и
поучает литераторов т
ший, правильный язык
ретиво Ф. Панферов
ому, что такое хоро-
художественной ли-
тературы. «Надю, наконец, понять, — пи-
шет он, — что язык соответствует уровню
развития человека — его культурному ро-
сту, его положению, его
наконец, характеру».
Бесспорно. что язык соответствует куль-
TYPHOMY уровню и характеру человека.
Но далеко не всегда соответствует язык
положению человека и его профессии. На-
пример, редактор и писатель по положе-
нию и профессии,
работающий в литературе,
не знает основ русской речи
элементарных правил грамматики. Ф. Пан-
ферову, например, ничего не стоит сказать,
что «люди выходили друг за друга по люб-
ви». Общеизвестно, что девушки выходили
и выходят замуж. Но можно ли на этом
основании сказать, что и молодые люди
выходят за девушек?
бороты речи, употребляемые Панферо-
вым, способны вызвать даже некоторое
остолбенение. Вот как разговаривает он
с неугодившим ему критиком:
«А не превратились ли вы в ту даму
(ожиревшую от безделья), которая любит
почитывать книжки так же, как посасы-
вать леденец. Завалилась на диван, почи-
тала романчик, затем пососала леденец: не
поумнела и не поглупела... того и ждала.
Да нет, вы как будто не из тех — дамских.
Вы... чорт те что».
«Вы не из тех дам», — повидимому, хо-
тел сказать наш полемист своему литера-
турному противнику. Но, — для пущего
уязвления и сарказма, — сказал: «Вы не из
тех дамских». Это все равно, что сказать,
к примеру, вместо <вы не из тех детей» —
<вы не из тех детских», «вы не из тех учи-
телей»—<вы не из тех учительских» ит. д.
Что же, касается оборота: «Вы чорт те
что», — TO H это выражение вряд ли спо-
собно вызвать у советского читателя вос-
хищение культурностью писателя, знанием
приличий, бережливым отношением к соб-
ственному достоинству и достоинству со-
ветской печати. Ведь после этого, как го-
ворится, полемического приема Ф. Панфе-
рову остается только бросаться не «че-
репками» и «черепушками», в каковом за-
нятии он обвиняет других, а просто уж
камнями и камушками!
Ф. Панферов рекомендует литераторам
не слушаться тех, кто изучил такие труды,
как учебник Сиповского, и с их позиций
поучают писателей. Однако было бы по-
лезно редактору журнала «Октябрь» не
поучать писателей, д учиться самому. Мо-
жет быть, тогда он перестал бы «бросать-
ся» словами, не вдумываясь в их значе-
ние. «Снимать классиков», — пишет, на-
пример, наш разоблачитель учебников,
пытаясь снять с себя обвинение в пренеб-
режении к классическому наследству, —
«это... тупая глупость». Напрасно он дума-
ет, что глупость может быть острой!
При всей безтрамотности и даже дикости
своего «литературного» языка Ф. Панфе-
ров яростно борется с редакторами и крн-
тиками, стремящимися, как он выражает-
ся, «установить гладенький язычок».
Но мы имеем все основания опасаться,
что под ненавистным ему, «гладеньким
язычком» наш «учебникоборец» подразу-
мевает просто грамотный русский язык,
которому он не хочет учиться, несмотря на
то, что когда-то ему указал на необходи-
мость овладения русским языком не кто
иной, как А. М. Горький.
Статья Ф. Панферова неграмотна не
только в прямом, элементарном смысле.
Она неграмотна х самом своем существе,
неграмотна всячески: литературно, эмо-
профессии, его,
Ф. Панферов
‚ вплоть до
нает сохнуть». Ка
свыше двух десятков лет
ОДуУ одной п
ным знать исто
рию мировой
поэтому он бод
?
то мир обогатится.
ничем». Эта
ла высказана, но
Флобер, что Ге-
все равно, — только
му с учебниками, а то
аким-нибудь булыжни-
ом и обзовет при этом
<черепком» или ‹черепушкой». Мир при
этом «обогатится» полемическим рычанием,
а искусство — ничем.
Однака читатель, не ознакомившийся с
рассматриваемой нами статьей, вправе
спросить нас: что же такое, наконеи, пред-
ставляют собой эти самые таинственные
<черепки» и «черепушки».
Предоставим слово самому автору. Вот
как образуются «черепки»:
«.вода, проникая через почву, забирает
из нее некоторые соли и осаждает‘ их на
определенной глубине, образуя таким по-
рядком корку — черепок. Корни дуба, ис-
пользовав все питательные вещества над
черепком. не в. силах проникнуть через
черепок вглубь, перестают питать дерево,
и дерево начинает сохнуть». Бывает, что от
«черепков» даже целая «дубовая роща —
зеленая, веселая, тенистая и вдруг начи-
Лостная эта картина воз-
льтате зловредности «череп-
ним мопсом, а
МЫСЛЬ, действительно, бы
[не Флобером, а Гете. Что
Е Панферову
не приставайте к не
OH бросит в вас к
ком или булыжничк
никает в резу
Ков».
Нечто. подобное, — раз’ясняет нам автор
смысл своей аллегории, — происходит и в
‚ литературе, когда между писателем и его
питательной средой -- «народом,
партией — залегает черепокъ».
