‚
1
И
ой!
[38
fal
1У }
Coat
и
ana
aye’
rte
oh
Л. ЖУКОВА
„За ‘тех, кто`в море!
- Верный своей теме, своим героям, Борис
Лавренев нагисал талантливую пьесу о
людях советского флота — «За тех, кто
в море!. :
В ней привлекает прежде всего ясность
отчетливость замысла. Достоинство пьесы—
и в живости языка, и в точности авторских
наблюдений и зарисовок. Жизнь совет-
ского корабля с его вошедшей в будни
романтикой предстает перед нами в обра-
зах людей моря, чистых и душевных, гор-
дых званием советских моряков,
Самолюбивая жажда славы и подлинный
патриотизм сталкиваются в обпазах двух
героев Лавренева — офицеров Боровского
ий Максимова. i
«Давайте выпьем за славу»,
— поедла-
гаёт тост блестящий,
удачливый Bopos-
ский. — «Слава капризна! За ней надо
гнаться дерзко, упорно...».
, &Чепуха! Вредная чушь — обрывает
его Максимов.
Этот, казалось бы, старый, как мир, кон-
фликт сохраняет для нас остроту совре-
менной проблемы. Вот почему в пьесе не
вызывают протеста традиционные мотивы:
они не исчерпаны в жизни до кониа.
Среди героев пьесы особое место зани-
мает капитан-лейтенант Максимов. В нем
подкупает прежде всего честность. Это
большой, «грубоватый», как говорит о нем
ремарка, человек, в нем есть и застенчи-
вость, и упрямство. Это, если можно так
сказать, упрямство мысли, идеи. Уверенно
ведет Максимов отряд десантников в
шторм, в море. «Мальчики могут ножки
промочить!» — иронически бросает он,
когда осторожный начштаба пытается от-
менить выход отряда. Максимов, упрямый
и простодушный, заставляет нас верить в
силу своего бесстрашия, благородства,
верности.
Своеобразная фигура— Харитонов, коман-
дир дивизиона, кадровый моряк, Его инте-
ресы ограничены кораблем и морем. В от-
ношениях с людьми он официален, даже
юмор у него особый — «начальнический».
К этому, быть может, обязывает его поло-
жение ‹отца» дивизиона, ответственного за
порученное ему дело. Отсюда некоторая
барственность тона, снисходительные инто-
нации, особая, чуть старомодная «моряц-
кая» лексика.
Один из привлекательнейших персона-
жей пьесы — дивизионный механик Андрю-
ша Клобуков. Одержимый формулами, по-
груженный в математические расчеты, этот
ученый инженер на корабле сперва кажет-
ся нам старым знакомым, дежурным ‹«чуда-
ком», небожителем в пьесе. Но если не
спешить с аналогиями, ясно видишь, что
отличает Клобукова от его многочислен-
ных театральных предшественников: он
прежде всего — моряк, практик, воин, и
расчеты, цифры, все эти «произведения
корня кубического», ни на минуту не 6T-
влекают его от повседневных корабель-
ных работ, от цистерн, «чихающих» мото-
ров. фанеры «на фенеловом клею». В этой
живой связи Клобукова с жизнью, с буд-
ничными интересами корабля — основ-
ные черты его образа.
`_.Старши? лейтенант, отважный Рекало,—
дань лирике в пьесе Лавренева. В прош-
лом бездомный цыганенок, он хлебнул до-
статочно «цыганской свободы», затем,
пройдя детдом, фабзавуч, становится мо-
ряком. «Кровь потянула. Моряк ведь тот
жеё кочевник», — рассказывает он о себе,
Рекало — одаренная натура, он пишет сти-
хи, любит старые цыганские песни. Юный,
веселый, он ‹немножко» влюблен в капи-
тана Шабунину, дивизионного врача —
жену Боровского. С сожалением рас-
стаешься с этим светлым, жизнелюбивым,
иироким парнем, которому суждено по-
гибнуть в финале пьесы. :
В семью моряков Б. Лавренев ввел фи-
гуру штатского человека, «в миру» редак-
тировавшего газету. В образе старшего
лейтенанта Лишева драматург показывает,
как чудесно перевоплошались на войне
самые «мирные» люди, как становились
OHH настоящими воинами, командирами.
— Лишева на десять кадровых не сме-
няю,—говорит о нем командир дивизиона
Харитонов.—Хладнокровный, настойчивый...
