Евг. ЛУНДБЕРГ.
ЛЕС-КИАЧЕЛИ
’ Лео ` Киачети ` всегда был’ роалистом, нии. Но он уже He бесплодная ч0рт0в8
писал только © TOM, что хорошо знает, кукла, не фантом, переброшенный через
много внимания уделял лепке характеров века. в современность, чтобы помочь 68-
и тщательно разрабатывал сожетную CTO- тирику отлить В возможно совершенную
рону своих произведений. Так вел он своб форму свои наблюдения нах действитель-
литературное хозяйство раньше, так ве- ностью. Твади Бигва —— человек 6 жи»
дет ето ‘и нынче. И теи He менее © вою совестью, с чувством долга, который
“ Константин ПАУСТОВСКИЙ
ПОУЧИТЕЛЬНАЯ
ИСТОРИЯ
Недавно вышла новая книга. Гехта. На-
зывается она «Поучительная история».
В мой кните с особой ясностью выступа-
м характерная черта Гехта’ — писателя
———_—
дят»? Нет, тах он не модумал. ‘A почему?
А ‘потому, что в этой области его мало
воспитывали... И вот скоро наст вре-
он воспринимает именно как долг, а He
п человека, -— его мужество, ‘открытый
вгляд В ЛИЦО.
Мы много говорим 0 литературе,
ойной нашего времени. Ho sa этими
раплывчатыми словами; пока еще нет
точного содержания. Нужно’. наконец до-
тоориться раз навсегда, что подлинная
литература — это прежде всего литера-
тура честная.
В литературе еще много неправды. Еще
суетятся на страницах книг хорохорящи-
ия глуповатые люди, которых ‘авторы
пытаются выдать за советских героев и
«оль» нашей земли, Еще много’ захле-
бывающегося восторг» перед’ зрелищем
складовщика такого-то», ‘пьющего чай в
ypyry благополучной семьи, много заучен-
ых пошловатых истин. Слишком часто
люди прячут глаза и поддакивают там,
ще надо негодовать.
Внига Гехта идет вразрез этому при-
‘пособленческому ‘и трусливому «направ:
лению» в литературе. В этом прежде все-
то вв значительность и сила.
(оздание нового. социалистического об-
цетва и нового человека не разыгры-
рая, как по нотам. Есть много опас-
ностей и извнё и внутри страны. Одна из
величайших опасностей внутри ‘страны—
910 равнодушный и злой обыватель. Не
надо закрывать глаза на то, что он Cy-
ществует. Он пытается опошллить все ве-
личайшие достижения и идеи ‚революции,
(н обладает способноетью диффузии, про-
сачивания во все поры государственного
в общественного организма.
(амый опаепый обыватель тот, кото-
рый иекренно ечитает себя советским че-
} зювком и вместе с тем, по самой своей
внутренней сути резко враждебен, чужд
мему строю социалистического ‚ общества
1 опасен для ето существования. Он под-
ценяет коллективность сталностью, мысль
— заученным лозунгом, веселье — тупым
зубоскальством, принципиальность — Уи-
рямством и тупостью. Он должен быть ра-
зоблачен, чтобы человек нового общества
п развивался в свежем, в прозрачном воз-
ухе земли, очищенной, от низменных
чув и обывательской грязи.
Гехт в своей книге разоблачает обы-
зателя, & тем самым и помогает уничто-
вить ег.
Гехт рассказывает поучительную (и тра-
тическую историю 0 том, как честного и
зосторженного юношу Моисея Гублера —
рабочего на крупном строительстве —
зраги. об’явили «вредителем» й как ото-
звался на это равнодушный обыватель’ и
трус. Отозвалея одинаково подло, незави-
(ИМО ОТ того, какие посты он занимал на
строительстве. Гублера обходили, ‘как 3a-
чумленного, никто не хотел ‘разобратьея в
бвинениях, выдвинутых против Тублера.
(зиое наличие этих обвинений, хотя ‘бы и
пасквозь лживых, является для. труса до+
маточным поводом, чтобы заклеймить 2
предать безупречного «человека, создать
вокруг него широкое кольцо пустоты,
Растерявиийся Гублер ‘сдался почти без
fon, Ho самый строй ‘советского ‘общества,
мая его структура ‘оказались ‹ таковы,
о справедливость ‘не, могла быть вару-
mena безнаказанно.» Гублера ‘спасли, Bep-
нули любимой работе; любимой стране.
