Двенадцать лет тому назад, подытожи-
вая двадцать лет своей жизни в поэзии,
Владимир Маяковский ‘через головы Co-
временников прокричал будущему:
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
горлана-главаря!
Затлуша
поэзии потоки,
я шатну i
через лирические томики,
как живой
< живыми говоря...
Прошло двенадцать лет, ‘насыщенных
событиями, которых хватило бы на века.
Уже подросло первое поколение «товари-
шей потомков», которым поэт адресовал
строки «Во весь голос». И это поколение
уже назвало Маяковского своим совре-
менником, приняло его стихи.
Двенадналь лет, не умолкая, звенел го-
лос живого Маяковского по всей стране.
В годы народной радости он звенел фан-
фарным литым серебром поэмы «Хоро-
шо:
Я
земной шар
чуть не весь
обошел, —
и жизнь
хороша
и жить
хорошо.
В предгрозовые, предвоенные годы го-
лос Маяковского гремел, настораживая
сердца сограждан: 5
НАШИ
и склады,
и мосты,
и дороги,
СОБСТВЕННЫМ,
КРОВНЫМ,
СВОИМ дорожа,
встаньте в караул,
бессонный и строгий,
сами
своей республики сторожа!
И ныне, в суровые дни великой осво-
бодительной войны против немецко-фа-
шистских захвалчиков, где-нибудь в CMO-
ленском лесу, в паре километров от вра-
га, с импровизированной эстрады звучит,
затлушая железный крик пушек, голос
Маяковского, словами любви к родине
призывающего на подвиг.
Испытанные на резком ветру времени,
поэтические строки Маяковского уже об-
рели бессмертие, не тускнея, не покры-
ваясь окалиной, а с ходом тодов напол-
няясь все новыми и новыми соками
жизни, отливая все новыми, ранее не
примеченными оттенками звучания и
смысла.
Эти солнечные знаки бесемертия увен-
чали титаническую работу поэта-новато-
ра, сравнившего поэзию с добычей радия
и не убоявшегося изводить
«единого слова ради
тысячи тонн словесной руды>.
В абсолютной слиянности судьбы поэта
с судьбой народа, в бестренетной вере по-
эта в силу и правду родной страны, в
прозорливости сердца, умеющего чувство-
вать в сущем ростки будущего, кроются
корни, питающие стихи Маяковского сока-
ми неувядаемой свежести и новизны. В.
сочетании с огромным поэтическим даром
эти гражданские и человеческие каче-
‚ ства личности поэта и определили то от-
` ношение народа к нему, которое выраже-
но в словах товарища Сталина: «Маяков-
ский был и остается лучшим, талантли-.
вейшим поэтом нашей советской эпохи».
a
Маяковский всегда был для нае мери-
лом оценки работы советских поэтов, на-
ших современников. Сегодня, как никогда
в другое время, мы вновь и вновь долж-
ны обращаться к творческому опыту Ма-
AKOBCKOTO, к его поэтическому подвигу,
желая видеть работу наших поэтов на
уровне наших трудных и героических
дней.
В дни, когда сама жизнь «к штыку
приравняла перо», когда даже кам-
ни на дорогах войны кричат о ‘мще-
нии и подвиге, только мертвые сердцем
могут молчать или плескалься в тепло-
ватой, мутной водице домашней вневре-
менной лирики.
Вдохновленная примером и подвигом ©
Маяковского, наша поэзия, в лице луч-
ших своих представителей, разговаривает
с воинами-современниками голосом твер-
дым и громким, и голос этот не тонет в
железном гаме войны.
‚ДОЖжников и поэтов.
м
A
творчество лучших налих поэтов, разных
по манере и темпераменту, в наиболее
значительных из созданных за месяцы
войны произведений, перешагивает грань,
отделяющую иплюстрацию к истории от
того, чем поэзия должна быть, т. е.
голоса истории. Именно этим ценны и до-
роти военные стихи Тихонова, Симонова,
Светлова и некоторых других русских
поэтов и поэтов братских советеких Hapo-
дов. 2
Желая следовать Маяковскому, наши
поэты (да и все наши литералоры), дол-
жны особенно твердо помнить его слова;
У наб
1021
7
событье берет.
- опишет
’ вчералиний гул,
а надо
рваться
в завтра,
вперед,
чтоб брюки
трещали
в шату!
Этой устремленноети «в завтра, вперед»
часто не ощущается в произведениях
многих наших поэтов и прозаиков, в си-
лу чего произведение увядает на другой
день после породившего его события.
