132

18

июня

1937

г.,

№

166

(7132)

ПРАВДА

3

Горький За истекший первый год без Горького не один раз я принимался перечитывать его письма ко мне, и каждый раз это не- обычайное чтение словно заново открыва- ле мне мир отношений, неповторимых и глубоко трогающих. Горький был писате- лем в первоначальном, коренном значении слова, литератором, как он любил гово- рить, и это его качество проявлялось изу- мительно многообразно. Он страстно любил книгу, с вечно юным любопытством ра- скрывал всякую рукопись, огорчался по поводу разочарования, которое так часто приносят рукописи, мог без устали гово- рить о писателях … старых и особенно молодых, с волнением знакомился с ними, переписывался, дружил и ссорился, сво- дил их для совместного труда. Любовь к литературе или, по его выражению, «одер- жимость» ею, пропитывает его письма. «Я, видите-ли, не токмо мастеровой- литератор, но прежде всего человек, ве- рующий в литературу и - простите сло- во!- даже обожающий ее. Книга для ме- ня --- чудо». Всю жизнь Горький воспитывал в себе вкус мастера, художника, но «влюблен- ность в свое дело», о которой он пишет в том же письме, никогда не означала для него влюбленности в голую форму. «Чу- до книги» заключалось для Горького в ее поучительности, в авторском видении и понимании мира, и отсюда - непреодо- лимый интерес к человеку, к автору, ря- дом с широтой философских, обществен- ных интересов - то, что мы называем горьковской публицистикой. Это - главные темы Горького-коррес- ондента. Рядом с ними он касается во- просов деловых, житейских. Иногда он ишет и о своей болезни, но делает это мимоходом, в приписках, а если распро- страняется, то для того, чтобы своим при- мером доказать возможность, легкость борьбы с болезнью. В письмах, вызываю- щих тревогу за его жизнь, чтобы смяг- чить впечатление, он обращается к ус- мешке. За три года до смерти, в июне 1933 года, он писал: «Получил письмо Ваше как раз в нача- ле обострения болезни: грипп переходил в воспаление легких. Осмелюсь доложить, что это было крайне паскудно, дважды я вполне определенно почувствовал, что, вот, сейчас задохнусь и - навсегда! Отвра- тительная штука бунт птички, которая именуется сердцем, 65 лет вело себя прилично и вдруг обнаружило желание вылететь куда-то к чорту на кулички! Но сейчас все у меня снова в порядке, становлюсь работоспособен и задыха- юсь -- умеренно». Это письмо кончается восклицанием: pa, NOW 10. «Затеваю еще два предприятия. Работать хочется как младенцу материнского молока!» За долгие годы переписки я не помню случая, чтобы письмо Горького вызвало во мне упадок духа, уныние или безраз-