Ф. Панферов очень много пишет о «че-
репках», возмущается их злокозненностью,
гневно разоблачает каких-то редакторов,
‚ критиков; называя их «черепками». По-
слушаешь его: повсюду сплошь залезли у
нас «черепки»! Однако никого из ненавист-
ных ему «черепков» он не называет по
имени, ни одной статьи не цитнрует, ни-
каких ‘фактов не сообщает. Анонимная са-
мокритика — это такая же пародия на са-
мокритику, как и вся статья Ф. Панферова—
народия на литературную полемику. Впро-
чем, он делает одно исключение из этого
своего не слишком мужественного прави-
ла: он цитирует статью тов. А. Эрлиха о
романе` Аркадия Первенцева «Огненная
земля», напечатанную на страницах «Лите-
ратурной газеты». А. Эрлих является для
Ф. Панферова средоточием всех отрица-
тельных явлений в жизни нашего искусства.
Статью А. Эрлиха Ф. Панферов считает
наиболее типичным примзром зловрелно-
сти «черепков». И именно этот пример с
головой выдает нашего грозного разобла-
чителя, об’ясняет истинный «пафос» всей
его статьи, который можно свести к весьма
простой формуле: не тронь наших!
В передовой статье «Большевика» (№ 9)
указывалось, что наша научная и художе-
ственная критика «не должна приспособ-
ляться к тем или иным личным, rpynno-
вым, либо узко ведомственным интере-
сам». К крайнему прискорбию, только
групповым «пафосом» можно об’яснить
все существо и весь тон злобной «поле.
мики» Ф. Панферова с А. Эрлихом.
Элементарные соображения приличия не
позволяют нам «процитировать» грубую
брань Ф. Панферова по адресу тов. А. Эр-
лиха, советского литератора и коммуниста.
Ф. Панферов дохопит в своем гневе до
обвинения А. Эрлиха в том, что последне-
МУ «за пятьдесят лет», и предрекает —
Эрлих умрет. Все мы, конечно, смертны.
Когда-то говорили, что зато глупость
бессмертна. Хочется надеяться, что это
не так.
Истощив запас своей полемической яро-
сти бранью по поводу личности А. Эрлиха,
Ф. Панферов не дал нам `никакого пред-
ставления о том, чем же, собственно, вы-
зывает в нем негодование его противник,
как литератор? Чем плоха статья о романе
Аркадия Первенцева, с какими положения-
ми этой етатьи Ф. Панферов. на согласен, —
всё это остается тайной.
Но, может быть, в чем-то другом, исклю-
чая разговор о языкё и состоянии совре-
менной критики, Панферов ушел вперед?
Может быть, его суждения о современно-
сти и насущных задачах литературы отме-
чены зрелостью мысли?
Нет, рассуждения автора статьи о совре-.
менном этапе жизни и о литературе подчас
легкомысленны, а подчас и просто невеже-
ственны. ; hse}
Поистине завидное постоянство обнару-
живает Панферов, повторяя, как и пятнад-
цать лет назад, что «надо жизнь прощу-
пать собственными руками», а голова, дес-
кать, здесь не при чем, «ведь только быки
подойдут к стогу сена и давай его лбами
м
ционально и, к сожалению, политически.
Свыше двух десятков лет проработав в
литературе, Ф. Панферов не считает нуж-
OPP PREPARA APRA LRP PRP PPP PRP PRP PR PPP PRP,
бодать». Оставив на совести автора это
сравнение. мы должны будем’ отметить то
истинно бычье упорство, с которым по-
Д. ДАНИН _
Леуправляемое слово
1:
«Твоя победа» — лирический монолог,
долгий и страстный рассказ о жизни, поч-
TH исповедь. Это щедрый поток лириче-
ских признаний и отступлений. Он много-
словен и сложен. Лирическая героиня
Алигер повествует о своей судьбе и суль-
бе своего поколения, о днях мира и днях
войны. А сюжетную. и композиционную
канву этого рассказа составляет драмати-
ческая история любви.
Стремление к наиболее полному. само-
выражению, к раскрытию всего, чем богата
ее душа, — вот, пожалуй. господствующая
черта характера героини поэмы. Перед
нею маячит «синяя звезда дальней цели»,
цели неясной, отчетливо не представимой,
но постигаемой, как некий «благородный
идеал» человеческого счастья, удовлетво-
ренной ‘любви на «высокий лад», с которой
сливается преданное служение долгу пе-
ред временем и народом. Все в ее жизни
и любовь, и творческие усилия — проник-
HYTO движением к этой цели. И это, разу:
меется. движение по неустановленному
маршруту. Оно полно исканий, «непокоя».
И если Алигер поставила себе целью
рассказать в поэме ‹о времени и о себе»,
она, сама того не сознавая, уподобила те-
чение поэмы течению жизни самой герои-
ни. Она дробит ее лирический монолог на
распадающиеся куски, старается обо всем
рассказать, поведать все ‘свои мысли и до-
гадки: но, всегда помня о своей цели, не
знает точного маршрута, ведущего к ней.
Она как бы выбирает его на глазах у чи-
тателя, не заботясь о цельности и компо-
зиционпой стройности поэмы.
В смене разнородных отрывков, в раз-
HOH степени содержательных, нельзя уло-
вить какую-нибудь одну главенствующую
ндею. Можно утверждать только, что все
они пронизаны единым психологическим
лейтмотивом. Алигер нашла для него точ-
Hoe и лаконичное выражение, поставив › 8
эпиграф знаменитую блоковскую строку:
..И вечный бой! Покой нам только снится,
Как всякая поэтически воплощенная
Мысль, эта строка из Блока богаче того
«голого смысла», какой можно из нее лег-
ко извлечь. Своеобразное тревожное на-
строение, влекущая атмосфера напря-
женного поэтического размышления — вот
В чем заключается соответствие этого эпи-
Графа духу поэмы.