(ущность веего ‘случившегося ^^е про-
croroll H ясностью выражена в словах
Ty6uepa: Г }
«0 стыдно, и вы можете меня ру-
ть но у нас немало людей, для которых
половица «Моя хата в краю» — н6
просто паршивая пословица, а закон. Я
вижу мозги Никулихина (секретаря парт-
организации), как сквозь рентген. Он ду-
изд так: «Нели’ Гублер и в самом деле
тажется подозрительным и враждебным
человеком, я пострадаю и мёня все ‘осу-
т». А почему он не’ подумал так: «А
или он окажется честным и невинно по-
‘трдавшим. я’пострадаю“и меня все 0су-
до-
6. Гект, «Поучительная история». Дет-
издат, 1939 г.
В.Б. Бересаев
Начало
см. 3 стр.
‘фабоязненность полная, либо — банкрот,
1 иди на-смарку». В цензурных условиях
00 времени слова «безбоязненность пол-
ня» означали участие в первых рядах
изолюционного движения. И таким обра“,
м здесь та же самая антитеза: либо ре“
волюция, т е, жизнь, либо-—«иди нагсмар-
№)», т. 6. разложение, емерть.
Тот же отпечаток яркого; всоепотлощаю-
Tero жизнелюбия обнаруживаем мы не в
одной лишь беллетристике Вересаева. О
Mite ero «Живая жизнь» мы уже упоми-
зали/ Это настоящий тимн жизни.’ Три
фигуры людей и ‘диа античных Gora ©0-
4 Мвляют здесь предмет исследований ав-
тор, И внутреннее отношение Вересаева
пни располагается‘ в точном соответст-,
Ви с0 степенью воплощения в НИХ жиЗ».
онной силы, О трогательным, самозаб-
винным восторгом говорит он’ здесь 06)
поллоне, ‘совершеннейшем” воплощении
лы жизни в искусстве и в , античной
ити. С настоящей ‘влюбленностью ‘и
имищением — о Льве‘ Толетом, ‘вели-
Чайщем изобразителе полнокровной, ‘здоро-
№1 жизни, величайшем протестанте про
Тв всяческого ^ ве ‹притнетения. То’ с сим-
latKett, ro © раздражением — 0 Ницше,
Пистеле, несомненный аполлонизм, кото-
М декадентски, однако; извращенои по“
Пружки огрублен: ‘№ ужасом и’ отчутжде-
м — 0 трагическом отрицателе жизни
@ю Дионис и о его’ величайшем пред-
‘азителе в современном искусстве — 440-
‘оевспом, И как характерно, завершается
Иа замечательная книга. «На фронтоне
Зтоллонова храма. в Дельфах было на-
рано: ТЫ ЕСИ. Смысл загадочной этой
Tainuen был непонятен уже самим элли-
1ам.. Полною глубокого их волнующего
Мела представляется нам эта надпись,
—=—=—=—=—=——ы—ы=—=———
Литературная газета
4 pu № 35
тэтом — залог его писательского роста.
мя, когда’ недобрый обязан будет ‘стать
добрым и несовершенный обязан будет
стать совершенным. Я предвижу в буду-
щем большой процессе таких ‘недобрых,
трусливых и равнодушных. людей»,
В книге Гехта’ много- находок. Прекрас-
двух ‘товарищей, детство, прожите в
местечке Литине, в первые годы револю-
IMM, когда «весь мир пошел ходором». С
большой силой, неторопливо и крепко
дана картина умирания еврейского ме-
стечка, где уже все — последнее: послед-
ний извозчик, и последний синагогальный
служка, и последние старики, хвастающи-
еся ‘друг перед другом успехами своих
детей. ,
Внига полна живых Людей — провин-
цизльных девушек, мальчишек, ремеслен-
ников, рабочих, строитёлей, инженеров, но
лучше всех, 0’ сдержанной выразитель-
ностью дан образ матери Молсея — Ханы
Гублер; — независимой, гордой ‘своей
верой‘ в сына, спокойной‘ старухи.
Обычно писатели любят своих героев,
Хану Гублер Гехт уважает. Это чувствует-
ся в каждой строчке, написанной о ней.
Язык книги очень прост,. сжат, из не-
го убрано все лишнее. В нем нет ни од-
ного украшения. Но порой эта простота
языка производит впечатление сухости.
Кажется, что Гехт слишком сурово отно-
ситея к лирической стороне своей пияса-
тельской натуры, боитея выдать свое вол-
нение. Некоторую сухость “языку придает
и употребление. слов, взятых из. «казен-
ного словаря» — приблизился, прожива-
ет, произнес, изложил (вместо рассказал).
Можно поздравить нашу литературу с
появлением новой хорошей книги, а Гехта
— с литературной удачей. Техт не отсту-
пил перех острой и значительной ` темой.