шутит

Из воспоминаний Лет двадцать назад, находясь в весьма нежном возрасте, расхаживал я по городу Петрограду с липовым документом в кармане и - в лютую зиму - без пальто. Пальто, надо признаться, у меня было, по я не надевал его по принципиальным соображениям. Собственность мою в ту пору составляли несколько рассказов- столь же коротких, сколь и рискованных. Рассказы эти я разносил по редакциям. Никому не приходило в голову читать их, а если они кому и попадались на глаза, то производили обратное действие. Редактор одного из журналов выслал мне через швейцара рубль, другой редактор сказал о рукописи, что это сущая чепуха, но что у тестя его есть мучной лабаз, и в лабаз этот можно поступить приказчиком. Я от- казался и понял, что мне не остается ни- чего другого, как пойти к Горькому. B Петрограде издавался тогда жур-   нал «Летопись», сумевший за не- сколько месяцев существования сде- латься лучшим нашим ежемесячником. Редактором его был Горький. Я отправил- ся к нему на Большую Монетную улицу. Сердце мое колотилось и останавливалось. Прием должен был начаться в 6 часов. Ровно в шесть дверь открылась, и вошел Горький, поразив меня своим ростом, ху- добой, силой и размером громадного костя- ка, синевой маленьких и твердых глаз, заграничным костюмом, сидевшим на нем мешковато, но изысканно. Я сказал: дверь открылась ровно в шесть. Всю жизнь он оставался верен этой точности. Посетители в приемной разделялись на принесших рукописи и на тех, кто ждал решения участи. Горький подошел ко второй группе. По- ходка его была легка, бесшумна, я бы сказал, изящна, в руках он держал те- тради; на некоторых из них его рукой было написано больше, чем рукой автора. C каждым он говорил сосредоточенно и долго, слушал собеседника с всепоглощаю- щим, жадным вниманием. Мнение свое он высказывал прямо и сурово, выбираяслова, силу которых мы узнали много позже, че- рез годы и десятилетия, когда слова эти, прошедшие в душе нашей длинный, неот- вратимый путь, сделались правилом и на- правлением жизни. Покончив с авторами, уже знакомыми ему, Горький подошел к нам и стал соби- рать рукописи. Мельком он взглянул на меня. Я представлял собой тогда румяную, пухлую и неперебродившую смесь толстов- ца и социал-демократа, не носил пальто, но был вооружен очками, замотанными вощеной ниткой. Дело происходило во вторник. Горький взял тетрадку и сказал: -За ответомв пятницу. Неправдоподобно звучали тогда эти сло- ва… Обычно рукописи истлевали в редак- циях по нескольку месяцев, а чаще все- го вечность. Я вернулся в пятницу и застал новых людей. Войдя в компату, Горький снова взглянул на меня беглым своим мгновен- ным взглядом, но оставил меня напосле- док. Все ушли. Мы остались одни: А. М. честь, на каковые не легкие действия я вас, сударь, и благословляю… Надо думать, в моей жизни не было часов важнее тех, которые я провел в ре- дакции «Летописи». Выйдя оттуда, я пол- ностью потерял физическое ощущение мое- го существа. В тридцатиград сный, синий, обжитаю- щий мороз я бежал по громадным пышным коридорам столицы, открытым далекому темному небу, и опомнился, когда оставил за собой Черную Речку и Новую Деревню… Прошла половина ночи, и тогда только я вернулся на Петербургскую сторону, в комнату, снятую накануне у жены ин- женера, молодой неопытной женщины. Ког- да со службы пришел ее муж и осмотрел мою загадочную и юную персону, он рас- порядился убрать из передней все пальто и галоши и закрыть на ключ дверь из моей комнаты в столовую. Итак, я вернулся в свою новую квар- тиру. За стеной была передняя, лишенная причитавшихся ей галош и накидок, в душе кипела и заливала меня жаром ра- дость, тиранически требовавшая выхода. Выбирать было не из чего. Я стоял в пе- редней, чему-то улыбался и неожиданно для себя открыл дверь в столовую. Инже- нер с женой пили чай. Увидев меня в этот поздний час, они побледнели. «Началось»подумал инженер и приго- товился дорого продать свою жизнь. Я ступил два шага по направлению к нему и сознался в том, что Горький обе- щал напечатать мои рассказы. Инженер понял, что он ошибся, приняв сумасшедшего за вора, и побледнел еще больше. - Я прочту вам мои рассказы,-ска- зал я, усаживаясь и придвигая к себе чу- жой стакан чая,те рассказы, которые он обещал напечатать. Краткость содержания соперничала в моих творениях с решительным забвением приличий. Часть из них, к счастью благо- намеренных людей, не явилась на свет. Вырезанные из журналов, они послужи- ли поводом для привлечения меня к суду по двум статьям сразу--за попытку нис- провергнуть существующий строй и за порнографию. Суд надо мной должен был состояться в марте 1917 года, но народ в конце февраля восстал, сжег и самое зда- ние окружного суда. Алексей Максимович жил тогда на Кронверкском проспекте. Я приносил ему все, что писал, а писал я по одному рас- сказу в день (от этой системы мне при- шлось впоследствии отказаться с тем, что- бы впасть в противоположную крайность). Горький все читал, все отвергал и требо- вал продолжения. Наконец, мы оба уста- ли, и он сказал мне глуховатым своим басом: C очевидностью выяснено, что ни- чего вы, сударь, толком не знаете, но догадываетесь о многом… Ступайте-ка по- сему в люди… И я проснулся на следующий день кор- респондентом одной неродившейся газеты, с двумястами рублей подемных в кар- мане. Газета так и не родилась, но под*ем- ные мне пригодились. Командировка моя

