£
LS
me
AMIE Pp AMY DHA
Po ae oT Ss
АЛЕКСАН
е
ДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН
Н. СВИРИН
Первые прозаические
Широко распространен взгляд, co-
власно которому ушкин впервые
начал знакомиться с народным твор-
чеством лишь в 1824 году, в селе
Михайловском. Это распространенное
мнение не совсем соответствует дей-
стыительности. Переезд в Михайлов-
ское лишь закрепил и углубил инте-
рес к народной жизни и к народному
творчеству, достаточно определенно
проявившийся у Пушкина еще в Ки-
шиневе, в южной ссылке.
Здесь же, в Кишиневе, Пушкин
впервые начинает знакомиться © ме-
стным народным творчеством. Он
энимательно прислушивается к мест-
ным моллавским песням и две из них
записывает и художественно перера-
батывает («Черная шаль» и песня
Земфиры в «Цыганах»). В чернови-
ках «Цытан» сохранились начальные
слова еще одной молдавской песни,
которые Пушкин предполагал ис-
пользовать в качестве эпиграфа к
поэме: «Мы люди смирные, девы на-
ши любят волю, — что тебе делать
У нас?» О работе Пушкина над ста-
бинными молдавскими преданиями
мы знаем лишь из воспоминаний
И. Липранли, с которым поэт, как
известно, был очень близок в Kumu-
неве. Пушки записал две современ-
ные ему молдавские народные песни
© героях восстания 1821 гола — То-
доре Владимиреско и Бим-Баши Сав-
Be (записи эти не сохранились). A
<0 слов участников этого воостания—
Василия Каравия, Дуки и Пендаде-
ки — Пушкин записал два старин-
ных молдавских предания ХУП ве-
ка, совершенно не освещенных в
пушкиноведческой литературе.
Вот что рассказывает Липранди об
этом интереснейшем эпизоде в твор-
ческой биографии Пушкина.
«Каравия, Пендадека и Дука бы-
ли отвержены кишиневским гречес-
ким обществом; но я не находил
нужным делать том же, напротив,
как говорится, приголубил их, 060-
бенно Дуку, и в частых беседах в
ним извлекал из него то, что мне
было нужно.
Пушкин часто вотречал их .у меня
я находил большое удовольствие шгу-
тить и толковать с ними. От них он
заимствовал два предания, в нес-
колько приемов записывал их, и
всегда на особенных бумажках. Он
уехал в Одессу. Через некоторое вре-
мя я приехал туда же на несколько
дней и, как всегда, остановился в
клубном доме у Отона, где основался
и Пушкин. Он показал мне состав-
ленные повести; но некоторые места
в них показались ему неясными, ибо
он просто потерял какой-либо лоску-
ток, и просил меня, чтобы я вновь
переспросил Дуку и Пендадеку и вы-
ставил бы ода лицам, точно ли они
находились тогда в Молдавии. Рас-
сказчики времени не знают, «С про-
зой — беда!» присовокупил он, 3a-
хохотав. «Хочу попробовать этот пер-
вый опыт» 1,
Таким образом на материале мол-
давоких - преданий Пупкин... делал»
первые свои опыты в области худо-
жественной прозы, в этом их особый
принципиальный ‘интерес. О паль-
нейшей судьбе этих записей Лиип-
ранди рассказывает следующее: «Ме-
сяца через два потом, когда я был
в Одессе, Пушкин поепешил мне
оказать, что он все сказания привел
в порядок, но, не будучи совершенно
доволен, отдал прочитать одному
доброму приятелю (кажется, Василью
Ивановичу Туманскому) и обещал
взять от него и показать мне. Он это
исполнил на другой день, прочитал
сам, прося, если он в чем сбился,
и я помню рассказ, то ему заметить.
Сколько я помнил, то поправлять
слышанное мною было нечего... Что-
1 <Русевий архив», 1866 г. № 8—9.
Подчеркнуто мною. — Н, С..
Пу пати
в колхозе
Окончание. Начало см.
на 6 стр.
из «Евтения Онегина» 0 ковре-
самолете? Няня 0б этом мечтала.
А наш колхозник Александр
Алексеевич `Безруков стал летчи-
ком и полетел». ‘ з
Чем больше товорил Еторычев о
предметах, как будто к Пушкину не
относящихся, тем яонее вам, что и
он по-новому прочел Пушкина.
Говоря о современных вещах, Ето-
рычев все время для сравнения ис-
ходил из Пушкина. Но он брал из
него не «точку арения самого Пуш:
кина на предмет», а самый предмет,
каким он лег под пером Пушкина,
& этот предмет оказался жизнью.