Гехт рассказал нам поучительную ис-
торию. Но не менее поучительной являет-
ся и другая история — жизнь самого
Гехта.
Я прошу Гехта извинить меня 3 10,
что я пишу об ’этом. Но биография uuca-
теля — не только его личное дело;
Мы уважаем Хемингуэя за то, что он
живет так; как должен жить писатель.
Хеминтуй = «человек свободной жиз-
ни». ‘Он бродит по миру, он дружит ©
людьми ‘разнообразных професеий, он на-
Ходит радость там, где’ ве. никто’ не ищет,
и горе ‘там, где как будтосему не может
быть места. Он находится в Ибпании в
‘трудные. для н0в минуты, охотится в Аф-
рикел ловит форель в горных реках. Он
солдат, епортемен, писатель ‘и исследова-
тель, гневный трибун и насмешливый
друг.
Мы уважаем Хемингуэя недаром. Толь-
ко так, только в непрерывном соприкос-
новении © серхцевиной жизни, & но с ee
поверхностью, только в жизненном ритме
очень высокой частоты рождаются силь-
ные ‘приемы ‘мастерства и создается боль-
шая ‘титература.
Жизнью Гехта руководит чувство моло-
дости, Гехт ненасытен. On непрерывно
странствует по Советскому Союзу. Почти
нет таких уКлов нашей страны, где бы
он не побывал и где бы его нельзя было
неожиданно встретить. Это свойство —
одно‘ из великолепных свойств писателя,
‚ Пятнадцать лет назад мы жили вместе
е Гехтом в пустой и глухой даче в Пуш-
кино. Гехт ночевал Ha чердаке, — на
‚комнату ‘не было денег. На’ ночь на чер-
вали носки, рубахи и рукописи Техта
(Гехт писал на. подоконнике, стола о не
было). Было время молодости, веселья,
нов, непримиримости, споров:
У многих из нас это время прошло, у
многих молодость меркнет спокойно и
почти незаметно, но Гехт пронес ее через
всю жизнь. И сегодня, как и пятнадцать
лет назад, он ТАк же может писать Ha
подоконнике и’ жадностью . вглядываться
в людей, в любое жизненное. явление. В
‘вырёзанная на храме бога жизни и сча-
стья. В ней как будто вылились сокро-
вённейшие чаяния человека, заветнейшая
его вера. Тяжки были ему муки суще-
ствования, пропадала вера в жизнь, вели-
чайшим счастьем начинало казаться не-
бытие; с подбитыми крыльями, душа 6бес-
сильно погружалась в угрюмый туман
отчаяния. Но и сквозь мрачный туман лу-
чезарным, ббодряющим призывом свети-
лись человеку вещие слова. Они говорили
ему, что есть жизнь, есть радость и сила,
что жизнь и счастье на земле — не ложь,
‘не обманчивый призрак. Эти светлые, сло-
ва, — зажжем их на нашем знамейи, и
да светят. они нам в чаптих исканиях и
борьбе, никотда не тускнея».
Чрезвычайно характерно и закономер-
но, что 10-летний Вересаев взялся, за пе”
ревод «Илмады». Этот. выбор обусловлен не
одним лишь литературным ‚ вкусом, Нет,
здесь тот же аполлонизм, то же тяготе-
ние -к тому, что © наибольшей полнотой
и выразительностью товорит о жизненной
силе, потому (‘что едва ли во всемирной
литературе есть что-либо, могущее срав-
ниться в этом отношении `© «Илиадой»: И
6сли_ Вересаев с такой любовью говорит
06 Архилохе и Сафо, если, как мы. это
видели, они для него менее всего — об’
ёклы остетского гурманства, то причина
тому ясна; «Ни в одном их стихе, —
с удовлетворенаем замечает Вересаев, —
ner «литературы». Их поэзия —ржание
боевого коня, песня соловья, живое, е0-
тественное отражение свободно проявля-
ющегося духа, Эмерсон говорит о Монта-
не: «Разрежьте его слова, и из них поте-
чет ‘кровь: это живые создания, полные
крови и нервов». Еще © большим правом
то же самое можно сказать 06 Архилохе
и-Сафо»,
Как we ‘случайно, наконец, то, 910
Пушкину отдал Вересяев годы напряжен-
ного труда; как ни разноречивы могут
быть суждения о великом поэте, одно 66-
вершенно вне спора: и на страницах его
творений и B ero повседневном быту
жизнь бурлила © такой неудержимой eu
лон, с какою, быть может, He проявля»
лась ни в какой другой. писательской и
человеческой биографии. А жизнь — это
и есть ‘вересаевский кумир. Чрезвычай-
но интересно проследить, в Чему приво-
дил` Вересаева в конкретных условиях до
на первая часть -— детство Гублера, его .