личие к жизни. Его личное обаяние, хо- рошо известное всем, кто его близко знал, проявляется очень индивидуально в его стиле, в манере шуток. Иногда в его письмах прямо слышится горьковский смешок, видится запрятанная в мягкий ус довольная улыбка. В 1928 году Горь- кий писал мне из Сорренто:

«В Россию еду около 20-го Мая. Сна- чала в Москву, затем вообще. Обя- зательно - в Калугу. Никогда в этом городе не был, даже, как-будто, сомне- вался в факте бытия его и вдруг ока- залось, что в этом городе некто Циолков- ский открыл «Причину Космоса». Вот Вам!» «Недавно 15-летняя девочка известила меня «Жить так скучно, что я почувство- вала в себе литературный талант», а я почувствовал в ее сообщении что-то об- щее с открытием «Причины Космоса». «Вообще же наша Русь - самая весе- лая точка во Вселенной. «Я человек не первой молодости, но безумно люблю дра- мы писать»,сказал мне недавно некто. Никто в мире не скажет эдакого!» Как в разговоре, так и в переписке у Горького были любимые прибауточные словечки. Он, например, любил число «16 тысяч». Письмо, присланное мне из Сор- ренто вместе с драмой «Егор Булычов и другие», начиналось так: «Третьего дня послал Вам книжку, а ответить на письмо удосужился, вот, только сегодня. Воет ветер, как 16 тысяч кошек, изнемогающих от любовной стра- сти, стреляют двери, на чердаке возятся крысы, второй день не получаю москов- ских газет, какие-то черти клетчатые прислали сегодня две толстущих рукопи- си и одну --- не очень. Когда я буду их читать? Нет у меня времени! И -- охоты нет рукописи читать! Начитался я, до- вольно!» «Пожаловался и -- стало легче». Отвечая на просьбу прислать что-ни- будь для ленинградской «Звезды», Горь- кий в 1935 году подробно перечислил в письме причины, мешающие ему испол- нить просьбу, и добавил: «И начинаю дряхлеть. Обидно: по все- му корпусу, с головы до пят, шерсть ры- жего цвета начинает расти. А сны снят- ся ужасающие: будто бы выстроил я себе дом, а в нем поселились сколопендры, тысяч 16 - ни сесть, ни лечь! Вот и живи!» Перед отездом из Сорренто в Москву, весной 1932 года, Горький в превосход- ном расположении духа написал мне очень обширное и веселое письмо. «Народу в эту зиму перебывало здесь множество - сухопутного и морского и народ отборно-интересный. Хороших лю- дей родит страна Советская, дорогой мой Федин, я жадно любуюсь ими и страстно хочется прожить еще лет пять, посмот- реть, каковы они будут, сколько сделают». КОНСТ. ФЕДИН.

A. М. Горький на прогулке с пионерами-школьниками Еревана (Армения), посетившими его на даче, летом 1935 года. Горький о …На примере «наших разногласий» литературе воспитать в стране трудовой пафос, во- сторг, это- нужно!… (Из письма И. Касаткину 7 апреля 1927 г.). Большинство людей не разрабатывает своих субективных представлений; когда человек хочет придать нережитому им воз- можно ясную и точную форму-- он поль- зуется для этого готовыми формами- чу- жими словами, образами, картинами…он подчиняется преобладающим, общеприня- тым мнениям и формирует свое личное, как чужое. Я уверен, что каждый человек носит в себе задатки художника и что при усло- вии более внимательного отношения к сво- им ощущениям и мыслям эти задатки могут быть развиты. Человеку ставится задача: найти себя, к свое субективное отношение к жизни, людям, к данному факту и воплотить это отношение в свои формы, в свои слова. (Из письма К. Станиславскому).  …Натурализм технически отмечает- «фиксирует» факты: натурализм ремесло фотографов, а фотограф может воспро- извести, например, лицо человека только с одной, скажем, печальной улыбкой, для того же, чтоб дать это лицо с улыбкой насмешливой или радостной он должен сделать еще и еще снимок. Все будет более или менее «правда», но прав- да только для той минуты, когда человек жил печалью или гневом, или радостью. Но «правду» о человеке во всей ее слож- ности фотограф и натуралист изображать бессильны.