#*
Особенно большое значение приобретает
для советской поэзии опыт Маяковского
поэта-агитатора, Маяковского времен
«Окон РОСТА». р
Нынешняя война естественно вызвала
& жизни эту замечательную форму Mac-
совой агитации средствами пера и ки-
сти.
Сам Маяковский, вспоминая о работе
в «Окнах РОСТА», говорил с гордостью и
нежностью: :
«Пусть вспоминают лирики стишки, под
которые влюблялись. Мы рады вспомнить
и строки, под которые Деникин бежал
от Орла».
Разве не то же самое в будущем мо-
тут про себя сказать те наши советские
поэты, слово которых звучало гневом и
призывом, когда Гитлер пятился от Мо-
сквы, Ростова, Калинина, когда ленин-
тградцы железной стеной остановили рвав-
шиеся к берегам Невы полчища фон-
Лееба? .
Очень хорошо, что опыт Маяковского-
атитатора перенят группой наших ху-
создающих ныне
«Окна ТАСС».
Но существенное в опыте Маяковского,
к сожалению, не учтено еще многими Ha-
пгими поэтами.
Наибольшая ценность такой формы
агитации, как «Окна РОСТА», заключа-
лась в том, чфр «Окна» были сугубо зло-
бодневны, что в них переплетались эле-
менты агитации и информации. Это оп-
ределяло и стиль и темп работы.
«От нас требовалась шмапгинная быстро-
та, — писал Маяковский, — бывало, те-
леграфное известие о фронтовой победе
через сорок минут—час уже висело на
улице красочным плакатом».
`В <«Окнах ТАСС», как правило, пла-
катно-сатирический или плакатно-патети-
ческий комментарий к событию появ-
*
«Кремлевские куранты»
СКИЙ СЕГ
Алексей СУРКОВ
ДНЯ
ляется в витрине или на стене, не рань-
ше, чем через две недели после собы-
тия. Недавно, например, появились пла-
хаты об окружении 16-й немецкой армии
под Старой Руссой с опозданием... на
полтора месяца. Из-за такой медлитель-
ности, кричаще, противоречащей жанру и
характеру «Окон» и характеру нашего до
края наполненного событиями военного»
времени, пропадает одно из ценнейнгих
качеств «Окон» —- злободневность. abe
Надо очень серьезно вдуматься B Ta
кие слова Маяковского: 2
«Этого темпа, этой быстроты требовал.
характер работы, и от этой быстроты
вывешивания вестей об опасности или о
победе зависело количество новых бой-
ЦОВ>. i
«Вяе телеграфной, пулеметной быстро-
ты этой работы быть не могло. Но мы
делали ее не только в полную серьез-
ность наших умений, но и революциони-
зировали вкус, подымали квалификацию
плакатного искусства, искусства агита-
ции. Если есть вещь, именуемая в ри-
сунке «революционный стиль», — это,
стиль напгих «Окон».
«Не случайно, что многие из этих ра-:
бот, рассчитанные на день, пройдя Треть-
яковекую галлерею, выставки Берлина’ и
Парижа, стали через десять лет вешами
настоящего, так называемого искусства».
‘Paspe можно сказать то же самое о
работе в «Окнах ТАСС» таких «текстови-
ков», как А. Коган, А. Рохович, Манги-
стов и некоторые другие, без «телеграф-
ной быстроты» пекущих — невыразитель-
ные, не всегда элементарно грамотные
«стишки» к иногда хорошо сделан-
ным плакатам. Обидно становится.
за жанр, взлелеянный Маяковским, ког-
да, проходя по улице Москвы, читаешь
приклеенные к огромному красочному
плакату серенькие стишки Машистова
«Партизанка», которые ни по жанру, ни.
по качеству не подходят «Окнам», и столь
слабы, что и в стенгазете бы их не на-
печатали. ~
Равняться на опыт Маяковского —
поэта трибуна, агитатора, — это значит
собрать вокруг «Окон ТАСС» талантливых
людей, привить Им «‹маяковский» стиль и
темп работы и категорически отмести от
такого благородного и нужного дела ре-
месленников и халтурщиков пера и ки-
Живой Маяковский сегодня- разговари-
вает с живыми защитниками родины, и
слова ето западают в миллионы сердец.
На живого Маяковского должны рав-
нять свои усилия и все наши поэты, от-
вечая, как это всегда делал Маяковский,
за каждое слово полной мерой ответст-
венности перед современниками и перед
будущим.