дак загоняли ‘козяйских коз. Они сжевы-
неистощимых рассказов, заманчивых пла-
В Центральном доме работников искусств (Москва) открылся 10-дневный слет
сказителей. На снимке: профессор-фольклорист Ю. М. Соколов (в центре) перед
открытием слета беседует со сказителями
(Архангельская. область) и Ф, A, Конаш ковым (Карельская
200
Александр
М. С. Крюковой
АССР). г
Фотохроника ТАСС.
орденоносцами
ПЕТЕФИ т
`ять стихотворений
. 1. ;
`ДВОРЯНИН
Его привязывают к лавке,
Спина до плеч заголена.
Он вор, грабитель, — слов достойных
Не сыщешь, что за сатана,
.
А он артачится, и — в голос:
Плетями? За какой провин?
Не прикасаться к благородным!
Я дворянин! Я дворянин!
Слыхали, как он льет помои ~ BN
На вас, отцы его отца? :
Да ведь за это высечь мало!
На виселицу молодца! ©
2.
МОЯ ЛЮБОВЬ
Моя любовь не соловьиный скит,
Где с пеньем пробуждаются от сна,
Пока земля наполовину спит
От поцелуев солнечных красна.
Моя любовь не тихий пруд лесной,
Где плещут отраженья лебедей,
И выгибая шеи пред луной, :
Проходят. вплавь, раскланиваясь с ней,
Моя любовь не сладость’ старшинства
В укромном доме средь густых ракит,
Где безмятежность, дому голова, —
По-матерински радость-дочь растит.
Моя любовь дремучий темный лес’
Где проходимцем ревность залегла
И безнадежность, как головорез,
С кинжалом караулит у ствола.
=” %
: 4 3.
КАБАКИ НЕ РЕДКОСТЬ _
Кабаки не редкость здесь в стране,
Но’ из множества известных мне
Свет того не видел искони,
Что под ‚вывескою: «Заверни».
} я
Раскачнувшись, чтобы сделать шаг,
Как гуляка падает кабак
Точно сползший на ухо картуз,
C exan na бок потолочный брус.
bio ste ei
СКИНЬ, ПАСТУХ,
ОВЧИНУ ^
Скинь, пастух, овчину, леший!
Воробьев пугать повешу.
Видишь, налегке без шубы.
Как реке-резвушке любо!
: Е
Разлилась и всею грудью:
Жмется к мельничной запруде,
St
Toromy что в эту белость
Сверху небо загляделось,
революционной русской действительности
его культ полнокровной, светлой и гармо-
ничной жизни. Пропасть, отделявшая иде-
ал такой жизни ‘от тогдашней действи-
тельности, видна была многим, можно
сказать — всем. Но воспринималось это
противоречие по-разному. Вересаев - его
воспринимал Kak некое’ оскорбление са-
мых основ жизни.
Есть у него ‘ранний рассказ’ «Лизар».
на него еще Чехов обратил весьма сочув-
ственное внимание, Здесь дана фигура.
жалкого, обнищавшего крестьянина, не ви»
дящего иного выхода из обступившей на
род гнетущей нужды, как в прекращении
деторождения. «Бессмертная сила ‘народу
набилась, а сунуться некуда, ~~ жалует-
ся Лизар, — концов-выходов нету. А Ка-
ждый на то’ не смотрит, старается со сво-
ей бабой. Э-эх! Не глядели бы мои гла»
за, что делается!. Уж наказываешь бы-
нам своим: будьте, ребятушки, посмирнее,
— сами видите, дело наше маленькое, пу‘,
стячное. Й понимают, а ‘глядишь, — TO)
одна бноха неладивши породит, то дру*
гаяз. И вот. вместе с этим российским
мальтузианцем: автор выезжает из дерев»
Hu за околицу. «Пахло зацветающей
рожью. Во прозрачно.сумрачном воздухе,
колыхаясь и обгоняя’ пруг друга, ‘неслись
вдали ‘белые пушинки ив и осин, — He-
слись, неслись’ без. конца, словно’ желая
‚заполнить своими семенами весь ‘мир...
Отовсюду плыла такая масса звуков, что,
казалось) им было тесно в’ воздухе. В
лесу тулко, перебивая друг Apyva, eam
валибь ‘соловьи; вверху лощины’ задум-
чиво трещал коростель, кругом, во’ влаж
ной осоке, обрывисто и загадочно CTO.