очень умело показана политическая муд- рость Владимира Ленина, его совершенно изумительная проницательность… В деле знания действительности я был, наверное, «опытнее» его, но он, «теоретик», оказал- ся неизмеримо глубже и лучше знающим русскую действительность, хотя сам не однажды жаловался, что знает ее«мало». Мне кажется, что здесь «разноречие» не только в силе познающего разума и в несокрушимой правильности теории, а в чем-то этого. Это «еще» мо- жет быть высотой точки наблюдения, кото- рая возможна только при наличии редкого умения смотреть на настоящее из будуще- го. И мне думается, что именно эта высота. это умение и должны послужить основой того «социалистического реализма», о ко- тором у нас начинают говорить, как о но- вом и необходимом для нашей литера- туры. (Из письма И. Груздеву 13 апреля 1933 г.). 

repat

ОН БЫЛ МОИМ ДРУГОМ Мне очень тяжко писать о Максиме Горьком. Он был моим другом слишком дорогим, и горечь утраты тяжела. Время не только не облегчило ее, но заставляет более ясно понимать ее непоправимость. Даже отвлекаясь от моей личной любви C Трудно представить себе дом Горького -- в Н.-Новгороде, в Италии, в Москве, где угодно,без приезжих писателей, без дело- вых заседаний и табачного дыма, а еще труднее представить его письменный стол без множества аккуратно разложенных пи сем, бандеролей, рукописей и книг, при- сланных от различных редакций и авторов. Живя в Сорренто, А. М. Горький полу- чал один почти столько же писем, сколько  все остальные жители этого города. В Финляндии местные почтовые конто- ры увеличивали на время его приездов количество служащих. В только-что созданном музее Горького го собрано уже около 20.000 адресованных A. М. писем. Из них 13.000 принадлежат писателям советской эпохи, Но все это только небольшая часть его корреспонден- ЦИИ. Горькому писали друзья, писали и враги. При этом всякий раз оказывалось, что враги Горького являлись вместе с тем и врагами революции. Письма врагов, часто полные бешеной злобы, А. М. читал с особенным внима- нием. Врагов надобно знать лучше, чем друзей, -- говорил он тоном поучения. ВЕЛИКИй СЫН Горький прежде всего человек громад- ного душевного размаха, гигант, вызываю- щий преклонение и любовь. Были великие писатели, но никогда не было такого че- ловека, который включил очил бы, подобно Горькому, в свои бессмертные произведения  судьбы миллионов рабочих и  Но чаще других к нему адресовались писатели, и притом писатели безыменные, «самоучки»: писатели начинающие. Большинству своих корреспондентов Горький исправно отвечал. Об ем его эпи- столярного наследства не поддается еще учету, но несомненно, что, собранные воедино, письма Горького составят когда- нибудь многотомную библиотеку. И это будет ценный вклад в историю мировой литературы, интереснейший источник для изучения нашей эпохи. Единственно, чего почти нет в письмах Горького, это показаний о личной его, интимной жизни. Остро ненавидя людей, склонных к душевным излияниям, назы- вая такие излияния грубым словом «бле- вотина», А. М. был чрезвычайно скуп на какие-либо интимные высказывания. к Горькому, я ныне еще лучше понимаю, какое громадное место он занимал. Этого места никто никогда не займет после него. РОМЭН РОЛЛАН. Вильнев, Швейцария.

