КОРОТКИЕ РЕЦЕНЗИИ
«НАД. ДОНОМ-РЕКОЙ» © \
Заслуживает внимания творчество поэ- о границе и.ее защитниках. Рассказ: 0 по- .
Та-песенника Анатолия Софронова. Песня
«Бак у дуба старого», положенная на му-
зыку композитором С. Кацем, стала попу-
лярной.
Книга «Над Доном-рекой», вышедшая .
в Ростовском областном книгоиздательетве,
дает общее представление о работе Софро-
нова, и позволяет говорить © его возможно-
сетях. ; a r
Наиболее интересен песенный раздел
книги. Софронов чутко прислушивается к
народной поэзии донских станиц, старает-
сея приблизить свои песни к казачьему
фольклору. Стилизация была бы вполне
уместна здесь, если бы Софронов не’ зло-
употребляя вю и не заполнял етроки
пРгамиами, взятыми из народных песен,
Автор явно злоупотребляет «зорьками»,
«полюшками» и прочими далеко не 0бя-
Вательными и ‘много раз ветречавшимися
в пеенях словами. м т
Софронов, к сожалению, узко понимает
оборонную направленность казачьей пес-
ни. Стандартные строчки, ставшие уже
достоянием пародистов, портят многие
удачные стихи Софронова.
Поэту необходимо
тематику. Во: всех стихах Софронова слиш-
KOM часто повторяютуя темы расставания
и ветречи.
Хороши’ лирические песни «Вышел. ие-
can» и «Свадебная»,
Второй раздел книги, посвященный по-
траничной теме, гораздо слабее первого.
Софронов не сумел сказать ничего нового!.
Веселая фантастика для детей — жанр,
К которому юные ‘читатели относятся ¢
восхищением, а писатели — © холодным
равнодушием. Поэтому у нас мало про-
изведений подобного рода, а те. немногие,
которые появились за последнее время,
пользуются большим успехом ‘у детей.
Е числу таких произведений принадле-
жит веселая фантастическая повесть « J.
Лагина «Старик Хоттабыч», опубликован:
ная в трех книжках журнала «Пио-
нер» 1,
Старый джин Гассан Абдурахман ибн
Хоттаб, ослушавшийся своео повелителя
Сулеймана ибн Дауда, был заключен: в
бутылку, которую’ по истечении столетий
нашел на дне Москва-реки пионер -Волька.
Освобожденный джин признает своим вла-
дыкой юного избавителя, сопровождает его
всюду и в угоду ему творит всевозможные
чудеса, весьма старомодные и доставляю-
щие множество затруднений Вольке;
Сюжетный прием, избранный Л. Лаги-
HEIM, — пародийное использование моти:
вов «Тысячи и одной ночи» — He нов;
однако в пределах установившейся ли»
тературной традиции автор сумел найти
множество свежих и по-настоящему забав-
ных ситуаций, повесть написана легко,
увлекательно и с хорошим чувством юмора.
«Деятельность» Абдурахмана -ибн - Хот-
таба или «старика Хоттабыча», как окре-
стили его ребята, протекает на фоне co-
ветской действительности, и в’ этом —
тлавный источник смешных недоразуме-
ний, к которым большей частью приводят
все чудеса, творимые джином.
Так, желая . облегчить Вольке экзамея
по географии, старик Хоттабыч прячетея
за дверью класса и вкладывает ‘в уста
своего юного друга ответы, соответствую-
ие уровню географических познаний ге-
pore «Тысячи и одной ночи».
— Ч10 . такое горизонт? — спросил
Вольку учитель.
«— Горизонтом, о высокочтиный мой
учитель, — начал он и тут же облился
холодным потом, — я осмелюсь назвать,
с твоего позволения, ту грань, где хру-
стальный купол небес соприкасается г
краем земли».
Так же неуместны и забавны прочие
«услуги» джина: он заставляет Вольку
высокомерно и властно разговаривать с
д
1 «Пионер», №№ 10—12 за 1938 г.
В. В
Ti
«Помню, раз’ вечером сидел я в универ-
ситетском парке на горе Домберге. Быль
весна, солнце садилось, в лиловатой мгле
краснели внизу черепичатые крыши ro-
родских домов, из чащи кустов тянуло
ласковой прохладой. Я думал мрачную
думу о жизни. И вдруг, — вдруг непонят-
ная волна захлестнула душу совершенно
необычною по силе радостью“ Мускулы
напрягались и играли, грудь глубоко ды-
шала. Как хорошо! Как жизнь интересна
и прекрасна! И какая чушь всё то, о чем
я только что думал! В ‘первый раз тогда
встало перед сознанием ощущение чудо-
вищной зависимости‘ нашей «свободной
души» от самых для`нее обидных причин
— не только общественного; но даже уз-
ко-физиологического порядкя».