Дайте
крепкий стих,
годочков на CTO,
чтоб
не таял стих,
как дым клубимый,
чтоб
стихом таким
звенеть и хвастать
Перед временем,
перед республикой,
перед любимой.
*
в МХАТ СССР им. Горького :
Оплодотворенное опытом Маяковского, Слева направо: А. Грибов в роли В. И. Ленина; Б. Ливанов в роли матроса Рыбакова.
В; НЕРЦО
/
ГРОЗНОЕ ОРУЗИЕ
Я знаю силу слов,
я знаю слов набат,
В. Маяковский.
В декабре 1925 т, Маяковский вернулся
в Москву из большой заграничной поезд-
ки. Он очень тосковал за границей. В его
письмах к близким тревожное чувство —
«ужасно хочется в Москву»; «...боюсь про“
слыть провинциалом, но до чего же мне
не хочется ездить...» И в стихах та же
тоска по родине и — недоумение:
Почему 55
под иностр и дождями
вымокать мне,
тнить мне
и ржаветь?
Самое сильное впечатление Маяковского
от Москвы —Й доклад товарища Сталина
Ha XIV с’езде партии. Гениальный ста-
линский план индустриализации нашей
страны, план укрепления ее оборонной
мощи заполняет воображение поэта. В
лад точным сталинским формулам скла-
дываются образцы знаменитого стихотво-
рения «Домой!».
Я себя
советским чувствую
ваводом,
вырабатывающим счастье.
И дальше: «завод» поэзии должен ра-
боталь по плану:
Я хозу,
чтоб в дебатах
потел Госплан,
мне давая
задания на год.
Огромны требования Маяковского к поэ-
зии, Е самому себе: стать необходимым,
завоевать такое место в жизни страны,
так работать, чтобы «о работе стихов от
Политбюро... делал доклады Сталин».
Разве не осуществилась молодая мечта
Маяковского в постановлении правитель“
ства о Сталинских премиях? А в этом го-
ду в условиях войны слова поэта — «Я
хочу, чтоб в штыку приравняли перо> —
оправдываются в точности. Поэт-воин, пи-
сатель-боец — это уже не метафоры.
В творчестве Маяковского, в его отно“
шении к поэзии получил свое наиболее
тлубокое воплощение образ поэта алакую-
mero, поэта-бойца.
Без идей не может жить поэзия. Мая-
ковскому это приходилось доказывать в
его сокрушительных спорах с «футуриети-
ками, имажинистиками, акмеистиками, за
путавшимися в паутине рифм». И он тре-
бозал от поэта серьезности и в содержа-
нии, и в форме стиха, протестуя против
недооценки уровня нашего читателя, вы-
росшего и поумневшего в опыте войны и
революции. Передовой боец советской эпо-
хи на фронте культуры, Маяковский и в
своей творческой деятельности, и в своей
личности стал воплощением героики со-
ветското народа — его победного торжест-
ва, ем трудовой и боевой страды. Стра-
стное, не знающее полутонов, полное люб-
ви и Вражды, точное отношение к дейст-
вительн определяло его позицию Ha
каждом историческом этапе нашей борь-
бы. Необыкновенно напористый, с очень
острым политическим чутьем, с огромным
революционным темпераментом, Маяков-
ский был рожден для активной обществен-
ной деятельности. Его поэзия — лириче-
ская автобиография борца, строителя ©0-
циализма. Лирический герой Маяковского
— это-поэт-гражданин, для которого источ-
ником поэтического вдохновения оказы-
вается вся советская действительность с
ее праздниками и буднями, с большими
и малыми радостями и заботами, «с бле-
ском чудес и < вонью чернил». От грязи
на Мясницкой улице до Генуэзской кон-
ференции, от текстов к санитарным пла-
катам о пользе кипяченой воды — до
больших героических ‘поэм «Ленин? и
«Хорошо!» Маяковский умел охватить на-
родную жизнь в целом и показать нашим
людям, за что они борются, за что проли-
вают кровь. i п реа
Его патриотизм был совершенно органи-
ческим, патриотизм рабочего и воина в
поэзии, при помощи поэзии. Гневно вы-
смеивал Маяковский тех, кто не понимал
военной угрозы, которая не раз нависала
над нашей свободной страной. Где бы
Маяковокий ни находился и о чем бы он
ни писал, он работал для войны, на вой-
ну, для победы своего отечества. Но он
требовал от‘себя еще большего. И он, ‘на-
писавштий столько замечательных оборон-
ных стихотворений, создавший ‘классиче-
екие произведения о любви к родине,
«читал себя в долгу перед Красной Арми-
ей, «перед всем, про что не успел напиз
сать>. . ‹
Всем своим творчеством, своим` образом
поэта-бойца Маяковский жив сегодня, Ма-
яковский с нами кует стальную, несокру-
шимую волю к победе над фашизмом.