С болыной выразительностью написача
драматургом сцена на командном пункте
дивизиона, где раненый Лишев доклады-
вает о неудачном бое. В провале опера-
ции меныме всего повинен он сам. Но от
этого Лишеву не легче; его катер потоп-
лен, причины провала операции неясны,—
это злит, раздражает его.
говорит возмущенный командир дивизио-
на Харитонов.
— Некому хихикать! Лодка-то
лась! — зло обрывает его Лишев.
Здесь — сюжетный узел пьесы. Подвод-
ную лодку противника потопил Макси-
мов. Потопить — потопил, но поздно, не
сумев во-время соединиться с соседним
отрядом катеров.
накры-
«< — Как вы об’ясняете себе, что Макси-
мов не мог вас обнаружить? — спраши-
вает Лишева начштаба Шубин.
Ответ на этот вопрос мы получаем поз-
же.
Себялюбец капитан-лейтенант Боров-
ский не пожелал делить успех операции с
товарищами. Он дал неверные координаты
Максимовуй последний не поспел на по-
мощь сражавшимся товарищам, и в ре-
зультате. в сложных условиях боя, погиб
катер Лишева. Боровский, оказывается —
человек пустой и мелкий. пошляк, попро-
сту говоря. «Сам себе зеркалом служит и
собой в себе же любуется», — говорит о
нем Рекало. Это очень точное определе-
ние.
— Война меня вырастила. Выдвинула
вперед и вверх. Не случайно, а по праву
способностей. За мной не плохой боевой
путь. И я хочу итти дальше, хочу добиться
большего. И добьюсь... Я на виду. Теперь
меня знают на всем флоте, обо мне гово-
PAT, пишут... — говорит Боровский.
Эта декларация честолюбия раскрывает
нам образ Боровского во всей полноте.
Он противостоит миру людей лавренев-
ской пьесы, их кодексу чести, их манере
жить. Боровский одинок со своей програм-
мой воинствующего себялюбия в мире.
скрепленном нерушимым братством совет-
ских людей, он трагически одинок и обре-
чен.
Обвиняя своего герся, произнося свой
авторский приговор, Б. Лавренев прибе-
гает к остроумному и очень верному при-
ему: он лишает Боровского чувства юмо-
ра, в атмосфере которого живут все герои
пьесы. Боровский говорит не в тон своим
товарищам, и это одно уже ставит его в
особое положение: ему чужды нотки лу-
кавства, иронии, шутки. Вот почему Бо-
ровский выглядит персонажем ‹из другой
оперы». Смелыми, почти гротескными при-
емами рисует драматург этот образ. И по-
явление в последнем акте разжалованного
в рядовые незадачливого «Нанолеончика»
в краснофлотской бескозырке не может
вызвать у зрителя никакого сочувствия
к его трагедии.
В этом — успех пьесы. Зритель никог-
да не остается равнодушным к этическому
зерну, произведения.
Женщинам меньше повезло в пьесе
Лавренева. Быть может, тут сказывается
некоторая искусственность самого их пре-
бывания в дивизионе в боевые для него
дни. Шабунина. молодой врач дивизиона,
— фигура не слишком яркая и выразитель-
ная. О ней проще всего сказать, что она
«никакая». Не удался и образ актрисы
Гореловой. Это, пожалуй, единственный
упрек, который можно сделать автору
пьесы. У Гореловой роман с Боровским,
роман «с надрывом». И откуда ни возь-
мись в языке пьесы появляются чужие
слова: «Нам надо расстаться...», «Если так
нужно для твоего счастья»... «Я полюбила
Тебя потому, что ты показался мне ге-
роем» ит. д. ит. п.
Только образ матери командира дивизио-
на Харитонова Софьи Петровны написан
драматургом в ` живых интонациях всей
пьесы, с юмором, с большой человеческой
теплотой.
Постановку новой пьесы Б. Лавренева
первым осуществил Ленинградский Ака-
демический театр имени А. С. Пушкина
(режиссер — А. Музиль).
В спектакле «За тех, кто в море! мы
вновь ощутили тревожную атмосферу вой-
ны, хоть нет в нем батальных сцен, стрель-
бы. Правда, театр поставил спектакль на-
рядно; здесь есть и шум прибоя, и леля-
щие над волнами чайки... Зритель аплоди-
рует волнам и чайкам, и всей прочей бу-
тафории и тут же забывает о ней. Образы
же людей, «тех, кто в море», запомина-
ются надолго.
