лишерашурная T 3 e T a

СЕРГЕЕВИЧ ШУШКИН ПУШКИН НА ЗАПАДЕ ГАРМОНИЧЕСКОЕ ЕДИНСТВО КУЛЬТУРЫ АНДРЕ МАЗОН (профессор в Коллеж де Франс) Этот поэт стоит на грани двух эпох: атмосфера конца XVIII века сыграла роль в формировании его творческой личности; первая треть XIX века обусловила ее развитие и расцвет. На нем сказались влияния энциклопедистов и первых романти- ков --- Вольтера и Бомарше, Байро- на и Гете. Но при всем этом Пуш- кин был настолько верен родной почве, что именно он явился лучшим выразителем творческих сил русского народа. Его соотечественники не зна- ют писателя, который был бы более русским, чем он, В его голосе слы- шатся и гармонично сливаются на- циональный акцент и иностранные интонации… Его знакомство с Запа- дом не есть результат наблюдений путешественника - часто поверх- ностных и противоречивых. Оно про- никнуто силой воспоминаний, влия- ний юношеского чтения; оно шло медленным путем; оно глубоко; оно обогатило его сознание, не нарушив душевного равновесия. Пушкин един- ственный из всех своих соотечествен- ников не допустил конфликта между своей личностью и силой влияний различных культур, достигнув слия- ния их в одно гармоничное целое. И в языке своем он обединил силу народного говора, величественность славянского языка, точность, ясность, остроумие, легкость языка француз- ских образцов. Так он создал новое творчество, и мы, смотря на него издалека, ое своей точки зрения, ви- дим в нем нового человека, открыв- шего в своей стране новую эпоху. «Дуэль Онегина с Ленским». Рис. П. Соколова. (Из иллюстраций к «Евгению Онегину»). Воспроизводится с подлинника, Из собрания Н. Смирнова-Сокольского. П. АНТОКОЛЬСКИЙ  Как часто расстилалась перед ним свинцовая снеговая равнина, подо- рожная дворянской и чиновной тос- ки. «Только версты полосаты попа- даются одни»… Это была свинцовая даль империи, бесконечный ледяной каземат. Он считал себя обреченным на странствие по всем российским дорогам, и знал, что странствие кон- чится случайно гибелью. Его освобождало одно только твор- чество и заложенная в творчестве бе- зумная, непомерная, жадная тоска о воле. «Онегин», «Годунов» и «Мед- ный всадник» - три основных итога его жизни. Они уже почти легендар- ны для нас. Это эпос, оторванный от самого создателя, - такая за ним глубина и свобода. Пушкин виднее и ощутимее в другом, менее монумен- тальном, - отчетливее всего в лири- ке и в сказках. Сказки - это его утопия, его мечта о будущем челове- честве. Сказки Пушкина - это мир, в котором море обязательно синее, рыбы и птицы - золотые девушки- бужаные. Это мир детства и нервого через коробку с цветными каранда- шами. Мир, увиденный в первый раз не заллаканными, не прищурен- ными глазами, Очертания и окраска точно врезаются в глаза Даль пается в синей воздушной перспек- тиве, а так же рельефна и пластич- на как первый план Так рилели мир гении, художники средних реков, с и пестрой тзорной, запу- с их нестрой, узорной, запу- танной, это наивные веков, как сама жизнь, фактурой, И это то же «дикое совершенство», что в пеоне Мери. Для того, чтобы так видеть, нужен орлиный глазомер. Мы знаем, в какой степени обладал им сам Пушкин. Вот очень показатель- ный пример: «Кавказ подо мною» - точка зре- ния дана. Отселе я вижу потоков рожденье И первое прозных обвалов движенье. Стало быть далеко внизу, в дым- ной синеве маячит первозданная вул- каническая буря, которой от роду миллионы лет, в острых ледяных ал- мазах оверкают горные кряжи, и, сталю быть, еще дальше, еще ни- же только угадываются невоору- женным глазом зелень отрогов, чело- веческие пастбища и селения. Но Пушкину отсюда, с заоблачной выси, дано было увидеть всю пленную, рвушуюся к воле природу горной стралы, всю вплоть до Терека, кото- рый «бьется о берег в вражде беспо- лезной», весь этот нескончаемый по- рыв стихии, всю скованную энерге- тику мировых сил. Но за природой Пушкин увидел такую же пленную, рвущуюся к воле жизнь народа: Так буйную вольность законы теснят, Так дикое племя под властью тоскует, Так лизне безмольный Казка негодует, Так чуждые силы его тяготят… В одной естественно рожденной метафоре далась Пушкину и фило- софия природы Кавказа, и филосо- фия его истории. Он вырезал на гра- ните приговор колониальному завое- ванию Николая.