Эти строки взяты из воспоминаний В. В.
Вересаева о его студенческих ’ годах в
Дерпте. Они чрезвычайно характерны для
это мироощущения, для ero творчества,
для всего его духовного облика,
В перечне условий, в которых этот 06-
лик складывался, с полной наглядностью
выступают моменты и «общественного» и
«узко-физиологического» порядка. Мы не
можем здесь входить в их подробный
анализ, — это задача специальной моно-
трафии. Отметим лишь, что биография Ве-
pecaeBa, по сравнению с биографиями рус-
©ких. писателей дореволюционной поры, на-
редкость счастлива. Здоровая физическая
природа; прекрасная, честная, культурная,
трудовая и многочисленная семья; пра:
вильный физический режим в юности;
многостороннее, серьезное образовалие;
близкое внакомство с естественными нау-
вами; революционно-общественный под’ем
в пору серьезного приступа к. литератур-
ному творчеству, —. вот краткая схема
этой биографии. И в полном соответствии
$ нею находится то насквозь оптимисти*
ческое мироощущение, которое отличает
Вересаева среди русских писателей его
эпохи, мироощущение, острый всплеск ко-
торого посреди мрачных дум о жизни по-
тряс его на заре молодости. а
разнообразить свою .
«СТАРИК ХОТТАБЫЧ»
] жаблей и резиновых игрушек «уйди-уй-
имке диверсанта напоминает десятки по-
добных рассказов. Пограничные песни. ли-
шены оригинальности, В одном из стихо-
творений автор. говорит: ‘ В нашей стране существует огромный
интерес к истории. Да и не только история
сама по себе интересует советекого ‘чита-
теля: писатели, музыканты, художники,
общественные ‹ деятели, ученые „полковод-
цы — все те, ктостак или иначе вложил
свой вклад в сокровищницу культуры, вы-
зывают живейший интерес к своей жизни
и деятельности. Весь’ золотой фонд чело-
вечества, все замечательные личности,
когда бы и где бы они ни жили, инте-
ресуют нашего читателя,
Как жили эти люди? Какие препятет-
вия вставали нз их пути? Как сумели они
пронести через них свое дарование и мно-
го ли из него расплескали? И, наконец,
что создали они, в чем их величие и зна-
чение?
Все эти вопросы закономерно встают пе-
ред Читателем, и ответ на них он хочет
получить из биографии.
Таким образом, к биографии пред’явля-
ются строгие и ответственные требования:
она должна быть в полном смысле слова
жизнеописанием, должна представить 0б-
раз человека со всеми его индивидузльны-
МИ особенностями, И вместе с тем она
должна содержать краткую характеристику
тех общественных сил, под влияние. кото-
рых попадал данный человек.
©
Здесь таятся две опасности биотрафи-
ческого жанра: если не будет второго yc-
ловия, то книга окажется легковесной и
ненаучной, и читатель не поверит ee вы-
водам; если же этот ‘момент. будет непро-
порционально раздут, то за деревьями не
будет видно леса, иначе говоря, за собы-
тиями не’ видно будет человека. a
Еще ‘заметнее проявляется эта двойст-
венность в. вопросах стиля: если нужно
Ты Услышь эту песню простую
И от сотен других отличи.
В сожалению, некоторые‘ песни бофро-
нова нельзя отличить’ от других, много’
раз уже слышанных песен.
В конце книги помещено несколько ли-
рических стихотворений о море и о юге.
Они показывают наблюдательность автора,
радуют несколькими удачными строками,
но не болыие. Погоня за «красивоетью».
помешала поэту передавать свои чуветва
и переживания.
