эстетика — вот лозунг этой теории. Ее глубочайшую неправильность обна
ружил сам Толстой, когда попытался быть последовательным в своих соб
ственных выводах. В виде иллюстрации своей теории он сопоставляет два художественных впечатления: одно, — которое произвело на него пение боль
шого хоровода баб, которые величали вышедшую замуж его дочь, и другое,— которое осталось у него от игры пре
красного музыканта, который сыграл ему Ор. 101 сонаты Бетховена. В пении баб выражалось такое определенное чувство радости, бодрости и энергии, что оно невольно заразило самого Тол
стого, и он пошел к дому бодрый и веселый. С этой точки зрения, песня баб для него настоящее искусство, ко
торое передает определенное и сильное чувство и, так как второе впечатление решительно не содержало в себе такого явного заражения, то он готов признать, что соната Бетховена только неудачная попытка искусства, не содержащая ни
какого определенного чувства и потому ничем не замечательная. Уже на этом примере совершенно очевидно, до ка
ких нелепых выводов должен дойти автор, когда он в основу понимания искусства положит критерий заразительности. С этой точки зрения Бетховен не содержит никакого определен
дователен: он действительно наряду с народными песнями признает в музыке и марши и танцы разных композиторов произведениями, приближаю
щимися к требованиям всемирного искусства. „Если бы Толстой сказал, что веселость баб привела его в хорошее настроение, то против этого положения ничего нельзя было бы возразить ,—замечает один из его критиков. Это значило бы, что с помощью языка чувств, выразившегося в пении баб (он мог бы выразиться и просто в крике, и вероятно так и было) Толстой зара
зился их веселостью. Но при чем же тут искусство? Толстой не говорит, хо
рошо ли пели бабы, но неужели, если бы они не пели, а просто весело гал
дели, стуча в косы, неужели их веселость была бы менее заразительна, в особенности в день свадьбы дочери ?
Нам думается, что если мы сравним по заразительности обыкновенный крик ужаса и сильнейший роман или трагедию, то произведение искусства не вы
держит этого сравнения и, очевидно, что надо привнести нечто еще иное к про
стой заразительности для того, чтобы понять, что такое искусство. Чтобы окончательно убедиться в том, что Тол
стой неправ, нам следует обратиться к тому искусству, на которое он указывает, к искусству бальной и военной музыки, и посмотреть, является ли целью этого искусства действительно простая заразительность или нет. По этому вопросу существует два противоположных мнения. Петражицкий пола
гает, что эстетика ошибается, когда думает, что искусство имеет целью возбуждение только эстетических чувств.
По его мнению, искусство вызывает целый ряд общих эмоций, а эстетиче
ские эмоции играют лишь декоративную роль. „Например, искусство воинствен
ного периода народной жизни бывает приспособлено, главным образом, к возбуждению героически-воинственных эмо
циональных влияний и настроений. И теперь, например, военная музыка существует вовсе не для того, чтобы до
ставлять солдатам на войне эстетические удовольствия, а для того, чтобы побуждать и потенцировать воинственные эмоции .
Не говоря о том, что военная музыка на самой войне во время боя никаких воинственных эмоций не вызы
вает, можно усумниться и в том, что вообще вопрос здесь поставлен пра
вильно. Так, например, Овсяннико-Куликовский гораздо более прав, когда по
лагает, что военная лирика и музыка подымают дух войска, возбуждают на подвиг, но ведь они не разрешаются боевой эмоцией или боевым эффектом; они скорее умеряют и дисциплинируют боевой пыл, а кроме того успокаивают взвинченную нервную систему и прогоняют страх. Подбодрять психику, успо
ружил сам Толстой, когда попытался быть последовательным в своих соб
ственных выводах. В виде иллюстрации своей теории он сопоставляет два художественных впечатления: одно, — которое произвело на него пение боль
шого хоровода баб, которые величали вышедшую замуж его дочь, и другое,— которое осталось у него от игры пре
красного музыканта, который сыграл ему Ор. 101 сонаты Бетховена. В пении баб выражалось такое определенное чувство радости, бодрости и энергии, что оно невольно заразило самого Тол
стого, и он пошел к дому бодрый и веселый. С этой точки зрения, песня баб для него настоящее искусство, ко
торое передает определенное и сильное чувство и, так как второе впечатление решительно не содержало в себе такого явного заражения, то он готов признать, что соната Бетховена только неудачная попытка искусства, не содержащая ни
какого определенного чувства и потому ничем не замечательная. Уже на этом примере совершенно очевидно, до ка
ких нелепых выводов должен дойти автор, когда он в основу понимания искусства положит критерий заразительности. С этой точки зрения Бетховен не содержит никакого определен
ного чувства, а пение баб элементарно и заразительно весело. Толстой после
дователен: он действительно наряду с народными песнями признает в музыке и марши и танцы разных композиторов произведениями, приближаю
щимися к требованиям всемирного искусства. „Если бы Толстой сказал, что веселость баб привела его в хорошее настроение, то против этого положения ничего нельзя было бы возразить ,—замечает один из его критиков. Это значило бы, что с помощью языка чувств, выразившегося в пении баб (он мог бы выразиться и просто в крике, и вероятно так и было) Толстой зара
зился их веселостью. Но при чем же тут искусство? Толстой не говорит, хо
рошо ли пели бабы, но неужели, если бы они не пели, а просто весело гал
дели, стуча в косы, неужели их веселость была бы менее заразительна, в особенности в день свадьбы дочери ?
Нам думается, что если мы сравним по заразительности обыкновенный крик ужаса и сильнейший роман или трагедию, то произведение искусства не вы
держит этого сравнения и, очевидно, что надо привнести нечто еще иное к про
стой заразительности для того, чтобы понять, что такое искусство. Чтобы окончательно убедиться в том, что Тол
стой неправ, нам следует обратиться к тому искусству, на которое он указывает, к искусству бальной и военной музыки, и посмотреть, является ли целью этого искусства действительно простая заразительность или нет. По этому вопросу существует два противоположных мнения. Петражицкий пола
гает, что эстетика ошибается, когда думает, что искусство имеет целью возбуждение только эстетических чувств.
По его мнению, искусство вызывает целый ряд общих эмоций, а эстетиче
ские эмоции играют лишь декоративную роль. „Например, искусство воинствен
ного периода народной жизни бывает приспособлено, главным образом, к возбуждению героически-воинственных эмо
циональных влияний и настроений. И теперь, например, военная музыка существует вовсе не для того, чтобы до
ставлять солдатам на войне эстетические удовольствия, а для того, чтобы побуждать и потенцировать воинственные эмоции .
Не говоря о том, что военная музыка на самой войне во время боя никаких воинственных эмоций не вызы
вает, можно усумниться и в том, что вообще вопрос здесь поставлен пра
вильно. Так, например, Овсяннико-Куликовский гораздо более прав, когда по
лагает, что военная лирика и музыка подымают дух войска, возбуждают на подвиг, но ведь они не разрешаются боевой эмоцией или боевым эффектом; они скорее умеряют и дисциплинируют боевой пыл, а кроме того успокаивают взвинченную нервную систему и прогоняют страх. Подбодрять психику, успо