АЛЕКСАНДР 



H. СВИРИН

Первые прозаические опыты бы польстить Пушкину, я просил позволения переписать и тотчас пос- лал за писарем; на другой день это было окончено. В рукописи Пушкина было уже много переделок другой ру- кой, и он мне сказал, что в этот же вечер опять отдаст оную на пере- смотр, что ему самому как-то не d вторая: «Дафна и Дабижа, молдав- ское предание 1663 года». До нас не дошли не только под- линники пушкинских записей, но и копии, составленные И. Липранди. Не имея понятия об их содержании, историки литературы всегда очень глухо и мимоходом упоминали о за- писанных Пушкиным молдавских преданиях. Однако мы можем иметь некоторое представление о том, что именно записал Пушкин, так как в 1830 году молдавское предание о Ду- ке опубликовано было в «Вестнике Европы» (№ 23-24) румынским пи- сателем Александром Хиждеу. в пушкиноведческой литературе публи- кация Ал. Хиждеу не была исполь- зована. В предании речь идет об историче- ской личности - о жестоком и среб- ролюбивом молдавском господаре Ва- силии Дуке, угнетавшем народ во второй половине XVII века. Сопернику Дуки, Стефану Петри- чейко, удается захватить влодея Ду- ку. Закованный в колодки, в изо- дранном арнаутском плаще, Дука проезжает в простой телеге через де- ревню. Навстречу ему попадается дряхлая старуха с кувшином молока. ука просит со утолить его жажту, Старуха отвечает: «Не могу, несу молоко своим голодным детям. Ты верно и сам слышал о сребролюби- вом господаре Дуке. Он разорил бо- гатую Молдавию». Но затем, прини- мая колодника за одну из жертв же- стокого Дуки, она дает ему молока, прибавив при этом: «Если в сие са- мое время злой губитель ликует, то да превратится сладкий напиток в отраву для него», Дука выпил мо- локо… и начал исходить кровью. злодея похоронили на берегу Днестра. Не цветут цветы на его кургане, не летают мимо него голуби и горлицы, «Одни змеи водятся в высокой траве, и изредка воет уны- ло сова на ветхом обломке креста», Широко распространен взгляд, со- гласно которому Пушкин впервые начал знакомиться с народным твор- чеством лишь в 1824 году, в селе Михайловском. Это распространенное мнение не совсем соответствует дей- отвительности. Переезд в Михайлов- ское лишь закрепил и углубил инте- шиневе, в южной ссылке. Здесь же, в Кишиневе, Пушкин впервые начинает знакомиться с ме- стным народным творчеством. Он внимательно прислушивается к мест- ным моллавским песням и две из них записывает и художественно перера- батывает («Черная шаль» и песня Земфиры в «Цыганах»). В чернови ках «Цытан» сохранились начальные слова еще одной молдавской песни, которые Пушкин предполагал ис- пользовать в качестве эпиграфа к поэме: «Мы люди смирные, девы на- ши любят волю, - что тебе делать у нас?» О работе Пушкина над ста- ринными молдавскими преданиями мы знаем лишь из воспоминаний И. Липранди, с которым поэт, как известно, был очень близок в Киши- неве. Пушкин записал две современ- ные ему молдавские народные песни о героях восстания 1821 года - То- доре Владимиреско и Бим-Баши Сав- ве (записи эти не сохранились). А со слов участников этого восстания Василия Каравия, Дуки и Пендаде- кн - Пушкин записал два старин- ных молдавских предания XVII ве- ка, совершенно не освещенных в пушкиноведческой литературе. Вот что рассказывает Липранди об этом интереонейшем эпизоде в твор- ческой биографии Пушкина. «Каравия, Пендадека и Дука бы- ли отвержены кишиневским гречес- ким обществом; но я не находил нужным делать того же, напротив, как говорится, приголубил их, осо- бенно Дуку, и в частых беседах с ним извлекал из него то, что мне было нужно. Пушкин часто встречал их у меня и шаходил большое удовольствие шу- тить и толковать о ними. От них он заимствовал два предания, в нес- колько приемов записывал их,Труп всегда на особенных бумажках. Он уехал в Одессу, Через некоторое вре- ми я приехал туда