Наибольшей удачи достиг Анатолий боф-
ронов в песне. Видимо, таково свойство
его таланта. Но и в области песни
ронов сделал. лишь первые шаги. Углуб-
ленно изучая казачий фольклор, поэт. не-
сомненно найдет для себя много полезно-
го, расширит и тематику и ритмическое
дрижение песен,
Ростовское областное издательство \лю-
бовно оформило книгу молодого поэта. Но
редактор ее, тов. Бусыгин, недостаточно
строго и внимательно отредактировал кни-
гу Софронова. Легко можно было бы убрать
многие повторения и «проходные» стихи,
дать автору переработать неудачные стро-
ки. Но, прежде всего, строже к своим сти-
хам должен был отнестись сам автор,
Евг. ДОЛМАТОВСКИЙ
постовым милиционером; чтобы повести
Вольку в кино, куда не допускают детей
моложе 16 лет, он покрывает его лицо
окладистой бородой, & затем, забыв. секрет
«расколдовывания», оставляет ео © ней
ит. д. В то же время Хоттабыч, боится
автобусов, троллейбусов, грузовиков, ‘трам-
ваев, самолетов, прожекторов, экскавато-
рев, пишущих машинок, телефонов, ‘пате-
фонов, радиорупоров, пылесосов, электри-
ческих выключателей, примусов, дири-
прочтут читатели самых разнообразных
кругов, то, казалось бы, надо. избрать 060-
бо увлекательную. манеру изложения; од-
нако манера—беллетристическая -—— часто
не может вместить сухие’ рассуждения и
описания, без которых обойтись все же
нельзя;
Вопрос 0 том, каким должен быть био-
графический жанр, представляется тем бо-
лее актуальным, что за последние годы
этот жанр занял очень видное место в
советской ‘литературе. (У нас издается в
течение ряда лет специальная серий книг:
«Жизнь замечательных людей», а кроме
того, то и дело появляются отдельные
произведения, являющиеся чем-то средним
между историческим романом и биографи-
ей (о Щорсе, о Стендале, о”Паганини, о
Федотове, Левитане и т. п.).`° _ я
Bea эта обильная литература разнится
между собой и по качеству выполнения
и по методике изложения.
Одной из лучших биографий можно, мне
ди...» И, конечно, он подавлен чудесами
метро, по сравнению, с которыми его соб-
ственные чудеса кажутся совершеннейши-
ми пустяками. :
Даже. когда Хоттабыч с демонстрирует
свои «высшие достижения», например ко-
вер-самолет, которым он управляет, вы-
щипывая волоски из соботвенной бороды,
ему не удается избежать конфуза: пото-
лок у ковра-самолета очень низок, ско-
рость мала, и он плохо ведет себя в, слож:
ной метеорологической обстановке. Описы-
вая полет на ковре-самолете, Л. Jaruz
Удачно применяет авиационные ‘и аэроди- Кажется, признать работу Е. Тарле «Ha-
полеон». Характер изложения, рельефность
Зи ие ТОРМИНЫ: ‚910. ДеТАОТ ОТ 18 и, чеканноскк формулировок, легкость
Porm еще более забавной, :
‚ и плавность ‘языка — словом, высокие до-
© ; Очень остроумна, тлава 0 пирковом пред-- CTOHHCTBS стиля наряду-с блестящим зна-
ставлении, где Хоттабыч, оттерев на зад- Нием предмета делают эту КНИГУ несом-
ний план фокусника) развертывает перёд ненно художественной биографией. А,
изумленными зрителями весь ассортимент Между тем, Тарле не прибегает ни к ка-
своих чудес. Но и здесь он терпит фиаско: Кому беллетризированию. Ни слова’ вымыс-
0б’евшись «эсвимо», он заболевает в мо- 71а нет. в его книге, как HeT вставных
мент своего торжества... описаний, лирических или патетических
Добродушный юмор, ироническое отно- sha mar Asa ik ие и
шение в Хоттабычу, ощутимое на°протя- ТИХ Зтрибутов беллетристичеекой формы
жении. всей повести, позволяют автору
изложения.
смешивать фантастику © резльностью 6e3 _Вот другие биографии— К. Паустовский
опасения, что нехитрые чудеса старого ма- «Левитан» и «Бипренский» и В. Шклов-
та будут приняты всерьез. Е сожалению,
ский «Капитан Федотов». Эти три книги
J. Лагин иногда отступает от этого прз-
вила и заставляет Хоттабыча свершать
весьма полезные ‘дела, — например сни-
мать © мели пароход; передвигать дома п
т. д. Повесть написана неровно, есть гла-
вы менее удачные. Пионер Волька мало-
выразителен, восточный колорит речи Хот-
табыча не везде выдержан, наконец Л. Ла-
гин не нашел остроумного решения —= что
же, в конце концов, делать с Хоттабы-
чем.
Несмотря на эти недостатки, повесть
читается с интересом.
А. КОЗАЧИНСКИЙ
ре, потому мы и остановились на них.