Глубина Пушкина — тлубина жиз-
ни. Новый, мололой, сильный соци-
альным, сильный политическим. чув-
ством человек стал читателем Пуш-
кина. И личности колхозника Пушкин
открылся полнее. Колхозник воспри-
нял его непосредственнее и он на-
шел в нем опору и для строительства
социализма, и для своего культур-
ого роста. Ясно, что у него и пуш:
хинокий текст зазвучал по-друтому.
Когда вслед ва Егмрычевым для
разнообразия программы вышли кол-
хозные ребята с чтением стихов, то
‚мы, слушатели, выбор этих стихов
Уже восприняли критически. Нам не-
вольно показалось, что непрерывное
ударенье на «воспрянет грозный»,
«& вы... у трона», «и на обломках
самовластья», т. е. исилючительный
подбор революционных стихов Пуш-
кина, каким занимались наша школа
и наше литературоведение чуть ли не
двадцать лет, что этот подбор наше-
му времени уже недостаточен, натпе
звремл переросло его, и нуждается оно
в м№нии поэта, в целом, глубоко,
реально и тонко запечатлевигем окру-
жающую его жизнь. Иначе сказать,
мы испытали легкое раздраженье на
Консультантов и желанье услышать в
чтении ребятишек и другие «житей-
ские» стихи Пушкина. И настроенье
наше раз’яснил и как бы сформули-
ровал ‘третий замечательный доклад
на конференции, — Оинявина, Петра,
Ксенофонтовича. Товарищи, — гово-
рил Синявин, —
«Творения Пушкина понятны
хаждому колхознику. Они поло-
жили начало народной русской
литературе и стали достоянием
всего народа... Вот уже сто лет
ОПЫТЫ‘
бы польстить Пушщину, я просил
позволения переписать и тотчас пос-
лал за писарем; на другой день это
было окончено. В рукописи Пушкина
было уже много переделок другой ру-
кой, и он мне сказал, что в этот
же вечер, опять отдаст оную На пере-
смотр, что ему самому как-то не
нравится. Что сделалось потом, я не
знаю, но у меня остались помянутые
копии, одна под заглавием: «Дука,
моллавокое предавие ХУП века»;
зторая: «Дафна и“ Дабижа, молдав-
ское предание 1663 года».
До нао не дошли не только под-
линники пушкинских записей, но и
копии, составленные И. Липранди.
Не имея понятия об их содержании,
историки литературы всегда очень
глухо и мимоходом упоминали о за-
писанных Пушкиным молдавских
преданиях. Однако мы можем иметь
некоторое представление © том, что
именно записал Пушкин, так как в
1830 оду молдавское предание о Ду-
ке опубликовано было в «Вестнике
Европы» (№ 23—24) румынским пи-
сателем Александром Хиждеу. В
пушкиноведческой литературе публи-
кация Ал. Жиждеу не была исполь-
зована.
В предании pew идет об историче-
ской личности — о жестоком и -среб-
ролюбивом ‘молдавском гоеподаре Ва-
силии Дуке, угнетавшем народ во
второй половине ХУП. века.
Сопернику Дуки, Стефану Петри+
чейко, удается захватить злодея Ty
ку. Закованный в колодки, в изо-
дранном арнаутском плаще, Дука
проезжает в простой телеге через де-
ревню. Навстречу ему попадается
дряхлая старуха с кувшином молока.
Дука просит_ее утолить его жажду.
Старуха отвечает: «Не могу, несу
молоко своим голодным детям. Ты
верно и сам слышал о сребролюби-
вом гсподаре Дуке. Он ‘разорил 6o-
гатую Молдавию». Но затем, прини:
мая колодника за одну из жертв же-
стокого Дуки, она дает ему молока,
прибавив при этом: «Если в сие са-
мое время злой губитель ликует, TO
да превратится сладкий напиток в
отраву для него». Дука выпил мо-
Локо... и начал исходить кровъю.
‘руп злодея похоронили на берегу
нестра. Не цветут цветы на его
кургане, не летают мимо него голуби
и горлицы. «Одни змен водятся в
высокой траве, и изредка воет уны-
710 сова на ветхом обломке креста».
соо
АЗЫ
мег.
Пушкин и Жуковский. Е
Рис. Г. Чернецова {1832 г.)
Пушкин будит своим творчеством
энергию, волю к труду, стремле-
ние к знанию, к победе науки над
религиозным мракобесием,.. Мы
должны учиться у Пушкина его
языку и культуре. Речь у нас
еще слабая,, товарищи! Мы ‘иной
раз так русские слова коверкаем,
что в соседнем селе не разберут.
Изучение творчества Пушкина
принесет нам очень большую
пользу... Если кто хочет быть
писателем или поэтом, а в
налием селе есть такие, — он дол-
жен. учиться пушкинскому стиху,
усвоить ето красоту и музыкаль-
ность. Стихи Пушкина так и про-
сятоя на музыку...