же на несколько дней и, как всегда, остановился в клубном доме у Отона, где основался Пушкин. Он показал мне состав- ленные повести; но некоторые места в них показались ему неясными, ибо он просто потерял какой-либо лоску- ток, и просил меня, чтобы я вновь переспросил Дуку и Пендадеку и вы- ставил бы года лицам, точно ли они находились тогда в Молдавии. Рас- оказчики времени не знают, «С про- зой - беда!» присовокупил он, за- хохотав. «Хочу попробовать этот пер- вый опыт»1. Таким образом на материале мол- давских преданий Пушкин делал первые свои опыты в области худо- жественной прозы, в этом их особый принципиальный интерес. О даль- нейшей судьбе этих записей Лип- ранди рассказывает следующее: «Ме- сяца через два потом, когда я был в Одессе, Пушкин поспешил мне сказать, что он все сказания привел в порядок, но, не будучи совершенно доволен, отдал прочитать одному доброму приятелю (кажется, Василью Ивановичу Туманскому) и обещал взять от него и показать мне. Он это исполнил на другой день, прочитал сам, прося, если он в чем сбился, и я помню рассказ, то ему заметить. Сколько я помнил, то поправлять слышанное мною было нечего… Что- 1 «Русский архив», 1866 г. № 8--9. Подчеркнуто мною. - Н. С. . Вот, в общих чертах, содержание молдавского предания, записанного Пушкиным; вот тот материал, на ко- тором он впервые пробовал свои си- лы, как прованк. Чем могло заинтересовать Пушки- на это предание? Прежде всего - всего свидетельствует написанная в эти же годы поэма «Бахчисарайский фонтан», в основу которой положена крымская легенда о похищенной польской княжне. Но, в отличие от крымской легенды, молдавское преда- ние насыщено острым социальным содержанием. Ненависть народа к своим угнетателям выражена здесь с необыкновенной силой. молдавские дожественно ста пример: он ний». Предание о Дуке отнюдь не чуж- до было Пушкину. Проблема деспо- тизма, тема «народ и властитель» разрабатывается им в эти годы в различных аспектах, в разных жан- рах. В 1825 году поэт ставит эту тему в драме «Борис Годунов», раз- решая ее на совсем ином материале и совсем другими средствами. Пушкин не механически записывал предания, а пытался ху- их переработать. Об этом ясно свидетельствуют некоторые ме- в воспоминаниях Липранди, на- «он (Пушкин) показал мне составленные им повести»; или: «не вижу в собрании его сочинений да- же намека о двух повестях, которые составил из молдавских преда- Из этих же врспоминаний сле- дует, что Пушкин работал над мол- В давскими преданиями очень упорно; выверял точность своих записей, не- сколько раз переделывал их, давал выправлять кому-то из литераторов (кажется, Туманскому) и т. д. И все же первый прозаический опыт не удался. Зная теперь содер- жание легенды о Дуке, мы можем догадываться о причинах этой не- удачи. Романтический сюжет и коло- рит молдавс давских преданий требовали соответствующих языковых средств. поэтических жанрах Пушкин рас- полатая отимн средстваи, об этом романтические поэмы. Но - «с про- вой беда!» Пушкин оправедливо жа- ловался в те годы на невыработан- пость, языка русской прозы, «Проза наша так еще мало обработана, шисал он в 1824 году, - что даже в простой переписке мы принуждены создавать обор обороты слов для из яс- нения понятий самых обыкновен- ных». Гриподнятый, чопорный, же- манный стиль «карамзинистов» Пуш- кина не удовлетворял, он боролся за простоту, точность и краткость язы- ка. Но изложить простым и точным языком романтические по своему ха- рактеру молдавские предания Пуш- кин тогда еще не был в состоянии. Это удалось ему лишь в тридцатых годах, копда он о замечательной про- стотой, без всякой аффектации рас- сказал романтическую историю мол- давского удальца Кирджали. 2Второе из записанных Пушкиным преданий («Дафна и Дабижа») свя- зано также с Дукой - с тем перио- дом, когда он был еще придворным  боярином, а не господарем.