А в поэме все дышит «непокоем». Стра-
стная заинтересованвость отличает иито-
нацию этого лирического монолога, И. в
Центре интересов’ героини стоят этические
вопросы. какие естественно возникали в
дня войны у людей, взыскательных к себе
н не равнодушных к чужим радостям и пе-
Чатям. Не только отзвуки великих исто-
рических битв недавнего прошлого звучат
в поэме, но вся она— поэтическое эхо той
внутренней борьбы, какую всегда велет
каждый честный перед самим собой чело-
век за «личное совершенство». И полно
серьезного значения признание поэта:
Нет мы сражались не с олним врагом.
не только с немцем. сильным, всеоружным,—
со всем, что было мелкого кругом,
со всем пустым. и лживым, и бездушным.
Co всем ничтожным, что таилось в нас...
Серьезность — основное и бесспорное
достоинство «Твоей победы». В этой поэ-
ме выразилось стремление рассказать о
eee, мыслящем человеке, который не
может и не хочет жить иначе, как в не-
разрывном единстве со своим временем,
служа ему и горя на его огне. И человек
этот должен был предстать перед нами
со всем драматизмом его инпивидуальной
судьбы. Алитер хотела, чтобы жизнь. и.
прежде всего, жизнь военного времени
выступала в поэме ‘не как декопания. на
фоне которой‘ пазыгпывается личная лпя--
ма героини. Она стремилась сделать жизнь
равноправной участницей драмы. В этом—
оправдание формы монолога — лирическо-
го’ рассказа — исповеди. Эта форма, как
нельзя лучше, могла бы послужить цели,
поставленной автором.
we
Итак, казалось бы, многое, что было не-
обходимо для достижения безусловной
удачи, слилось воедино: глубоко значите-
лен замысел, счастливо пришлась к делу
монологическая форма лирической поэмы.
верно найдена интонация взволнованной
исповедальной искренности... Почему’ же
безусловной ‘удачи нет? Почему нет ее при
несомненном обилии счастливых нахолок,
отличных мест, интересных наблюдений и
размышлений? Если вкладывать строгий
смысл в эти слова, они прозвучат еще бо-
лее жестоким вопросом: почему нет поэ-
мы? Потому, что «Твоя побелах лишена
цельности и того, что Генрих Гейне назы-
вал «пластической отчетливостьюз!.
Мне кажется важным и необходимым
говорить прежде всего именно об этом, а
не о частных удачах Алигер, не об отдель-
ных многозначительных главах поэмы, до-
стойных, быть может, специального раз-
говора.
Мы живем в такую пору, когда большим
формам поэзии суждено большое плава-
ние. Война придала эпический размах че-
ловеческим судьбам. А возвращение к ми-
ру не укоротило этот размах. но только
перевело его в иной план — созидания
жизни. Наша ‘поэзия «в долгу и перед
бродвейской лампионией и перед вами,
багдадские небеса», но всего более в дол-
гу она — неред человеком, перед «душой
современности». Для поэмы — необ’ятный
простор. Она отстала от «малой» лирнки,
Но поэма никогда не раскроет таящихся
олемики
ряет Панферов свое старое заблужде-
ние о разрыве теории и практики. Теория
для Панферова—нечто отвлеченное, туман-
ное. Ему и невдомек, что философия марк-
сизма-ленинизма по-новому решает вопрос
о соотношении теорни и практики, что пе-
редовая наша теория непрерывно обога-
щается практическим опытом борьбы за
коммунизм, освещает пути этой борьбы,
является реальной силой, помогающей по-
беждать. Зачем все это Панферову? Он за
почвенность, за эмпиризм, эмпиризм-де,
‹ опасен для философа, для политика, а вот
для писателя он — родная стихия.
Отрицая значение теории, Панферов на-
носит урон литературе, задача которой со-
стоит в том, чтобы «служить уже ‹совер-
шающемуся в нашей стране великому делу
духовного обновления людей, их очищения
от всей грязи старого общества, формиро-
ванию их коммунистического сознания и
коммунистического образа’ поведения»
(«Большевик»).
куда. ведет панферовская пропа-
ганда эмпиризма? Панферов повествует. о
своем участии в войне и о том, как при-
шлось ему вопрошать генералов — «какие
силы двигали вашу армию и с кем в исто.
рии можно вас сравнить?». Этот вопрос
застал их врасплох. «Генералы задума-
лись», — пишет Панферов. Оказывается,
воевать-то они воевали, а думать и не ду-
мали. Возведя напраслину на наших гене-
ралов, Панферов пытается сам ответить на
вопрос — в чем источники нашей победы
и как изображать героя современности.
главе под обязывающим названием
«Как писать о героях» он касается этой
темы. Увы, кроме нескольких общих фраз
о том, что герой не до.
фичен», что в литературе недопустима ни-
велировка, все содержание этой главы све-
дено к агитации за то, чтобы рисовать вра-
га человеком умным, хитрым и стойким.
Так разговор о герое переходит... в раз-
говор о враге, как о «живом человеке». He-
ужто в этом сейчас главная цель нашей ли-
тературы и неужто она была так беспо-
мощна, как это кажется Панферову, в изо-
бражении врага. Необходимо ему напом-
нить, что наша советская литература неот-
ступно выполняла свою роль антифашист-
ского трибуна, разоблачая античеловеч
ность собственнического мира, показывая
омерзительное лицо фашизма.