Конечно, уже по своему об’ему они не мо-
гут. претендовать на всестороннее освеще-
ние темы, но основная черта их, метод,
по которому они ллостроены, вполнё выяв-
лены. Это — стремление к сюжетности,
стремление всячески беллетризировать про-
изведение. В этом смысле цель авторов
надо считать достигнутой. Книжки Пзу-
стовского исполнены со ‘свойственным ему
лиризмом, в «Капитане Федотовё» успеш-
но передан мрачный колорит эпохи.
Но приходится констатировать: людей,
которым посвящены. эти’ книги, мы не
А. ДЕРМАН
Оно — ключ ко. всему творчеству Вере-
саева. «В чем жизнь? В чем ее смысл? В
чем цель?» — задает себе Вересаев ряд
вопросов в книге «Живая жизнь». Ответ
только один: в самой жизни. Жизнь сама
по себе представляет, высочайшую цен-
ность, полную таинственной глубины, Вся-
кое проявление живого существа может
быть полно жизни, и тогда оно’ будет
прекрасно, светло и самоценно; а нет жиз-
ни, — и то же явление становится тем-
ным, мертвым, и, как могильные черви,
в нем начинают копошиться вопросы: ва-
чем? для чего? какой смысл? Мы живем
не для TOTO, чтобы творить добро, как жи:
вем не для того, чтобы бороться, любить,
есть или спать. И мы творим добро, бо-
ремся, едим, любим, потому что живем, И
поскольку мы в этом живем, поскольку
это есть проявление жизни, постольку не
может быть и самого вопроса «зачем?».
Чтобы в литературе, ‘где в течение 70—
80 лет вопрос о смысле жизни едва ли не
доминировал над всеми другими, провоз-
гласить незаконность самого вопроса, тре-
бовалось, конечно, совершенно незауряд-
ное чувство духовной независимости. Ho
совершенно. несомненно, что . питалось
оно у Вересаева его огромным ощущением
ценности самого процесса жизни. Оно так,
велико в нем, что включает в себя ABATE
ния, прочно ассоциирующиеся в нашем
сознании с отрицанием жизни, как, напри-
Но и это не все. Не только старость,
по Вересаеву, не’ противоречит жизни, —
сама смерть/ей не противоречит! Эта
мысль высказывается у него неоднократ-
но то от лица автора, то от лица его ге-
роев. В тонком, интересном рассказе «Де-
душка» указанная мысль даже составляет
главное содержание произведения. Здесь
нарисован. ‘некий Андрей Павлович, ста-
рый революционер. физически-тяжко, но в
то же время просветленно и жизнера-
`достно умирающий. Назестившей его в. ча-
вы жестоких страданий девушке он чита-
ет.то место из гетевского «Прометея», гдё
в’ беседе с Пандорой Прометей определяет
смерть как момент наиболее полного ох-
вата’ мира в своем ощущении. «Но если
бы мы это всегда понимали,—замечает при
этом Андрей Павлович, — что за чудес-
ная была бы. наша жизнь! Живешь, ра-
дуешься на солнце, на землю, на душу
человеческую, & внутри: погоди, душа, это
не все. Ко всему этому будет тебе еще —
смерть. Огромнейшее, яркое подытожива-
ние жизни, молния, вдруг все назади
озарившая; — «все что когда-либо излива-
ло на тебя радости и боли». Самое manos
станет великим и милым, вдруг поймешь,
как значительна и глубока была жизнь, и
спросишь себя в удивлении: как же я
этого раньше не замечал? И как же я
раньше незнал, какая радость в том, что
передо мною’ открывается?»
мер, старость. «Все мы» растем, .— пишет y
он в одном месте, — в презрений. к ста-. 2;
рости и ужасе перед нею. Но. если бы я :
тотда (в юности. — А. Д,) знал, — а кто Отсюда, от. этого универсального жизне-
это в молодости знает? — если бы я тог-
да знал, какою нестрашною, какою радо-
стною и блатодатною может быть эта
грозная‘ старость! Мне шестьдесят лет. Как
бы я, семнадцатилетний, удивился, если
бы увидел себя теперешнего, игостидесяти-
летнего: что такое?» И не думает огляды-
ваться.с тоскою назад, не льет. слез. о
«невозвратной юности», а приветственно
простирает. руки навстречу `«холодному
призраку» и говорит: «Какая неожидан-
ная радость!»
любия и жизнеутверждения, включающего
старость в. состав жизненных благ и
смерть — в состав жизни, расходятся, как
радиусы от центра, все творческие линии
В. В. Вересаева, 5
Характерно в этом смысле самое их
разно-и многообразие. Вересаев прежде
всего. беллетрист: но такая’ его. не-беллет-
ристическая книга, как «Записки врача»,
никак не менее, я скорее более значи»
тельна, чем его беллетристика; но его фи-
лософоко-вкритическое исследование «Жи-
создать биографию, которую с увлечением.