Однообразный и безумный, Как вихорь жизни молодой, Кружится вальса вихорь шумный, Чета проходит за четой… В самую что ни есть простую стро- фу четырехстошного ямба Пушкин уместил пластическое изображение танца на три четверти, толовокружи- тельный, щемящий мотив. И тут же рядом, через десять спрок, в следую- щей онегинской строфе - скачущий Мазурка раздалась. Бывало, Когда гремел мазурки гром, В огромном зале все дрожало, Паркет трещал под каблуком… Такие примеры можно разнообра- анть и увеличивать без конца. О тех- нологии пушкинской поэзии написа- ны томы исследований. Их анализ увлекателен и может многому на- учить. Нас интересует другое. Перед нами такая степень владения мате- риалом, мыслью и чувством, когда могут и не возникать соображения о вультат, совершенство, так называе- эту простов чтобы понять и оценить дущую к ней. Где корни сокруши- тельной искренности Пушкина, его интонационной свободы, власти над языком, летучей и напряженной энер- гии? Чем обясняется его быстрый рост? Уже к двадцати годам было ясно, что он опередил и сверстников и литературных учителей. Все ли от- носится на долю гениальности - свойства туманного и не подлежаще- го учету? Так может спросить не только биограф или литературовед, но и каждый, кто творчески читает довать за Пушкиным в своей работе, какова бы она ни была. Таких чита- телей - большинство, в особенности молодых читателей, в особенности в наше время. Мы можем отчетливо представить себе молдого Пушкина, его харак- тер - живой, общительный, откры- тый всем страстям, высоким и низ- ким. Мы знаем его ранние дружбы, влияние этих дружб на складываю- щееся сознание юноши. Мы знаем груды прочитанных им книт, беспо- рядочно и порывисто освоенную куль- туру просветительного века, Он смедо ориентировался среди всех этих ан- тичных французских и русских имен, У него был безошибочный вкус На- чиная с первых опытов, он любил сталкивать высокое с низким, оду с эпиграммой, классическую мифоло- гию с вольтерьянской иронией. Он по-своему расправлялся со всеми ход- кими поэтическими жанрами. Он пе- рерабатывал все быстро и жадно, разгрызая крепкими зубами любую отвлеченную схоластику, и снова тре- бовал сырья, материала, топыява.… идей, впечатлений, споров. Он сразу повеи себя в позоии как хозяин, что- цово. Перед нами множество поэдней. ших пушкинских самопризнаний о начале поэтического пути. Они всегда правдивы и реалистически точны. Реализму не мешает присутствие условно-традиционной музы. Какой-то демон обладал Моими играми, досугом, За мной повсюду он летал, Мне эвуки дивные шептал, И тяжким, пламенным недутом Была полна моя глава… се но Тяжкий, пламенный недут… устра- ивает ли нас такое определение творческой горячки, понятно ли оно? Да, устранают, Де, понитно, Творче ток племенное это полле- ние, тем выше вырастает поэт. Ретросноало Пурния, собственный миф о Музе. На самом деле было не так, проще, знако- мее, менее притязательно. Пошли рукописные лицейские журналы, ве- сельчаки-приятели баловались риф- мами, однажды мелькнуло белое платье «милой Бакуниной». Но дос- и потому еще милее был об- крепостной актрисы Натальи. И вот четырнадцатилетний, ловкий и смуглый мальчутан начинает доволь- неуклюжими стихами: Так, Наталья, признаюся, Я тобою полонен, В первый раз еще (стыжуся) В женски прелести влюблен. Целый день, как ни верчуся, Лишь тобою занят я. А потом, через десять или больше лет, воспоминание выкристаллизует формулу: Близ вод, сиявших в тишине, Являться Муза стала мне. Но на что были направлены соб- ственные усилия Пушкина, в чем он искал приложения своей анергии, чего он хотел в годы юношеского ро- ста? Действенная воля, сознательно или полусознательно поставленные