Старый «моряцкий» тост, первый тост,
возглашаемый моряками, ‹за тех, кто в мо-
ре», оживший в образах героев пьесы Лав-
ренева, напомнил нам о славных советских
моряках, живущих жизнью своей родины
и тогда, когда море разлучает их с нею.
Это чувство неразрывной связи. единства
советских людей звучит лейтмотивом пье-
сы, ее центральной темой. Эта значитель-
ная тема выражена с большой непосред-
ственностью и потому воспринимается с
— Немцы, поди. хихикают. Стыдно, — волнением.
Лев ПЕНЬКОВСКИЙ
Имя и творчество Аветика Исаакяна, од-
ного из родоначальников современной ар-
мянской поэзии, вызывает чувство неиз-
менной национальной гордости не только
У армян Советского Союза, но и у значи-
тельной части армянского народа, которая
в силу исторических условий оказалась
рассеянной почти по всему земному шару.
Аветик Исаакян приобрел известность
еще в дооктябрьской России, когда
литературы наших братских народов
для подавляющего болынинства русских
читателей и даже литераторов оставались
«белым пятном». В. Брюсов, говоря о зна-
чении для армянской литературы трех её
корифеев — Туманяна, Иоанниснана и
Исаакяна — писал: «Эти три поэта состав-
ляют наиболее яркое трехзвездие на небе
армянской литературы, и ее исторические
пути лежат через деятельность этих трех
писателей». т
Тонкая, скорбная, мятущаяся и вместе
с тём мудрая муза Исаакяна не случайно
очаровала тогда и А. Блока. В одном из
писем 1916 года он — со свойственной ему
поэтической прозорливостью — востор-
женно опенивал поэзию Исаакяна: «Исаа-
кян — поэт первоклассный, может быть,
такого светлого и непосредственного та-
ланта во всей Европе нет»... «Светлый и
непосредственный» — вот свойство талан-
та А. Исаакяна. Да, светлый, несмотря
на его печальное звучание, на трагиче-
ский тон его лирической, глубокой души.
Исаакян вышел на литературную дорогу
в начале 90-х годов. В те годы «даль-
ние, глухие», когда «Победоносцев над
Россией простёр совиные крыла» (Блок),
нелегко было черпать оптимизм и 6од-
рость даже русскому поэту, тем более сы-
ну трижды многострадальной Армении.
Исаакян. с особенной болью восприни-
мавши1 и общечеловеческое социальное
неустройство, не мог неё воспринимать тра-
гически судьбу своего родного народа,
чья древняя культура и литература вместе
с очень рано и глубоко воспринятой по-
этом культурой России и Запада были той
почвой. на которой вырос его пленитель-
ный поэтический талант.
Конечно. Исаакян «пел песни в уныньи
Мрачном», конечно, он чувствовал себя
«больным», «истерзанным душой», «неис-
целимо раненым». {
Жаворонок поет любовь,
А в сердие моем — зима,
Солнце красней, чем алая кровь,
А в сердце — ночная тьма!..
г (Перевел В. Любин).
Личное так тесно переплетается у поэта
с общим, что не всегда определишь у не-
го, когда он говорит о своей собственной
матери, а когда о «матери-родинё».
Лишь голое нежно пел. звеня,
Из сердца глубины:
То пела мать, звала меня
Из милой стороны...
(Перевел С. Шервинский).
Неудовлетворенность жизнью, скорбь за
родной народ рождают у мятущегося по-
эта «глухие, неясные, призрачные порывы
куда-то», куда он рвется «всем своим су-
ществом». Отсюда — излюбленная тема
странничества, изгнания, скитания еще до
того, как это стало действительно биогра-
фией поэта, высланного царским прави-
тельством в 1911 году за границу.
Путь бескрайный.
И зима без краю.
Я бреду вперед,
Ни надежд, ни спутника He знаю!
Темень. Ветер. Лед...
Но в скорби Исаакяна жила все же на-
дежда на лучшее будущее:
Воссияй, eee Ва.
Жду — надежда обоймет!
ыы (Перевел В. Любин).
Если Исаакян чувствовал себя «боль-
ным», то он сознавал, что «болен, как не-
бо болеет грозой». Его смятенный дух не
только стенал и плакал, а слово его было
не только «унылым». В нем жил также и
бунтарь-пророк.