вали жабы, квакали лягушки, из-под аем-
ли бойко неслось. слабое” и ‘мелодическое
«TYPPPPPPP>... Все. жило’ вольно и’ без
удержу, с непоколебимым ‘сознанием Ba
конности и правоты своего существовя-
ния. Хороша жизнь! о Жить, жить, —
жить широкой, полной жизнью, не боять-
ся. ев, не ломать’ и не отрицать себя, —
в этом была великая тайна, которую так
радостно ‘и властно раскрывала’ природа...
И среди этого таинства неудержимо рву-
шейся вширь жизни — он, ежавитийся
в себе с упорными думами 0 соботвенном
сокращении!.. Царь жизни», :
Русская литература знает различные
пути реагирования’ на подобного. рода
ТИ бездонностью любви.
] Твой аккор
Где синичек пересуды?
Соловьи взялись откуда?
Где да что, — мне горя мало, —
Пели б в роще, как бывало.
Первый лист как пух бесперый,
Ha opexe_y забора
Будут ‘крылья; — ‘от желанной
Улететь не. смей с поляны.
Эй, куда, куда, знакомка?
К лавочнику за тесемкой? .
Вон, бери их, даровые
Ленты — версты луговые.
‘ 5.
В КОНЦЕ ГОДА
‚Старый год, итак, уходишь?
Порожнем уходишь?, Стой!
Под землею — мрак могильный,
Надо бы туда светильню.
Песнь мою возьми с собой,
Вновь испытанная лира,
Службу я тебе задам,
Ты со мной с поры ребячьей,
Что же нам сказать в придачу
К прежде сказанным словам?
} 3
Если славилась ты звуком,
Оправдайся пред молвой,
Заслужи былое’ мненье
И торжественность мгновенья
Звука важностью ‘удвой. ›
Ну, а вдруг. последний вечер
Это на твоем веку?
Может быть, потрогав струны,
В угол я тебя `засуну“
И, назад. ‘неё извлеку?
Я в вояки записался
И на поприще большом
Распрощусь с тобой покуда,
Й стихов писать не буду,
Или только, палашом,
Ну так разбушуйся, лира!
Выйди вся из берегов.
Пусть струна с струною сцепит
Крик. и смех и плач и лепет
Спутай жизнь. и! смерти ‘зов,
Будь как буря, пред которой
Дубы с корнем — кувырком.
Или легким, как расческа,
За полоскою’ пблоску
Бороздящим ветерком.
Будь как зеркало, и в лицах
Жизнь мою восстанови,
С первым возрастом начальным
На глубоком дне зеркальном
4
Душу вывороти, Зира,
Вспомни солнца мотовство,
И обеими руками
Сей слабеющее пламя
В час захода своего.
До последних замираний
Звуков сдерживай раскат,
И в горах времен, пожалуй,
как гул обвала,
Будущности’ повторят.
Перевел БОРИС ПАСТЕРНАК.
противоречия. И оэстетский уход от урод-
ливой действительности; и бесплодное
«жаление мужика»; и аскетический отказ
от ‘своего права на радости\‘и наслажде-
ния жизни ро имя «справедливого» по-
равнения с убогим МЛизаром на уровне
всеобщей смиренной нищеты: Вересаев
реагирует на ‘это чувством оскорбления
за жизнь, чувством возмущения за чело-
века, а это и есть путь активности. и
борьбы.
7
+ Sune
Мы видим ‘таким образом, что. мироощу<
щением Вересаева органически ‘обусловле-
но в ето творчестве’ решительно’ все: и
его`тематика, и жанры, и отношение к от-
дельным персонажам, и общий тон этого
творчества, На всем этом мы без труда
обнаруживаем. отпечаток подлинного вуль-
та жизни. И нельзя не признать что
этот единый компас, руководивший Вере-
саввым на путях его творчества, в 06-
щем оказался надежным инструментом.
Camo собою разумеется, что y писателя,
с такою отзывчивостью, искренностью, еме-
лостью и прямотой, с таким редким мно-
тообразием откликавшегося Ha самые ост-
рые вопросы жизни, в течение свыше по
лувека работы не могло не быть тех или
иных ошибок. Но совершенно несомненно,
что не они характерны для писательской
судьбы Вересаева. Для него характерно
то, что все творчество ‘его заряжено ка-
кой-то радиоактивностью, что, как ни раз-
лично бывало отношение читателя к тому
или иному литературному выступлению
Вересаева, ‘холодное, обидное читательское
авнодушие никогда не было его уделом.