перед собой цели, - вот что инте- ресует нас прежде всего. Двадцати трех лет он записал в дневник: «Только революционная го- лова, подобная Мар (ату) и Пестелю, может любить Россию так, как писа- тель только может любить ее язык. Все должно творить в этой России и в этом русском языке». Это--програм- ма революционного хуложника. Мы энаем, до какой степени она не слу- чайна для Пушкина. Расширять пре- делы выразительности языка, сделать язык прямым и гибким орудием мыс- ли и чувства, ломать языковые штампы, мнать из речи обветшалое, мертвое, наносное, максимально при- близиться к народной речи - с этими сознательными, последовательными усилиями Пушкина мы встречаемся на каждом шагу, во всех областях его деятельности, едва ли не с само- го начала. Это поистине его страсть, страсть художника-революционера. В ней он был нетерпим, требователен, принципиален, как ни в чем другом. о Общеизвостно, как встречали его но- иски изыка официальные стор тая рецензия Каченовского на «Рус- лана и Людмилу» выражает взглиды очень значительной части светского и чиновного общества. И, конечно, дело было не только в соблюдении салонных приличий. Каченовского испугало вторжение в «Дворянское неожиданного гостя   собрание» о- казника» в армяке и лаптях, который ый вдруг крикнет зычным голосом «здо- рово, ребята!». Нам странно сегодня, что такую социальную опасность дво- рянский охранитель увидел в «Рус- лане и Людмиле Но тально что именно так, по Каченовскому, очень многие восприняли появление Пуш- кина, услыхав его стихотворную речь. За Пушкиным им мерещился гость армяке, а может и похуже -- в пуга- чевском тулупчике. И они в трепете затыкали уши, чтобы не оскорбить свой слух «подлыми» выражениями вроде: Я еду, еду, не свищу, А как наеду -- не спущу. Зато для других, для сверстников, для следующего поколения этот «подлый» язык стал равнозначащ вольному дыханию жизни, револю- ционному предчувствию. И это еще до содержания, сверх того напора революционных мыслей и чувств, ко- торый несла в своем половодье пуш- кинская лирика. в Твой голос, милая, выводит звуки Родимых песен с диким совершенством. Так обращается председатель в «Пире во время чумы» к девушке. Мери начинает петь. По ее песне можно угадать и голос, -- не очень сильный, высокий и чистый, почти ный в окволо тембра, Он ви поет. Такой голос всегда кажется впа- янным в пейзаж. Он - явление при- роды так шум леса, ветер, морской прибой. Таким же представлял себе Пушкин голос Овидия, «голос, шуму вод подобный». И содержание пес- ни, - будь она весела или грустна, будь ее слова на любом языке ми- ра, - всегда одно и то же содержа- ние. Она - человечна. Что-то слышится родное В долгих пеонях ямщика, То разгулье удалое, То сердечная тоска. иде- И в песне лондонской падшей де- вушки и в песне крепостного ямщи- ка одно «дикое совершенство», Род- стимна им и та врасавиде, окого- и чистым голосам Пушкина всегд, пормы быть, прежде всего своими сказками, и срели них тою гениальной, кал- мыцкой, которую рассказывает Пуга- чев. Это сказка об орлиной, степной воле, Раз в жизни, хотя бы ценою жизни, эта воля должна быть добыта. Эта сказка повторяется Пушкиным все в новых и новых модуляциях. Об этом же услыхал от орла узник: «Мы - вольные птицы, пора, брат, пора». Неверно, что эта «вольность» условна и декоративна, что она пере- шла к Пушкину от байроновских кор- саров, от шатобриановских дикарей, от любой другой влижной романтики, Номуно, Вся яная сеылка Пушкита говорит о другом. Цыганский табор- это его жизненный опыт. Разбойника Кирджали он знал и любовался им. Дябровский и Швабрин-Шван- Даже Дубровский и Швабрин-Шван- чич - это неизжитые возможности его короткой и опасной жизни, Мно- того не рассказал о себе этот человек, Правда, многого он и не сделал. Но он нес в себе в скрытом виде неосу- ществленные возможности, которыми наделял других. И если бы он про- жил комнатной жизнью, об этом мож- но было бы и не упоминать, Но жизнь-то была далеко не комнатная! 