Воин должен в совершенстве изучить
свое оружие. Этого постоянно требовал
Маяковский от поэтов. «Слово — полко-
водец человечьей силы» — BOT пламен-
ный девиз его поэтического мастерства.
Маяковский прошел огромный путь по3-
тических исканий. Он познал не только
«силу слов, слов набат», но и «магию»
слова, то трудно поддающееся учету, но
совершенно реальное исихологическое воз-
действие языка поэзии, который одному
ему свойственным путем доводит идею до
самых таинственных глубин мозга и серд-
ца, завораживает чувство, направляет BO
лю и предопределяет ноступки человека. В
молодости он взывал:
Творись, просветленных страданием
слов,
нечеловечья магия!
Отромным трудом, о котором он дал
представление в своей статье «Как делать
стихи» Маяковский исследовал «тысячи
тонн словесной руды», ничем He пренеб-
рег в едва уловимых, на первый взгляд,
но страшно важных для разрешения поэ-
тической задачи особенностях слова, как
малериала поэзии, не отверг и матию поэ-
тического языка, а подчинил ее выявле“
нию стиха «весомого, грубого, зримо»,
стиха наступательного мобилизующего
чувства и волю на отпор врату.
После Октябрьской революции в творче-
стве Маяковского происходит перелом: поэт
решительно обращается к народным жан-
рам и образам в «Мистерии-Буфф> и
<150.000.0003, к народной речи в «Окнах
сатиры РОСТА», в поучительно-веселых
«рассказах», адресованных к рядовому
красноармейпу и крестьянину. Русский
язык, обескровленный и обмелевший в
поэтической культуре буржуазного дека“
данса, вновь воспрянул в ero поэзии. И
сам Маяковский признавал:
Я обкармливал. i
Я обкармливался деликатесами
досыта.
Ныне —
мозг мой чист.
Язык мой гол.
Я юворю просто —
фразами учебника Марго.
Всякий, кто имел случай наблюдать, ©
каким восторгом наита массовая аудитория
узнает свое, родное в метком, богатом
разговорными оттенками, задорном и ум-
ном просторечии Маяковского, не может
не сказать себе: какой русский поэт —
лучигий поэт нашей эпохи! >
«Ищем речи точной и натой», — го-
ворил Маяковский, обращаясь к Пушки-
ну. И невольно вспоминается пушкин-
ское: «Прелесть нагой простоты так еще
для нас непонятна, что даже в прозе мы
тоняемся за обветшалыми укралнениями,
поэзию же освобожденную OT услов-,
ных украшений стихотворства, мы еще
He понимаем».
Маяковокий возвращал поэтическому
языку силу и свежесть языка жизни. Он
приблизил новый русский стих к народ-
ным сказовым истокам. Языковое нова-
торство Маяковского почвенно — оно в
кровном родстве с фольклором, своими
корнями оно уходит в и ескую тол-
щу русского языка. Многие ошеломляю-
ще оригинальные его метафоры представ-
ляют лишь переделку пословиц и погов>-,
рок. :
С исключительной силой coBeTCROTO
патриотизма утвердил Маяковский в сво-
чивающего вбе народы СССР в братской
связи и единстве. Он был русский чело“
век, родившийся и проведший юные годы
своей жизни на Кавказе, в кипящем котле’
национально-освободительной борьбы про-
тив российского самодержавия. И он не-
навидел взбесивитихся в 1905 году вели-
кодержавных российских пювинистов. Во
время одной из рабочих демонстращий на
улицах Кутаиси Маяковский, прекрасно >
владевший грузинским языком, читал по*,
грузински революционное стихотворение
поэта Эвдошвили: :
Товарищи, идите вперед, вперед,
Да не дрогнут ваши сердца,
Хоть на груди появится кровавое
: тавро,
А на лбу — ручьи пота.
Любовь к своему, родному никогда не
заслоняла от Маяковского ценности 003-
данного другими народами. Но о русском
языке он сказал, обращаясь к юношест-
ву всего нашего многонационального го-
сударства:
Да будь я
и негром преклонных годов,
и то
без унынья и лени
я русский бы выучил
только за то,
что им
разговаривал Ленин.