докладах и выступлениях товарища
‚Сталина дана исчерпывающая характери-
стика подвига, свершенного советским. на-
родом, блестящий анализ всемирно-истори-
ческого значения великой победы над фа-
шизмом .
Панферову представляется, что «наша
армия, еще не обученная современному
военному искусству», была бессильной и
бездеятельной, — словно и не совершались
ею операции, похоронившие еще на первом
этапе войны фашистскую теорию «блиц-
крига», а потом «при страшном ударе вра-
га, при упорном нажиме с его стороны»
наша армия «обучилась, стала первоклас-
сной армией в мире и нанесла врагу такой
сокрушительный удар, что враг пал на ко-
лени».
Не об’яснив, как накапливались силы
Красной Армии, Ф. Панферов утверждает,
будто мы стоим перед загадкой, перед
сфинксом величия победы, что это-де
только «черепкам» и «черепушкам» ‚ все
представляется ясным и определенным.
Горький писал: «Писатель обязан все
знать — весь поток жизни И все мелкие
струи потока, все противоречия действи-
тельности: ее драмы и комедии, ее героизм
и пошлость, ложь и правду». Гооький на-
ставлял советских писателей познавать в
движении жизни неуклонное `торжество
нового, он укреплял в литературе чувство
героического, чувство веры в будущее.
Как же решает вопрос о художествен-
ной правде Ф. Панферов? Он пишет: «со-
циализм в быту» находится в смертельной
борьбе с остатками прошлого—«вонючего,
прязненького. как болотная тина, и цепкого,
лжен быть «фотогра-
хак репей». И вот это «грязненькое, воню-:_.
чее и липкое, словно лишай». «кидается на
это ведущее». Это, по Панферову, и ‘есть
правда жизни, правда художественная. По-
тому-то и «<трешат плечи» от такой правды.
- Художественная правда, защищаемая
Панферовым, иная, чем горьковская, чем
та, которая питает собою развитие совет-
ской литературы. Это правда бескрылая
и не героическая.
Статья Панферова дошла по читателей в
канун горьковских дней, когда каждый со-
‚ветский человек по-особому остро почув
ствовал живую силу слова Горького, зову-
‚щего «вперед и выше», утверждающшего
бесценность всего завоеванного социали-
стической революцией. Тем неприятнее бы-
ЛО обнаружить, что статья ф. Панферова
ПО своему содержанию, стилю и тону. по
нравам, которые она утверждает в лите-
ратуре, противоречит заветам Горького.
И орд
в ней огромных возможностей, если не
отличит себя со всей определенностью от
простого цикла лирических стихотворе-
ний и от длинного стихотворения. Поэзия
ХХ века приучила нас ничему не удив-
ляться в делах стихотворства. Нам было
доказано, что поэма может быть какой-
угодно: безгеройной, как «Двенадцать»
Блока, и бессюжетной, как «Хорошо!» Мая-
ковского, `монологической, как «Флейта-
позвоночник», и диалогической, как «Поэ-
ма конца» Цветаевой... Но все это ‘было
именно доказано! Всякий раз поэт как бы
говорил читателю: «Смотри, — это необы-
чно, но ведь цельно. пластически отчетли-
80, мотивировано, необходимо, ни циклом,
ни пространным стихотворением я бы тут
никак не обошелся!» Так, даже самое не-
обычное в искусстве доказывает свое пра-
во на существование. Вот в этом все дело.
Но Алигер свой прекрасный замысел
не воплотила в ясном, продуманном дей-
ствии, хорошо найденную монологическую
форму не разработала как следует ни
композиционно, ни сюжетно. И, наконец,
стихотворная строка—носитель подкупаю
ще искренней интонации этого монолога—
оказалась сплошь и рядом столь <невыче-
каненной», столь слабой, что во многих
местах обнаружила неспособность нести
нагрузку, какую возложил на нее поэт.
3.
Лирическая основа поэмы Алигер—рас-
сказ. о любви. Он драматичен едва ли не
с самого начала. Еще далеко до войны и
разлуки, до гибели любимого человека, в
жизни еще нет того «естественного дра-
матизма», какой сопутствовал военным го-
дам. Между тем, в лирических признаниях
героини поэмы уже громко звучит нота
беспокойства, «неразгаданности поворота»
в любви.
Драматизм — в столкновении двух сильЬ-
ных характеров. Это все, что мы узнаем.
«Лля двух людей немаленького роста, с
упрямством, нравом, волею своей» оказа-
лась нелегкой задача построить жизнь на
«высокий лад». В превосходных стихах
очерчен образ человека, «гнеёту» которого
едва не подчинилась «веселая свобода»
героини Алигер. В этих стихах — намек
на причину драматической коллизии:
Какою музой ‘будешь ты воспета,
отчаянна, страптна и xoponta,
исполненная сумрака и света
душа ребенка странника. поэта,—
тзинственная руеская душа?
Кто может столько на земле увилеть,
так полюбить и так рРознепавидеть,
так резко остывать и пламенеть?
Кто может так безжалостно обидеть
и так самозабвенно пожалеть? .
...5а внешней гладью облика простого
такая схватка иснодволь идет...
вот перед героиней, «открывающей в
муже все новые и новые черты», встает
нелегкий вопрос:—<такой тебе по силам?»
— спрашивает она саму себя, — «не сва-
лишься под этой грозной ношей», не ста-
нешь ли «ничтожною рабой» своей любви?