В 1899 году поэт пишет стихотворение
«Вселенский колокол», кончающееся так:
..Я спускаюеь к толпе и несу
Иные заветы и иную скрижаль.
Я в душу толпы ere anode мечтой,
ечь ее песне и словом карать...
НН (Перевел Б. Саловский).
В другом месте он пишет:
..Мой дух был грозою. нависшей вдали,
Й речь моя — молот была и пожар...
(Перевел В. Державин).
Стоило вспыхнуть первым зарницам ос-
вободительной грозы начала 900-х годов,
как нежный чихий элегик Исаакян откли-
кается на них рядом стихотворений с0-
всем другой тональности:
лобы святой и мщения ад
м в Душу проник и серлце мне жжет.
Прочь. мирное слово! Множишь стократ
плечи рабочих лавящий гтнет!..
их. (Перевел М. Липскеров).
PAI
Классик армянской литературы
ТАУРЕАТЫ
СТАЛИНСКОЙ
ПРЕМИЙ
В. М. Инбер
Б. А. Лавренев
В. А. Соловьев
Исаакян — мастер лирической и фило-
софской миниатюры:
Видит лань — в воде
Отражен олень.
Рышет лань везде,
Ищет, где олень.
Лани зов сквозь сон
Услыхал олень.
Рыщшет, ищет он,
Ищет ночь и день.
(Перевел А. Блок).
Вместе с тем он создает и эпические
произведения — басни, баллады и поэмы,
из которых особенный интерес представ-
ляет поэма об арабском поэте Абул-Алаа
Маари, в свое время переведенная Брю-
COBBIM...
Много лет провел Ав. Исаакян в разлу-
ке с родиной He переставая страстно
тосковать по ней и к ней стремиться. Воз-
вращение в Армению в 1936 г. было осу-
ществлением его заветной мечты и вели-
ким праздником для его народа. В своей
поэме «Мгер из Сасуна», начатой в 1919 г.
в Женеве и законченной в 1937 г. в Ере-
ване, поэт на материале эпоса «Давид Са-
сунский» воспевает идею социальной спра-
велливости, победившей на его обновлен-
ной родине.
Еще в 1935 г. в Париже поэт пишет сти-
хотворение «Моей родине», в котором он
предвосхищает радость возвращения на
родную землю. В 1940 году он пишет од-
ноименное стихотворение. Глядя на род-
ные поля, он размышляет о тяжком про-
шлом своей страны, и уже не верится ему,
что это она, «гордая», была на протяжении
многих веков постоянной жертвой разных
завоевательских орд. И вот родной край
опять ликует и цветет, и мирный дым
вьется над домом, где мать поэта баюкала
его некогда, «одаряя его сознанием», «MO-
гучим языком родным».
..И будешь ты звучать, звучать. звучать
В чудесных песнях — лревен и велик —
Сердечный, вечно юный мой язык!..
(Перевел В. Державин).
Прошел год, и новая орда самых жесто-
ких и самых подлых захватчиков в чело-
веческой истории ринулась на великое
отечество поэта, и почти семидесятилет-
ний Исаакян откликается со всей своей
страстью и гневом на грозное событие,
Он пишет в 1941 году стихотворение
«Бранный клич», призывая богатырей со-
ветской страны на битву:
Сергей ГОРОДЕЦКИЙ
куб Волае
Осенью этого года исполняется сорок
лет литературной деятельности народного
поэта БССР Якуба Коласа.
Присуждение ему Сталинской премии
является лучшей наградой за неусганное
служение народу на литературном пути,
который в дореволюционное время был
далеко не легким.
Пебёнь тоски и боли
В горе да в тревоге
Я когда-то пел.
Не было мне воли,
Не было дороги—
у Был таков удел
— говорит Якуб Колас в стихотворении
«Майские дни» (перевод М. Исаковского) и
продолжает:
Радостным напевом
По земле. открытой
Ветер носит весть:
«Больтшевистским гневом
Цепи рабетва сбиты,
Ты хозяин здесьЪ
Многогранное творчество Якуба Коласа
развернулось в полную силу в совет-
ское время. Лирика философического раз-
думья, эпическая поэма, сатирические сти-
хи на тему дня, стихи и сказки для детей
— вот излюбленные им жанры,
Русский читатель знает пока Якуба Ко-
ласа по книгам «избранных стихотворе-
ний». Он полюбил его за искренний, сгр-
дечный голос, за глубокое чувство приро-
ды, за правдивое изображение народной
жизни, за пламенный советский натрио-
тизм. Якуба Коласа любят и знают и мно-
гие другие народы СССР.