Во славу советской родины окренла в
дни войны боевая дружба поэтов всех
наших — народов. Николай Тихонов,
С. Маршак, М. Рыльский, Леонид Нерво-
майский, Самед Вургун, К. Симонов, А.
Сурков, Джамбул, А. Малышко, М: Танк— А
а сколько еше и других имен, которым
война дала и новый источник вдохнове-
ния, и новый блеск писательского мастер-
ства.
При всем разнообразии художественных
индивидуальностей и поэтических форм
эти поэты-бойцы утверждают своим твор-
чеством: мы с Маяковским!
Маяковский постоянно, настойчиво гово-
рил о своей поэзии, как об оружии. И
это казалось поэтическим сравнением. Он
называл песню и стих «бомбой и знаме-
нем», страницы своих книг — войсками,
и даже различал роды войск — «кавале
рия острот>. Все это было не только бле-.
стящим сравнением. Он не просто упо-`
доблял слово оружию, физической оиле,
он добился в своей поэзии физической
силы слова.
И потому, когда мы думаем о тех, кою
нам так нехватает в нашей грозной неру-
пимой Москве, с особенным чувством мы
вспоминаем Маяковского. Как любил он
этот город! Москва и Маяковский были
как бы созданными друг для друга, — о
каким восторгом принял бы чудесный на-
род, отражавший врага на подступах в
Москве, набатное слово своего поэта!
В поэме «Хорошо!» Маяковский дал
клятву от лица. всего народа: 1
Мы будем работать,
все стер, —
чтоб жизнь,
колеса дней торопя,
бежала»
в железном марше... .
Мы повторяем сетодня эту клятву Мая-
ковского. ;
Нам предстоят битвы, кажих не знала
история. Маяковский — знамя поэзии Hae
шей советской эпохи. Оно вручено нам
Сталиным. Будем же достойны своего взна-
мени. будем работать честно и неутомимо,
ee,
№
ей поэзии величие русского языка, спла- чтобы приблизить час налцей. победы. _‘
Иосиф УТКИН
ФРОНТОВЫЕ СТИХИ
Я ВИДЕЛ САМ!
Я видел сам... Ню нет, не верю,
Не верю собственным глазам,
Чтоб то, что я увидел сам,
Свершили люди, а не звери!
Не верю, нет! Но тише, тише...
Я видел сам... Я видел их —
Невинных, мертвых и нагих,
Штыками проткнутых детишек!
И, как слепой, руками шаря,
Не веря собственным глазам —
Их матерей в костре пожара,
Товарищи, я видел сам!
Тяжелый сон? Ну нет, едва ли,
Приснятся нам такие сны!
..Пилотки сняв, потрясены,
Безмолвно мы вокруг стояли.
Стояли мы, застыв на месте...
И, как взлетали. к небесам
Слова о беспощадной мести,
Товарищи, я Слышал сам!
УЗБЕКСКАЯ ПЕСНЯ
Сел узбек на коня,
Натянул уздечку:
— Не забудь про меня —
Просит он. узбечку.
Привстал на коне,
Приподнялся выше:
— Ты еще 0бо мне,
Услышишь!.. Услышишь!..
Мчится сокол степной,
Рубит слева, справа.
И кружит за спиной
- У героя слава.
Звонко слава звучит.
Серебром уздечки.
Громко сердце’ стучит
J Под рукой узбечки.
Побледнела она, .
Радость грудь колышет:
— Слышу, —: шепчет она, —
Слышу, милый, слышу!..
ie ; SS SS ES SSS SE
®
К 5-ЛЕТИЮ CO
Мы вместе поднимались в лифте. Ильф
кил на четвертом этаже, я — на пятом,
хак раз над ним. Мы прощались и гово-
рили:
Так завтра в десять?
Давайте лучше в одиннадцать.
Я к вам или вы ко мне?”
Давайте лучше вы ко мне.
Так значит в одиннадцать.
Покойной ночи, Женя.
— До завтра. Илюша.
Железная дверь лифта тяжело, с дро-
жанием закрывалась, тряслась мегалличес-
кая сетка. Я слышал, как Ильф звонил у
своей двери. Лифт со скрипом поднимал-
ся еще на один этаж. Я выходил на пло-
щадку и слышал, как внизу хлопала
дверь. г
Так было почти каждый день, потому
что писатель должен писать, и мы с Иль-
фом ветречались каждый день и писали.