являются, пожалуй, лучшими в своем жан-
_К. ОСИПОВ
познаем в точном, историческом смыеле
Этого слова. Мы знакомимся © ними, как
знакомятся на-ходу, вынося то или дру-
гое, хотя бы яркое, но общее впечатление ,
и вскоре забывая 0 случайном знакомом,
именно в. силу неконкретности этого ‘вие- -ронам. жизни, не. может и не должно
чатления. В этих книгах нет связного
изображения эпохи (нельзя же считать
таковым сообщение, что Левитану не
давали правз. жительства в Москве или
‚что кадетов. секли. десятками); нет систе-
матического описания жизни героев, да-
ны, в сущности, только фрагменты ее;
нет, наконец, более или менее подробно-
го описания их творений. Повторяю, Mo-
жет быть, авторы и не преследовали всех
этих целей. В таком случае их книги —
очень удачные беллетристические произ-
ведения, но не биографии. В таком слу-
чае упрек надо обратить He в данным
Бпигам (в смысле выполнения), а к жан-
ру. к определенному методу писания био-
графий.,
Вспомним Вазари. Его жизнеописания
не увядают оттого, что они спементиро-
ваны плотной массой деталей, насыщаю-
щих характеристики, делающих их 0ся-
заемыми. Каждую работу того или дру-
гого художника Вазари описывает так,
что мы как бы видим ее перед собой.
Конечно, в настоящее время манера Ва-
зари нае уже не удовлетворяет, но мно-
гое в ней заслуживает серьезного внима-
НИЯ.
Коснемея еще одного произведения но-
вейшей биографической литературы -—
книги (С. Голубова о Бестужеве-Марлин-
ском. Мы находим здесь обилие подробно-
стей, систематичность изложения, но на-
ряду в этим то же стремление к сюжет-
ности; искусственное «олитературивание»
всех и_всяких событий и фактов, с ко-
торыми автор считает необходимым по-
знакомить читателя. Вот, например, как
изображает. автор. болезнь героя: «Страш-
ные пароксизмы лихорадки, во время ко-
торых он ясно слышал, как шевелился в
его кишках вывезенный из форта «Сла-
ва» чудовищный солитер, перетащили (?)
его из тюрьмы на квартиру к братьям и
едва не уложили в гроб» (стр. 343). Нуж-
но сообщить, что Бестужев вышел на
улицу. Автор пишет: «По мостовой в гро-
хочущих каретах скакали генералы. Офи-
церы звякали палашами по граниту ши-
роких тротуаров, заглядывая под шляпки
встречных дам» (стр. 41). Нельзя возра-
жать против оживления текста, но здесь
уж количество переходит в качество;
исторического романа все же не’ получает-
ся (как видно из архитектоники книги,
автор и не стремился к этому), но полу-
чается бледное подобие его.
Енига С. Годубова заслуживает, в 0б-
щем, несомненно положительной оценки,
однако манера изложения, избранная. ав-
тором, вызывает большие сомнения.
Не характерно ли, что Пушкин не под-
дался соблазну написать «Историю Пуга-
чевского бунта» в форме исторического
романа.-или повести.. Он. выдержал _ это
сочинение в тоне исторического исследо-
вания, а все богатство ‚образов и сцен,
запечатлевигихся в его творческом во00б-
ражении, отразил через несколько лет в
«Вапитанской дочке». Не всякий мате-
риал следует. беллетризировать, ‚ лишь
определенные эпизоды органически укла-
дываются в беллетристическую форму.
Нам кажется, что художественно напи-
санная биография — самостоятельный
литературный жанр. Он столь же право-
мерен, как, скажем, жанр. исторического
романа, но отличается от него тем, что
требует большей систематичности и 0об-
стоятельности в описании деятельности
героя, более точного анализа социальной
обстановки и большего соответствия исто-
рическим фактам; с другой стороны, к не-
му должны пред’являться меньшие требо-
вания в смысле сюжетности и заниматель-
ности, поскольку этот жанр’ допускает
вымысел лишь в виде исключения и толь-
ко для оживления деталей,
Но если так, то в чем же художествен-
ность этого жанра? Ответим. на этот раз
чужими словами.