Для него не было некрасивых
предметов и явлений Он описы-
вал решительно все, даже и TO,
что прежде считалось недостой-
ным поэзии. Он товорил, что ему
нужны «иные картины». Он опи-
сывал «песчаный косогор», «пе-
ред избушкой две рябины», «на-
плитку», «сломанный забор», «на
небе серенькие тучки», «перед
гумном соломы нучки», — то есть
предметы и явления, которые
сродни крестьянскому обиходу.».».
Синязин перечисляет, a ваше во-
ображенье уже забегает вперед и
подсказывает, как много было тако-
го, мимо чего ваши глаза проходили
в чтении как мимо формы, литера-
турного приема, рифмы, — a пришел
читать колхозник и увидел тут не
форму, а существо.
«Печально сложилась жизнь у
поэта. Но не было у него чув-
ства безналежности либо отчаяния.
В одном из самых мрачных своих
стихотворений «Брожу ли я вдоль
улиц шумных» он говорил о пред-
чувствии близкой смерти. А pa-
дышком © мрачными строчками
прославил красоту и молодость,
Пушкин учит нас любить жизнь,
не ‘унывать при препятствиях,
бодро смотреть в будущее!».
Попробуйте сравнить это хотя бы.
о пресловутыми исследованиями
«Memmoro всадника» Мережковским
или с анализом «Пиковой дамы» Гер-
шензоном, где мистически-мрачное,
роковое, суеверное, безнадежное ©ма-
куется и провозтлашается глубиной
в Пушкине!
И вот напоследок еще один штрих,
Места, гле происходила налиа конфе-
ренция, Пушкину не вовсе чужие.
Он был в Симбирске, ездил в Орен-
бург изучать архивы путачевского
бунта, проезжал по сенгилеевекой.- до-
роге и «может быть проехал мимо
————КД—Ш—ДШИДЙОШ—ШВЙбВЙ—Ж——дд__к_———_—— до ——
Вот, в общих чертах, =
молдавского предания, записанного
Пушкиным; вот тот материал, на ко-
тором он впервые пробовал свои си-
лы, как прозаик ®,
Чем могло заинтересовать Пушки-
на это предание? Прежде все —
своим ‘драматическим сюжетом и ро’
мантическим колоритом. Поэт в эти
годы переживал еще период романти-
ческих увлечений. Об интересе его
к романтическим преданиям лучше
все свидетельствует написанная в
эти же годы поэма «Бахчисарайский
фонтан», в оскову которой положена
крымская легенда о похищенной
польской княжне. Но, в отличие от
крымской легенды, молдавское преда-
ние насыщено острым социальным
содержанием. Ненависть народа к
своим утнетателям выражена здесь ©
необыкновенной силой. - 7
Предание о Дуке отнюдь не чуж-
до было Пушкину. Проблема деспо-
тизма, тема «народ и властитель»
разрабатывается им в эти тоды в
различных аспектах, в разных жан-
рах. В 1825 году поэт ставит эту
тему в лраме «Борис Годунов», раз-
решая ее на совсем ‘ином материале
и совсем друтими средствадеи.
Пушкин не механически залисывал
молдавские предания, а пытался ху-
дожественно их переработать. 06 этом
ясно свидетельствуют некоторые ме-
ста в воспоминаниях Липранди, на-
пример: ‹он (Пушкин) показал мне
составленные им повести»; или: «не
вижу в собрании его сочинений да-
же намека о двух повестях, которые
OH составил из молдавских преда-
ний». Из этих же воспоминаний сле-
дует, что Пушкин работал над мол-
давскими преданиями очень упорно;
выверял точность своих залтисей, не-
сколько раз переделывал их, давал
выправлять кому-то из литераторов
(кажется, Туманскому) ит. д.
И все же первый прозаический
опыт не удался. Зная теперь содер-
жание легенды о Дуке, мы можем
догадываться о `причинах этой не-
Удачи. Романтический сюжет и коло-
фит молдавских преданий требовали
соответствующих языковых средств.
В поэтических жанрах Пушкин рас-
полатал этими средствами, об этом
свидетельствуют его замечательные
романтические поэмы. Но — «с про-
зой беда!» Пушкин справедливо жа-
ловался в те тоды на невыработан-
ность языка русской прозы. «Проза
наша так еще мало обработана, —
писал он в 1824 ду, — что даже
в простой переписке мы принуждены
создавать обороты слов для из’яс-
нения понятий самых обыкновен-
ных». Гриподнятый, чопорный, е-
манный стиль «карамзинистов» Пуш-
кина не удовлетворял, он боролся ‘за
простоту, точность и краткость язы-
ва. Но изложить простым и точным
‘языком романтические по своему ха-
рактеру молдавские предания Пуш-
кин тогда еще не был в состоянии.