Я вспоминаю, что вначале, когда мы ста-
ли писать вместе, мы не только сочиняли
каждое слово, сидя рядом или друг против
друга за столом (это было вроде двух пиа-
нистов, исполняющих пьесу на двух роя-
лях), но писали вместе даже деловые
письма и вместе ходили по редакциям и
издательствам.
Привычка думать и писать вместе была
так велика, что, приступая к сочинению
нашей последней книги — «Одноэтажной
Америки», которую мы писали порознь,
по главам, мы очень мучились. Ильф был
уже болен в то время, и мы жили летом
36-го года в совершенно противоположных
дачных районах. Мы составили план и,
так сказать, для затравки вместе написа-
ли первую главу. Потом раз’ехались по
домам, распределив, кто какую главу бу-
дет писать Мы решили. встретиться че-
рез месяц с громадными рукописями.
Помню. что я просидел за пустым ли-
стом бумаги целый день, и целую ночь, и
потом опять целый день — и не мог со-
’
eenevteuswrerscertesersonserses
JIUTEPATYPA 4 MCKYCCTBO
ИННА Е ЯВ Ва ЗНАНИЕ ИВАН ИИ ВЕНЕ ВАННА НОЧИ ЗВ УЗВ ЗИ ВЕХИ ВОЗ НИЯ ВЕ ЕМУ eanvderseayeestgarsccoeeesaeueaueeescaseseneaencasaneearesenes:
Евгений ПЕТРОВ:
Из воспоминаний об Ильф
ДНЯ СМЕРТИ .
чинить ни строчки. Все мешало мне: и
собачий лай, и гарм и радио на со-
седней даче, и даже вороны, устроившие
базар на высоких елях.
В отчаянии я поехал к Ильфу, в Крас-
ково, где он снял на лето маленький до-
мик. Там была песчаная почва и сосны, и
считалось, что, это подходящее место для
больного туберкулезом.
Ильф очень мне обрадовался, даже как-
то неестественно бурно обрадовался. Мы
сразу же, как заговорщики, ушли в сада
Меня он усадил в тамак, а сам сел ря-
дом, на скамеечку. :
— Знаете, Женя, — сказал он, — У
меня ничего не получается.
Он снял свое маленькое голое пенене с
толстыми, толщиной с мизинец стеклами,
протер’ глаза костяшками пальцев, снова
надел .пенене и посмотрел на меня, как
встрепанный.
Я сказал. что приехал к нему с такою
же печальной новостью. Мы даже не рас-
смеялись. Дело было слишком серьезное.
Мы долго думали и, наконец, решили, что
нас обоих устранил об’ем задачи и что
нам следует написать всего лишь по од-
ной главе, и тогда я приеду к нему, мы
зыправим рукопись, подробно обсудим
следующие две главы, снова встретимся, и
так далее, пока не кончим книгу. Мье ре-
шили писать смело, ведь все равно по-
том мы вместе будем править.
Я очень волновался, когда через три
дня ехал к Ильфу co своей первой в
жизни самостоятельно написанной гла-
вой. Никогла я так не боялся критики,
как тогда. Сначала Ильф показал мне
свою главу. Покая читал ее, он то загля-
дывал мне через плечо, то прохаживался
по террасе, тяжело дыша. Видно, он ис-
пытывал 10 же чувство, что ия. ‘
Я читал и не верил своим глазам. Гла-
ва Ильфа была написана так, как будто
мы написали ее вместе Ильф давно уже
2
низки уяния
‚ турное выражение пишущего человека со
приучилменяк суровой критике и боялся
и В то же время жаждал моего мнения,
так же, как я жаждал и боялся его сухб:
ватых, иногда злых, но совершенно точ?
ных и честных слов. Мне очень понрави-
лось то, что он написал. Я не хотел бы
ничего убавйть или прибавить к ‘написан:
ному. 2
«Значит, выходит, — с ужасом думал
я, — что все, что мы написали до сих
пор вместе, сочинил Ильф, а я, очевидно,
был лишь техническим помошником».
— Мне нравится, — сказал я, — по-
моему, ничего не надо изменять.
— Вы думаете?—спросил он, не скры-
вая радости. — Когда я работал, мне все
время казалось. что я пишу какую-то че:
пуху. а
`Я вынул из бокового кармана свою гла»
ву и хотел бодро сказать: «Теперь прочтиз
те. этот бред? или что-нибудь в таком
же роде; но не смог произнести ни слова...
om
Я молча протянул ему рукопись. A Beer:
да волнуюсь, когда чужой глаз в
тлядит на мою страницу. Но никогда,
до, ни после, я не испытывал
волнения, как тогда. Потому что то был.