Горький и я, свалившийся с другой пла- неты, из собственного нашего Марселя длилась семь лет, много дорог было мною исхожено, и многих боев я был свидетелем. (не знаю, нужно ли пояснять, что я гово- Через семь лет, демобилизовавшись, я сде- рю об Одессе). Горький позвал меня в ка- бинет. Слова, сказанные им там, решили лал вторую попытку печататься и полу- чил от него записку: «Пожалуй, можно мою судьбу. начинать…»

F

Социалистический реализм направлен на борьбу с пережитками «старого мира», с его тлетворным влиянием, на искорене- ние этих влияний, но главная его задача сводится к возбуждению социалистическо- го, революционного миропонимания, миро- ощущения… (Из письма А. Щербакову). …Разработка… темы труда, новая в русской литературе- заслуживает всяче- слих похвал. Вы сами знаете, как плохо понимают у нас значение труда, Вы, на- верное, видите, что работают все еще «на чужого дядю», тогда как давно уже пора почувствовать, что сейчас в России всякая

И снова, страстно и непрерывно, стала подталкивать меня его рука. Это требова- ние увеличивать непрестанно и во что бы то ни стало число нужных и прекрас- ных вещей на земле-он пред являл ты- сячам людей, им отысканных и взращен- ных ачерез них и человечеству. Им владе- ла не ослабевавшая ни на мгновение неви- данная, безграничная страсть к челове- ческому творчеству. Он страдал, когда че- ловек, от которого он ждал многого, ока- зывался бесплоден. И, счастливый, он по- тирал руки и подмигивал миру, небу, зем- ле, когда из искры возгоралось пламя… И. БАБЕЛЬ.

-Гвозди бывают маленькие,-сказал он мне, бывают и большие, с мой па- лец, и он поднес к моим глазам длин- ный, сильно и нежно вылепленный на- лец.--Писательский путь, уважаемый пи- столет (с ударением на б), усеян гвоздя- ми, преимущественно крупного формата. Ходить по ним придется босыми ногами, , крови сойдет довольно, и с каждым годом она будет течь все обильнее… Слабый вы человек- вас купят и продадут вас за- тормошат, усыпят, и вы увянете, притво- рившись деревом в цвету… Честному же человеку, честному литератору и револю-

ВЕЛИКОй РОДИНЫ Его заслуги перед трудящимся человече- ством неисчислимы. В ряду великих бор- цов за человеческую свободу Горький за- нимает одно из первых мест. Честь и сла- ва памяти великого сына великой роди- ны! ЭПТОН