В статье «Несколько слов по. поводу
вая жизнБ», совершенно оригинальное по
форме, смелое по мысли, подкупающее
исключительно доверчивой авторской ис-
кренностью, богатое по привлеченному ма-
териалу, исследование это — одна ‘из
прекраснейших книг в нашей критической
литературе, до’ сих пор еще недостаточно
оцененная. А далее — замечательные ме-
муары; переводы, в числе которых такой,
«Подвиг», как перевод всей «Илнады»; на-
конец совершенно оригинальная по за-
мыслу книга «Пушкин в жизни».
Подобного рода `разносторонность может
быть обусловлена ‘диаметрально-противо-
положными причинами, Порою она отра-
жает чисто дилетантское безразличие. ав-
тора. У Вересаева она вытекает из ощу-
щения богатства жизни, захватывающей
ето внимание то одной, ‘то другой своей
стороной. Вот он принимается за пере-
вод эллинских лириков Архилоха и Сафо.
Какая на первый взгляд Тихая гавань для
гурманокого эстетства, для наджизнен-
ного успокоения. Но прочтите две стра-
нички предисловия Вересаева к его пере-
водам, — как насыщены они. трепетом,
какое живое’ волнение наполняет душу
автора. Отметив с чувством глубокого
удовлетворения многовековую живучесть
поэзии Архилоха и Сафо, переводчик при-
бавляет:; «И тем! обиднее скудость поэти-
ческого наследства, доставшегося нам. от
них, тем возмутительнее небрежность, с
какою позднейшее эллинство растеряло
дратоценнейитие сокровища, бывшие в его
руках. Ничтожный Анакреон и.его подра-
жатели были этому эллинству более по
плечу, чем: великие Архилох и Сафо. И
наш печальный удел — только. вчитывать-
ся в дошедшие коротенвкие отрывки, ста-
раться почуять сквозь них погибшую ве-
ликую красоту. и горько спрашивать: не-
ужели me навсегда и бесповоротно ис-
чезли’ для н8с эти невозместимые сокро-
вища эллинского гения? К счастью, по-
следние находки в оксирихских папирусах
и огромное. количество папирусов, еще не
обследованных, дают нам право надеяться,
что хоть некоторая часть погибших сокро-
BHI все-таки будет еще вырвана из недр
поглотившего их времени».
Реакция автора на судьбу произведе-
ний Архилоха и Сафо, это негодование
его против поздних эллинов, позволивших
себе ‘предпочесть ничтожного Анакреона
любимцам Вересаева Архилоху и Сафо,
Жанр художественной
биографии.
книги «Война и_мир» Л. Н. Толстой пи-
cam: «Для историка, в смысле содействия,
оказанного лицом какой-нибудь одной. це-
ли, есть герои; для художника, в смысле
собтвететвенности этого лица всем CTO-
быть
героев, & должны быть люди.
Историк обязан иногда, ‘пригибая исти-
ну, подводить все. действия исторического
лица под одну идею, которую он вложил
в это лицо. Художник, напротив, В Ca-
мой одиночности этой идеи видит несо-
образность со своей задачей и старается
только понять и показать не известного
деятеля, а человека».
Для нае не очень убедительно мнение
Толстого о неизбежной пристрастности ис-
торика. (С другой стороны, сам Толетой-
художник нередко «подводил все действия
под одну идею», которую хотел внушить
читателю). Не в этом сейчас дело. Для
нас важно и ценно высказывание велико-
го мастера исторических портретов: когда
делаешь такой портрет, то надо не просто
‘описать действия данного лица, анализи-
ровать ‹ совокупность побудительных 0б-
стоятельств и т. д. Нужно «понять И
показать ‘человека», то есть дать психоло-
гический рисунок личности, выпувло изо-
бразить его характер, его нравственный
облик.
Здесь требуется совершенное художе-
ственное чутье, умение рисовать своеоб-
разный, индивидуальный облик человека.
Тут закономерен и некоторый вымысел,
вернее, домысел автора.
Следующее, что роднит этот жанр ©
художественной прозой,/—это стиль, форма
изложения. Художественная биография
должна в’ какой-то мере давать колорит
времени и давать его с соблюдением хуло-
жественного чутья и вкуса. Автор ве не
имеет права в век, в который он хочет
МИРОН ЛЕВИН
ИЗ Л, ЛЭВИЛСОННА
Стакан вина!
Мне б жить да жить.
Других желаний нет,
До сотни лет
Готов Я жить
На лучшей из планет,
Но старость —
Чорт ее дери! —
С котомкой и клюкой
Стучится —
Yopr.ee дери! —
Костлявою рукой.
Могильщик думает — «ну-ну)
И твой пришел черед!
Но я до сотни, дотяну
Скажу вам наперед.