не чужой глаз. И то был все-таки не мой‘
глаз. Вероятно, подобное чувство пережи::
вает человек, когда в тяжелую для себя:
минуту обращается к своей совести.
Ильф долго, внимательно читал мою
копись. Потом сказал:
— Мне нравится. По-моему, хорошо.
Как быстро разрешилось 3
боты вместе у нас выработался единый
стиль. А стиль нельзя создать искусст-
венно, потому что стиль — это литера-
всеми его духовными и даже физически-
ми особенностями. На мой взгляд, стиль
— это то, что не поддается даже анализу
(во всяком случае, уже после смерти Иль-
фа один чрезвычайно умный, острый и
знающий критик проанализировал нашу
«Одноэтажную Америку» в твердом убеж-
дении, что он легко определит, кто какую
тлаву написал; но не смог правильно оп-
ределить ни одной главы). Очевидно,
стиль который выработалея у нас с
Ильфом, был выражением духовных и, фи-
зических особенностей нас обоих. Очевид-
но, котла писал Ильф отдельно от меня
или я отдельно от Ильфа, мы выражали
не только каждый себя. но и обоих вме
сть
TAKOTG
DY?
.
11 лос, и
то, что нае’
мучило! Оказалось, что за десять лег ра:
4
Итак, книга-_была написана быстро и
без особенных мучений в течение лета.
Но зимой 36—87 годов мы снова стали
писать вместе, как писали всегда. Мы.на-
писали так большой рассказ «Тоня» и
несколько фельетонов.
В начале апреля я спустился в обычное
время к Ильфу- Он ‘лежал на широкой
тахте (он обычно онал на ней, а на день
постельные принадлежности прятались в
ящик) и читал Маяковского. На тахте и
на полу лежали газеты, которые он уже
просмотрел, и несколько книг. Ильф чи-
тал очень много и очень любил специаль-
ную, в особенности военную и морскую
литературу. Я помню, что когда ‘мы
познакомились с ним (в 1928 году), он
совершенно очаровал мёня, необыкновен-
но живо и точно описав мне Знаменитый
Ютландекий бой, о котором он вычитал в
четырехтомнике Корбетта, составленном
по материалам английского адмиралтейст-
ва. «Представьте себе, — говорил он, —
совершенню спокойное море—был штиль
— и между двумя гигантекими флотами,
готовящимися уничтожить друг друга, ма-
ленькое рыбачье суденьиико с повисшими
парусами».
В тот день он читал Маяковского.
— Попробуйте перечитать его прозу —
сказал Ильф, поднявитись и отложив кни-
гу, здесь все отлично. , :
`Ильф очень любил Маяковского. Е все
восхищало в нем. И талант, и рост, и го-
виртуозное влаление словом, а
большне всего литературная честность.
Мы сели писать. Ильф выглядел худо.
Он не спал почти всю ночь.
— Может быть, отложим? — спросил я.
— Нет, я разойдусь — ответил он. —
Знаете, давайте сначала нарежем бумату.
Я давно собираюсь это сделать. Почему-то
эта бумага не дает мне покоя.
Недавно кто-то подарил Ильфу добрый
пуд бумаги, состоящей из отромных ли-
стов. Мы брали по листу, складывали ето
вдвое, разрезали ножом, потом опять скла-
дывали вдвое и опять разрезали. Спервг
мы разговаривали во время этой работы
(когда не хотелось писать, Всякая работа
была хороша). Потом увлеклись и работа-
Чи молча и быстро.
— Давайте, кто скорей, — сказал Ильф.
Он как-то ловко рационализировал свою
работу и резал листы с огромной “ско-
ростью. Я старался не отставать. М ра-
ботали. не поднимая глаз. Наконец, я слу-
чайно посмотрел на Ильфа и ужаснулся
х
его бледности. Он был весь в поту и ды-
шал тяжело и хрипло.
— Не нужно, — сказал я, — хватит.
— Нет, — ответил он с удивившим ме-
ня упряметвом, — я должен обязательно
до конца.
Он все-таки дорезал бумагу. Он был все
так же бледен, но улыбался. >
— Теперь давайте работать. Только я
минутку отдохну.
Он отклонилёя на спинку стула и по-
сндел так молча минут пять.