ПОЭЗИя жиЗНИ МИРА

МОРИС БАРИНГ (английский литературовед) Ни один русский поэт, может быть, ни один поэт мира не обединяет в своем творчестве так, как Пушкин, мечту и обыденность. Пушкин всег- да реалист, он всегда описывает обы- денную жизнь, то, что каждый видел и испытал, и в то же время он эту будничную жизнь претворяет в поэ- зию, - не потому, что он накидывает на нее покровы фантазии или мета- форы, а потому, что он проникает в сущность жизненных фактов и явле- ний и открывает поэзию в них са- ний и открывает поззию в аих са- ты. он у себя дома шеаепир - человек вселенной, гражданин ми- ра, сын стратфордского торговца ко- жами становится величайшим дра- матургом мира; Пушкин, этот петер- нетбургский аристократ, этот светский человек, живущий в эпоху реакции Николая I, преобразует русский язык, освобождая его от пут условностей, и отюрывает миру и самим русским … словами, которые стали их самым сл драгоценным их наследием - поэзию их языка, их природы и окружающей жизни.

ПРИРОЖДЕННЫЙ ПРОВИДЕЦ ДЖЕМС КЛЮ (английский писатель) Процент англичан, владеющих рус- ским языком, очень невелик, А. Пуш- кин, как и все великие поэты, от Софокла до Гете, непереводим. Но фигура Пушкина быстро вырастает в связи с ныне все увеличивающимся интересом наиболее передовых слоев населения Англии к России и рус- ским делам. Хоть сколько-нибудь интересую- шийся литературой англичанин, не- сомпенно, будет увлечен даже тем, что понаслышке узнает о творчестве Пушкина, и тем, что есть наиболее удачного из переводов в стихах и прозе. Английские критики и ком- ментаторы признают, что Пушкин, великая фигура европейской литера- туры, обладает качествами, мимо ко- торых лучший тип англичанина не может пройти без чувства, схожего с благоговением. Величие Пушкина нужно искать в ростоте, естественности и точности стиля, вытекающей из живой, страст- ной и оригинальной мысли, Греки в эпоху своего расцвета, например, Го- мер и трагики, всем этим обладали. Это чувствуется также и во фран- цузской прозе, от Монтэня до Гюи- де-Мопассана. В Англии это харак- терно для первоклассных писателей, от великого романиста Фильдинга и величайшего журналиста восемнадца- того века Дефо. Современные англичане любят искусство глубокое, искреннее, ли- шенное аффектации. Именно таким художником в первую очередь и яв- ляется Пушкин. Он был прирожден- ным провидцем, он произносил свои безупречные фразы, рисовал свои прочувствованные сердцем образы, ставля алучать ножные мого- кажетоя, что это чуло, Робелоя, бог! 0, если бы вся поэзия похо- дила на это. Нас много в Англии, ныне утом- ленных умственным изобретательст- вом, искусственными схемами и со- мнительными делами как в жизни, так и в искусстве. Мы хотим освобо- дить свой мозгот этих крепостей. Мы хотим той свободы духа, которую с такой полнотой знал и с такой реши- тельностью описал Пушкин. Он - мы чувствуем - стоял бы с нами, как тогда, говоря Николаю I, что был бы с Пестелем и Рылеевым пожелает от книга ни в каком смысле не касается творчества Пушкина, но только Пуш- кина как человека, подчеркивая оди- ночество загнанного в клетку гения, каким он в сущности являлся, За эту характеристику я получил пори- цание бородатых авторитетов, 

Пушкин и Жуковский. Рис. Г. Чернецова (1832 г.)