До сотни лет
Готов я жить
На лучшей из планет.
Стакан вина!
Мне б жить да жить, —
Других желаний нет!
Но час пробьет,
И я умру.
Поплачьте надо мной,
И со слезами, поутру,
Заройте в шар земной,
Что б солнце, —
Чорт его дери! —
Светило круглый год,
Чтоб утром — свет,
‚ Чтоб ночью — тьма,
а в шесть часов —
восход.
До сотни лет
Готов я жить
На лучшей из планет,
Стакан вина!
Мне б жить да жить, —
Других желаний — нет,
ДИАФИЛЫЬМ 0 ПУШИКИНЕ
Когда смотришь хиафильм И, 1. Фен.
перенести читателя, перебираться «е ТЯ- берга «В музее Пушкина». сначала в.
‚желым запасом домашних привычек, пред-
раесудков и дневных впечатлений»
(Пушкин). Необходимо стремиться в увле-
кательности изложения, стремиться, что-
бы книга взволновала читателя, & не яви-
лась бы для него только суммой сведений.
Художественная биография уступает
роману в отношении фабульности, сюжет-
вой композиции, но она имеет перед ним
преимущество в отношении достоверно-
сти. В то время как правдивость романа
основана на убедительности вымыела,
правдивость биографии, как и правди-
‘вость мемуаров, зиждется на точных фак-
тах. В основе художественной биографии
должна чежать как бы стенограмма под-
линной жизни, в то время как романиче-
ское повествование далеко от’ протоколь-
ной точности излагаемых фактов.
Итак, биография может и должна по
многим основаниям представлять собой
художественное — произведение, сохраняя,
однако, свою специфику, не сливаясь ¢
историческим романом или повестью.
Разумеется, нельзя установить какие-
нибудь совершенно незыблемые ‘условия
биографического жанра (как, впрочем,
нельзя этого сделать и в других областях
художественной литературы). Тут прежде
всего играет важную роль об’ект пове-
ствования: биографию Канта нельзя напи-
сать так, как биографию Пизарро. И все
же ясное представление о том, какие об-
щие требования вытекают из самой при-
роды дела, необходимо иметь для того,
чтобы наши биографии не создавали пута-
ницы в толове читателей.
Пушкин однажды заметил по поводу
извеетного выражения Вольтера о том,
что все жанры хороши, кроме скучного!
«Хорошо было сказать’ это в первый раз;
но. как можно важно повторять столь ве-
ликую истину? Впрочем, некто заметил,
что и Вольтер не сказал: одинаково хо-
роеши».
Это замечание очень уместно — вспом-
нить в применении к жанрам, существую-
щим в области биографии,
Не все они’‘одинаково хороши; и нуж-
но отыскаль лучший из них.
это горькое чувство обиды 0б утратах и
эта надежда, что не все еще, может быть,
погибло, самая, наконец, лексика, посред-
ством которой Вересаев выражает свои
эмоции, ее наивная горячность, — все это,
как небо от земли, далеко от привычного
литературного антуража переводной антич-
ной поэзии. И причина этого ясна: из того
же предисловия явствует, что для Bepe-
саева поэзия Архилоха и Сафо есть нечто,
прямо и непосредственно идущее навостре-
чу его жизнелюбию.
За Вересаевым издавна укрепилась ре-
путация, так сказать, улавливателя обще-
ственного настроения, Этот тип писателей
хорошо известен в литературе, но\и он
в свою очередь предстает перед читателем
в двух диалектически-противоположных
разновидностях. Одни. «ловят момент» о
холодной расчетливостью, поставляя чи-
тателю сезонный литературный товар.
Другие живут передовыми интересами сво-
его народа, кипят его волнениями, зара-
жаются его настроениями, и то, что они
В связи с этими! процессами пишут, — со-
вершенно естественная. эмана ия
ческой души. ` ы Ня
Вересаев — фезко выраженный -
витель этого второго типа А
ранняя беллетристика — рассказы и по-
вести «Без дороги», «Поветрие» «Два
конца», «На повороте» и pan других —
это взволнованная летопись переломного
момента русской жизни “90-х годов, когда
треснул лед реакции и началось ‘бурное
половодье, летопись необычайной искрен-
ности, в которой даже самая наивность
литературных приемов, вроде параллелиз-
ма поведения природы с душевным со-
стоянием героев или точного воспроизведа-
ния ‘бесконечных споров отцов и детей. по
поводу различных теоретических разногля-
сий, — словно лишь усиливает впечатле-
ние этой авторской искренности. И чита-
тель чувствует, что взволнованный тон
тому, что пристально, но
за их появлением, а пото
ся-в числе тех первых,
спокойно следит
му, что находит.