Это удалось ему лишь в тридцатых
годах, когда он © замечательной про-
ютотой, без всякой аффектации рас-
сказал романтическую историю мол-
‘давокого удальца рджали.
* Второе из записанных Пушкиным
преданий («Дафна и Дабижа») свя-
зано также с Дукой — с тем перво-
дом, когда он был еще придворным
боярином, & не господарем. &
наших Кременок». Совсем недавно
ульяновская газета «Пролетарский
путь» поместила целую полосу
«Пушкин в Симбирске», где припо-
миналось, как поэт первый раз вы-
ехал в Оренбург, но дорогу ему пере-
бежал заяц, и суеверный Пушкин
велел ямщику повернуть обратно.
Колхозники эту тазету читали, неод-
HOKPATHO B CBOUX речах ссылались на
нее. Но вот один докладчик упомя-
нул о поездке Пушкина в Сенгилей.
Дошел до зайца и... промолчал о
нем. И прутой колхозник затоворил
©. том же. Запнулея. Поглядел в залу:
«Но тут < Пушкиным случай вы-
шел, и Александр Сергеевич повернул
обратно». Колхозник постыдился` 38
Пушкина, что поэт испугался зайца!
Он не счел даже приличным упо-
мянуть на публичной конференции ©
таком незавидном факте в биографии
Пушкина!
Опыт Кременок — первый из до-
шедших до’ нас в подробностях.
Обобщать и делать выводы нам еще
рано. Но уже некоторые черты —
интерео кв реальному содержанию
Пушкина, к житейской стороне его
произведений, к прямому, & не ино-
сказательному их омыслу, интерес к
сюжетной, описательной, рассуждаю-
щей, непосредственной, & не к тем-
но-буколической и символической
стороне ето творчества, — этот ин-
терес несомненен. А © ним вместе
несомненно и другое: непосредет-
венное чтение Пушкина еще не
только возможно, содержание его не
только не устарело, но, как мир на
заре, оно дает именно сейчас, в наше
время, новому читателю чудесные
контуры вещей, близких его сердцу,
во всей их реальной прелестя. И цель-
ный Пушкин, полный Пушкин, стал
доступен нам именно только в налие
время. Думаешь, сколько еще такой
прелести предстоит найти новому че-
ловеку в других сокровищах искус-
ства, накопленных для него челове-
чеством! Нужда в «типотезах» Пуш-
кина отпала, Пушкин, как символист,
как метафизик, Пушкин, углубленный
мнимыми измерениями наших дека-
дентов, исчез. Пушкин, как автор
только «Кинжала», «Деревни», оды
«Вольность» (& только на это и 06-
ралцали внимание совсем недавно
многие наши . литературоведы), —
этот Пушкин, неполный, урезанный,
оказался частью огромного целого.
Появляется цельный Пушкин, инте-
ресный Пушкин. Таким читает и
чувствует его сын налиего цельного
времени, работник ©оциализма,
и литературных учителей. Все ли от-
Однообразный и безумный,
Как вихорь жизни молодой,
Кружится вальса вихорь шумный,
Чета проходил за, четой...
В самую что ни есть простую стро-
фу четырехотопно ямба’ Пушкин
уместил пластическое изображение
танца на три четверти, толовокружи-
тельный, щемящий мотив. И тут же
рядом, через десять строк, в следую-
щей онегинокой строфе — скачущий
темп мазурки.
Мазурка раздалась. Бывало,
а гремел мазурки гром,
В отромном вале вое дрожало,
Паркет трещал под каблуком...
Такие примеры можно разнообра-
зить и увеличивать без конца. О тех-
нологии пушкинекой поэзии написа-
ны томы исследований. Их анализ
увлекателен и может многому Ha-
учить. Нас интересует другое. Перед
нами такая степень владения мате-
риалом, мыслью и чувством, когда
могут и не возникать соображения о
тренировке, о том, что «гармония» по-
веряется «алгеброй». Перед нами ре-
зультал, совершенетво, так называе-
мая простота. Чтобы понять и оценить
эту простоту, надо анать дорогу, Be-
дущую к ней. Где’ корни” сокруши-
тельной искренности Пушкина, ег
интонационной свободы, власти над
языком, летучей и напряженной энер-
гии? Чем об’яоняется ero быстрый
рост? Уже к двадцати годам было
ясно, что он опередил и сверстников
носится Ha долю гениальности —
свойства туманного и не подлежаще-
то учету? Так может спросить не
только’ биограф или литературовел,
но и каждый, кто чески читает
Пушкина, каждый, кто пытается сле-
довать за Пушкиным в своей работе,
какова бы она ни была. Таких чита-
телей — большинство, в особенности
молодых читателей, в особенности в
наше время.