то касается его художественных произ-
ведений, то сейчас уже общепризнано,
какую значительную роль сыграли они в
переломную эпоху русской жизни 90-х и
900-х тодов. Едва ли можно указать дру-
тото писателя, который с такой полнотой
и правдивостью, как Вересаев, отразил
появлейие на арене жизни молодых рус-
ских марксистов, их борьбу в народни-
ками, вытеснение последних © революци-
онно-обществённых ‘позиций срастание
интеллигентской борьбы © рабочим движе-
нием ит. д. И в том процессе оформле-
ния революционно-общественного с&м00с0-
знания русской интеллигенции, ’ который
бурно протекал в эту эпоху, произведе-
‚того удался его создателю этот живой
Л. Киачели произошел редкий в творче-
ских биографиях случай: прочитав его но-
вую вещь «Гвади Бигва», начинаешь
думать, что изданные им. доселе, романы
и новеллы были лишь подмалевками, ко-
торые понадобились писателю, чтобы най-
ти себя и заговорить полным голосом.
`Киачели прежних лет почти не улы-
бался. У большинства. его произведений
трагические. концовки. Писатель в них
обычно противопоставаял враждебную сти-
хию человеку, чтобы показать, как борет-
ея человек, как, борясь, верит в победу
и как гибнет, до последней минуты с0хра-
няя свою ` веру. Киачели не’ пессимист.
Пессимистом ему помешали быть и cobcT-
венная натура ‘и эпоха. Начало ето дея-
тельности совпало с революцией 1905 го-
да. «Злой туман» реакции уже воколых-
нул налетевшие с севера ветры; Герои Ви-
ачели гибнут. совсем иначе, чем погиба-
ли герои А. Казбека или И. Ниношвили,
Большинство его борцов вырезано, из т0-
то же благородного самшита, что и борцы
его романтических предшественников. Они
не тнутея, не ломаются, — они сгорают,
ненавидящие, и ненримиримые. Вазбек меч-
тал о новых временах, Ниношвили их
предвидел, а Киачели уже, видит эти но-
вые времена. Киачели продолжает веко-
вую традицию грузинской литературы —
преклонение перед отвагой, перед стой-
костью, перед чистотой помыслов.
Отважны и чисты отец и сын Голуа в
первом его романе «Тариэл ° Голуа»
(1915 г.); таково же большинетво_ рево-
люционеров в романе «Кровь» (1927 г.);
таковы же рядовые сваны, мегрельцы, име-
ретины большинства‘его новелл. Киачели
прошлых лет унаследовал от романтиков
вкус к приподнятым страстям, к очищен
ным от примебей и уклонений душевным
движениям. Он даже своим отрицательным
тероям не отказывал в проблесках благо-
родства и человечности. Он ставил их в
такие условия, что они, хотя бы в емерт-
ный час, осознавали мерзость своих дел,
Й бандит Гадалендиа в 4«Голуа», и на-
сильно выданная’ замуж за начальника
тюрьмы’ Вардо в «Крови», и стареющая
княжна в превосходном рассказе «Майа»
(1927 г.) сами творят над собою суди
торопятся к небытию, потому чт0 жить
так им уже‘ невмоготу. оч
Й вот после наивно-героического «Та-
риэла Голуа», после смутных и уклончи-
вых страниц «Крови», после угрюмо-тра-
тических «Майи» и «Крейсера Шмидт»
(1933 г.) — прозрачные, ° премизанные
юмором и жизнерадостностью ‹ образы
«Гвади Бигва». Враждебной стихии, гу-
бящей` героя и его близких, нет и в п0-
мине. Люди связаны нерушимою связью
друг с другом и помогают друг другу под»
няться на высшую ступень знания и 0б-
щественного труда. Врат может совершить
любые злодеяния, но он и сам знает, что
ему не уйти от кары.
На’ долю Кизчели выпало редкое
счастье: терой ‘его последнего романа, не-
Устойчивый, умный, ироничный, мечта-
тельный лентяй Гвади Бигва, ‘не останет-
ся на страницах названной его’ именем
книги, 8 пойдет гулять по свету, — до
сплав тонко подмеченных черт пятидесяти-
летнего крестьянина, еще отравленного
ядами прошлого, но лицом обращенного‘ к
тому, что несет ему нынешний день, день
дружной; свободной работы во имя бу-
дущего:
Лет десять тому назад мы присутство-
вали при таком же рождении новой чело-
веческой разновидности. в грузинской ли-
тературе: талантливый драматург П. Ба-
кабадзе, автор «Кваркваре Тутабери»,
«Вахтриони», «Колхозной › свадьбы», из-
влек из сокровищниц народной поэзии ска-
зотного Нацаркекия и, нарядив его в фор-
му меньшевистского комиссара, выпустил
на сцену =— прославлять лень, ложь,
трубую чувственность, бесплодную мечта-
тельность, любовь к даровщинке и 0950-
втирательству. Reet
Гвади Бигва — несомненный родетвен-
nuk Нацаркекия, хотя здесь не может
быть речи о подражании или заииствова-
важным фактором: не будучи событиями
в искусстве, они тем не менее при са-
мом. появлении своем становились предме-
том страстных дискуссий, имена их героев
делались нарицательными наименования-
ми общественных типов, они вызывали
широкое обсуждение в прессе и т. д.