крестьян. СИНКЛЕР. человечья работа - на себя. Нам нужно (Из письма В. Гроссману). ционеру пройти по этой дороге -- великая духе и для привлечения лучших ее пред- с ставителей к советской работе. Осущест- вление этой задачи было поручено Горь- кому. В 1928 году, после семилетнего отсут- ствия, Горький приезжает на родину, Как много в ней изменилось! Вся страна в лесах. Партия, правительство, народ охва- чены пафосом социалистической стройки. Увлеченный их энтузиазмом, Горький в ной рукописи или книги без того, чтобы ее не отредактировать, все равно будь то несвязный лепет начинающего беллетриста, роман Л. Толстого или богословские сочи- нения Тертулиана. K. Чуковский сообщает о том, как одна- ды он послал Горькому для издания сборник своих критических статей, среди которых было несколько таких, где сам Горький подвергался резкой и несправед- H. СЕРЕБРОВ (А. Тихонов) Организатор литературы Его шутку можно было принять и всерьез. С помощью Горького вошло в на- шу литературу не одно, а два поколения писателей. Почти все советские и очень многие из предреволюционных писателей, исключая символистов, побывали каждый в свое время в литературном университете Горького. Рукописи каждого из них он до- бросовестно читал и щательно правил. Многие из них обязаны ему своей литера- турной «карьерой», но были и такие, ко- торых он с суровой прямотой навсегда от- странил от литературы и тем избавил ее от лишних бездарностей. Изучая рукописи, отредактированные Горьким, можно подумать, что он работал над ними с увеличительным стеклом в ру- ках. Ни одна самая незначительная непра- вильность формы, ни один фальшивый пси- хологический штрих или идейная погреш- ность не ускользали от его внимания. И каждую из рукописей он воспринимал по- иному, считаясь с задачами и индивидуаль- ным стилемавтора, на каждую реагировал бурно и выразительно. Рукопись, исправленная Горьким, всегда становилась, даже внешне, ярче и содер- жательней. Между однообразных строк ма- шинописи появлялись цветные - красные, синие - полосы, пятна, алгебраические «корни», затейливые дуги, «птички» и всё разнообразие корректорских обозначе- ний. На полях возникали вопроситель- ные и восклицательные знаки и множе- ство наречий и междометий, выра- жающих все человеческие чувства от восторга до ужаса. И рядом с этим мег- кое, язвительное замечание, спокойный де- ловой совет, готовый текст предлагаемого варианта, указание на источники. Наиболее серьезные свои замечания Горький переносил в письма к авторам. Здесь редактор-стилист сменялся руково- дителем и знатоком литературы. Как хороший часовщик не может видеть  ни одних часов без того, чтобы их не про- верить, так Горький не мог читать ни од- - На этот счет моим гробокопателям нечем будет от меня поживиться! - писал он в одном из своих писем. Как настоящий большой человек, Горь- кий жил большими событиями и идеями своего времени; они были фактами его лич- ной биографии, Он радовался, как ребенок, своему делегатскому билету на Лондонский с езд партии, был в восторге от встреч с Лениным, перед смертью мечтал прочитать  своими глазами Сталинскую Конституцию, для него был праздником удачный опыт И. II. Павлова, успех «Успеха» Фейхтван- гера; он плакал, узнав об ужасах мессин- ского землетрясения, о смерти Толстого, не- годовал по поводу сожжения фашистами со- чинений Тейне. Перед фактами такого по- рядка отступали на второй план все его личные и даже творческие радости и невзгоды. Таков он был в жизни, таким он остался и в своей переписке. Но это не значит, что его письма скучные, дидактические рассуждения на «высокие» темы. Все зависело от того, ко- му он писал: его письма друзьям всегда просты, лирически беспорядочны, часто полны нарочито нескладного юмора, озор- ного острословия. С Р. Ролланом он рассу- ждал о социализме и философии истории, а детям писал сказки собственного сочине- ния и украшал их смешными рисунками. Всего интереснее и разнообразнее его переписка с писателями. Будущий ис- торик литературы найдет в ней отражение всех, даже самых незначительных явлений литературной общественности последнего сорокалетия, портреты всех его деятелей, оценку многих вышедших за этот период книг. Большинство «литературных» писем Горького является по существу не чем иным, как рецензиями на прочитанные и отредактированные им рукописи и книги. * * * ливой критике. С обычной своей тщатель- ностью д. М. не только выправил все ста- свою очередь немедленно принимается за организацию советской литературы, перед которой он ставил три кон- тьи Туковского, но в особом письме дал ему ценный совет, что надо сделать, что- бы его критические выпады против Горь- кого стали более «убедительными и силь- ными». * * * кретных задачи: марксистский показ той героической борь- бы, какую вел пролетариат за свержение капитализма; во-вторых, работа над социа- листической перестройкой---на основах кол- лективизма--сознания и быта крестьянства, и, в-третьих, правдивое, художественно- убедительное изображение тех успехов, ка- ких достигли трудящиеся массы Союза, бо- рющиеся под руководством коммунистиче- ской партии за счастье, за материальную и культурную мощь нашей родины.

первого взгляда определять удельный вес и качество любого литературного произве- дения, Горький, обращаясь к себе, терял это драгоценное качество. Он явно недо- оценивал свой огромный талант. Он считал себя лишь подмастерьем, предтечей «на- стоящего большого писателя», которого он представлял себе не иначе, как новым Пушкиным или Толстым. В творческие возможности доживающей свой век буржуазной культуры он давно уже перестал верить, Он знал, что в со- ветской стране партия Ленина Сталина открыла свободный путь к расцвету и сла- ве для каждого честного таланта. Вот почему с такой жадностью и таким вниманием вглядывался он в молодую поросль советской литературы, в каждого нового писателя. Подстрекаемый нетерпением, он часто ошибался. Не раз ему казалось, что его «мечта» уже исполнилась, что новый Пуш- кин уже стучится в двери советской лите- ратуры. И тогда он бросался к нему на- встречу, стараясь всячески облегчить и