Мы можем отчетливо представить
себе моледого Пунккина, его харак-
тер — живой, общительный, откры-
тый. воем страстям, высоким и низ-
ким. Мы знаем его ранние дружбы,
влияние этих дружб на складываю-
‘щееся сознание юноши. Мы знаем
труды прочитанных им книг, беспо-
рядочно и порывисто освоенную куль-
туру просветительного века. Он смело
ориентировался среди всех этих ан-
тичных, французских и русских имен.
У него был`безошибочный вкус. На-
чиная ю первых опытов, он любил
сталкивать высокое © низким, оду ©
эпипраммой, классическую мифоло-
тию с вольтерьянской иронией. Он
по-своему расправлялся со всеми ход-
кими. поэтическими жанрами. Он пе-
рерабатывал все быстро ‘и жадно,
разгрызал крепкими зубами любую
отвлеченную схоластику, и снова тре-
бовал сырья, материала, топлива —
идей, впечатлений, споров. Он сразу
повел себя в поэзии как хозяин, что-
бы организовать ее ‘заново и образ:
Topo, ›
Перед нами. множество поздней:
ших пушкинских самопризнаний о
начале поэтического пути. Они вбегда,
правдивы и феалистически точны.
Реализму не мешает присутствае
условно-традиционной музы. +
Какой-то демон обладал
Моими играми, досутом,
За мной повсюду он летал,
Мне звуки дивные шептал,
И тяжким, пламенным недугом
Была полна моя глава...
Тяжкий, пламенный недуг... устра-
ивает ли нас такое определение
творческой горячки, понятно ли оно?
Да, устраивает, Да, понятно. Творче-
ство дается не легко, оно так же му-
чительно, как всякое. рождение.. Чем
тяжелее, чем пламеннее это, рожде-
ние, тем выше вырастает поэт.
Ретроспективно Пушкин создавал
собственный миф о Музе. На самом
деле было не так, —. проще, знако-
Mee, менее притязательно. Пошли
фукописные лицейские журналы, ве-
сельчаки-приятели баловались риф-
мами, однажды мелькнуло белое
платье «милой Бакуниной». Но дос-
тупвей и потому еще милее был об-
лик крепостной актрисы Натальи. И
вот четырнадцатлилетний, ловкий и
смуглый мальчутан начинает доволь-
но неуклюжими стихами:
Так, Наталья, признаюся,
Я тобою полонен, :
В первый раз еще (стыжуся)
В женоки прелести влюблен.
Целый день, как ни верчуся,
Лишь тобою занят я.
А потом, через десять или больше
лет, воспоминание выкристаллизует
формулу:
Близ вод, сиявших в тишине,
Муза стала мне.
Но на что были направлены соб:
ственные усилия Пушкина, в чем он
искал приложения своей энергии,
чего он хотел в годы юношеского ро-
ста? Действенная воля, сознательно
или полусозналелыьно ‹ поставленные
«Дуэль Онегина с Ленским», Рис. П. ` Соколова,
соо
П. АНТОКОЛЬСКИЙ
в
перед собой цеги, — вот что инте-
ресует нас прежде всего.
Двадцати трех лет он записал в
дневник: «Только революционная го-
лова, подобная Мар (ату) и Пестелю,
может любить Россию так, как, писа-
тель только может любить ее язык.
Все должно творить в этой России и
в этом русском языке». Это—програм-
ма революционного художника, Мы
знаем, до какой степени она не слу-
чайна для Пушкина. Распгирять пре-
делы выразительности языка, сделать
язык прямым и гибким орудием мыс-
ли и чувства, ломать языковые
штампы, лнать из речи обветшалое,
мертвое, наносное, максимально при-
близиться к народной речи — с этими
сознательными, последовательными
усилиями Пушкина мы встречаемся
на каждом шату, во всех областях
ето деятельности, едва ли не с само-
го начала. Это поистине его страсть,
страсть художника-революционера. В
ней он был нетерпим, требователен,
принципиален, как ни в чем другом.
Эту страсть можно обнаружить даже
в его заметках на полях чужих книг.
Общеизвестно, как встречали его по-
иски языка официальные староверы,
да и не только они одни. Преслову-
тая рецензия Каченовского на «Рус-
лана и Людмилу» выражает взгляды
очень значительной части светского
и чиновного общества. И, конечно,
дело было не только в соблюдении
салонных приличий. Каченовского
испугало вторжение в «Дворянское
собрание» ‘неожиданного гостя «про-
казника» в армяке и лаштях, который
вдруг крикнет зычным голосом «эдо-
рово, ребята!». Нам странно сегодня,
что такую социальную опасность дво-
рянокий охранитель увидел в «Рус-
лане и Людмиле». Но важно, что
именно так, по Каченовскому, очень
многие восприняли появление Пуш-
кина, услыхав его стихотворную речь.