И хотя драматизм не раскрыт в ясном дей-
ствии, нам понятна его глубина, потому
что мы уже знаем господствующую черту
характера героини. Для маленькой души
этот вопрос, вероятно, просто не сущест-
Г А. ЛУКИН ЛЮДИ
БОЛЬШОГО СЕРДЦА
Составители этой книги пишут в кратком
предисловии: «Под пулями не лгут. Под
разрывами снарядов не думают о том, ка-
кими словами и в какой форме выразить
свои мысли. Вот почему в этих беглых за-
писях... советский молодой человек, воин
и труженик, человек, сражавишийся за Ро-
дину и победивший сильнейшего врага,
предстает перед нами во всей своей духов-
ной силе и красоте».
дневники и письма, вошедшие в книгу,
писались бойцами и офицерами Красной
Армии в госпиталях и медсанбатах, в глу-
боких подземных сооружениях и под от-
крытым небом, в далеком тылу и на пере-
довой линии фронта: перед атакой или в
короткие передышки между боями, В них
выразились сокровенные думы и чувства
советского молодого человека: страстная
любовь к родине, его воинская доблесть,
его характер, ясный и правдивый. его ост-
рый, прозорливый ум, неутомимая любовь
к труду, трогательная сердечность, изуми-
тельное великодушие, непреклонность и
настойчивость, мужество и выносливость.
«Год назад, — писал в 1942 году старший
лейтенант Баубека Булкишев, погибший в
1944 году в Восточной Пруссии я был
юношей: Я мечтал об учебе, о. работе и—
что греха таить—© славе. Я мечтал`о мно-
гих профессиях. Мне хотелось быть. поз-
том,—я с упоением читал Пушкина. и Лер-
монтова, Гете и Гейне, Байрона и Шелли,
Они мне нравились, и я читал их днями и
ночами. Мне хотелось быть музыкантом, и
Я с восхищением слушал Чайковского и
Глинку, Бетховена и Шопена. Я был жад-
ным человеком, и мне хотелось стать и по-
этом и композитором одновременно. Я ви-
дел свонх старших братьев, которые выш-
ли из институтов инженерами и врачами,
педагогами и историками, и мне хотелось
овладеть также и этими специальностя-
ми».
Живя большими человеческим
разносторонними и многогранными обще-
ственными интересами, наша молодежь
умеет глубоко и тонко понимать искусст-
во, чувствовать красоту природы, В днев-
нике сержанта Николая Бутенко это чув-
ство выражено с большой проникновенно-
стью: «Никогда не забуду того сладостного
чувства покоя, радостного удовлетворения
собой и жизнью, которое охватило меня по-
сле боя, Накинув шинель на плечи, вышел я
из палатки. Большой мир лежал передо
мной. Он был особенно прекрасен сейчас,
тихой ночью, когда ярко плавились звезлы,
мягким голубоватым светом сиял тонкий,
хрупкий серп луны, а в лицо мне дышал
и мечтами,
ароматом влажной земли вечер. Я стоял,
жадно вдыхая свежий воздух, а на душе
У меня было светло и хорошо...
Жизнь с мелкими и скучными делами,
тревогами, волнениями, заботами и всякими
пустяками повседневности есть и на войне.
Но в жизни всякого человека, и особенно
воина, часто бывают такие минуты, когда
все это ‘отступает на задний план, когда
душа, очищаясь, становится широкой и
свободной, открытой для великих чувств.
такие минуты хочется сделать что-то
большое и хорошее для людей—братьев по
крови и труду. В такие минуты чувствуеть,
как сладко и радостно бъется твое сердце
в такт с. сердцами миллионов».
Так хорошо и своеобразно чувствуют
природу люди больного и мужественного
сердца. И’ бесконечно счастлив и талантлив
должен быть тот народ. из среды котопого
выходят такие неповторимо оригинальные
и богато одаренные натуры.
юнига «Жизнь солдата» завоев
круги нашего читателя.
Вот почему
ала широкие
Из-во «Молодая твардия»,
цена 5 руб,
>—
«Кияны созлата»
1946. Стр. 255.
Книги о путешествиях
Государственное географическое
тельство в Москве готовит к изланию се-
рию книг знаменитых русских путешест-
BCHHHKOB?
TH. Ti. Семенов-Тяньшаньский «Путешест-
вие в Тянь-шань» (1856—1857 гг.) Н. М.
Пржевальский «Монголия и страна тангу-
тов» (описание путешествия в Монголию
века), П. К. Козлов «Монголия и Кам»
гешествие по Монголии и сэверо-восточно-
му Тибету в 1899—1901 гг.) и др.
В серии «Русские путешественники» вый-
дет книга Л, Г. Каманина «Первые исследо-
ватели Дальнего Востока».
вовал бы, для человека с большим серд-
цем и вечным стремлением к действенному
самовыражению в жизни — это вопрос ог-
ромный.. Итак, он поставлен. Его нужно
ренгить.
Для Маргариты Алигер, как поэта, здесь
заключена этическая проблема общего
значения, выходящая за пределы индиви-
дуальной судьбы ее лирической героини.
А кроме того, этот вопрос должен был бы
иметь для нее еще и чисто-профессиональ-
ный, конструктивный, если можно так вы-
разиться, интерес: ведь после решения
его героиня должна еще долго жить и
рассказывать свою жизнь, т е строить
свой монолог — самую поэму. Вот почему
решение так существенно важно и для
«содержания» и для «формы» «Твоей побе-
ды».
На мой взгляд, Алигер дает’ ответ, про-
тиворечащий жизненной правде и нрав-
ственному облику ее героини, и это роко-
вым 0бразом сказывается на дальнейшем
течении поэмы.