   Пушкин в колхозе Окончание. Начало см. на 6 стр. из «Евгения Онегина» о ковре- самолете? Няня об этом мечтала. A наш колхозник Александр Алексеевич Безруков стал летчи- ком и полетел!». Чем больше говорил Егорычев о предметах, как будто к Пушкину не относящихся, тем яонее вам, что и он по-новому прочел Пушкина. Говоря о современных вещах, Его- рычев все время для сравнения ис- ходил из Пушкина. Но он брал из него не «точку зрения самого Пуш- кина на предмет», а самый предмет, каким он лег под пером Пушкина, a этот предмет оказался жизнью. Глубина Пушкина -- глубина жиз- на. Новый, молодой, сильный соци- альным, сильный политическим чув- ством человек стал читателем Пуш- кина. И личности колхозника Пушкин открылся полнее. Колхозник воспри- нял его непосредственнее и он на- нем опору и дли отротс ного роста, Ясно, что у него и пуш- кинский текст зазвучал по-другому. Когда вслед за Егорычевым для разнообразия программы вышли кол- хозные ребята с чтением стихов, то мы, слушатели, выбор этих стихов уже восприняли критически. Нам не- вольно показалось, что непрерывное ударенье на «воспрянет грозный», «а вы… у трона», «и на обломках самовластья», т. е. исключительный подбор революционных стихов Пуш- кина, каким занимались наша школа и наше литературоведение чуть ли не двадцать лет, что этот подбор наше- му времени уже недостаточен, наше время переросло его, и нуждается оно в гении поэта, в целом, глубоко, реально и тонко запечатлевшем окру- жающую его жизнь. Иначе сказать, мы испытали легкое раздраженье на консультантов и желанье услышать в чтении ребятишек и другие «житей- ские» стихи Пушкина, И настроенье наше раз яснил и как бы сформули- ровал третий замечательный доклад на конференции, - Синявина, Петра Ксенофонтовича. Товарищи, - гово- рил Синявин, «Творения Пушкина понятны каждому колхознику, Они поло- жили начало народной русской литературе и стали достоянием всего народа… Вот уже сто лег наших Кременок». Совсем недавно ульяновская газета «Пролетарский путь» поместила целую полосу «Пушкин в Симбирске», где припо- миналось, как поэт первый раз вы- ехал в Оренбург, но дорогу ему пере- бежал заяц, и суеверный Пушкин велел ямщику повернуть обратно. Колхозники эту тазету читали, неод- пократно в своих речах ссылались на нее. Но вот один докладчик упомя- оо повално пушнна в Селилей, нем. И друтой колхозник затоворил о том же. Запнулся. Поглядел в залу: «Но тут с Пушкиным случай вы- шел, и Александр Сергеевич повернул обратно». Колхозник постыдился з8 Пушкина, что поэт испугался зайца! Он не счел даже приличным упо- мянуть на публичной конференции о таком незавидном факте в биографии Пушкина!  Пушкин будит своим творчеством знергию, волю к труду, стремле- ние к знанию, к победе науки над религиозным мракобесием… Мы должны учиться у Пушкина его языку и культуре. Речь у нас еще слабая, товарищи! Мы иной раз так русские слова коверкаем, что в соседнем селе не разберут. Изучение творчества Пушкина принесет нам очень большую пользу кто вочет быть писателем или поэтом, нашем селе есть такие, - он дол- жен учиться пушкинскому стиху, усвоить его красоту и музыкаль- ность. Стихи Пушкина так и про- сятся на музыку… Для него не было некрасивых предметов и явлений. Он описы- вал решительно все, даже и то, что прежде считалось недостой- ным поэзии. Он говорил, что ему нужны «иные картины». Он опи- сывал «песчаный косогор», «пе- ред избушкой две рябины», «на- литку», «сломанный забор», «на небе серенькие тучки», «перед гумном соломы нучки», - то есть предметы и явления, которые средни иретьянскому обиходу…». подсказывает, как много было тако- го, мимо чего ваши