За Пушкиным им мерещился гость в
армяке, а может и похуже — в пуга-
чевоком тулупчике. И они в трепете
затыкали унги, чтобы не оскорбить
свой слух «подлыми» выражениями
вроде:
Я еду, еду, ве овищу,
А как наеду — не спущу.
Зато для других, для сверстников,
для следующем поколения этот
«ПОДЛЫЙ» язык стал равнозначащ
вольному дыханию жизни, феволю-
ционному предчувствию. И это еще
до содержания, сверх того напора
революционных мыслей и чувств, ко-
торый несла в своем половодье пуш-
кинская лирика.
Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким
совершенством.
Так обращается председатель в
«Пире во время чумы» к девушже.
Мери начинает петь. Ilo ee песне
можно утадать и голос, — не очень
сильный, высокий и чистый, почти
безличный в смысле тембра. Он ви-
брирует только потому, что М^ри
поет. Такой голос всегда кажется впа-
янным в пейзаж. Он — явление при-
роды, как шум леса, ветер, морской
прибой. Таким же представлял себе
Пушкин голос Овидия, «голос, шуму
вод подобный». И содержание пес-
ни, — будь она весела или грустна,
будь ев слова на любом языке ми-
ра, — всегда одно и то же содержа-
ние. Она — человечна,
Что-то слышгится родное
В долгих песнях ямщика,
То разгулье удалое,
То сердечная тоска.
И в песне лондонской падшей де-
вушки и в песне крепостного ямщи-
ка одно «дикое совершенство». Род-
ственна им и та красавица, от кото-
рой Пушкин наслышалея ‹песен
Грузии печальной». К этим народным
и чистым голосам Пушкина всегда
тянуло с неодолимой силой. Он и.сам
участвовал в их перекличке—может
быть, прежде всего своими сказками,
и среди них TOW гениальной, кал-
мыцкой, которую рассказывает Пута-
yes. Это сказка об орлиной, степной
воле, Раз в жизни, хотя бы ценою
жизни, эта воля должна быть добыта.
Эта сказка повторяется Пушкиным
все в новых и новых модуляциях. 0б
этом. же услыхал от орла узник:
«Мы — вольные птицы, пора, брат,
пора». Неверно, что эта «вольность»
условна и декоративна, что она пере-
шла к Пушкину от байроновских кор-
capoB, от шатобриановских дикарей,
от любой другой книжной романтики,
Неверно. Вся южная ссылка Пушкина
товорит о другом. Цыганский табор—
это его жизненный опыт. Разбойника
Кирлжали он анал и любовался им.
Даже Дубровский и Шзабрин-Шван-
чИиЧ — 0910 неизжитые возможности
его короткой и опасной жизни, Мно-
того не рассказал о себе этот человек,
Правла, многого он и не сделал. Ho
он нес в себе в скрытом виде неосу-
ществленные возможности, которыми
наделял других. И если бы он про-
жил комнатной жизнью, об этом мож-
но было бы и не упоминать. Но
жизнь-то была ‘далеко не комналная!
(Из иллюстраций к
Воспроизводится © подлинника, Из собрания Н. Смирнова-Сокольского.
«Евгению Онегину»).
D:D ТТ
Как часто раостилалась перед ним
свинцовая снеговая равнина, подо-
рожная дворянокой и чиновной ToC-
ки. «Только версты полосаты попа-
даются одни»... Это была свинцовая
даль империи, бесконечный ледяной
хаземат. Он считал себя обреченным
на странствие по всем российским
дорогам, и знал, что странствие кон-
чится случайно гибелью.
Ето освобождало одно только твор-
чество и заложенная в творчестве бе-
зумная, непомерная, жадная тоска 0
воле. «Онегин», «Годунов» и «Мед-
ный всадник» — три основных итога
его жизни. Они уже почти легендар-
ны для нас. Это эпос, оторванный от
самого создателя, — такая за ним
глубина и свобода. Пушкин виднее и
ощутимее в другом, менее монумен-
тальном, — отчетливее всего в лири-
ки в сказках. Сказки — это его
утопия, его мечта о будущем челове-
честве. Сказки Пушкина — это мир,
в котором море обязательно ` синее,
рыбы и птицы — золотые, девушки—
руманые. Это мир детства и первого
прикосновения к искусству, хотя бы
через коробку с цветными каранда-
шами. Мир, увиденный в первый
раз не заплажанными, не прищурен-
ными глазами, Очертания и окраска
точно врезаются в глаза: Даль не ку-
пается в синей воздушной перспек-
тиве, а так же рельефна и пластич-
на, как первый план. Так видели мир
наивные ии, художники средних
веков, с их нестрой, узорной, sany-
танной, как сама жизнь, фактурой. И
это то же «дикое совершенство», что
в пеоне Мери. Для того, чтобы так
видеть, нужен орлиный глазомер. Мы
знаем, в какой степени обладал им
сам Пушкин. Вот очень показатель:
ный пример:
«Кавказ подо мною» — точка аре
ния дана.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.