Изменяя своему характеру, героиня идет
на смирение, на жертву, в поисках «покоя
сердца», покоя, который она до тех пор
неизменно отвергала и позже будет с той
же последовательностью отвергать. Но
сейчас драматическое столкновение в люб-
ви она разрешает вопреки своему собст-
венному прелставлению ‘о «достойной и
гордой» жизни. Она только требует. непре-
менной сознательности в этом принесении
жертвы любимому, трезвой и бесстраш-
ной оценки того, что ждет всякую женши-
ну в таком положении:
„трудные неласковые руки
и свои лалони берел:но возьмешь,
и, разглядев, как долго. как далеко
ты рядом. с ним обязана пройти,
ни слова сожаленья и упрека,
не смея никогла произнести...
‚.поймейть, что’ нет тебе на свете
нутн иного и судьбы иной,
ATO TE! COPPaCHe: OLith da see н Овавыо
покойно серлце, разум чист и светел.—
тогда и назови себя женой.
Так соглашается она на
на «крестную м
ной рабы». И
страсти! Это —
ное решение. И
жертвенность,
уку», на судьбу «ничтож-
Это — не веление слепой
взвешенное, рассудком дан-
слова о будущем счастье,
которые она произносит, «побледнев чуть-
Чуть», звучат уже не как заклинание ис-
полненного горячей веры в человека, но
как выражение иллюзорной надежды,
Таково «этическое обобщение» самого
поэта. „Алигер зовет свою героиню к этой
Односторонней жертвенности в любви И
‚восхищается этим смиренным ‹нравствен-
ным героизмом»:
я не устану, Я готова в путь.
Вот последняя гордая поза, с какой ухо-
дит «она» в жизнь, полную неравноправ-
ной и, в конце концов, трагической любви.
Таково странное преображение поколения
«подружек, „сестер, однолеток», которые
носили «жесткие рубашки, ремни на гим-
настерке вперекрест» и были «строителям
и воинам подстать». Но поколение это, ра-
зумеется, тут не причем. Завязки челове-
ческих судеб могут быть
как угодно раз-
личны. Вот мы узнали одну из них. Лля
К. ЗЕЛИНСКИЙ
И:
о казахской степи
Перед нами две новые книги: том
избранных сочинений Абая Кунанбаева на
русском языке (Гослитиздат) и роман
Мухтара Ауэзова — «Абай» («Советский
писатель»). Появление капитально издан-
ного тома сочинений ‘казахского классика
прошлого столетия в переводе на русский
язык, увлечение ‘его личностью у совре-
менных казахских писателей не случай-
ны, ‘Абай был не только глубоким поэтом-
мыслителем и просветителем. Всей дея:
тельностью’ своей он обозначил поворог
казахской литературы от книжного му-
сульманского Востока в сторону России и
передовой русской культуры.
Перед нами пока первый том романа
Ауэзова, показывающий юность Абая. Это
исторический и психологический роман о
стени, в некотором смысле, быть может,
единственный в мировой литературе роман
о родовом строе кочевников, написанный
человеком, ‘принадлежавшим когда-то к
одному из таких степных родов, а ныче
ставшим советским писателем и действи.
тельным членом Академии наук Казахской
ССР:
Тринадцатилетний Абай после несколь-
ких лет прилежных занятий в семипала-
тинском медрессе возвращается в родной
аул по требованию отца — властного од-
ноглазого «князя степи» Кунанбая. Юноша
с наслаждением вдыхает вольный ветер
степей. Он уже слышит лай собак, блеянье
овец и ягнят, окрики пастухов, запах ки-
зяка, подымающийся над мирным аулом.
Так начинается талантливый роман Ауэзо-
ва. Отец призвал своего сына для участия
В сложных и хитроумных спорах, которые
он ведет с соседними родами из-за’ паст.
бищ. Ведь ‘хорошее джайляу, или зимов-
ка, — это новый скот. А’ новый СКОТ — это
богатство, власть.
Уже первое появление мальчика Абая
на совещании родовых старейшин в от-
цовской юрте’ вовлекает его в атмосферу
жестокой борьбы, показывает ему проти:
воречия между бедняками. и богатыми ско-
товладельцами,. Душе Абая претит всякая
несправедливость, ложь. Ему по-человече:
ски ближе. жизнь простого народа. И выра-
жая пока молчаливо. свой протест, Абай
уходит в лагерь матери и бабушки, живу-
щих отдельным аулом. Вместе с чувством
изла-
и северный Тибет в 70-х годах прошлого.
(пу-
добра в нем просыпается чувство красо-
ты, поэзии, природы и любви.
Сюжет романа движется не только по-
вествованием о душевной жизни Абая, но
И рассказами и сценами, рисующими коче-
вую жизнь, После’ одного открыто раз-
бойничьего нападения людей Кунанбая на
аул соседнего племени старику прихо-
дится ехать в город Каркаралинск. Ауэзов
хорошо показывает, как всесильный в
степи Кунанбай становится пешкой: в ру-
ках уездной царской администрации. В
распрях, подкупах, пиршествах, бедствиях
проходят годы. Абая женят на дочери
степного феодала Алшинбая— Дильде. Вся
сцена сватовства, свадьбы, первой встречи
никогда не видевших друг друга «мужа» и
«жены» в свадебной юрте живописно и
психологически тонко изображена авто-
ром. Вот и сам Кунанбай под старость
берет себе новую жену, хорошенькую
Нурганым, Но годы льются, как Песок
сквозь пальцы. Что создал Кунанбай? Ни-
чего! И сын его Абай собирается снова в
Семипалатинск учиться, искать выхода из
тесноты, казалось бы, вольной степи. Так
кончается первая книга романа.