Но особенно близкой стала нам поэзия
Якуба Коласа в годы Отечественной вой-
ны, когда он звал свой народ к борьбе
с захватчиками.
В стихотворении «Голос земли» он гово-
рит:
Я ельиину все, земля родная!
Хоть несней я к тебе прильну.
Тебе я, сын твой, обещаю:
Недолго быть тебе в плену!
Твой лес трепещет шумом гневным,
Я вижу луч твоей зари.
Он солнцем заблестит цолдневным!
Есть у тебя богатыри! i
В стихотворении «Моему другу» Колас
пишет своему славному товарищу, с кото-
рым вместе создавал современный бело-
русский язык:
От родных рубежей мы далеко.
Ох, душа по отчизне болит!
Но прогоним мы вешним потоком
5лых захватчиков с нашей земли.
Вновь на Свислочь, на Неман мы глянем
И вернемся в уют наших гнезд,
Что сегодня в кровавом тумане
Жаждут ясного солнца и звезд!
В стихотворении «Салар» (русский пе-
ревод С. Сомовой) Якуб Колас с глубоким
чувством рисует живописную природу Уз-
бекистана.
о’В юбилейном Году Якуба Коласа рус-
ский читатель ближе познакомится с его
творчеством. Гослитиздат выпускает nep-
вый том собрания его сочинений. Готовится
перевод глубоко трогательной и захваты-
вающей по сюжету поэмы Коласа «Симон
Музыка». В Минске выйдет поэма «Новая
земля» в переводе М. Исаковского, П. Ра-
димова, Б. Турганова, Е; Мозолькова и лр:
Детгиз выпускает книгу детских поэм и
СТИХОВ.
‘`Эпические поэмы Якуба Коласа (их, кро-
ме названных, еще три: «На путях свобо-
ды», «Суд в лесу», «Возмездие») захваты-
вают читателя классически спокойным то-
ном повествования и увлекают его 60-
гатством зорко подмеченных деталей на-
родного быта и пейзажа.
Талант к эпосу и глубокое знание народ-
ной жизни Якуб Колас неоднократно про-
явил и В прозе, начиная с первой KHIDKKH
маленьких рассказов («Сказки жизни»),
похожих на стихотворения в прозе, затем
в двух больших повестях о Полесье и,
наконец, в классической повести «Дрыг-
ва» («Трясина»), где изображен знамени-
тый Дед Талаш, герой гражданской вой-
ны. *
В этой близости поэзии Якуба Коласа к
народу, в ее пламенном советском патрио-
тизме,— неувядающее значение творчества
Коласа не только для белоруссов, но и для
других народов Союза.
Пожелаем ему новых сил на долгие годы
и новых творческих побед на благо всех
народов нашей родины.
..Гей. богатыри, внемлите!
Все ль на страже? Все ль не спите?
За оружие беритесь!
Преисполнись волей, витязь,
Происполнись злобой мщеньем,
Ненавистью и презреньем!
..Вражье племя истребите!
Вечно жить отчизне нашей,
Неприступной и могучей,
Вольной, как Масиса кручи!
(Перевела С. Мар).
В стихотворении «Сердце мое на верши-
нах гор» поэт` благословляет «светлый
путь» советских бойцов-героев, несущих
«с оружием в руках неугасимый светоч
свобод».
..Буря, промчись, грозой разразясь.
Смой с человечества гниль и грязЪ!..
(Теревел М. Зенкевич).
В 1942 году в стихотворении «Наша
борьба» Исаакян указывает своим соотече-
ственникам на полуразрушенные «буря-
ми лет», но сохранившиеся поныне древ-
ние колонны и башни — святыни своего
народа, и снова призывает их:
К 60ю последнему, к грозной борьбе
За светозарную вечность свою.
(Перевел Б. Садовский).
Павшему смертью храбрых в борьбе с
фашистскими ордами армянскому герою
С. Загияну посвящает Исаакян стихотво-
рение в 1943 году.
..Спи мирно... Слава осенит твой кров!
Герои новые стремятся велел.
Армения все расцветает вновь.
И будет холм твой розами олет.
(Перевел Н. Асанов).