Стало быть далеко внизу, в дым-
ной синеве маячит первозданная вуд-
каническая буря, которой от роду
миллионы лет, в острых ледяных ал-
мазах сверкают торные кряжи, и,
стало быть, еще дальше, еще ни-
же только утадываются невоору-
женным глазом зелень отрогов, чело-
веческие ‘пастбища и селения. Но
Пушкину отсюда, с заоблачной выси,
дано было увидеть всю пленную,
рзущуюся к воле природу горной
страны, всю вплоть до Терека, кото-
рый «бьется о берег в вражде беспо-
лезной», весь этот нескончаемый пс-
рыв стихии, всю скованную энерге-
тику мировых сил. Но за приролой
Пушкин увидел такую же пленную,
рвущуюся к воле жизнь народа:
‚Так буйную вольность законы
теснят,
Так дикое племя под властью
тоскует,
Так ныне безмолвный Казказ
негодует,
Так чуждые силы его тяготят...
В одной естественно рожденной
метафоре далась Пушкину и фило-
софия природы Кавказа, и филосо-
фия его истории. Он вырезал на гра-
ните приговор колониальному завоев-
ванию Николая.
Отношением к Пушкину определя-
лось многое в десятилетиях русского
девятнадцатого века. Пушкиным из-
меряли себя, свою молодость, свое от-
ношение к родине и революции —
и поэты, и такие люди, как Герцен,
и Чернышевский, и просто тысячи чи-
тателей. Нам незачем вступать в со-
ревнование ни с каким прошлым,
Пушкин наш, только наш — по пра-
ву, которое не требует доказательств,
по праву первородства нашей куль-
туры, созидательной и чародной. Но
мы знаем, что Пушкин существовал
и существует во времени, и этим он
только дороже для нас.
Наша любовь к Пушкину — это
любовь в истории родной страны, к
ее страстному и мужественному язы-
ку, к ее песням и вьюгам, и бодрому
Октябрьскому холоду, к звенящему
зною летних полдней, к рекам и ле-
сам, и дорогам России. Наша любовь
к Пушкику — это любовь каждого
к собственной работе, это горячка, бес-
сонного труда, нетерпение строите-
лей, знающих, что мечта близка к
осуществлению, знающих, что всякая
смелая мечта осуществится. Наша лю-
бовь к Пушкину — это любовь Е ле-
тям, к их школам и праздникам.
Легкой походкой вступают они в
жизнь Пожелаем им счастливой
встречи с Пушкиным!
Любовь к Пушкину разнообразна,
как вечный поток и смена явлений
жизни, как вечный ритм рождения,
роста, прибоя новых сил. Любовь
к Пушкину решается в каждой био-
графии по-своему. Всенародное тор-
жество об’единяет эти личные реще-
ния в одном безоговорочном порыве:
любить Пушкина — это значит сле-
довать за ним, f
ПУШКИН
НА ЗАПАДЕ
ГАРМОНИЧЕСКОЕ
ЕДИНСТВО
КУЛЬТУРЫ
АНДРЕ МАЗОН
(профессор в Коллеж де Франс)
Этот поэт стоит на грани двух
эпох: атмосфера конца ХУШ века
сыграла роль в формировании его
творческой личности; первая треть
ХГХ века обусховила ее развитие и
расцвет. На нем сказались влияния
энциклопедистов и первых романти-
ков — Вольтера и Бомарше, Байро-
на и Гете. Но при всем этом Пуш-
кин был настолько верен родной
почве, что именно он явился лучшим
выразителем творческих сил русского
народа. Его соотечественники не зна-
ют писателя, который был бы более
русским, чем он. В его голосе слы-
шатся и гармонично сливаются на-
циональный акцент и иностранные
интонации... Ero знакомство с Запа-
дом не есть результат наблюдений
путешественника — часто поверх-
ностных и противоречивых. Оно про-
никнуто силой воспоминаний, влия-
ний юношеского чтения; оно шло
медленным путем; оно глубоко; оно
обогатило его сознание, не нарушив
душевного равновесия. Пушкин един-
ственный из всех своих соотечествен-
ников не допустил конфликта между
своей личностью и силой влияний
различных культур, достигнув слия-
ния их в одно тармоничное целое.