Ауэзов не прикрацтивает степной быт, в
романе показаны его уролливости и же-
стокие противоречия. Ho поставленная
автором задача вскрыть поэзию степной
Совещание
Крымский обком ВКП(б) созвал на-днях
в Алуште совещание писателей, посвящен-
ное организации Крымского отделения
ССП. Вступительное слово произнес сек-
ретарь обкома ВКП(б) по пропаганде
агитации тов. Чурсин.
В своем доклале о задачах, стоящих пе-
ред писателями Крыма, П. Павленко гово-
рил о том, что история края_и его недав-
нее героическое прошлое ждут своего во-
площения в литературных произведениях.
Областное издательство располагает зна-
чительной полиграфической базой, но из-
дает еще мало книг. Не все опубликован-
ные произведения находятся на высоком
идейном и художественном уровне.
Доклад П. Павленко вызвал оживленные
прения. Поэт-черноморец Н. Кириллов
рассказал о творчестве краснофлотцев и
женщины, подобной героине поэмы, такая
Поэту,
завязка сулит печальную сульбу.
который хочет итти рука об руку с прав-
Lou жизни, открывается перспектива соз-
дания жестокой и ‘горестной. но правди-
вой и потому прекрасной повести о горь-
ком счастье жертвенной любви... Или о
разрыве.
4.
Таким образом, в ответе, который ус-
лышали мы, содержится. не столько раз-
решение возникшей драматической кол-
лизии, сколько начало новой драмы.
Но Маргарита Алигер хочет рассказать о
счастье, о жизни «надежной, большой»,
«единственно возможной и верной». Вот
здесь-то и обнаруживается непоследова-
тельность ее ответа, ее «этического обоб-
щения». Так же каки в действительности
нельзя построить на таком основании «на-
дежной жизни», полной плодотворного
труда и осуществления. прекрасных стрем-
лений, так нельзя сделать этого и в поэме.
И в самом деле, с того момента. как реше-
ние принято, лирическая героиня, в суш-
ностн, перестает рассказывать о том, «что
же дальше?» В известной мере это делает
честь Алигер, у которой чувство жизнен-
ной правды всегда было неполкупным. Но
поэме от этого, очевидно, не легче.
С этого момента она превращается в под-
ток сплошных отступлений. «Дом дру-
зей»... гостиница «Москва»... историческая
трагедия еврейского народа... приметы гря-
дущей победы, раскрывающиеся в малом...
И многое другое входит в лирический мо-
нолог героини для того, чтобы еще и еще
раз в тысяче строк риторически утвердить
серьезность и честность ее образа мыслей
и для того, чтобы картины военного време-
ни ‘выступили, как фон, на котором должна
была бы фазыгрываться ее лирическая
драма. Но драма эта перестает быть пси-
хологическим и композиционным стерж-
нем, она просто перестает развиваться, и
мы уже! видели, почему это происходит.
Кроме отдельных намеков мы больше
ничего не узнаем о том пути, по которому
с такой готовностью («Здравствуй, сча-
стье!») ушла еще задолго до войны ге-
роиня ‘поэмы. Ей кажется достаточным в
своем словообильном до расточительности
монологе-исповеди всего четыре стро-
ки уделить тому, что предшествовало вой-
не — «и годы проходили за годами...» По-
том — начало войны. «Он» уезжает сразу
на фронт. Потом—его краткий приезд. По-
том — известие о его смерти. Обещанной
жизни не было и нет, Ее и не могло быть.
Элемент драматического действия (а не
только драматической риторики), какой
присутствовал в начале поэмы, почти сов-
сем исчезает и появляется вновь с изве-
стием о гибели героя. Так течение поэмы
теряет стройность и ясность, а смена от-
ступлений и признаний — обязательность,
необходимость ‘и внутреннюю мотивиро-
ванность. Поэма расползается на части, в
иных местах превращаясь просто в цикл
лирических стихов, об’единенных только
общностью настроения.
писателей Крыма
и
‚ <жили. спали, думали, дышали»...
Роман
жизни невольно приводит его к своеобраз-
ной «кочевой романтике». Ауэзов хорошо
показывает душевное богатство народа,
сумевшего в недрах родового строя и «ко- о
чевого феодализма» воспитать в своих
людях такие качества воли, ума, сердца,
которые, сохраненные в его преданиях и
фольклоре; и сегодня могут послужить
примером воспитания. Е
Однако роман Ауэзова оставляет изве-
стную неудовлетворенность отсутствием
в нем общенсторического взгляда на пути
развития казахского народа. А ведь автор
имел право выйти за рамки мироощуще-
ния своих героев. Ведь в те времена, в се-
редине прошлого столетия, казахский наз
род переживал не только эпоху тяжело-
го феодального и колониального порабо-
щения, но и важный процесс приобшения
его к общерусской жизни. Читатель, на-
пример, узнает из романа, что в казах-
ском быту того времени было много пред-
метов домашнего обихода, которые могли
появиться в степи только в результате свя-
зей казахов с’ русским городом, людьми.
Первая часть романа Ауэзова не дает от-
вета на вопрос о взаимосвязи казахского
и русского народов, и это мы считаем его
ИЗ’ЯНОМ.