Очень большое количество стихотворе-
ний Исаакяна переложено на музыку, —
очень много его стихов из цикла «Песни
ашуга» вошли в армянский фольклор и
распеваются ашугами, как безымянные
песни. Не это ли высшее признание поэта
его наролом? Народное творчество вскор-
мило юную музу Исаакяна, поэтическое
богатство, накопленное поэтом за его дол-
гую творческую жизнь, в свою очередь
стало цостоянием чародных масс и будет
питать новые поколения армянских поэтов.
Высшая государственная награда—Ста-
линская премия, присужденная ныне ста-
рейшему поэту Армении, ее любимому
классику Аветику Исаакяну. — большая ра-
дость для всей армянской литературы и
для всех искренних друзей поэзии.
Б. Ф. Чирсков
а See a
И. И. Мещанинов
Л. ПАВЛОВ
Роман Айбека «Навои» посвящен велико-
му узбекскому поэту и государственному
деятелю ХУ века Алишеру Навои. Созда-
нию романа предшествовали годы изуче-
ния эпохи, кропотливого исследования до-
кументов, отражающих духовную и мате-
риальную культуру Герата.
Терат — око и светоч веех городов,
Если мир — это тело, то Герат — душа.
Жизнь романа начинается на широком
и гладком дворе медресе: здесь бедные
студенты, покинув тесные свои худжры —
кельи, состязаются в схоластических спо-
рах. Знакомясь с характерами студентов и
тем самым как бы поднимаясь на первые
ступени древнего среднеазиатского ropo-
да, мы попутно знакомимся со многими
людьми. Мы крепко запоминаем и характе-
ристику, которую народ дает Алишеру На-
BOH, — OH CaM появится несколько позже.
Так же умело подготовлена встреча чита-
теля с правителем Герата, Хусейном Бай-
карой, правнуком Тимура, школьным дру-
гом Навои; Хусейн, сам поэт, вспоследст-
вии приближает к себе великого поэта, —
это служит источником многих испытаний
Алишера.
Мы видим Навои, появившегося ‘в Гера-
те, в бедной лавчонке кондитера, после тя-.
желых, полных лишений лет жизни в Менш:-
хеде. Навои посещает Хусейна и силой
своего таланта легко прокладывает себе
путь во дворец, но благородная душа его
гомится придворной суетой, из дворца На-
вои неустанно наблюдает жизнь народа.
Чувствуется, как беллетристу Айбеку по-
могал ученый Айбек. Огромный материал
0 духовном быте того времени дал ему воз-
можность вывести в романе вымышленное,
но столь живое лицо молодого ученого
Султанмурала. Чистая душа Султанмурада
Навеки сдружилась с правдой и наукой.
С трепетом следит Айбек за судьбой
своего героя, а судьба Алишера созревает
великая, омраченная многими событиямн.
Он стремится к спокойной творческой жиз-
ни и понимает, что не может быть спо-
койного творчества; он обдумывает свое
восхождение на пять гор (создание «Пя-
терины»). В Астрабаде, куда он был сослан
за выступления против властителя Герата,
Навои остается все тем же мудрым деяте-
лем; он облегчает жизнь народу и для бла-
га родного ‘народа устремляется к новым
вершинам творчества.
a
Читая роман, мы возвращаемся к дву-
стишью, которое Айбек цитирует, вероят-
но, с особым чувством:
Хоть фонарем огонь свечи укрыт,
Мы видим — за стеклом свеча горит,
Автор наслаждается тем, что огонь пя-
тивекового прошлого не скрыт от него
далью времен, «стеклом фонаря». Это
умение жить воображением в прошлом
присуще ученому, поэту, беллетристу АЙ-
беку в высокой степени. Но в Х\У веке
Айбек ищет не одну древность и не соби-
рается сделать долгий привал в ветхом ка-
paBaH-capae; B XV веке Айбек находит мно-
гих людей, полных высокого стремления к
переменам жизни, к прогрессу. Именно
этим и оправдана для Айбека старина. Она
тем дорога ему, что в ней живут люди, по-
Роман © Навои
добные Алишеру, что
благородные помыслы.
Огромно само по себе литературное зна-
чение работ Навои, прославившего свой
талант на тюркском и персидском языках.
Но Навои не только новатор в области язы-
ка, — он силой народной речи восславляет
народ, согревает душу его надеждой на
славное будущее.