Потом мы стали писать юмористический
раесказ о начальнике учреждения, ужас-
ном бюрократе, который после волны са-
мокритических активов решил исправить-
ся, стать демократичным и тщетно зазы-
вал посетителей в свой кабинет. Писать не
хотелось. Писали, как товорится, голой
техникой. Мы дописали до половины.
— Докончим завтра, — сказал Ильф.
Вечером мы возвращались домой после
какого-то заседания. Мы, молча поднялись
в лифте и распрощались на площадке
четвертого этажа.
— Значит, завтра
сказал Ильф. .
— Завтра в одиннадцать.
Тяжелая дверь лифта закрылась. Я ус-
лышал звонок — последний звонок, вы-
званный рукой Ильфа. Выходя на своем
этаже, я услышал, как захлопнулась
дверь. В последний раз захлопнулась
дверь за живым Hapdom. ~~
Я никогда не забуду этот лифт, и эти
двери, и эти лестницы, слабо освещенные,
кое-где заляпанные известью лестницы
нового MOCKOBCKOTO дома. Четыре дня я
бегал по этим лестницам, звонил у этих
дверей с номером «25» и возил в лифте
легкие, как бы готовые улететь, синие по-
душки с кислородом. Я тверло верил тог-
да в их спасительную силу, хотя с детст-
ва знал, что, когда носят подушки с кис-
лородом, это конец. И твердо верил,
что, когда приедет знаменитый профессор,
которого ждали уже часа два, он сделает
зто-то такое. чего не смогли сделать дру-
гие доктора, хотя по грустному виду этих
локтетов. с торопливой готовностью согла-
сившихся позвать знаменитого профессора
я мог бы понять, что все пропало. И зна.
менитый профессор приехал и уже, в пе-
редней. не снимая шубы, сморщился. по-
тому что услышал стоны агонизирующего
человека. Он спросил. тде можно вымыть
руки. Никто ему не отлетил. И когля он
вошел в комнату. где умирал Ильф, ero
в одиннадцать, —
уже никто ни о чем не спралиивал, да и
сам он не’ задавал вопросов. Наверно, он
чувствовал себя неловко, как гость, кото-
_рый пришел не во-время. ;
И вот наступил конец. Ильф лежал на
своей тахте, вытянув руки по швам, с
закрытыми глазами и очень спокойным
лицом, которое вдруг, в одну минуту, ста-
ло белым. Комната была ярко освещена. -
Был поздний вечер. Окно было пгироко
раскрыто, и по комнате свободно гулял
холодный апрельский ветер, шевеливший
листы нарезанной Ильфом бумаги. За ок-
ном было черно и звездно. ‘
Это случилось пять лет назад. 0б этом
‘последнем своем апреле Ильф написал в
записной книжке: “Люблю красноносую
весну».
Пять лет — очень короткий срок для
истории. Но событий, которые произошли
за эти пять лет, хватило бы ученому,
чтобы написать историю века.
Я всегда думаю, что сказал бы_Ильф об
этих событиях, если бы был их овидете-
лем. Что он оказал бы и что делал тез
перь, во время отечественной войны? Ко-
нечно, он делал бы то, что делаем все
мы, советские люди, — жил бы для вой-
ны и победы и жил бы только войной и
победой. 4
Это, был настоящий советский человек,
а следовательно, патриот своей родины.
Korga я думаю о сущности советского че-
ловека, т.е. человека совершенно новой
формации, я всегда вспоминаю Ильфа, и
мне всегда хочется быть таким, каким
был Ильф, Он был принципиален до ще-
петильности, всегда откровенно говорил
то, что думает, никогда не хвастал, гау-
боко и свирепо ненавидел все вилы иска-
тельства и подхалимства (и особенно са-
мую противную его разновидность — ли“
тературное ‘подхалиметво). Он прекрасно
знал цену дутой славы и боялся ее. Поэ-
TOMY он никогда не занимался так назых
ваемым устройством литературных . “Hed,
не просил и не желал никаких” литера-
турных привилегий. Это ему принадле-
жит выражение «Полюбить советскую
власть — этого мало. Надо, чтобы совет-
ская власть тебя полюбила». И он смело
и гордо взял На себя тяжелый и часто
неблагодарный труд сатирика, расчищаю-
mero путь к нашему светлому и блестя-
щему коммунистическому булушему. труд
человека. по выражению Маяковского,
вылизывающего «чахоткины плевки шер-
шавым языком нлаката».
———,———ы——ы—ы——————ыЫыЫы—ы—ыЫыЫыЫЫыы=ы=_——ыщ—=—_———————=——————=—=——————————=—————_——=——=————————————————
а
<