` Но такова была судьба не одной лишь
беллетристики Вересаева. Современному
читателю трудно даже представить себе
ту бурю в прессе и в обществе, которая
поднялась вокруг «Записок врача», и при-
том не в меньшей мере за границей, чем
в Робсии. Сотни и тысячи лекций, рефе-
ратов, докладов, посвященных этой кни’
те; сочувственные манифестации и враж-
дебные демонстрации ее автору; огромная
критическая и полемическая литература;
целая туча подражаний в виде авторазо-
блачительных книг чуть что не обо всех
существующих профессиях и т. д. ит. д.
И сейчас уже ясно, какой очистительной
трозой пронеслась эта небольшая книга
по затхлому духу косности, господетво-
вавшему в культурном этаже капитали-
стического общества, каким по существу
революционным актом было появление
«Записок врача», несмотря на всю их спе-
цифичность, совершенно далекую револю-
ционной тематике в узком значении сло-
Ba. ;
В том же смысле очень показательна
для творчества Вересаева судьба его кни-
ги’ «Пушкин в жизни». Напомним, что
это — книга, сделанная от начала до конпа
ножницами и клеем: в ней нет ни одной
авторской строки. Напомним далее, что
Вересаеву было сделано в критической
литературе множество упреков и по пово-
ду самого принципа составления этой
книги. И тем не менее характерная судь-
ба, вересаевских книг не обошла и «Пуш-
кина в жизни»: она сразу привлекла к
сёбе широкое “внимание читателей, вызва-
ла большую литературу и породила гро-
мадное потомство всякого рода подража-
ний в виде «Тургенев в жизни», «Толстой
в жизни», «Чехов. в жизни» и т, д. ит. д.
Дело доходило до настоящих курьезов,
хак, например, с выступлением П. В. Ще
толева, очень резко критиковавшего ва-
мысел Вересаева в предисловии к своей
книге «Лермонтов в жизни», составленной
совершенно по’ типу критикуемого «Пуш-
ния’ Вересаева явились весьма ‘немало- кин в жизни».
как я
как принуждение, с чудесной нежностью
к своим. пяти сынам, 6 артистической по-
требностью петь в трудные минуты жиз
НИ.
Читзя- повесть о Гвади, мы поневоле
прощаем ему» все ошибки, как прощают
их Гера. требовательный бригадир Зосима,
великолепная Мариам. Почему прощаем?
Арчил Пория, сын бывшего владельца лез
сопилки, по недоразумению оставленный
зазедывать этою же колхозной лесопил-
кой, на протяжении всей повести иску-
maet Гвади то обещанием всякого рода ~
полачек, то напоминанием 0 прежней CBA-
зи Гвади co стариком Пория, то запуги-
вапиями, Гвади живет двойной жизнью.
Он чист се детьми, чист, когда стыдится
своёй праздности и никчемности перед из-
бравшими его в комиссию по соревнова-
нию колхозниками. Но вплоть до этого из-
брания, которое и заставило его порвать
@ прошлым, как Гера правильно рассчи-
тал. Гвади отлынивает от работы, бала-
турство предпочитаете общественным обя-
занностям, мечты 0 счастливой WHI
борьбе за счастливую жизнь. Мы прощаем
ему эти пороки не только потому, что он
стремится преодолеть ‘их, и не потому,
что он убил своего искусителя Арчила По-
рия в ту минуту, когда тот поджигает ле-
сопилку, чтобы отомстить сместившим его
колхозникам. Мы ясно чувствуем, что по-
роки Гвади — Тяжкое наследие минувшей
эпохи, с ве. безнадежным, подневольным
трудом. налсамоуслаждающихея Пория. Он
поддается искушениям подлого Арчила, HO
любит он не подлое, ие низменное. Ero
cam Бардгуния —= «такой. же предводи-
тель среди подростков, как Гера среди
взрослых колхоза», Гвади радуется его уму
‘wero юной принципиальности. Он, как
юноша, влюблен в Мариам и завоевывает
ве. & ведь Мариам — лучшая из стахано-
вок, строгая общественница. Он превос-
ходно разбирается в кулацких повадках
неукротимого Гоча и зло высмеивает его
пред всем колхозом.