Политический деятель и мыслитель эпо-
хи, которая подготовила образование тюр-
кско-узбекской Средней Азии и сефевид-
ского Ирана, Алишер Навои хорошо пони-
мал свое время. Он брал лучшее из куль-
туры Герата. Он знал, что живой, расту-
щий мыслящий народ не может обойтись
административным персидским языком и
религиозным арабским. Живые истоки твор-
чества, следовательно, истоки всего буду-
щего узбеков были заключены в разго-
ворном языке кочевого и оседлого населе-
ния его.
Создание родного литературного языка—
только одна из сторон деятельности и уси-
лий Алишера. Он всем служил своему на-
роду; <от одной искры народа, — говорил
он, — сгорит и трава и самое небо». Вер-
нувшись из Мешхеда, он мечтал построить
книгохранилище, которым прославился бы
Герат. «Я, недостойный, искренно желал
бы, чтобы все ученые, образованные люди,
поэты Герата и других стран Ислама поль-
зовались бы книгами этой библиотеки.
Пусть философы, подобные Сократу, Пла-
тону и Аристотелю, математики, равные
Пифагору, новые Улугбеки в астрономии,
Фирдоуси и Низами в поэзии спокойно з2-
нимаются у нас». Таково было стремление
Алишера. Преследуя во всем правду, спра-
ведливость, он в искусстве искал правду
ЖИЗНИ.
Очень ярко рисует Айбек поэтов-грамо-
теев, которые церемонно, заботливо отче-
канивая размер стихов, читают пред Навои
свои мертворожденные газеллы. Они ос-
лепляли только внешним блеском «холод-
ным, как змеиная кожа». Они казались
Навои «дешевыми, словно стеклянные бу-
сы». Тогда Алишер опускает перо в `чер-
нильницу, и, написав стихи, протягивает
их незадачливому стихотворцу. Старик по-
эт, посетивший состязание, восклицает:
«Алишер Навои одним росчерком своега
волшебного калама создает из точки живые
глаза». Так все, к чему ни прикасается пе-
ро Алишера, становится жизненным.
Рисуя так естественно и зримо узенькие
каморки при медресе, базары, лавки, двор-
цы, поля войны, гаремы, Айбек поэтически
утверждает то, что жизнь только тем
ценна, что не уступает пути застою, что
сменяет свои формы.
Пейзаж романа скуп, но тонок. Мы как
бы вдыхаем сырой воздух «ленивых» сред-
неазиатских зим, мы входим в зимний
«Сад Ворон», окутанный облаками, с
гладью прудов, скованных темносиними
льдами; над нами медленно идут облака,
подобные каравану верблюлов...
Живы диалоги, и если иногда они отме-
чены многословием и некоторой манерно-
стью, то это, безусловно, относится к ав-
тохарактеристикам персонажей. Перед на-
ми большой роман, богатый человеческими
типами, написанный остро и вдумчиво. Ро-
ман Айбека «Навои», несомненно, станет
любимым произведением многоплеменных
читателей нашей страны.
там не иссякают
Л. БЛЮМФЕЛЬД
Более полувека тому назад вышла B
свет первая повесть 22-летнего латышско-
го народного учителя Андрея Упитса. С
тех пор его творчество неизменно прико-
вывает к себе внимание широких чита-
тельских масс Латвии, и каждое новое
произведение Упитса — событие в куль-
турной жизни латышского народа.
Продолжатель лучших традиций латыш-
ской реалистической прозы (Блауманиса,
братьев Каудитес и др.), Упитс вместе с
тем внес в нее существенно новые черты:
актуальность и глубину проблематики,
умение нарисовать не только реалистиче-
ски правдивую картину современного об-
щества, но и выявить основные тенденции
будущего. . ;
Лучшие черты творчества Андрея Упит-
са ярко сказались в его последнем круп-
ном произведении — романе «Зеленая зем-
ля».
Художник развертывает перед нами ши-
рокую картину жизни латышского кресть-
янства конца Х!Х—начала ХХ века, пока-
зывая крушение патриархальных нравов,
рост новых капиталистических отношений,
интенсивный процесс классового расслое-
ния деревни. Но роман этот никак ‘нельзя
назвать только документом прошлого.
Чувство живейшей связи с современно-
стью не оставляет нас ни на минуту при
чтении этого монументального произведе-
ния. Правильное освещение основных яв-
лений жизни латышского народа того вре-
мени дает читателю ключ к пониманию
ряда существеннейших сторон сегоднян-
него дня.