Более того. Мы думаем, что этот вопрос
является центральным для исторической
романистики. которая сейчас возникает
во многих литературах народов CCCP,
Нельзя сегодня правильно представить се-
бе ход исторического развития народов и
племен СССР в прошлом, не показав так
или иначе связь их истории с историей
русского народа.
В романе Дуэзова выведены и русские
люди — майор, купец, но возникают онв
Где-то на закраинах романа.
Образ зрелого Абая стоит в центре вто-
рой книги романа, над которой сейчас и
работает Мухтар Ауэзов, глубокий знаток
истории родного народа и талантливый со-
ветский писатель.
Вышедший почти одновременно с рома-
ном Мухтара Ауэзова и отлично изданный
Гослитиздатом том избранных сочинений
самого Абая Кунанбаева в русских пере-
водах может одорисовать для читателя
облик замечательного сына казахского на-
рода. В книгу вошли его стихи, поэмы и,
наконец, «гаклии», то-есть своеобразные
притчи-назидания. В произведениях Абая
нам раскрывается шедрая и большая душа
человека, глубоко переживавшего страда-
ния своего родного народа. Борьба с бай-
ской эксплоатацией, с невежеством, с ро-
довой знатью, положение девушки, бу-
дущее молодежи — вот что в центре его
внимания, как и общечеловеческие темы —
любви, старости. С особенно пылкой нена-
вистью Абай пишет о баях. мирских за-
хребетниках, в которых он видит главных
врагов казахского народа. Между прочим
часть своих произведений (и стихи и про-
зу) Абай посвятил животрепещущему то-
Гда для казахов вопросу: взаимоотноше-
ниям с русскими, положению казахского
народа «относительно России». И в этом
‚ вопросе Абай последователен и решите-
‚ лен. Он знает, что казахам навечно жить
вместе и дружить с русскими, и горячо
‚ защищает эту мысль: «Русские видят мир,
— пишет он в одной «гаклии». — Если ты
будешь знать их язык, то на мир откроют-
ся и твои глаза. Изучай культуру и искус-
ство русских. Это ключ к жизни. Если ты
его получил, жизнь твоя станет легче».
Так учил и писал казахский поэт, люби-
мыми учителями которого были Пушкин
и Лермонтов.
офицеров Черноморского флота, которые
группируются вокруг газеты «Красный
черномерец».
О своей работе над книгой «В крымском
подполье» говорил активный участник
крымского подполья И. Козлов.
В прениях выступили также тт. Медведе-
ва-Томашевская, Шагурин, Холендро и др.
Ответственным секретарем отделения
ССП избран П. Павленко.
работе совещания приняли участие
G. Сертеев-Ценский и прибывшие из Моск»
вы С. Трегуб и Л. Субоцкий. Тов. Tperyé,
ознакомившийся с произведениями маст
ных авторов, отметил хуложественную
ценность только что законченного романа
Е. Поповкина «День начинается с’Восто-
ка».
СИМФЕРОПОЛЬ. (От наш, корр.).
Так мстит поэту его собственный замы
сел, когда он не продуман в самой своей
основе, когда не найдено для него ясное
воплощение в действии. Так мстит непре-
одоленный суб’ективизм. Так форма лири-
ческого монолога, эмкая и таящая в себе
‚ соблазн какого угодно суб’ективного про
извола, превращается в бесформенность,
когда она не дисциплинирована ясностью
судьбы героя, произносящего монолог, и
Г ясностью композиции.
5.
Bes творческая работа поэта — его
«большое злое ремесло» — состоит в не-
престанной борьбе с материалом. И мате-
риал жизни и материал слова сопротивля-
ются поэту. А у него есть двойное ору-
жие, с помощью которого преодолевает
он это сопротивление, — талант и труд.
Маргарита Алигер подлинно талантлива.
С отвагой и серьезностью, редкими у поз-
тов ее поколения, идет она на раскрытие
своего внутреннего мира. И ей всегда есть
что сказать современникам.
“Но труд, труд! Недостаточность труда
сказалась в поэме «Твоя победа». Отчет-
ливее всего это проявилось в ее стиле,
Алигер не сумела до конца преодолеть со-
противление материала жизни, но в еша
большей степени не смогла она выйти по-
бедительницей из борьбы с материалом
слова.
Слишком многословна и растянута не
только вся поэма. Это пороки алигеров-
ской строки. Поиски точного образа не
стали для Алигер незыблемым законом.
Слишком часто место изобразительности
заступают ee суррогаты — описательное
перечисление признаков, нанизывание не-
притязательных эпитетов, имеющих силу
только номенклатурных определений. Воз-
дух — «бодрящий, добрый, старый»... Лю-
бимый человек — «живой, родной, горя-
чий»... Ничтожное в душе человека связы-=
вает его «мысли, руки, ноги».. Люди —
И так на
каждом шагу.
Те же стены, потолки. полы,
те же окна, сгулья и столы,
все удобно, слажено, надежно.
Как родная сестра этой расхлябанности
изображения живет в поэме синтаксическая
невзыскательность: «сделать чтоб во что
бы то ни стало».
Где же борьба со словом. величествен-
ные примеры которой в таком обилии лает
история русской поэзии и старого и ново-
го времени?
Маргарита Алигер — поэт больших раз-
думий. Все ее творчество — непрерывный
рассказ «о времени и о себе», говоря сло-
вами Маяковского. И ‘ne всуе звучит
здесь это великое имя: для современной
поэзии — оно символ не только великих
намерений, но и великого труда, плодот-+
ворных исканий, без которых нет искус
ства,
—
Литературная газета
№ 26 3