Гвади Бигва, его дети, их обиход, ве-
ковая копоть крестьянского «джаргвали»,
заветный сундук © давно ненадеванной
праздничной чохой и дедовеким кинжалом,
попойка в духане и ряд других сцен вы-
писаны так тщательно и тонко, что поне-
воле пред’являешь повышенные требова-
ния K фону и в второстепенным персо-
нажам. Писатель работает порою в мане-
ре фламандских художников, влюблен-
ных в каждую деталь окружающего их
быта. «Натюрморт» и «жанр» у Виаче-
ли органически связаны с сюжетным раз-
витием повести, они — не самоцель, хо-
Ta автор не жалеет для них ни полотна,
ни красок.
Как уже было сказано, вся повесть
пропитана мягким. здоровым юмором. И
тут Киачели внес в грузинскую литера-
туру кое-какие новые черты. Провансаль-
ца, неаполитанца и грузина, при всех их
различиях, роднит вкус к игре — к той
своеобразной, темпераментной игре, кото-
рой подлинная эмоция восполняется, укра-
шзетя, а порою даже разрешается.
Эта игра, очаровывающая всякого, кто
хоть сколько-нибудь почувствовал Грузию,
Проване, Неаполь, да и другие южные
страны Европы, ускользала почему-то от
пера грузинских писателей и гораздо яр-
96 передана в живописи, особенно в
портретной. Киачели передал ее и в диа-
логе и в ремарках. Гоча не только него-
дуэт — он каждым движением тела вы-
ражает свое негодование. Арчил Пория,
будучи негодным барчуком, наслаждается
даже в самые тяжкие минуты ролью негод-
ного барчука: Гвади Бигва, живущий сра-
зу в двух планах, с увлечением сменяет
личины подлинно переживаемых или под-
дельных чувств. Мысль его играет одно-
временно в нескольких регистрах, перехо-
ды ее, артистическая «елоистость» его на-
туры —= сложнейшая задача для писате-
ля. И Киачели блестяще справился с нею.
И теперь уже ясно, что при всех своих
недостатках ‘названная книга сыграла. в
целом весьма положительную роль: она
приблизила Пушкина к десяткам и сотням
тысяч читателей не-специалистов, она по-
высила общий интерес к нему, к его эпо-
хе, ввела массового читателя в самую
атмосферу «пушкинского». Бесспорно, что
солидная «капля меду» Вересаева есть в
том громадном, массовом; поразительном
интересе к Пушкину, который проявился
`в дни юбилейных торжеств. А ото зна-
чит, что Вересаев, как и всегда это с ним
было, попал своим трудом в самую. точ-
ку какой-то существенной, живой H Ha-
зревшей общественной потребности,
Но тут необходимо снова подчеркнуть,
что это удается Вересаеву не потому, что
он следит «со стороны» за «спросом» чи-
тателя, & потому, что он сам живет ин-
тересами развивающейся жизни, сам плы-
вет в ее потоке, &а не отсиживается на
берегу. Эту черту в ето творчестве He-
обходимо усвоить. себе с полной ясностью,
Вересаевские книги — это не дидактиче-
‚ские наставления человека, обладающего
отмычками ко всем существующим проб-
лемам. Нет, это пестрая кинолента, на коз
торой запечатлелась работа мысли и чув»
ства живого, широко образованного чело=
века, бившетгося над- разрешением суще“
ственнейших проблем его эпохи, стремив-
шегося познать во всевозможных проявле=
ниях тот громадный процесс, к которо-
му он относится 6 жадным. интересом, @
самозабвенной любовью и название кото-
рому — «жизнь». На этой киноленте от-
ражены и удачи и промахи, но нет ни
единого ‚вершка тусклого равнодушия и
снисходительного поучательства. Быть м0-
жет, здесь немало об’ективных ошибог,
но не может быть суб’ективной лжи, по-
тому что все это делалось, так ‘сказать,
«для себя», все это компас для плаванья
самого автора по житейскому морю, и ста-
ло быть, все это до конца ‘искренно. Сво-
ими книгами: Вересаев как бы обращается
к читателю:
Вот тот. путь, которым Я шел, вот ка-
кие вопросы предо мною вставали, вот
HICH над их разрешением, вот
как я при этом радовался ‘и страдал.
Нет необходимости Доказывать, какую
ценность для читателя составляет подоб»
ного рода человеческий документ. . и.