глаза проходили в чтении как мимо формы, литера- турного приема, рифмы, - а пришел читать колхозник и увидел тут не форму, а существо. «Печально сложилась жизнь у поэта. Но не было у него чув- ства безналежности либо отчаяния. В одном из самых мрачных своих стихотворений «Брожу ли я улиц шумных» он говорил о чувствии близкой смерти, А ря- дышком с мрачными строчками прославил красоту и молодость, Пушкин учит нас любить жизнь, не унывать при препятствиях, бодро смотреть в будущее!». Полтробуйте сравнить это хотя бы пресловутыми исследованиями «Медного всадника» Мережковским или с анализом «Пиковой дамы» Гер- шензоном, где мистически-мрачное, роковое, оуеверное, безнадежное сма- куется и провозтлашается глубиной в Пушкине! И вот напоследок еще один штрих. Места, где происходила наша конфе- ренция, Пушкину не вовсе чужие. Он был в Симбирске, ездил в Орен- бург изучать архивы пугачевского бунта, проезжал по сенгилеевской до- роге и «может быть проехал мимо

и и Отношением к Пушкину определя- лось многое в десятилетиях русского девятнадцатого века. Пушкиным из- меряли себя, свою молодость, свое от- ношение к родине и революции … поэты, и такие люди, как Герцен, Чернышевский, и просто тысячичи- тателей. Нам незачем вступать в со- ревнование ни с каким прошлым. Пушааи наш, тользо наш -- во пра- туры, созидательной и зародной. Но что сущестова только дороже для нас. к к вс Наша любовь к Пушкину - это любовь к истории родной страны, к ее страстному и мужественному язы- ку, к ее песням и вьюгам, и бодрому октябрьскому холоду, к звенящему зною летних полдней, к рекам и ле- сам, и дорогам России, Наша любовь Пушкину - это любовь каждого собственной работе, это горячка бес- сонного труда, нетерпение строите- лей, знающих, что мечта близка к осуществлению, знающих, что всякая омелая мечта осуществится. Наша лю- о Легкой походкой вступат они в жизнь. Пожелаем им счастливой встречи с Пушкиным! к Любовь к Пушкину разнообразна, как вечный поток и смена явлений жизни, как вечный ритм рождения, роста, прибоя новых сил. Любовь Пушкину решается в каждой био- графии по-своему. Всенародное тор- жество обединяет эти личные реше- ния в одном безоговорочном порыве: любить Пушкина - это значит сле- довать за ним.

Опыт Кременок - первый из до- шедших до нас в подробностях. Обобщать и делать выводы нам еще рано. Но уже некоторые черты - интерео к реальному содержанию Пушикнат, к жителекой отороне ото сюжетной, описательной, щей, непосредственной, а не к тем- но-буколической и символической стороне его творчества, втот ин- терес несомненен. А с ним вместе несомненно и другое: непосредст- венное чтение Пушкина еще не только возможно, содержание его не только не устарело, но, как мир на зарс, оно вдольеатупней пред-очести Илик во всз их реальной пре ный Пушкин, полный Пушкин, стал доступен нам именно только в наше время. Думаешь, сколько еще такой прелести предстоит найти новому че- ловеку в других сокровищах искус- ства, накопленных для него челове- чеством! Нужда в «гипотезах» Пуш- кина отпала. Пушкин, как символист, как метафизик, Пушкин, углубленный мнимыми измерениями наших дека- дентов, исчез. Пушкин, как автор только «Кинжала», «Деревни», оды «Вольность» (а только на это и об- ращали внимание совсем недавно многие наши литературоведы), - этот Пушкин, неполный, урезанный, оказался частью овромного целого. Появляется цельный Пушкин, инте- ресный Пушкин. Таким читает и чувствует его сын нашего цельного времени, работник социализма.



1 Прелюдия к Парнасу, Сцены из жизни Александра Сергеевича Пуш- кина. Изд. Артура Баркера, 21 Гар- рик стрит, Ковент Гарден, Лондон 20/5.