В центре внимания ‘автора — сульба
богатого крестьянина Иоргиса Ванагса, вла-
дельца болыной усадьбы, двух десятков
дойных коров, семи рабочих лошадей,
стада овец, свиней и т. д. Он чувствует се-
бя почти помещиком.
Семья Ванагса невелика — жена, дочь
и сын, но под его кровом живет еще чет-
веро взрослых батраков, три батрачки, па-
стушонок, а в маленькой пристроечке
ютится со своей семьей издольщик Осис,
всю жизнь работающий на Ванагса. Дом
сохранился старый, деловский, и царят в
кем патриархальные нравы. Сам хозяин
тоже умеет хорошо работать и отлично
ладит с батраками. В нем еще не совсем
умер вчерашний батрак, но вместе с тем
он полон болыших хозяйственных замыс-
лов и честолюбивой мечты стать первым
среди усадьбовладельнев всей округи. Ва-
нагс заводит новые сельскохозяйственные
машины, вводит новые культуры и готов
тягаться даже с помещиком. Замыслы Ва-
нагса как будто бы осуществляются, но на-
стоящего удовлетворения он не получает.
Перед смертью ему приходится горько
убедиться в том, что все то, что он соз-
дал путем тяжелой эксплоатации батраков,
с легкостью пускает по ветру его бездель-
ник сын. В результате хищнического хо-
зяйничанья сына усадьба чем дальше, тем
больше клонится к упадку.
Параллельно с жизнью семьи Ванагса в
романе показана и жизнь его старого бат-
рака Осиса. Сам Осис, его жена и мало-
летние дети < зари до зари работают на
‚‚ Зеленая земля“
земле Ванагса. Взрослый сын и дочь бат-
рачат. Каторжный труд и все лишения они
переносят во имя извечной мечты латыш-
ского батрака о «собственном клочке зем-
ли». Но эта мечта так и остается неосу-
ществленной, и на закате дней своих ста-
рики так же бедны, как и в день свадьбы.
Картина продажи с торгов скудного иму-
щества незадачливого арендатора — одно
из самых сильных мест романа. Судьба
семьи Осиса — это судьба огромного
большинства латышских безземельных
крестьян. Именно из их среды черпал свои
резервы пролетариат. В город уходят
взрослый сын Осиса Андрис и дочь Анна.
Работа на фабрике способствует превра-
шению бывших батраков в сознательных
пролетариев, будущих участников собы-
тий 1905 года.
В последней части романа показана
жизнь рижского пролетариата. В воздухе
пахнет порохом, надвигаются события ре-
волюнции 1905 года, активное участие В
которых примут и вчерашние батраки «се-
рых баронов».
Один из самых интересных и сложных
образов романа — Иоргис Ванагс. Человек
большой творческой инициативы, свое-
образный латышский Илья Артамонов, Ва-
нагс сочетает в своей натуре черты капи-
талистического хищника с некоторыми
чертами трудового крестьянина. Человек
«нового времени», поборник новых капи-
талистических отношений, он вместе с
тем и недалеко ушел от вчерашнего бат-
рака и отлично понимает все тяготы жиз-
ни безземельного крестьянина. Прекрас-
но сознавая, что «у нового времени —
новые требования», он вместе с тем тяже-
ло переживает крушение старых патриар-
хальных нравов и отношений. Ему хоте-
лось бы совместить капиталистический
способ производства с чисто крестьянской
ддемократичностью в отношениях между
ЛЮДЬМИ.
Большой творческой удачей художника
следует считать также создание женских
портретов — батрачек Анны и Лены, а так-
же и жены Осиса — Лизбет. В образах
Лены и Лизбет художник ярко показы-
вает, как калечится человеческая душа в
капиталистическом ойществе.
Горячую симпатию внушают нам поло-
жительные образы романа — крестьяне-
бедняки Осис, Кальвиц, Вайнель и моло-
дежь — Андрис Большой и Андрис Ма-
ленький, в будущем активные борцы в ря-
дах пролетариата.
«Зеленая земля» по праву может быть
названа не только лучшим произведением
современной латышской прозы, но и выда-
ющимся явлением всей нашей советской
литературы. К сожалению, по сих пор
русский читатель не имеет возможности
познакомиться с этим замечательным ро-
маном. Необходимо, чтобы наши издатель-
ства приняли все меры к скорейшему сто
изданию в русском переводе.
Литературная газета
№ 27 3