И в языке своем он об’единил силу
народного говора, величественность
славянского языка, точность, ясность,
остроумие, легкость языка француз-
ских образцов. Так он создал новое
творчество, и мы, смотря на Hero
издалека, се своей точки зрения, ви-
дим в нем вового человека, открыв-
шего в своей стране новую эпоху.
ПОЭЗИЯ ЖИЗНИ
МИРА
МОРИС БАРИНГ
(английский литературовед)
Ни один русский поэт, может быть,
ни один поэт мира не об’единяет в
‹своем творчестве так, как Пушкин,
мечту и обыденность. Пушкин всег-
да реалист, он всегда описывает обы-
денную жизнь, то, что каждый видел
и испытал, и в то же время он эту
будничную жизнь претворяет в поэ-
зию, — не потому, что он накидывает
на нее покровы фантазии или мета-
форы, а потому, что он проникает в
сущность жизненных фактов и явле-
ний и открывает поэзию в них са-
мих. Все области жизни ему откры-
ты. Он везде у себя дома. Шекспир
— человек вселенной, гражданин ми-
ра, сын стратфордского торговца ко-
жами становится величайшим дра-
матургом мира; Пушкин, этот петер-
буртокий аристократ, этот светский
человек, живущий в эпоху реакции
Никодая Г, преобразует русский язык,
освобождая его от пут условностей, и
открывает миру и самим русским —
словами, которые стали их самым
драгоценным наследием — поэзию их
языка, их природы и окружающей
Их жизни.
ПРИРОЖДЕННЫЙ
ПРОВИДЕЦ
ДЖЕМС КЛЮ
(английский писатель)
Процент англичан, владеющих рус-
ским языком, очень невелик. А. Пуш-
кин, как и все великие поэты, от
а дб Гете, непереводим. Ho
фигура Пушкина быстро вырастает в
связи < ныне все увеличивающимся
интересом наиболее передовых слоев
населения Англии к России и рус-
ским делам.
Хоть сколько-нибудь интересую-
щийся литературой англичанин, не-
сомненно, будет увлечен даже тем,
что понаслышке узнает о творчестве
Пушкина, и тем, что есть наиболее
удачного из переводов в стихах и
розе. Антлийские критики и ком-
ментаторы признают, что Пушкин,
великая фигура европейской литера-
туры, обладает качествами, мимо ко-
торых ‘лучший тип англичанина не
может пройти без чувства, схожего с
благоговением,
Величие Пушкина нужно искать в
простоте, естественности и точности
стиля, вытекающей из живой, страст-
ной и оригинальной мысли. Греки в
эпоху своего расцвета, например, Го
мер и трагики, всем этим обладали,
чувствуется также и во фран-
цузокой прозе, от Монтеня до То
де-Мопассана. В Англии это харак-
терно для первоклассных писателей,
от великого романиста Фильдинга и
величайшего журналиста восемнадца-
того века Дефо.
Современные антличане любят
искусство глубокое, искреннее, ли-
шенное аффектации. Именно ‘таким
художником впервую очередь и яв-
ляется Пушкин. Он был прирожден-
ным провидцем, он произносил свои
безупречные фразы, рисовал свои
прочувствованные сердцем образы,
заставлял звучать сгои нежные мело-
дии с той волшебной непосредствен-
ностью ребенка, которая приводит в
смущение крупнейших представите-
лей европейской интеллигенции. Им
кажется, что это чудо. Ребенок, —
восклицают они, — заговорил как
бог! 0, если бы вся поэзия похо-
дила на это.
Нас много в Англии, ныне утом:
ленных умственным изобретательст-
вом, искусственными схемами и со-
мнительными делами как в жизни,
так и в искусстве. Мы хотим освобо-
дить СВОЙ Мозг от этих крепостей. Мы
хотим той свободы духа, которую в
такой полнотой знал и с такой реши-
тельностью описал Пушкин. Он. —
мы чувствуем — стоял бы с нами,
как тогда, говоря Николаю [, что был
бы с Пестелем и Рылеевым.
Несколько слов тем, кто пожелает
ознакомиться о моей книгойй Эта
книга ни в каком смысле не касается
творчества. Пушкина, но только Пуш-
кина как человека, подчеркивая оли.
ночество залнанното в клетку гения,
каким он в сущности являлод. За
эту характеристику я получил пори-
цание бородатых авторитетов,
eee
+ Прелюдия ‘к Парнасу. Сцены из
жизни Алексанлра Сертеевича Пуш-
кина. Изд. Артура Баркера, 21 Гар-
ме стрит, Ковент Гарден, Лондон
Be =
$