В ком они зарож-
Да и самая эта общепризнанная «вере-
жется. что это просто снятый Ha Enno
пленку для проекционного фонаря пибр
диапозитивов, знакомящий зрителя ¢ на.
териалами Пушкинского музея. Но чи
дольше смотришь, тем яснее становятя,
что И, Л. Фейнберг сделал нечто горазд
более значительное и интересное,
В смене многочисленных и самых м
нообразных кахров-—портретов, пейзаже,
памятников, надписей, рисунков Пушвииа,
карикатур, - рукописей поэта и т.д. Ета
создается определенный ритм, преврашах-
щий диафильм в художественный очерк,
На экране встает’ сжатый иллюстрии-
ванный рассказ о жизни Пушкина,
Многие знакомые веши Blech BEING
неожиданно по-новому. Таково, напруе,
замечательное изображение фальконемь.
ского «Медного всадника», снятое в нопие
вычном ракурсе и в своей необыкновае
ной динамичности прекрасно отвечающь
образам пушкинской поэмы. Таково из»
бражение Александровской колонны пон
Зимним ‘дворцом, служащее хуложетиь
ным комментарием тут же привеленны
словам Пушкина 0 своем «нерукотворнох
памятнике».
«Вознесся выше он главою непохорни
Александрийского столпа»,
Таковы, наконец, рисунки Пушкииа, 1
обычайно острые и выразительные, и
и набросанные рукой не-професслон
хуложника. На экране’ они необыкновенно
выигрывают. Подбор их в диафильме I, 1.
Фейнберга сделан прекрасно.
Диафильм, несмотря нз то, что ках
из его кадров в отдельности неподвиже,
воспринимается как движение. Это тих
ние достигнуто -тщательно созданных
редованием изображений, переходом от pi
сунка к надписи, сменой рисунков ити
Такой метод построения диафильма 60313
ет из него новый жанр. требующий рук
хуложника или даже режиссера, В эму
новость и значительность диафилый
И. Л. Фейнберга.
Учитывая дешевизну производства, 11
тативность и легкость проникновения 11°
фильмов в самые отдаленные углы нашей
страны, надо пожелать, чтобы истори:
литературные диафильмы создавались 1
распространялись возможно птгире,
С. БОНДИ,
саевская» искренноств, вели внимательто
к ной присмотреться, оказывается! прямвыи
следствием его жизнеощущения. Она
ренитоя в его насквозь оптимистическои
доверии к жизни, в его непоколебнмом
убеждении, что ничто темное, влов, и
вратительное не В силах обесценит
жизнь. И поэтому он не страшится откры
то говорить о самом страшном, низком 1
ужасном, о том, о чем говорить нё прил
то. Он без смушения разбирается в т!
ных страницах биографии самых дор
ему людей, например Пушкина. Он №
останавливается перед очень рискованиым
ми авторазоблачениями, иногда даже” ва“
дая при этом в натурализм с 610 ют
шествами, позади которого ясно чу“
вуется мнительность автора, его’ 60915
недоговорить ‘из страха перед «условное
ми». Ведь знаменитые «Записки вр»
Вересаева — книга огромного доверия 3
жизни, в частности ‘доверия в науке, Г%
торой самые беспощадные разоблачений
не страшны, потому что несокрушим #
корень.
Та же прямая нитб к эжизнелюбию Be
ресаева протягивается от самой тематие
его литературных трудов. Мы уже и
чали, чем обусловлено было в ег 1
жественном творчестве ‘обилие pepo
онно-общественных мотивов. Революция =
это сама жизнь, а ‘потому она и заполвй
ет страницы книг Вересаева. В пов
«На повороте» это отождествление револт»
ции и самой сущности жизни выступает 0
полной определенностью, Представить
рвущейся в революцию молодежи восжл
цает адесь под аккомпанемент происход”
щей грозы: «Позор soem слабым и №
лодушным!. Позор тем, кто перед лиш
грозы отрицает идущую грозу!. Идет о
идет! Видите вы ее теперь, — вы, роб
сомневающиеся?... Пришла жизнь, пришт
борьба и простор! Слава буреЪ.. Тот я
терой в другом месте формулирует: «Pa
ные бывают исторические эпохи. БызАм!
времена, когда дела улиток и муравьев 1
могут быть оправданы ничем. Что 10
лаешь? Так складывается жизнь 219
Окончание
см. 4 стр.
нина
Литературная газета
№ 35 — 3