Горький не только редактировал боль- шинство произведений современных и близ ких ему по направлению писателей, но он сам же эти произведения и печатал, В его распоряжении был мощный издательский аппарат. Если бы можно было собрать вме- сте все многочисленные редакции и изда- тельства, находившиеся под «протектора- том» Горького, то образовался бы второй Госиздат. Едва выйдя на поприще «большой» ли- тературы, Горький в 1904 году основывает на коллективных началах издательство «Знание», в котором собирает лучшие си- лы тогдашней передовой литературы, про- тивопоставляя ее упадочным течениям мо- дернизма и символизма. В 1913 году, когда подем революцион- ной волны выдвинул группу молодых ра- бочих, писателей сотрудников «Звезды» и «Правды», Горький немедленно пришел к ним на помощь. При его участии был со- здан «Сборник пролетарских писателей». Начавшуюся в 1914 году империали- стическую войну Горький встретил пора- женческим журналом «Летопись» и серией антивоенных книг в издательстве «Парус». В 1918 году возникает огромное изда- тельство «Всемирная литература». На пер- вый взгляд, это чисто литературное пред- приятие, ставящее своей целью издание классиков мировой художественной литера- туры. На самом же деле это была, по за- мыслу Ленина, организация, предназначен- ная для борьбы с саботажем интеллиген- ции, для перевоспитания ее в советском

Для выполнения этих целей был создан ускорить творческий рост своего любимца, при ближайшем участии Горького целый ибо каждый такой писатель, разумеется, А. М. говорил: Вот вы увидите, NN напишет за- мечательную вещь! Ему бы только под- учиться! становился немедленно его любимпем. Потирая радостно руки и сияя улыбкой, Горький тяжело переживал свои разоча- -- его любимцы не оправдывали его преувеличенных надежд. В его статьях, написанных в такие минуты, звучала горечь и боль за низкий идейный и художествен- ный уровень писателей, за их неумение и нежелание работать над собою. Но, как всегда у А. М., эти минуты ряд сборников, число которых с каждым годом все увеличивалось. А вместе с этим на ра- бочем столе Горького вновь появились гру- ды рукописей, писем, книг, умножилось ко- личество заседаний и встреч. - Я не писатель - я учреждение!-рования пошутил однажды Горький.

Но это не была жалоба, а лишь минут- ная досада на неумелых редакторов, кото- рые заваливали его «черной», малопроиз- водительной работой. Умирая, А. М. горевал о своем незакон-

ченном «Климе Самгине» и заботился о ско- рейшем выходе массового издания «Исто- рии гражданской войны». досады и горечи быстро сменялись подемом неистощимого оптимизма. Первый Он до конца остался верен себе. Горький не был бы пролетарским писа- телем, если бы его деятельность револю- ционера, борца за коммунизм, организатора литературы в какой-то мере противоречила или мешала его художественному творче-  ству. Горький горячо интересовался наукой, искусством, техникой, но по-настоящему он любил только литературу. В этой любви  была у него своя особенность, о которой он говорил очень редко, но если говорил, то всегда с большим волнением. Знаток и ценитель литературы, умевший   удачный рассказ какого-нибудь нового пи- сателя вселял в него новые надежды. И он снова радостно волновался и опять, поти- рая руки и прищелкивая пальцами, убе- жденно говорил: - Вот вы увидите, этот-то уж, наверно, напишет замечательную вещь! И, конечно, его надежда была не на- прасна. Теперь, когда творческие возмож- ности народов нашей родины развертыва- ются с такой огромной мощью и разнооб- разием, советская литература не может остаться в стороне от общего под ема. На смену Горькому должны притти и придут большие советские писатели.

Кто-то назвал Горького «отцом совре- менной литературы». - Почему отец, а не бабушка? - спро-   сил он с комической серьезностью.